Клубничка на березке. Сексуальная культура в России

ЧАСТЬ 1. ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ

Русская культура в новом измерении
Книга, первый вариант которой опубликован в США в 1995 г., — первый в мировой литературе очерк истории русской сексуальной культуры, с дохристианских времен до сегодняшняго дня. В настоящее время проблемы секса приобрели у нас необычайную остроту. Автор, знаменитый социолог, психологи и сексолог, академик Российской Академии образования, на книгах которого воспитаны два поколения россиян, ставит перед читателем ряд фундаментальных вопросов.

Каковы исторические предпосылки, социальный смысл и практические результаты того крестового похода, который большевики вели против сексуальности с 1920-х годов и вплоть до самых последних дней существования Советской власти, и что происходит с нами сейчас? Действительно ли наше сексуальное поведение и установки изменились за последние десять лет или просто тайное стало явным? Происходит ли в России запоздалая сексуальная революция, подобная той, которая произошла на Западе в конце 1960-х, или нынешний сексуально-эротический бум — просто одно из проявлений общей социальной и культурной анархии? Как вчерашнее и сегодняшнее сексуальное поведение россиян соотносится с традиционными историческими особенностями русского эроса? Как связаны сдвиги в сексуальной культуре с общими особенностями российской антикоммунистической революции? Не является ли наша «сексуальная революция» прообразом и моделью более общих социокультурных процессов?

Книга состоит из трех частей. Первая часть «Исторические традиции» представляет собой очерк истории русской сексуальной культуры до 1917 года, выделяет главные тенденции развития и противоречия русского Эроса, его отличия от сексуальной культуры Запада и прослеживает, как эти ее особенности подготовили и сделали возможным большевистский эксперимент по искоренению секса. Вторая часть «Советский сексуальный эксперимент» прослеживает, как после краткого и в значительной мере вынужденного послеоктябрьского периода сексуального либерализма Советская власть перешла к политике репрессий, практически уничтожив всю сексуальную культуру, сексологию и эротическое искусство. Эта зловещая сексофобия сохранялась на всех этапах развития советского общества, но при этом видоизменялась, чередуя отрицание и подавление секса с попытками его регулирования и приручения. Автор показывает, в каких трудных условиях в послевоенные годы рождалась советская сексология, и что произошло, когда в эпоху гласности «советский секс» вырвался, наконец, из клетки.

Третья часть «Сумма и остаток» посвящена современной российской сексуальной сцене. Как люди относятся к телу и наготе? Как складываются взаимоотношения мужчин и женщин и каковы их нормативные представления и культурные стереотипы маскулинности и фемининности? Как соотносятся секс, любовь и брак? Какова динамика сексуального поведения российских подростков, чем они отличаются от своих отцов и дедов? Что происходит с планированием семьи, абортами, контролем над рождаемостью, сексуальным насилием, проституцией, СПИДом и другими болезнями, передающимися половым путем? Как меняется положение сексуальных меньшинств — гомосексуалов и лесбиянок? Каков реальный смысл нового крестового похода против эротики и сексуального посвещения, начатого совместно коммунистами и церковниками?

Книга основана на широком круге источников. Во-первых, это обширные литературные, исторические, социологические, этнографические, демографические и другие данные, никогда не сводившиеся в единое целое. Во-вторых, это неопубликованные результаты опросов общественного мнения, проведенных Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ), а также специальных исследований, посвященных сексуальному поведению и установкам российских подростков и юношей. В-третьих, это личные воспоминания автора, который с середины 1960-х годов был инициатором или участником почти всех отечественных начинаний, связанных с изучением пола и сексуальности.

Книга необходима каждому, кто интересуется историей русской культуры, а также проблемами пола и сексуальности, в первую очередь — учителям, родителям и самим молодым людям. Ничего похожего у нас никогда не выходило.

Дмитрий Циликин

Был ли секс на святой Руси?
Давно пора, ядрена мать, умом Россию понимать.

Игорь Губерман

Благоприятная природа, снискивающая нам пользу и утешение, наградила женщин пиздою, а мущин хуем наградила; так для чего ж, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах, пьяницы о попойках, забияки о драках (без чего обойтиться можно), не говорить нам о вещах необходимо нужных — хуе и пизде? Лишность целомудрия ввело в свет сию ненужную вежливость, а лицемерие подтвердело оное, что мешает говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть.

Иван Барков

Если верить идеологам российского социал-патриотизма, древняя «исконная» Русь была царством сплошного целомудрия, в котором «грязного секса» никогда не было, пока его, как и пьянство, не привезли зловредные инородцы, прежде всего — евреи.

Увы! Иностранцы всегда удивлялись свободе и распущенности нравов в России. В 17 в. голштинский дипломат Адам Олеарий с удивлением отмечал, что русские часто «говорят о сладострастии, постыдных пороках, разврате и любодеянии их самих или других лиц, рассказывают всякого рода срамные сказки и тот, кто наиболее сквернословит и отпускает самые неприличные шутки, сопровождая их непристойными телодвижениями, тот и считается у них лучшим и приятнейшим в обществе».1

Мы плохо знаем русскую сексуально-эротическую культуру не потому, что ее не было, а потому что царская, а вслед за ней — советская цензура не позволяли публиковать соответствующие источники и исследования, вынуждая ученых делать это тайно и только за рубежом.

Составленный Владимиром Далем, предположительно в 1852 г., сборник «Русские заветные пословицы и поговорки» (слово «заветный» значит, по Далю, «задушевный, тайный, свято хранимый») впервые опубликован в 1972 г. в Гааге2 сборник русских эротических сказок «Русские заветные сказки» Александра Афанасьева (1826 -1871) составитель сам переправил в Женеву, он регулярно переиздавался на Западе. Но это — только малая часть афанасьевской коллекции, в которой представлены, кстати, и некоторые материалы Даля. Передавая Афанасьеву в 1856 г. около 1000 текстов сказок, Даль писал ему: «В моем собрании много таких [сказок], которые печатать нельзя; а жаль — они очень забавны». Большая рукопись Афанасьева «Народные русские сказки. Не для печати. Из собрания А.Н. Афанасьева. 1857-1862», хранящаяся в рукописном отделе Пушкинского дома, впервые опубликована полностью в 1997 году. Отдельные эротические сказки, включенные в другие издания Афанасьева, печатались с огромными цензурными купюрами и искажениями.

В советское время цензурные запреты стали еще строже.

Авторитетное исследование русского мата известного московского лингвиста Бориса Успенского напечатано в 1983-1987 гг. в венгерском журнале «Studia Slavica Hungarica», советский читатель, кроме узкого круга специалистов, о нем не знал. Первая в мире монография-альбом по истории русского эротического искусства Алекса Флегона «Эротизм в русском искусстве» вышла в 1976 г. в Лондоне. Первая исследовательская монография о сексуальной жизни православных славян, включая Древнюю Русь, американского историка Евы Левиной, основанная не только на литературных, но и на архивных источниках, опубликована в 1989 г. издательством Корнеллского университета. Там же вышла и монография профессора истории Принстонского университета Лоры Энгельштейн о русской сексуальной культуре конца XIX века) . Наиболее полные обзоры истории однополой любви в России и об отражения этой темы в русской художественной литературе принадлежат перу американского литературоведа Семена Карлинского и американского же историка, бывшего ленинградца, Александра Познанского.

В послеперестроечной России первые публикации о русском сексе и эротической традиции в русской литературе, начались в лишь 1991 году. Не удивительно, что знания о русском сексе, несмотря на наличие не менее богатых, чем на Западе, первоисточников (летописи, жития святых, фольклор, своды законов, каноническое право, пенитенциалии, свидетельства иностранцев, этнографические описания и т.д.) остаются крайне фрагментарными, а теоретические обобщения — спекулятивными, предварительными.

Помимо недостатка знаний — научная история сексуальности и на Западе-то возникла совсем недавно, — сильно мешают идеологические стереотипы. Если одни авторы патриотически утверждают, что ни секса, ни эротики на Руси не было, то другие столь же патриотично доказывают, что русская эротика не только существовала, но и ничем не отличалась от западноевропейской.

На мой взгляд, обе эти позиции ошибочны. Между сексуальной культурой (отношение к сексуальности, сексуально-эротические ценности и соответствующие формы поведения) России и Запада существуют важные социально-структурные и символические различия.

Одной из важнейших дихотомий Западной цивилизации, начиная с классической античности, было и остается различение публичной и частной жизни. Разграничение это далеко не однозначно. C одной стороны, частное противопоставляется публичному как нечто скрытое, невидимое, в отличие от видимого, явного, доступного. С другой стороны, частная жизнь понимается как нечто личное, индивидуальное в противоположность групповому, коллективному, общественному началу.

В разных социально-исторических и философских контекстах эти понятия наполняются разным содержанием. В одном случае публичная жизнь трактуется как общественно-политическая, государственная деятельность, в отличие от частной жизни гражданского общества, в которой индивиды участвуют как отдельные товаропроизводители. В другом случае под частной жизнью понимают преимущественно семейно-бытовые отношения, в отличие как от политических, так и от рыночных. В третьем случае на первый план выступают психологические особенности — личная жизнь как нечто интимное. Содержание и соотношение таких понятий как «общественная», «общинная», «коллективная», «семейная», «частная», «индивидуальная», «личная», «интимная жизнь», «публичное и личное пространство» трактуется разными авторами по-разному. Тем не менее в западных обществах соответствующим категориям и обозначаемым ими явлениям приписывается разный социокультурный статус, в них действуют разные методы социального контроля и регулирования.

В русской культуре оппозиция «публичного» и «частного» размыта, а сами полюсы ее сплошь и рядом не сформированы. Историками и социологами давно отмечена как одна из особенностей русской истории — дефицит того, что по-английски называется «privacy» (нечто приватное, интимное, сугубо личное, закрытое для посторонних). В русском языке нет даже такого слова.

Проблема эта не лингвистическая. Во французском языке слова privacy тоже нет, приходится говорить la vie privee, на русский язык это можно перевести как «частная жизнь» или как «личная жизнь»; в первом случае имеется в виду все, что не является общественным, публичным, а во втором — только личная, индивидуальная жизнь. Тем не менее никто не считает, что у французов соответствующая потребность и меры, гарантирующие ее удовлетворения, развиты слабее, чем у англичан или американцев.

Отсутствие ясного понятия privacy в российской и советской ментальности исторически связано прежде всего с длительным существованием крепостного права и сельской общины. На протяжении значительной части российской истории, гражданское общество практически не существовало, было поглощено деспотическим государством или полностью подчинено ему. Никаких гарантий неприкосновенности частной / личной жизни не было. Русский человек не мог сказать о себе «Мой дом — моя крепость». Его имущество, семья и даже его собственное тело принадлежали не ему самому, а его господину. Это тормозило формирование личного самосознания и чувства собственного достоинства.

Социальная незащищенность личности усугублялась жилищной теснотой и скученностью. Крестьянская община не допускала закрытости: все все про всех знали, любые отклонения от общепринятого жестко контролировались и пресекались. Это способствовало формированию особого типа коллективного сознания, получившего, в противоположность индивидуализму, название «соборности».

Вторая важная особенность российской истории состоит в том, что становление цивилизованных форм социально-бытовой жизни, то, что известный социолог Норберт Элиас называет процессом цивилизации, здесь было теснее, чем на Западе, связано с государственной властью, даже новый этикет и правила приличия здесь обычно внедрялись и контролировались сверху. Поэтому давление в сторону унификации бытового поведения было сильнее его индивидуализации и диверсификации. А без сложившихся и достаточно разнообразных субкультур не было базы и для нормативного плюрализма, от которого зависит многоцветье сексуально-эротической культуры.

Не менее существенны культурно-символические и нормативные различия, непосредственно касающиеся телесного канона и собственно сексуальности.

Общие для всей средневековой европейской христианской культуры оппозиция и контраст между официальной, освященной церковью и антисексуальной по своему характеру «высокой» культурой, и «низкой», бытовой культурой народных масс, в которой сексуальности придавалась высокая положительная ценность, выражены на Руси значительно резче и продержались дольше, чем на Западе.

Наконец, в России гораздо позже, чем на Западе, зародилось и получило признание рафинированное, сложное эротическое искусство, посредством которого сексуальность только и может быть включена в состав «высокой» культуры.

Самая поразительная черта традиционной русской сексуально-эротической культуры — то, что и сами русские люди и иностранцы всегда описывали ее, как и вообще отношения между полами, крайне противоречиво.

Древнерусское общество — типично мужская, патриархальная цивилизация, в которой женщины занимают подчиненное положение и подвергаются постоянному угнетению и притеснению. В Европе трудно найти страну, где даже в XVIII-XIX веках избиение жены мужем считалось бы нормальным явлением и сами женщины видели бы в этом доказательство супружеской любви. В России же это подтверждается не только свидетельствами иностранцев, но и исследованиями русских этнографов.

В то же время русские женщины всегда играли заметную роль не только в семейной, но и в политической и культурной жизни Древней Руси. Достаточно вспомнить великую княгиню Ольгу, дочерей Ярослава Мудрого , одна из которых — Анна прославилась в качестве французской королевы, жену Василия I, великую княгиню Московскую Софью Витовтовну , новгородскую посадницу Марфу Борецкую , возглавившую борьбу Новгорода против Москвы, царевну Софью, целую череду императриц XVIII века, княгиню Дашкову и других. В русских сказках присутствуют не только образы воинственных амазонок, но и беспрецедентный, по европейским стандартам, образ Василисы Премудрой. Европейских путешественников и дипломатов XVIII — начала XIX в. удивляла высокая степень самостоятельности русских женщин, то, что они имели право владеть собственностью, распоряжаться имениями и т.д . Французский дипломат Шарль-Франсуа Филибер Массон считает такую «гинекократию» противоестественной, русские женщины напоминают ему амазонок, социальная активность которых, включая любовные отношения, кажется ему вызывающей .

Многие старые и новые философы, фольклористы и психоаналитики говорят об имманентной женственности русской души и русского национального характера. В языке и народной культуре Россия всегда выступает в образе матери. Некоторые авторы делали из этого обстоятельства далеко идущие политические выводы, вплоть до неспособности России к политической самостоятельности, трактуя «вечно-бабье» начало российской жизни как «вечно-рабье» , тоскующее по сильной мужской руке. Другие суживают проблему до внутрисемейных отношений, подчеркивая, что в России «патриархат скрывает матрифокальность»: хотя кажется, что власть принадлежит отцу, в центре русского семейного мира, по которому ребенок настраивает свое мировоззрение, всегда стоит мать. Отец — фигура скорее символическая, всем распоряжается мать и дети ее больше любят.

Крайне противоречив и традиционный русский телесный канон и то, что теперь называют «телесной политикой» (социальные представления тела, отношение к наготе, контроль за телесными отправлениями, правила приличия и т.д. )

В противовес «западному» материализму и телесности, русскую культуру часто изображают царством исключительной духовности, связывая это с особым духом православия. Для этого есть определенные основания.

В западной религиозно живописи, начиная с позднего средневековья, человеческое тело являет взору живую плоть, закрыты только половые органы. Впрочем, даже последние нередко показываются и даже акцентируются, хотя, разумеется, без всяких намеков на эротику. Очень интересна в этом смысле иконография тела Христа. Напротив, в русских иконах живет только «лик», тело же полностью закрыто или подчеркнуто измождено и аскетично. Ничего похожего на рафаэлевских мадонн или кранаховских Адама и Еву здесь нет.

Православная иконопись гораздо строже и аскетичнее западного религиозного искусства. Правда, в отдельных храмах XVII в. (церковь Святой Троицы в Никитниках, церковь Вознесения в Тутаеве и др.) сохранились фрески, достаточно живо изображающие полуобнаженное тело в таких сюжетах как «Купание Вирсавии», «Сусанна и старцы», «Крещение Иисуса». Имеется даже вполне светская сцена купающихся женщин. Однако это шло вразрез со строгим византийским каноном и было исключением из правил.

Гораздо позже появляется и строже контролируется в России и светская живопись. Итальянские художники писали обнаженную натуру уже в эпоху Возрождения, русские получили это право лишь в конце XVIII века. А отношение к телу и наготе — один из главных факторов сексуальной культуры.

Однако в народном быту и культуре все было прямо наоборот. Крестьянская жизнь абсолютно несовместима со стеснительностью, да никто ее и не требовал. Европейских путешественников XVII-XIX веков, начиная с Олеария, удивляли и шокировали русские смешанные бани и совместные купания голых мужчин и женщин в Неве, казавшиеся им верхом непристойности и разврата. На самом деле это был просто старый крестьянский натурализм. В средневековой Европе смешанные бани тоже были, особенно после крестовых походов, в XIII -XVI веках, католическая церковь осуждала их, отождествляя с борделями. В XVI в. многие публичные бани были закрыты и стали возрождаться только в XVIII в., но уже как лечебные центры и, разумеется, раздельные. В России такой социальный контроль начал внедряться позже и , как и все остальные запреты , менее эффективно. Смешанные бани в Петербурге Сенат запретил в 1743 году, в 1760 г. это распоряжение было подтверждено и распространено на всю страну , но плохо соблюдалось.

Впрочем, ничего особенно сексуального большей частью не происходило. Массон рассказывает, будто при купании в реке какая-то старуха, ухватив не умеющего плавать молодого мужчину за соответствующее место, заставила его, на потеху остальным купальщикам, нахлебаться воды. Но подобная вольная возня была скорее исключением, чем правилом, а в семейных банях этим вовсе не занимались. Казанова рассказывает, что мылся в бане вместе с тридцатью или сорока голыми мужчинами и женщинами, «кои ни на кого не смотрели и считали, что никто на них не смотрит.» Это отсутствие стыда он объясняет «наивной невинностью». Прославленный соблазнитель был удивлен тем, что никто даже не взглянул на купленную им за 100 рублей 13-летнюю красавицу, которую он назвал Заирой.

Хотя в XVI-XVII веках православная церковь, как и западное христианство, усиливает табуирование наготы, предлагая верующим спать не нагишом, а в сорочке, не рассматривать свое тело даже в бане или в наедине с собой (даже частое мытье в бане вызывает у некоторых духовников неодобрение), эти нормы были малоэффективными, нагота оставалась для россиян более нормальным явлением жизни, чем для современных им англичан или французов.

Значительно меньше было в России и вербальных запретов. Иностранцев удивляла откровенность и циничный натурализм русского мата и народной культуры. Дело не только в лексике, но и в содержании. Русские так называемые «эротические сказки» не просто подробно и вполне натуралистично описывают сами сексуальные действия, но и предлагают абсолютно несовместимую с христианской моралью систему оценок. Они сочувственно рассказывают о многоженстве героев. Такие «сексуальные шалости» и поступки, как овладеть, не спрашивая ее согласия, спящей красавицей, или «обесчестить», изнасиловать девушку в отместку за отказ выйти замуж за героя, представляются народному сознанию вполне естественными, справедливыми, даже героическими. Конечно, эти сюжеты уходят в дохристианские времена, но на них продолжали воспитываться крестьянские дети и в XIX в.

Естественным дополнением гипертрофированной оппозиции души и тела было такое же резкое противопоставление «чистой» — духовной или супружеской — любви и «грязной» сексуальности, чувственности. Их соотношение всегда вызывало острые споры, политизировалось и связывалось с вестернизацией страны. Уже в XVIII веке, а то и раньше, в русском общественном сознании «Запад» выступает в двух прямо противоположных ипостасях. Одни мыслители связывают с европеизацией идею индивидуализации и утончения любовных чувств и переживаний. Другие, как автор знаменитого очерка «о повреждении нравов в России» князь М.М. Щербатов, наоборот, считают западное влияние развращающим, подрывающим основы исконно-русского целомудрия и нравственности. Договориться между собой эти люди, разумеется, не могли.

Как же возникло и чем поддерживалось это уникальное единство отрицающих друг друга противоположностей — патриархальщины и женственности, бестелесной духовности и бесстыдной похабщины, целомудренной любви и бездуховной похоти? На мой взгляд, оно вытекает из общих особенностей российской истории.

Как писал Василий Ключевский, «история России есть история страны, которая колонизуется. Область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией». Для понимания особенностей русской сексуальной культуры эта экстенсивность особенно важна.

Растянувшийся на несколько столетий процесс христианизации, в который все время включались новые народы и народности, был во многом поверхностным, верхушечным. В народных верованиях, обрядах и обычаях христианские нормы не только соседствовали с языческими, но зачастую перекрывались ими.

Древнеславянское язычество не отличалось ни особым целомудрием, ни особой вольностью нравов. Как и многие другие народы, славяне считали сексуальность космическим началом. Женственная березка в русских песнях нежно и страстно сплеталась с могучим дубом. Мать сыра-земля оплодотворялась небесным дождем. В славянской мифологии существовали многочисленные женские божества. Особенно важны были рожаницы — девы, определявшие судьбу человека при рождении. Аграрным женским божеством плодородия и одновременно покровительницей брака была Лада.

Рожаницам соответствовало загадочное мужское божество — род. Некоторые исследователи приписывали ему особое значение, ставя впереди рожаниц и обозначая, как имя собственное, с прописной буквы. Однако это, по-видимому, неверно.

Как у других племен, у славян существовали многочисленные оргиастические обряды и праздники, когда мужчины и женщины сообща купались голыми. Мужчины символически оплодотворяли Землю, например, сеяли лен без штанов, иногда и вовсе голыми, а женщины, задрав подолы и демонстрируя небу свои гениталии, тем самым вызывали дождь. В некоторых районах Украины еще в XIX веке вместо ритуального совокупления на полях в период посевной существовал обычай перекатывания парами по засеянному полю и т.д. Некоторые брачные обряды включали в себя фаллические элементы — демонстрацию, облизывание и целование «срамоты мужской» и т.п.

Типичный древнерусский фаллический образ — животное, чаще всего лев, с длинным не то хвостом, не то половым членом, представлен даже в орнаментах средневековой церковной архитектуры (храм Покрова на Нерли, Дмитриевский собор во Владимире и др.)

Для понимания дохристианского сексуального символизма очень важна история и семантика русского мата. Язык ругательств и оскорблений, так называемая инвективная лексика, очень древен. Категории архаического сознания располагаются как бы между двумя полюсами: святого, наделенного божественной благодатью и воспринимаемого как нечто особо чтимое, дорогое, и демонического, нечистого. Оба эти понятия трактуются также в переносном смысле, как чистое и нечистое: «грязное» = низкое = низменное = непристойное.

Поскольку и боги, и демоны представляли для людей опасность, в обыденной жизни от них старались держаться подальше, не вызывать и не называть их всуе, без надобности. Инвективная лексика эти запреты нарушает, причем сила оскорбления прямо пропорциональна значимости нарушаемого им запрета.

Тут есть своя этническая, культурная специфика. В национальных культурах, где особенно высок статус родственных отношений по материнской линии, большую роль могут играть сексуальные оскорбления матери («мат»). В культурах, особенное внимание обращающих на сексуальную жизнь общества, наиболее грубыми оскорблениями будут словосочетания с коитальным смыслом, необязательно обращенные на мать или других родственников оскорбляемого; таковы, например, англоязычные культуры. Итальянская, испанская, многие другие католические культуры для достижения сходного эффекта прибегают к оскорблению наиболее почитаемой святыни — Мадонны. Очень грубо звучат бранные слова, включающие нарушение некоторых табу, связанных с чистоплотностью, если именно это человеческое качество особенно ценится в данной национальной культуре, например, японской или немецкой.

Среди «сексуальных» ругательств можно выделить несколько крупных блоков.

1) Отправление ругаемого в зону женских гениталий, в зону рождающих, производительных органов, в телесную преисподнюю («пошел в …»), —

не что иное как пожелание смерти. Как показал Михаил Бахтин, женское лоно является одновременно символом рождения и смерти.

2) Намек на то, что некто сексуально обладал матерью ругаемого, «… твою мать».

3) Обвинение в инцесте с матерью, широко представленное в английских ругательствах типа «motherfucker».

4) Обороты речи с упоминанием мужских гениталий (типа «пошел на хуй») ставят ругаемого в женскую сексуальную позицию, что равносильно лишению мужского достоинства и вирильности.

Русский язык особенно богат «матерными» выражениями, которые встречаются также в венгерском, румынском, новогреческом, китайском, суахили и многих других языках. Однако интерпретация этих выражений — кто именно имел твою мать — неоднозначна. Иногда подразумеваемым субъектом действия является говорящий, который тем самым как бы утверждает «Я — твой отец» или «Я мог бы быть твоим отцом», зачисляя ругаемого в низшую социально-возрастную категорию. Одно китайское ругательство, как сообщил мне М.В. Крюков, буквально означает «Ты мой сын». В русском языке местоимение «Я» в этом контексте почти никогда не употребляется, а «матерные» обороты используются не только для обозначения прошлого события, но и в повелительном наклонении и в инфинитиве.

Однако и без уточнения субъекта ругательство является очень сильным, — бросая тень на нравственность матери ругаемого, они тем самым ставят под сомнение его происхождение. Еще одна интерпретация, восходящая к запискам немецкого дипломата XVI века барона Сигизмунда фон Герберштейна, считает субъектом «срамного» действия пса, связывая его с распространенными во многих языках выражениями типа «сукин сын», польское «пся крев» и т.п. Если учесть, что собака в XVI веке считалась нечистым животным, оскорбление было очень сильным.

Матерная брань уже в Древней Руси оценивалась как кощунство, оскверняющее и Матерь Божию, и мифологическую «Мать сырую землю», и собственную мать ругающегося. Однако ничего не помогало, поскольку матерные выражения сами имеют сакральное происхождение и в прошлом были связаны с ритуальными функциями.

По мнению Б.А. Успенского, на самом глубинном, исходном уровне эти выражения соотносятся с мифом о священном браке Неба и Земли, результатом которого является оплодотворение Земли. Связь матерной брани с идеей оплодотворения проявляется в ритуальном свадебном и аграрном сквернословии, а также в ассоциации ее с громовым ударом. На этом уровне она не только не имела кощунственного смысла, но была магической формулой, священным заклинанием (аналогичные формулы существуют в буддизме).

На втором, более поверхностном уровне субъектом действия становится Пес как противник Громовержца и демоническое начало. Матерные выражения приобретают при этом кощунственный характер, выражая идею осквернения земли Псом, причем ответственность за это падает на голову собеседника.

На третьем, еще более поверхностном, уровне объектом подразумеваемого действия становится женщина, тогда как субъектом его остается пес. Матерная брань переадресуется теперь непосредственно к матери собеседника и становится, прямым оскорблением, ассоциируясь с выражениями типа «сукин сын» .

Наконец, на самом поверхностном, светском уровне субъектом действия становится сам говорящий, а его объектом — мать собеседника. Брань становится указанием на распутство, сомнительное происхождение и т.д.

Самая залихватская русская матерщина не всегда была оскорблением. По наблюдениям русских этнографов XIX в., сквернословие в обращении вызывало обиду только если произносилось серьезным тоном, с намерением оскорбить, в шутливых же мужских разговорах оно служило дружеским приветствием или просто «приправой», не имевшей также специально-сексуального смысла (этого не понимали иностранцы, почему русские и казались им прямо-таки сексуальными маньяками).

Матерная лексика не только повсеместно употреблялась в быту, она пронизывает весь русский фольклор. Как пишут канадские лингвисты Феликс Дрейзин и Том Пристли, «мат — это теневой образ русского языка в целом. С семантической точки зрения, нас интересуют способы сообщения, посредством мата, общих повседневных смыслов, выходящих за пределы прямого оскорбления и секса. Мы видим в мате особую форму экспрессивного, нестандартного языка, который по самой сущности своей нейтрален по отношению к обозначаемым им значениям. Трехэтажный мат является поэтому не просто скопищем непристойностей, но системой рафинированных, сложных структур. Мат это потенциально безграничное количество выражений…

Мат характеризуется острым контрастом между узкой ограниченностью его базовых элементов… и богатыми семантическими возможностями их применения… Этот контраст порождает в мате эстетическую функцию «овладения реальностью» путем выхода за пределы базового обсценного словаря. Эта функция возвышает мат до уровня особого жанра народного искусства, в котором более или менее искушены миллионы русских».

В высшей степени откровенными и непристойными всегда были и поныне остаются народные частушки, которые, кстати, распевали не только парни, но и девушки. Ролан Быков, который играл роль скомороха в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев», рассказывал, что Тарковский, чтобы добиться абсолютной исторической достоверности, хотел использовать в фильме подлинные песни, которые распевали скоморохи рублевских времен. Достать эти тексты оказалось очень трудно — они были строго засекречены. А когда их все-таки получили, их не удалось использовать, — то была сплошная матерщина.

Не так уж сильно отличаются и современные частушки. Вот несколько сравнительно приличных современных частушек, записанных Николаем Старшиновым:

Разрешите вас потешить И частушки вам пропеть. Разрешите для начала На хуй валенок надеть!

У милашки под подолом Неостриженный баран. Подыми, милашка, ногу — Я барану корму дам.

Все б я пела, все б я пела, Все бы веселилася, Все бы я под ним лежала, Все бы шевелилася!

Я, бывало, всем давала По четыре разика. А теперь моя давалка Стала шире тазика!

И дать — говорят, И не дать — говорят. Лучше дать, чем не дать — Все равно говорят.

Я лежала с Коленькой Совершенно голенькой, Потому что для красы Я сняла с себя трусы.

Очень вольные сцены изображал народный лубок. Хотя в 1679 г. была введена строгая церковная цензура, а в XVIII в. на этот счет было издано несколько правительственных указов, стиль лубочной живописи не менялся. Иногда сравнительно благопристойные картинки сопровождались малопристойными текстами. Один из них, относящийся к XVIII в., рассказывает, как три «младые жены», чтобы подшутить над плешивым стариком, сказали ему, что он должен смазывать голову «сливою женскою». Старик в ответ на это вынул свою «исподнюю плешь» и сказал, что уже сорок лет полощет ее «сливою женской», а волосы на ней так и не выросли.

Разумеется, подобные картинки и тексты можно найти не только в русском народном творчестве, достаточно вспомнить того же Рабле. Но очень уж они контрастировали с тем, что было официально дозволено.

Как повлияла на сексуальный символизм и сексуальное поведение русичей христианизация Киевской Руси, начавшаяся в IX и завершившаяся в XI веке? Прежде всего, христианизация принесла с собой неизвестные раньше ограничения и негативное отношение к сексу как таковому. Православие, как и вообще христианство, считает секс и все с ним связанное, нечистым порождением Сатаны. Однако разграничение «нечистого» и «греховного» было довольно расплывчатым. В средневековой иконографии Адам и Ева в раю, до грехопадения, изображались без половых признаков, которые появляются только после грехопадения.

Важнейшим символом сексуального желания в русской иконописи были большие, висячие груди; ими иногда наделялись даже прелюбодеи-мужчины. Змей-искуситель (в греческом языке это слово мужского рода, в русском же были возможны как мужская — «змий», так и женская — «змея» формы) также иногда изображался с большими женскими грудями. И позже женщина обычно изображается как опасный источник соблазна. В одной русской сказке женщина умудряется соблазнить и перехитрить самого дьявола. Хорошая, порядочная женщина является и должна быть абсолютно асексуальной.

Характерен в этом смысле один эпизод из повести о православных святых Петре и Февронии. Чтобы отклонить греховные посягательства одного из бояр своего мужа, княгиня Феврония велела ему зачерпнуть воды с разных сторон лодки и затем спросила его, есть ли разница во вкусе. Когда боярин ответил отрицательно, мудрая княгиня сказала: точно так же сексуально одинаковы разные женщины, поэтому нет никакого смысла вожделеть к чужой жене, пренебрегая собственной.

Целомудрие («полная мудрость»), сохранение девственности и отказ от половых сношений даже в браке (жить, «плотногодия не творяху») почитались «святым делом». Непорочное, «бессеменное зачатие», которое канонически ограничивается Иисусом Христом, иногда распространялось и на некоторых православных святых. Согласно житию святого Дмитрия Донского, этот вполне исторический князь и его жена, княгиня Авдотья, обходились без плотских отношений, что не помешало им родить многочисленных детей.

Впрочем, отступления от этого аскетического принципа были не только допустимыми, но и законными: «в своей бо жене нет греха». Однако только в законном церковном браке и исключительно «чадородия ради», а не «слабости ради».

Все физиологические проявления сексуальности считались нечистыми и греховными. Ночные поллюции и сопутствующие им эротические сновидения рассматривались как прямое дьявольское наваждение, заслуживающее специального покаяния. Половое воздержание было обязательным по всем воскресеньям и церковным праздникам, по пятницам и субботам, а также во все постные дни. При строгом соблюдении всех этих запретов, люди могли заниматься сексом не больше 5-6 дней в месяц. Особенно много заботы клирики проявляли о воздержании по субботам, поскольку по старым языческим нормам именно субботние вечера лучше всего подходили для секса.

Считалось, что ребенок, зачатый в неположенный день, уже несет на себе бремя греха, хотя некоторые иерархи, например, епископ Новгородский Нифонт (XII век), полагали, что молодые супруги, если они не смогут удержаться от близости в праздник или во время поста, достойны снисхождения. Лишь бы только не было прелюбодеяния «с мужескою женою».

Чтобы супругам было легче соблюдать правила воздержания, некоторые духовные лица рекомендовали им иметь в доме две кровати и спать отдельно, что было в то время мало реально.

Хотя в принципе половая жизнь в браке допускалась, она все-таки оскверняла человека. Скверна подлежала смытию. Мужчина, не вымывшийся ниже пояса после полового акта, не смел ни войти в церковь, ни целовать святые мощи, ни посещать святых отшельников. Церковные иерархи спорили о том, возможно ли иметь супружеские отношения в присутствии икон, крестов и прочих священных предметов. Епископ Нифонт, ссылаясь на греческие обычаи, не усматривал в этом греха, но в XVI веке возобладало противоположное мнение.

Еще больше запретов накладывалось на женскую сексуальность. Менструирующая женщина не должна была ни иметь половых сношений с мужем, ни ходить в церковь, ни получать причастие. Нарушение этого запрета каралось довольно строго. По одной легенде женщина в периоде менструации, нечаянно зашедшая на могилу неизвестного святого, была поражена молнией. В другом рассказе, женщина, принимавшая причастие каждую неделю, превратилась в лошадь. Если менструации неожиданно начинались в церкви, женщина должна была немедленно уйти, как бы это ни было ей неловко. В противном случае назначалось церковное покаяние: шесть месяцев поста и по пятьдесят земных поклонов ежедневно.

Строго регламентировались сексуальные позиции. Единственной «правильной» позицией была так называемая миссионерская: женщина лежит на спине, а мужчина — на ней («Живот на живот — все заживет») . Эта позиция в России называлась «на коне» и подчеркивала господство мужчины над женщиной в постели, как и в общественной жизни. Напротив, позиция «женщина сверху» считалась, как и на Западе, «великим грехом» , вызовом «образу Божию» и наказывалась, по большинству пенитенциалиев, длительным, от 3 до 10 лет, покаянием, с многочисленными ежедневными земными поклонами. Интромиссия сзади тоже запрещалась, так как напоминала поведение животных или гомосексуальный контакт. Вагинальная и анальная интромиссия сзади считались одинаково противоестественными и назывались «скотским блудом» или «содомским грехом с женою». Минимальное покаяние за этот грех составляло 600 земных поклонов, максимальное — отлучение от церкви. При этом принимались во внимание конкретные обстоятельства: как часто практиковалась греховная позиция, кто был ее инициатором, участвовала ли жена добровольно или по принуждению мужа. Молодым парам, до 30 лет, обычно делалось снисхождение, старшие наказывались суровее.

Внегенитальные ласки, например, глубокий поцелуй, также были греховными, но наказывались сравнительно легко, 12 днями поста. Один русский пенитенциалий называет такой поцелуй «татарским», хотя они были известны на Руси задолго до татаро-монгольского нашествия. Введение мужем во влагалище жены пальца, руки, ноги или предмета одежды наказывалось тремя неделями поста. Фелляция и куннилингус были более серьезными грехами — за них полагалось от двух до трех лет поста, почти как за прелюбодеяние или кровосмешение со свойственниками.

Поскольку единственным оправданием половой жизни было деторождение, всякая попытка предотвратить зачатие была настолько греховной, что контрацепция, искусственный аборт и детоубийство сплошь и рядом не различались, одинаково называясь «душегубством». Иногда попытки предотвратить зачатие с помощью трав или заговоров карались даже строже, чем аборт, потому что это было не только покушение на жизнь не родившегося младенца, но и языческое, антихристианское знахарство и ворожба, которыми занимались «бабы богомерзкие». Вообще сексуальные грехи, как и на Западе, часто ассоциировались с колдовством.

Церковь стремилась поставить под свой контроль не только поведение людей, но и их помыслы. Но хотя греховными были все не освященные церковью половые связи, основное внимание уделялось защите института брака. Супружеская измена, «прелюбодеяние» считалось гораздо более серьезным прегрешением, нежели «блуд».

Супружеская верность была главной семейной добродетелью, особенно для женщин. Муж признавался прелюбодеем только в том случае, если имел на стороне не только наложницу, но и детей от нее, тогда как жене ставилась в вину любая внебрачная связь.

Образ целомудренной и верной супруги занимает важное место в древнерусской литературе. Еще больше прославлялось и поэтизировалось материнство: рождение и воспитание детей составляли социальную и духовную сущность брака.

Браки заключались рано, не по собственной воле молодых, а по усмотрению родителей. Иногда жених даже не видел свою невесту до самой свадьбы. Одним из доводов в пользу ранних, до 14-15 лет, браков было сохранение целомудрия. За утрату его и за добрачные связи детей отвечали их родители. Хотя потеря невинности до брака не была по закону препятствием к его заключению, девственности придавали большое значение.

Среди свадебных и венчальных ритуалов XIV-XV веков существовал унизительный обычай «вскрывания» невесты, с целью определения ее «почестности», однако он не был всеобщим. Вот как описывал этот ритуал итальянский дипломат XVI века Барберини: » Молодой объявлял родственникам супруги, как он нашел жену — невинною или нет. Выходит он из спальни с полным кубком вина, а в донышке кубка просверлено отверстие. Если полагает он, что нашел жену невинною, то залепляет отверстие воском. В противном же случае молодой отнимает вдруг палец и проливает оттуда вино».

К сексуальным похождениям неженатых мужчин и юношей церковь, как и крестьянская община, относились более снисходительно, особенно если связь была не с замужней женщиной, а с «блудницей», рабыней или вдовой.

Много места в пентенциалиях занимает «противоестественный» секс. Самым массовым грехом была, конечно, мастурбация, которую называли греческим словом «малакия» или славянским «рукоблудие». Мастурбировать или даже сознательно предаваться похотливым мыслям значило вызывать Дьявола. В одной легенде, распространенной в России XVII века, юноша, регулярно занимавшийся рукоблудием, обнаружил, что его член превратился в змею. Но поскольку этот порок не затрагивал главных социальных интересов и к тому же был очень распространен, его наказывали сравнительно мягко — постом от 40 до 60 дней и многочисленными земными поклонами. Техника мастурбации значения, по-видимому, не имела, но страх перед ней был велик и такие факты редко придавались гласности. Даже на рубеже XX в., корреспондент Этнографического бюро князя В.Н. Тенишева (Тенишевский архив — один из важнейших источников по истории быта и нравов русского крестьянства), описывая быт и нравы крестьян Владимирской губернии, писал, что «противоестественные шалости встречаются среди детей, среди взрослых таких случаев нет»; однако в другом отчете описывается случай онанирования при помощи колесной гайки от тарантаса.

Понятие «содомии» в Древней Руси было еще более расплывчатым, чем на Западе, обозначая и гомосексуальные отношения, и анальную интромиссию, независимо от пола партнеров, и вообще любые отклонения от «нормальных» сексуальных ролей и позиций, например, совокупление в позиции «женщина сверху». Самым серьезным грехом было «мужеблудие» или «мужеложство», когда связь с «неправильным» сексуальным партнером усугублялась «неправильной» сексуальной позицией (анальная пенетрация). Однако на Руси к этому пороку относились терпимее, чем на Западе; церковное покаяние за него колебалось от одного до семи лет, в тех же пределах, что и гетеросексуальные прегрешения. При этом во внимание принимали и возраст грешника, и его брачный статус, и то, как часто он это делал, и меру его собственной активности. К подросткам и молодым мужчинам относились снисходительнее, чем к женатым. Если анальной пенетрации не было, речь шла уже не о мужеложстве, а всего лишь о рукоблудии.

Лесбиянство считалось разновидностью мастурбации. Епископ Нифонт (XII в.) считал сексуальный контакт двух девушек-подростков меньшим грехом, чем гетеросексуальный «блуд», особенно если девственная плева оставалась целой.

Хотя православную церковь очень заботило распространение гомосексуальности в монастырях, к бытовым ее проявлениям относились терпимо. В Домострое содомия упоминается вскользь, как бы между прочим. В Стоглаве (1551) ей посвящена специальная глава «О содомском грехе», предписывающая добиваться от виновных покаяния и исправления, «а которые не исправляются, ни каются, и вы бы их от всякие святыни отлучали, и в церковь входу не давали». Однако, как не без иронии подметил Леонид Хеллер , пьянство осуждается там гораздо более темпераментно.

Почти все иностранные путешественники и дипломаты, побывавшие на Руси в XV-XVII вв. (Герберштейн, Олеарий, Маржерет, Коллинс и др.), отмечали широкое распространение гомосексуальности во всех слоях общества и удивительно терпимое, по тогдашним европейским меркам, отношение к нему. Английский поэт Джордж Тэрбервилл, посетивший Москву в составе дипломатической миссии в 1568 г., был поражен открытой гомосексуальностью русских крестьян сильнее, чем казнями Ивана Грозного. В стихотворном послании своему другу Эдварду Данси он писал:

Хоть есть у мужика достойная супруга, Он ей предпочитает мужеложца-друга. Он тащит юношей, не дев, к себе в постель. Вот в грех какой его ввергает хмель.

По-видимому, несмотря на свои многочисленные женитьбы, баловался с переодетыми в женское платье юношами и сам Иван Грозный; такие подозрения высказывались современниками по поводу его отношений c юным женоподобным Федором Басмановым, который услаждал царя пляской в женском платье.

Как писал хорватский католический священник Юрий Крижанич, проживший в России с 1659 по 1677 год, «здесь, в России, таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично, в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху; недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление».

Митрополит Даниил, популярный московский проповедник эпохи Василия III, в своем двенадцатом поучении сурово осуждает женоподобных молодых людей, которые «… женам позавидев, мужское свое лице на женское претворяеши»: бреют бороду, натираются мазями и лосьонами, румянят щеки, обрызгивают тело духами, выщипывают волосы на теле и т.п.

Столетием позже знаменитый непримиримый протопоп Аввакум навлек на себя страшный гнев воеводы Василия Шереметева, отказавшись благословить его сына, «Матфея бритобрадца». Комментируя это место аввакумовой автобиографии, известный специалист по древнерусской литературе Н.К. Гудзий писал, что мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI веке. «Бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеложства».

Конечно, здесь возможны преувеличения: служители церкви всегда были склонны преувеличивать пороки своей паствы, а обвинения в сексуальной ереси помогали скомпрометировать врага. Тем не менее, С.М. Соловьев доверял этим свидетельствам и писал, в свойственном его эпохе морализаторском стиле: «Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех».

Вероятно, за этим стояла не сознательная терпимость, а равнодушие и натуралистически-варварское принятие «фактов жизни» (в Западной Европе так тоже было в раннем средневековье, костры инквизиции зажглись значительно позже). Как бы то ни было, ни в одном русском законодательстве до Петра Великого, гомосексуализм не упоминался и не наказывался.

Очень сурово осуждалось церковью сексуальное насилие. Во всех древних обществах оно было массовым явлением, особенно в периоды войн и мятежей, которые происходили, в сущности, постоянно. Православная церковь занимала в этом вопросе самые непримиримые позиции. В отличие от права многих других народов, рассматривавших изнасилование как разновидность блуда или прелюбодеяния, православная церковь выдвигает на первый план наносимое женщине «бесчестье».

Согласно Русской правде Ярослава Мудрого, дела об изнасиловании подлежали двойной юрисдикции, духовной и светской. Семейный статус изнасилованной женщины не имел значения, так же как и социальное положение насильника. Тем не менее изнасилование знатной женщины наказывалось более высоким штрафом, чем простолюдинки. Кроме того, принималась во внимание репутация женщины. Последующая женитьба виновника на жертве не являлась смягчающим обстоятельством; человек, обесчестивший женщину, не считался подходящим зятем и должен был понести заслуженную кару. Вообще в том, что касается защиты женской чести, русское церковное и светское право было часто лучше западноевропейского.

Как справедливо отмечает Ева Левин, многие ограничения, которые церковь накладывала на сексуальность, объективно были в интересах женщин, защищая их от мужского произвола. Да и вообще православие, как и в целом средневековое христианство, сыграло важную положительную роль в деле смягчения и цивилизации сексуальных нравов и отношений между полами.

Но насколько эффективными были церковные предписания, как религиозная норма соотносилась с повседневной действительностью и как они изменялись и эволюционировали в ходе исторического развития? Ответить на этот вопрос довольно трудно.

Во-первых, сами нормы сплошь и рядом неоднозначны. Часто церковный канон требовал одного, а народные обычаи, укорененные в более древних языческих представлениях, — совершенно другого. Многие церковные предписания народное сознание не принимало всерьез, согласно сохраненной Далем поговорке «Грех — пока ноги вверх, а опустил — так и Бог простил» .

Во-вторых, никогда и нигде социально-культурные нормы не выполняются всеми и полностью. Тут всегда существует множество социально-классовых, сословных, исторических, региональных и индивидуальных вариаций. Чем сложнее общество — тем больше в нем нормативных и поведенческих различий, которых ни в коем случае нельзя усреднять.

В-третьих, эволюция форм сексуального поведения неразрывно связана с изменением институтов, форм и методов социального контроля. Одни действия контролируются церковью, другие — семьей, третьи — сельской общиной, четвертые — государством и т.д. Причем разные институты и способы социального контроля всегда так или иначе взаимодействуют, подкрепляя или ослабляя друг друга.

Изучение реальной истории нравов требует гораздо более разнообразных источников, чем история нормативных канонов. Сексуальность средневековой России изучается в основном по законодательным документам, пенитенциалиям и житиям святых. Позже к ним добавляются многочисленные другие источники: демографические данные переписей населения, социально-медицинская статистика, этнографические описания народных обычаев, личные документы (дневники, автобиографии, письма), художественная литература, биографии, педагогические сочинения и многое, многое другое. Но каждый вид источников имеет собственную специфику. Кроме того, приходится считаться с тем, под каким углом зрения и с какой целью составлен тот или иной документ или описание. Писатель или этнограф, симпатизирующий крестьянской общине, описывает ее иначе, нежели тот, кто считает ее тормозом исторического развития. Далеко не одно и то же, обсуждается ли сексуальность в связи с эволюцией института брака, в рамках проблемы проституции или в контексте эпидемиологии венерических заболеваний.

Применительно к России широкие обобщения особенно трудны и рискованны. Огромные размеры и многонациональность страны неизбежно порождают множество региональных различий и вариаций. Растянувшийся на несколько столетий процесс христианизации, в который все время включались новые народы и народности, был во многом поверхностным, верхушечным. В народных верованиях, обрядах и обычаях христианские нормы не только соседствовали с языческими, но зачастую перекрывались ими.

Как пишет Б.А. Успенский, «анти-поведение всегда играло большую роль в русском быту. Очень часто оно имело ритуальный, магический характер, выполняя при этом самые разнообразные функции (в частности, поминальную, вегетативную и т.п.). По своему происхождению это магическое анти-поведение связано с языческими представлениями о потустороннем мире. Оно соотносилось с календарным циклом и, соответственно, в определенные временные периоды (например, на святки, на масленицу, в купальские дни) анти-поведение признавалось уместным и даже оправданным (или практически неизбежным).

Будучи антитетически противопоставлено нормативному, с христианской точки зрения, поведению, анти-поведение, выражающееся в сознательном отказе от принятых норм, способствует сохранению традиционных языческих обрядов. Поэтому наряду с поведением антицерковным и вообще антихристианским здесь могут наблюдаться архаические формы поведения, которые в свое время имели вполне регламентированный, обрядовый характер; однако языческие ритуалы не воспринимаются в этих условиях как самостоятельная и независимая форма поведения, но осознаются — в перспективе христианских представлений — именно как отклонение от нормы, т.е. реализация «неправильного» поведения. В итоге анти-поведение может принимать самые разнообразные формы: в частности, для него характерно ритуальное обнажение, сквернословие, глумление над христианским культом».

Духовные лица особенно жаловались на святочные игры. Вяземский иконописец старец Григорий в 1661 г. доносил царю Алексею Михайловичу, что у них в Вязьме «игрища разные и мерзкие бывают вначале от Рождества Христова до Богоявления всенощные, на коих святых нарицают, и монастыри делают, и архимандрита, и келаря, и старцов нарицают, там же и жонок и девок много ходят, и тамо девицы девство диаволу отдают».

В сфере любовных и сексуальных отношений позиции язычества были особенно крепки. Петербургский историк Борис Миронов, подвергший количественному анализу 372 заговора, распространенных среди крестьян первой половине XIX в., нашел, что на 6 любовных заговоров с христианской атрибутикой, приходилось 25 языческих и 2 синкретических, т.е. нехристианская символика составляет почти 82 процента.

В некоторых свадебных и календарных обрядах сохранялись явные пережитки древних оргиастических праздников и группового брака. Например, на русском Севере в конце XIX-начале XX в. еще бытовали «скакания» и «яровуха», которые уже Стоглавый собор объявил «бесовскими». Их подробно описывает Т. А. Бернштам.

«Скакания» (от глагола «скакать») происходили накануне венчания в доме жениха, куда молодежь, включая невесту, приходила «вина пить», после чего все становились в круг, обхватив друг друга за плечи, и скакали, высоко вскидывая ноги, задирая подолы юбок и распевая песни откровенно эротического содержания. Заканчивалось это групповое веселье сном вповалку.

«Яровуха» (по имени языческого божества плодородия Ярилы) состояла в том, что после вечеринки в доме невесты вся молодежь оставалась там спать вповалку, причем допускалась большая вольность обращения, за исключением последней интимной близости. Это был типичный «свальный грех», форма группового секса.

Описания подобных обычаев в этнографической литературе весьма противоречивы. Один из корреспондентов этнографического бюро князя В.Н. Тенишева писал в 1890-х годах о Пошехонском уезде Ярославской губернии, что хотя ныне такого обычая не существует, «в старину, говорят, в некоторых глухих местах уезда, как, например, в Подорвановской волости, на деревенских беседах… были «гаски». Молодежь, оставшись одна, гасила лучину и вступала между собой в свальный грех. Ныне только кое-где сохранилось одно слово «гаски». Однако другой информатор, признавая нескромность и грубость деревенских ласк и ухаживаний, подчеркивал, что деревенское общество, особенно старики, строго контролировали сохранение целомудрия: «Общественное мнение одобряло постоянство пар и сохранение определенного предела в степени близости, за который переступали, как правило, лишь после свадьбы».

Не в силах побороть бесчисленные и разнообразные пережитки язычества, православие было вынуждено, если не прямо инкорпорировать их, то смотреть на некоторые из них сквозь пальцы. Поэтому оно кажется порой более реалистичным и терпимым, чем католицизм, — например, в таких вопросах как безбрачие духовенства. Однако вынужденные уступки неискоренимой «натуралистичности» крестьянского быта и концепции человеческой природы компенсировались усиленным спиритуализмом и внемирским аскетизмом самой церковной доктрины, что дает основание многим мыслителям говорить об особой, исключительной «духовности» православия.

Противоречие между высочайшей духовностью и полной бестелесностью «сверху» и грубой натуралистичностью «снизу», на уровне повседневной жизни, красной чертой проходит через всю историю русской культуры, включая многие крестьянские обычаи.

В русской деревне высоко ценилась девственность. Само слово «невеста» буквально означает «неведомая», «неизвестная». В русской свадебной обрядности был широко распространен обычай «посада»: невеста должна была сесть на особое священное место, но не смела сделать это, если она уже потеряла девственность. Интересно, что такое же требование сохранения девственности формально предъявлялось и жениху. Если в первую брачную ночь невеста оказывалась нецеломудренной, брак мог быть расторгнут. Кое-где такой невесте, ее родителям или свахе в знак позора одевали на шею хомут как символ женских гениталий и одновременно — знак отнесения «грешницы» к миру не знающих культурных запретов животных. От деревенской цензуры нравов практически невозможно было укрыться.

В то же время, как и в странах Западной Европы (Франция, Испания, Германия, северная Италия, Скандинавия) в русском быту и свадебной обрядности действовали совсем другие нормы, в которых нетрудно увидеть пережитки группового или пробного брака. Повсеместно принятые формы группового общения молодежи — «посиделки», «поседки», «беседки», «вечерки», «игрища», украинские «вечерныци» — не только допускали, но и требовали некоторой вольности в обращении, так что девушка, чересчур усердно сопротивлявшаяся ухаживанию и вольным шуткам, могла даже быть исключена из собрания.

На Украине, как и ряде стран Западной Европы, существовал обычай «досвиток» или «подночовывания», когда парень, иногда даже двое или трое парней, оставались с девушкой до утра. Хотя официально считалось, что они сохраняли при этом целомудрие, практически дело зависело от их личного усмотрения. Строго запрещалась только связь девушки с парнем из чужой деревни. Этот обычай сохранялся даже в 1920- х годах. По данным одного опроса, 73.4 % украинских девушек начали свою половую жизнь именно во время подночевывания. .

В русских деревнях такой обычай неизвестен. Половую близость, если она имела место, старались держать в тайне, хотя друзья молодых людей часто о ней знали. Тем не менее нравы и обычаи русской деревни никогда не были вегетарианскими. Вот как выглядели отношения крестьянской молодежи Владимирской губернии в конце XIX — начале XX в., по данным информаторов князя Тенишева.

«Пора половой зрелости наступает в 14-16 лет. Девушки внешне ее стыдятся, но между собой этим «выхваляются». Парни целомудрия не хранят. Из шестидесяти особ женского пола более десяти, по подсчетам корреспондента, помогают утрате невинности парням. На это смотрят сквозь пальцы, однако девушку, потерявшую невинность, как правило, не сватают.»

«Возраст достижения половой зрелости для девушек 15 лет, для парней — 16 лет. Родители эти перемены воспринимают спокойно и не препятствуют гулянию по ночам.»

«Половая зрелость наступает незаметно, в свой срок. Относятся к этому «запросто», а узнают от этом чаще всего случайно: так, например, если девушка в воскресный день не идет в церковь, то объяснять никому ничего не приходится. Посторонние скажут о такой девушке, что она уже «на себе носит».

«Отношение парней к девицам грубовато-вольное (поощрительное замечание «ай да девка» сопровождается ударом кулака по спице избранницы), на что девицы притворно сердятся. На подобных встречах бывают песни, пляски, исполняются частушки, но в основном непристойного содержания (напр. «Милашка моя,/ Уважь-ка меня!/ Если будешь уважать,/ Я с тобой буду лежать» ).

«Каждый парень не моложе 17 лет выбирает себе девушку, выбор свободен, если же парень придется не по нраву, то девушка может «не стоять» с ним. Девушки ценят в парнях силу, ловкость, умение красноречиво говорить и играть на гармони. Одежда также играет не последнюю роль. Эталон красоты парня: гордая поступь, смелый вид, высокий рост, кудрявые волосы. Эталон красоты девушки: плавная походка, скромный взгляд, высокий рост, густые волосы, «полнота, круглота и румянец лица». Парень считает себя неким «распорядителем поступков» выбранной им девушки, в ходу наказания за неповиновение девушки, даже побои. Однако на людях вольности или грубость не проявляются».

«Ухаживания сопровождаются некоторыми вольностями — «хватаниями», разного рода намеками, но ухажеры платьев не поднимают. Добрачные связи возникают, их внешне порицают и потому приходится скрываться. Честь девушки ценится высоко, поэтому лишение невинности считается позором, но в то же время опозоривший не несет за свой поступок никакой ответственности. Наблюдается упадок нравственности, особенно на фабриках. На половую связь девушки с зажиточным парнем смотрят снисходительно, однако имеющие таковую на посиделки не ходят, боясь быть осмеянными. Браки по любви явление редкое».

«Общение и поведение молодежи отличается свободой, даже днем позволяют себе объятия, ночью же допускаются все «безобразные вольности». Отношение родителей к подобному поведению самое безразличное, а в иных случаях родители сами посылают детей на «гульбища».

«Грубость при ухаживаниях позволительна, старшие на подобные вещи, как правило, смотрят сквозь пальцы, но некоторые отцы загоняют молодежь домой еще в сумерки».

«У каждый девушки есть парень, который называется игральщиком. Ему она дарит носовой платок, а он подносит ей колечко… В первые часы встреч молодежь ведет себя сдержанно, после хороводов позволяют себе развязные игры и разного рода вольности… Вечером парни и девушки любезничают наедине, каждая девушка со своим игральщиком. Отношение родителей к вольностям, которые позволяют себе их дети, снисходительное: «сами так гуливали».

«Добрачные связи имеют место, но тщательно скрываются и не рассматриваются как повод для женитьбы. Ночное или вечернее время прикрывают вольности и греховность поведения. Беременность, как правило, стараются «прикрыть венцом». В богатых семьях честь девушки ценится высоко: ей не позволяется не только «стоять» с парнями, но гулять по вечерам».

«До греха» дело доходит редко, поскольку честью девичьей дорожат, впрочем, в последнее время случаи ее утраты увеличиваются — сказывается влияние фабрики. В редких случаях парень женится на забеременевшей и фактически погубленной им девушке. такая девица достается лишь вдовцу. В народе считается грехом для девушки сойтись с человеком, который выше ее по положению в обществе».

Двойной стандарт в отношениях между парнями и девушками усугублялся имущественным расслоением деревни. Если парню удавалось хотя бы единожды соблазнить или насильно принудить девушку к близости, она уже ни в чем не могла ему отказать, боясь огласки. Этим пользовались охотники за богатыми невестами. Существовало даже понятие брака «по обману». Особенно страшна была беременность; крестьянская община в подобные казусы обычно не вмешивалась, все зависело от самого парня и договоренности между родителями молодых людей. При большом имущественном неравенстве любовников, чтобы избежать пересудов, иногда практиковалось условное, по взаимной договоренности, похищение невесты, после которого родителям, даже если они все заранее знали, оставалось только развести руками.

В целом внебрачные, «незаконные» рождения в дореволюционной русской деревне были сравнительно редки: в конце XIX в. они составляли лишь около 2 процентов , а в целом по Европейской России — 2,5-3 процента всех рождений. Однако во многих регионах, особенно на Севере, к добрачным связям и к рождению добрачных детей относились терпимо. Это не было препятствием к вступлению в брак, а кое-где даже помогало ему.

Вот как оценивали это крестьяне Вологодской губернии: «Холостяга пока женится, 2-3 детей имеет от разных матерей»; «Из 10 браков в одном только девушка выходит замуж непорочной»; «В большей части губернии девичьему целомудрию не придается строго значения. Имеющая ребенка может скорее выйти замуж — значит, не будет неплодна, а неплодность всегда приписывается жене». Сходные мнения и установки существовали в Западной Сибири.

О нравах владимирских крестьян один из тенишевских корреспондентов пишет:

«Потеря девственности не считается преступлением, об этом отзываются «преравнодушно». Честных девушек из десяти одна или две. Утрату девственности помогают скрыть свахи. К забеременевшей девице посторонние относятся снисходительно и даже с некоторым уважением, ибо девушка, «принявши грех, приняла и стыд» и тем не погубила невинную душеньку; со стороны же родных несчастная девица принимает побои «за позор роду и дому». Девушку, родившую ребенка, ни один парень замуж не возьмет».

Согласно другому информатору, «девственности невесты особо значения не придают. Обряд, совершаемый для проверки целомудрия, утратил силу около 25 лет назад. Правда, отдельные молодые жены, потерявшие невинность до свадьбы, прибегают к уловкам, не допуская полового сношения «до бани», ссылаясь на месячные очищения или сильные боли. Однако молодой супруг вправе упрекать жену и открыто обвинять в нецеломудрии, если обнаружится виновник, обольститель. С этого момента случай предается гласности и осуждается общественным мнением, молвой.» Вообще «нецеломудрие невесты — основная причина семейных раздоров».

Большие споры вызывают особенности русской карнавальной, «смеховой» культуры. В Западной Европе она служила своего рода мостом между «высокой» и «низкой» культурой. В карнавале, исполненном веселья и эротики, участвовали все, даже духовные лица, причем в нем не было деления на исполнителей и зрителей. По выражению М. Бахтина, здесь «все активные участники, все причащаются карнавальному действу. Карнавал не совершают и, строго говоря, даже не разыгрывают, а живут в нем, живут по его законам, пока эти законы действуют».

В России, как указывают Юрий Лотман и Борис Успенский, мера игровой раскованности была гораздо уже. Знатные лица, тем более — духовные сами не участвовали в плясках и играх скоморохов, относясь к ним просто как к смешному зрелищу. Провоцирование смеха («смехотворение») и чрезмерный «смех до слез» почитались в допетровской Руси греховными. Ограничивалась и самоотдача игровому веселью. Иностранцы с изумлением отмечали, что пляска на пиру у русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим. По словам одного польского автора начала XVII века, «русские бояре смеялись над западными танцами, считая неприличным плясать честному человеку… Человек честный, говорят они, должен сидеть на своем месте и только забавляться кривляниями шута, а не сам быть шутом для забавы другого: это не годится!»

Когда Иван Грозный заставлял бояр надевать маски и чужое платье, это было сознательным их унижением, а нередко и богохульством, за которым иногда следовала кровавая расправа. Явно кощунственными были и некоторые развлечения Петра I в кругу его приближенных, хотя он ввел также обычай вполне респектабельных придворных «машкерадов» и бальных танцев.

Разумеется, ограничения самоотдачи игровому веселью касались только «официального» поведения, мы не найдем их в крестьянской среде. Тем не менее чванство и повышенная забота о сохранении своего «лица» довольно характерны.

Судя по имеющимся данным, быт и нравы русского крестьянства, включая сексуальное поведение и ценности, оставались относительно стабильными в течение столетий. В центре всей жизни крестьянина стояла семья, а главным регулятором его отношений с окружающими была сельская община.

Для Европейской России было типично раннее и почти всеобщее вступление в брак. По свидетельству Николая Костомарова, в XVI-XVII в. «русские женились очень рано. Бывало, что жених имел от 12 до 13 лет… Редко случалось, чтобы русский долго оставался неженатым…» Правда, против слишком ранних браков возражали и церковь и государство. В 1410 г. митрополит Фотий в послании новгородскому архиепископу строго запрещал венчать «девичок меньши двунацати лет». Петр I в 1714 г. запретил дворянам жениться моложе 20 и выходить замуж до 17 лет. По указу Екатерины II (1775) всем сословиям запрещалось венчать мужчин моложе 15, а женщин — моложе 13 лет; за нарушение этого указа брак расторгался, а священник лишался сана. В дальнейшем нижняя граница брачного возраста еще более повысилась. В середине XIX в. разрешалось венчать невест лишь по достижении 16, а женихов — 18 лет.

Но и откладывать брак не рекомендовалось. В 1607 г. царь Василий Шуйский предписывал всем, что «держат рабу до 18 лет девку, а вдову после мужа более дву лет, а парня холостаго за 20 лет, а не женят и воли им не дают…, тем дати отпускныя…»

Память о ранних браках была еще повсеместно жива в конце XIX — начале XX в. Во многих районах они и реально существовали в скрытой форме. Отцы сосватывали своих детей-подростков в 12-15 лет, в 14-16 объявляли их женихом и невестой, а в 16-17 лет венчали. В южнорусских и западнорусских районах иногда устраивали действительную свадьбу 12-14-летних подростков со всеми обрядами, кроме брачной ночи, но до наступления совершеннолетия «молодые» жили порознь в домах своих родителей.

В Елатомском уезде Тамбовской губернии женили подростков, когда девочка еще играла в куклы, а ее мужа наказывали розгами. Постепенно их приучали видеть друг друга и играть, но на ночь разводили по домам или по разным комнатам, а в 15 лет сводили для брачной жизни. Подобные браки были известны и на Севере: бабушки середины XIX в. вспоминали, как на другой день после свадьбы они бегали домой за куклами. Особая склонность к ранним бракам существовала в старообрядческой среде. По данным выборочных медицинских обследований, в 1880-х годах в одном из уездов Ярославской губернии 4 процента крестьянских женщин выходили замуж до начала менструаций, в Тульской губернии таковых было свыше 20 процентов.

В том, чтобы не откладывать брак, были заинтересованы и семья, и община, и сами молодые люди. До брака крестьянский парень, сколько бы ему ни было лет, никем в деревне всерьез не принимался. Он — не «мужик», а «малый», который находится в полном подчинении у старших. Он не имеет права голоса ни в семье («не думает семейную думу»), ни на крестьянском сходе — главном органе крестьянского самоуправления. Полноправным «мужиком» он становится только после женитьбы.

Холостяков в деревне не любили и не уважали. «Холостой, что бешеный». «Холостой — полчеловека», — говорили крестьяне. Еще хуже было положение незамужней старой девы.

Возрастные нормы и представления о совершеннолетии варьировали в разных губерниях, но были весьма устойчивыми. Брачный возраст постепенно повышался, но вступление в брак было практически всеобщим. По данным переписи населения 1897 г., к возрасту 40-49 лет в сельском населении Европейской России было всего лишь около 3 процентов мужчин и 4 процентов женщин, которые никогда не состояли в браке.

Браки, заключавшиеся по экономическим и социальным мотивам, естественно, не были основаны на любви. Это не значит, что индивидуальная любовь была невозможна и полностью отсутствовала. Чудом сохранившаяся новгородская берестяная грамота второй половины XIV-XV вв. донесла до нас выразительное и страстное любовное послание: «[Како ся разгоре сердце мое, и тело мое, и душа моя до тебе и до тела до твоего, и до виду до тво]его, тако ся разгори сердце твое, и тело твое, и душа твоя до мене, и до тела до моего, и до виду до моего…» Однако ни церковь, ни общество, ни община не считали любовь ни необходимым, ни достаточным условием для брака. Первые документальные свидетельства о значении эмоциональных факторов при заключении брака появляются не ранее XVII века. Индивидуальная привязанность была возможной, желательной, но несущественной. Здесь действовал принцип: «Стерпится — слюбится».

Так думали и чувствовали не только крестьяне. Известный русский мемуарист XVIII в. Андрей Болотов рассказывает, что в поисках невесты он хотел найти девушку, которая бы «собою была хотя не красавица, но по крайней мере такова, чтоб мог я ее и она меня любить». Найденная им невеста, почти девочка (сватовство началось, когда ей было 12 лет, но было отстрочено), не поразила его воображение. «Сколько ни старался, и даже сколько ни желал я в образе ее найтить что-нибудь для себя в особливости пленительное, но не мог никак ничего найтить тому подобного: великая ее молодость была всему тому причиной… Со всем тем доволен я был, по крайней мере, тем, что не находил в ней ничего для себя противного и отвратительного».

Еще меньше возможностей выбора имела невеста. Гавриил Державин, заручившись согласием на брак матери своей будущей жены, решил затем «узнать собственно ее мысли в рассуждении его, почитая для себя недостаточным пользоваться одним согласием матери». Встретившись с девушкой, Державин спросил, «известна ли она… о искании его? — Матушка ей сказывала, она отвечала. — Что она думает? «От нея зависит». — Но если б от вас, могу ли я надеяться? — «Вы мне не противны», — сказала красавица в пол голоса, закрасневшись».

Можно ли было ожидать от таких браков страстной любви? Тот же Болотов так описывает свои отношения с женой: «Я, полюбив ее с первого дня искреннею супружескую любовью, сколько ни старался к ней со своей стороны ласкаться и как ни приискивал и не употреблял все, что мог, чем бы ее забавить, увеселить и к себе теснее прилепить можно было, но успех имел в том очень малый… Не мог я от ней ни малейших взаимных и таких ласк и приветливостей, какие обыкновенно молодые жены оказывают и при людях и без них мужьям своим. Нет, сего удовольствия не имел я в жизни!» Тем не менее, Болотов считает, что должен быть «женитьбою своею довольным и благодарить Бога».

Постепенно установки на этот счет в дворянской среде менялись. Под влиянием сентиментализма, в XVIII в. в России появилась светская любовная лирика (важную роль в этом сыграл Тредиаковский). В 1802 году Н.М.Карамзин отметил, что в русском языке появилось «новое слово» — влюбленность. Брак, не теряя своего основного характера социального союза, также становится более индивидуально-избирательным.

Но крестьянские отношения оставались прежними. Вот бесхитростный рассказ орловского крестьянина: «В пeрвых числах мая 1910 года состоялась наша свадьба с девушкой Марьяной, с которой живу доныне. Мы поженились, не зная и не думая ни о какой любви, даже не зная друг друга до свадьбы. Так делали все. Нужна была жена в доме, работать, стирать, варить. Конечно, знал я и она, что будем спать вместе и будут у нас дети, которых надо растить и воспитывать. Всего родилось у нас 10 детей, из которых 6 выросло…»

О физиологии секса крестьянские дети, которые жили в тесном контакте с природой, которых не шокировало зрелище спаривания животных, и которые прекрасно видели все, что делали их родители, знали гораздо больше позднейших поколений юных горожан. Но натуралистическая философия сексуальности была плохо совместима с романтической образностью. «Крестьяне смотрят на зачатия и рождения по аналогии с животными и растениями, а последние для того и существуют, чтобы плодоносить,» — писал о деревне 50-70-х гг. XIX в. священник Ф. Гиляровский, и эта жизненная философия мало изменилась в последующие полвека.

Рождаемость в крестьянских семьях, как и детская смертность, были высокими, но ни то, ни другое не было результатом свободного выбора. Дети рождались и умирали по воле Божией. Болотов, как за три века до него Мишель Монтень, весьма спокойно повествует о смерти своего ребенка (причем первенца, которыми особенно дорожили): «Оспа… похитила у нас сего первенца к великому огорчению его матери. Я и сам, хотя и пожертвовал ему несколькими каплями слез, однако перенес сей случай с нарочитым твердодушием: философия помогла мне много в том, а надежда… вскоре видеть у себя детей, ибо жена моя была опять беременна, помогла нам через короткое время и забыть сие несчастие, буде сие несчастием назвать можно».

Столетие спустя так же и даже гораздо более жестко рассуждает герой толстовской «Крейцеровой сонаты» Позднышев, осуждающий свою жену за ее чрезмерные переживания по поводу болезней и смерти детей: «Если бы она была совсем животное, она бы так не мучалась; если же бы она была совсем человек, то у нее была бы вера в Бога, и она бы говорила и думала, как говорят верующие бабы: «Бог дал, Бог и взял, от Бога не уйдешь». Она бы думала, что жизнь и смерть как всех людей, так и ее детей, вне власти людей, а только во власти Бога, и тогда бы она не мучалась тем, что в ее власти было предотвратить болезни и смерти детей, а она этого не сделала». Если так рассуждал Толстой, чего было ждать от крестьянина?

Функциональное отношение к «бабе», которая была нужна, во-первых, для работы и, во-вторых, для рождения и выращивания детей, проявлялась и в самом ритме супружеской сексуальности. Интенсивность половой жизни в России, как и в доиндустриальной Западной Европе, находилась в тесной зависимости от календаря церковных постов и праздников, за которыми в действительности стоял ритм сельскохозяйственных работ.

О.П. Семенова-Тян-Шанская, изучавшая жизнь крестьян в Рязанской губернии, отмечала, что сожительство мужика с женой зависит от его сытости или голода: «Отъевшийся осенью Иван, да еще после «шкалика», всегда неумерен. А Иван голодный, в рабочую пору, например, собственно, не живет с женой».

Другой внимательный наблюдатель крестьянской жизни, писатель Глеб Успенский подметил «существование в крестьянском быту желания сохранить женщину для возможно большего количества рабочих дней — желания, чтобы «баба» в трудную рабочую пору «страды» была здорова, не лежала в родах и не была брюхата».

Анализ помесячной динамики рождаемости показывает, что, как и странах Западной Европы, чередование постов и праздников облегчало реализацию этой задачи. Самой высокой была рождаемость в январе и октябре (почти 10 процентов всех родившихся за год), что соответствовало зачатиям в Рождественский мясоед, либо весной, после Великого поста, а меньше всего детей (7-7,5 процентов, иногда меньше) рождалось в декабре — влияние Великого поста — и в апреле-мае (зачатия периода летней страды и Успенского поста).

Хотя крестьянство было самым многочисленным классом российского общества и хранителем его национальных традиций, новые тенденции сексуальной морали и поведения и, что особенно важно, рефлексия по этому поводу зарождались не в деревне, а в городе.

Как и в Западной Европе, урбанизация России принесла с собой много нового и породила целый ряд ранее неизвестных проблем.

Наиболее общей тенденцией становления буржуазного общества была плюрализация и индивидуализация стилей жизни и связанное с этим изменение форм и методов социального контроля за сексуальностью. Если феодальное общество подчиняло сексуальность индивида задаче укрепления его семейных, родственных и иных социальных связей, то буржуазная эпоха выдвигает на первый план ценности индивидуально-психологического, личного порядка. Некогда единые, одинаковые для всех нормы религиозной морали расслаиваются, уступая место специфическим кодам, связанным с особенным образом жизни того или иного сословия, социальной группы.

Первым, естественно, эмансипировалось дворянство, аристократия. Оно и раньше не особенно считалось с церковными ограничениями. Многое из того, что было для помещика запретным «в своем кругу», оказывалось вполне осуществимым с крепостной челядью, и при этом не считалось развратом. Трудно вообразить себе юного дворянского сынка, сколь угодно религиозного и нравственного, который бы начал половую жизнь не с крестьянкой. Это было совершенно в порядке вещей. Если здесь и видели нравственную проблему, то исключительно проблему собственной моральной и физической чистоты.

Примеры помещичьего произвола, садизма, сексуального насилия, противостоять которому зависимые люди не могли, подрывали и раскачивали традиционные устои семейного благолепия как наверху, так и внизу. Отмена крепостного права в этом отношении мало что изменила, разве что теперь за сексуальные услуги приходилось платить.

Существенным фактором, подрывавшим семейные устои, был рост социальной мобильности населения. Отхожие промыслы, в которых участвовали миллионы крестьян, надолго открывали женатых мужчин от семьи, нарушали регулярность половых отношений в браке, а кое-где вообще превращали его в фикцию. Как писал известный русский гигиенист Дмитрий Жбанков, «многим питерщикам, особенно приходящим домой через 3-5 лет, жена и семья или, вернее, дом и хозяйство нужны только как обеспечение под старость, когда нельзя будет ходить в Питер, а до тех пор их привязанности и половые требования удовлетворяются в той или иной форме на стороне… Молодая жена не является помехой для отлучки, а, напротив, развязывает руки своему мужу, освобождает его от земли и деревни… Для некоторых женщин вся семейная жизнь ограничивается двумя-тремя месяцами».

Одних женщин это вынуждало к невольному воздержанию от половой жизни, другие находили утешение во внебрачных связях, хотя на глазах односельчан делать это было не так просто: уведомленный муж бил «изменницу» смертным боем, при полном сочувствии соседей. «Жену, замеченную в прелюбодеянии, избивают до крайности, пока она не «бросит дурь». Мир в таком случае на стороне мужа». Привязанную к телеге, вымазанную дегтем и вываленную в пуху и в перьях голую женщину, которую мужик вел по деревне в наказание за измену, можно было видеть в русской деревне еще в конце XIX в. Максим Горький описывает такой случай в рассказе «Вывод».

Нравы городских фабричных рабочих были гораздо свободнее, но не чище крестьянских. Жилищная скученность, бедность, усугублявшаяся пьянством, оставляли мало возможностей для счастливой и стабильной брачной жизни. Многие женщины-работницы были вынуждены прирабатывать проституцией. Нередки были и изнасилования. По словам известного русского юриста А.Ф.Кони, «с городом связаны : преждевременное половое развитие отроков и искусственно вызываемый им разврат юношей, под влиянием дурных примеров товарищей, своеобразного молодечества и широко развитой проституции, а также вредные развлечения, по большей части недоступные сельской жизни». «Половая распущенность», венерические заболевания и детская проституция упоминаются во всех описаниях городского быта второй половины XIX-начала XX в., причем этому нередко противопоставляли идеализированную «чистоту» и «целомудрие» традиционного крестьянского образа жизни.

Примечания к главе 13
3. Цит. по: Л. Бессмертных. Нецензурные сюжеты. Об изданиях «Русских заветных сказок» А. Н. Афанасьева // Эрос. Научно-публицистический и художественный иллюстрированный журнал. М., 1991, №1, с. 16. См. также А. Л. Топорков. Малоизвестные источники по славянской этносексологии (конец XDC — начало XX в.) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. Отв. редакторы А. К. Байбурин, И. С. Кон. СПб.: Наука, 1991, с. 307-318.

4. Народные русские сказки не для печати, заветные пословицы и поговорки, собранные и обработанные А. Н. Афанасьевым. 1857-1862., Ладомир, 1997.

5. Б. А. Успенский. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии. Статьи первая и вторая // Studia Slavica Hungarica, vol. 29 (1983), pp. 33-69, vol. 33 (1987), pp. 33-76.

6. A. Flegon. Eroticism in Russian Art. London: Flegon Press, 1976.

7. E. Levin. Sex and Society In the World of the Orthodox Slavs, 900-1700. Ithaca; London: Comell University Press, 1989.

8. L. Engelstein. The Keys to Happiness. Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siecle Russia. Ithaca: Comell University Press, 1992. Русский перевод — Л. Энгельштейн. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков. М.: Терра, 1996.

9. См. И. Кон. О русском сексе // Столица. 1991. № 11-12, с. 111-119, 122-124. Особенно важен специальный номер журнала «Литературное обозрение» (1991, № 11), целиком посвященный эротической традиции в русской литературе.

10. См. об этом подробнее J. Welntraub and К. Kumar, eds. Public and Private in Thought and Practice. Perspectives on a Grand Controversy. Chicago: University of Chicago Press, 1997.

11. V. Shiapentokh. Private and Public life of the Soviet People. Changing Values in Post-Stalin Russia. New York; London: Oxford University Press, 1989, p. 15.

12. См., например, А. Ефименко. Исследования народной жизни. М: издание В. И. Касперова, 1884, с. 82.

13. С. de Greve. Le voyage en Russie. Anthologie des voyageurs francais aux XVllI’ et XIXe siecles. Paris: Robert Laffont, 1990 p.926;J.Vowles. Marriage a la russe // Sexuality and the Body in Russian Culture. Ed. by J. T. Cosdow, S. Sandier, J. Vowels. Stanford University Press, 1993, pp. 53-74.

14. Н.А.Бердяев. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990 (1918), с. 12. По мнению Георгия Гачева, «субъект русской жизни — женщина; мужчина — летуч, фитюлька, ветер-ветер; она — мать-сыра земля. Верно, ей такой и требуется — обдувающий, подсушивающий, а не орошающий семенем (сама сыра — в отличие от земель знойного юга); огня ей, конечно, хотелось бы добавить к себе побольше…» (Г. Гачев. Русский Эрос. «Роман» Мысли с Жизнью. М- Интерпринт, 1994, с. 251). См. также J. Hubbs. Mother Russia. The Feminine Myth in Russian Culture. Bloomington: Indiana University Press, 1988; Postcom-munism and the Body Politics. Ed. by E. E. Beny. New York University Press, 1995.

15. D. Ranconr-Laferriere. The Slave Soul of Russia. Moral Masochism and the Cult of Suffering. N.Y.: New York University Press, 1995, p. 137.

16. См.: L. Steinberg. The Sexuality of Christ in Renaissance Art and In Modem Oblivion. N.Y., 1983; A. I. Davidson. Sex and the Emergence of Sexuality // Critical Inquiry, vol. 14 (Autumn 1987), pp. 16-41; P. Brown. The Body and Society. Men, Women, and Sexual Renunciation in Eariy Christianity. N.Y.: Columbia University Press, 1988.

17. См. A. G. Gross. The Russian banya in the descriptions of foreign travellers and in the depictions of foreign and Russian artists // Oxford Slavonic papers, New Series, vol. XXIV, 1991, pp. 34-60.

18. Казакова. История моей жизни. М., Московский рабочий, 1990, с. 563. Некоторые европейские наблюдатели связывали «бесстыдство» русских с крепостным правом: отношение к крепостным как к скоту лишает женщин чувства стыдливости. Массой рассказывает случай, как некая помещица, путешествуя в карете, велела двум лакеям поддерживать ее за руки, пока она облегчалась в кустах; когда ее французская спутница удивилась такой беззастенчивости, дама ответила: это же мои рабы, они даже подумать не могут о том, что у меня под юбкой, я для них не женщина, а они для меня не мужчины (С. de Greve. Le voyage en Russie, p. 926). Жан-Батист Мей в 1829 году удивлялся тому, что русские знатные дамы, которые не допускают ни малейших вольностей в светском разговоре, ходят на пляж в сопровождении лакеев, подающих им полотенце. Он сравнивает положение лакеев с положением евнухов: «ранг создает такое расстояние, что господин и раб не считают себя принадлежащими к одному и тому же виду» (C.de Greve. Le voyage en Russie, p. 953). Но в середине XVIII в. приятельница Вольтера маркиза дю Шатле не только раздевалась, но и принимала ванну с помощью своего лакея, не усматривая в этом ничего особенного (J. С. Bologne. Histoire de la pudeur. Paris: Olivier Orban, 1986, р. 41). Стыдливость — чувство сословное. В средние века утреннее одевание многих европейских монархов было публичной церемонией. В России крепостное право держалось значительно дольше, чем в Европе, и европейские наблюдатели успели о нем подзабыть.

19. В. О. Ключевский. Курс русской истории // Сочинения в 8 томах. T.I, M.: Государственное издательство политической литературы, 1956, с. 31.

20. См. Б. А. Рыбаков. Язычество древних славян. M.: Наука, 1981, гл. 7-8; Н. M. Гальковский. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. Харьков, 1916; Б.А.Успенский. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии; Е. Levin. Sex and Society in the Worid of the Orthodox Slavs, 900-1700; А.Л.Топорков. Материалы по славянскому язычеству (культ матери-сырой земли в дёр. Присно) // Древнерусская литература. Источниковедение. Сборник научных трудов. Отв. ред. Д С. Лихачев. Л.: Наука, 1984, с. 222-233; его же. Малоизвестные источники по славянской этносексоло-гии (конец XIX — начало XX века) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. Отв. редакторы А. К. Байбурин и И. С. Кон. СПб.: Наука, 1991, с. 307-318. Ценные указания по этому вопросу мне дал А. Н. Анфертьев, которому выражаю искреннюю благодарность.

21. См., например, V. F. Mansikka. Die Religion der Ostslawen. Helsinki, 192 2 (Folklore Fellows Communications, №43), S. 159,162-165.

22. В.И.Жельвис. Инвектива: опыт тематической и функциональной классификации // Этнические стереотипы поведения. Под ред. А К. Байбурина. Л.: Наука, 1985, с. 296-320.

23. См. И. С. Кон. Введение в сексологию. M.: Медицина, 1988, с. 101-102. Как и многие другие формы речи, инвективная лексика довольно четко дифференцируется по полу. См. В. И. Жельвис. Инвектива: мужские и женские предпочтения // Этнические стереотипы мужского и женского поведения, с. 266-283. Но иногда «мужские» выражения могут выражать «женскую» точку зрения. Вот, например, что пишет о русском матеГ.ДГачев: «Русский ощущает неприятность от мира как то, что его гребут, как бабу. Это в известном присловье: „Жизнь Бекова: нас (гр)ебут, а нам — некого». Здесь тип бисексуальности самочувствия в русском космосе: в бабу меня превратили — выгребли меня и выгребают, а вот мужчиной стать никак не удается. Что русский мужчина ощущает себя в большей части женщиной, очевидно из нецензурного слова. Русский мужик в брани употребляет чаще всего — и в обращении к мужику же: ты, „блядь», и ты „…а», или „п-о-рванец», где тоже главная идея „п…». Словом „б», как прослойкой, пересыпано чуть ли не каждое слово речи, добавляя к нему эротически женский оттенок. Реже в ругательствах употребляется мужской корень „х.-» (ты — „х… моржовый» — реже и есть похвала даже). Зато часто: ты, „загребаный в рот» (т. е. претерпевший, как женщина, акт над собой) или — „я тебя в рот гребу», или „я тебя гребал». Или „от-гр-ебись», „гребись ты в доску» и т. д. — это мольбы женщины оставить ее. В основном ругательстве „е… твою мать» главное слово и идея „мать» — и звучит не как объект действия (как это буквально по смыслу слов), но как его сущность и основа. Если же: „Ты что, офуел?» — тоже женское состояние обозначено: Ошеломлен от „фуя», не может прийти в себя. ,А на фуя?», „На кой хер?» = зачем? — опять женский вопрос: в отношении к фую рассматривает (нет «за какой п-ой?» — редко и искусственно). Так что русский мат действительно матерями и создан, женской субстанцией выработан (хотя выговорен — мужскою). Недаром так густо матерятся русские бабы». Г. Гачев. Русский Эрос, с. 225.

24. См. А. V. Isachenko. Un juron russe du XVI siecle // Lingua vigeL Commentationes slavicae in honorem V. Kiparsky. Helsinki, 1964, pp. 68-70. По словам Герберштейна, обычное ругательство московитов — «Пусть собака спит с твоей матерью» (С. Герберштейн. Записки о Московии. M.: издательство МГУ, 1988, с. 89).

25. См. Н. М. Маторин. Женское божество в православном культе. М., 1931.

26. Б. А. Успенский. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии.

27. F. Dreizin, Т. Priestley. A Systematic Approach to Russian Obscene Language // Russian Linguistics, 6 (1982), 233-234; см. также D. Rancour-Laferriere. The Boys of Ibansk: A Freudian Look at Some Recent Russian Satire // Psychoanalytic Review 72, №4 (Winter 1985), pp. 639-656.

28. Н. Старшиной. Разрешите вас потешить // Три века поэзии русского Эроса. Публикации и исследования. Составители А. Щуплов, А. Илюшин. М.: Издательский центр театра «Пять вечеров», 1992, с. 131-157. Ср. Неподцензурная русская частушка. Подготовка текста, введение и примечания В. Кабронского. N.Y„ Russica publishers, 1978.

29. См. A. Flegon. Eroticism in Russian Art. London: Flegon Press, 1976.

30. В последующем изложении я следую в основном за Eve Levin. См. также Н.Л.Пушкарева. Сексуальная этика в частной жизни древних руссов и московитов (X-XV1I вв.) // Секс и эротика в русской традиционной культуре. Составитель А Л. Топорков. М.: Ладомир, 1996, с. 44-91.

31. Цит. по Н. Л. Пушкарева. Женщины Древней Руси. М.: Мысль, 1989, с. 87-88 . См. также Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки. Изд. 2. Л.: Наука, 1966.

32. Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси, с. 190.

33. Цит. по: Н.Л. Пушкарева. Сексуальная этика в частной жизни древних руссов и московитов (X-XVI1 вв.), с. 50.

34. Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.Н.Тенишева (на примере Владимирской губернии). Авторы-составители: Б. М. Фирсов, И. Г. Киселева. СПб.: Издательство Европейского Дома, 1993, с. 276.

35. Стоглав. СПб., издание Д. Е. Кожанчикова, 1863. с. 109.

36. L. Heller. Amour, erotisme, litterature russe. Reflexions en guise de preface // Amour et erotisme dans la litterature russe du XXe slecle. Actes du Colloque de juin 1989 organise par t’Universite de Lau-zanne, avec de concours de la Fondation du 450eme anniversaire. Edite par L Heller & P. Lang, 1992, pp. 5-21.

37. См. С. Карлинский. «Ввезен из-за границы…?» Гомосексуализм в русской культуре и литературе. Краткий обзор // Литературное обозрение, 1991, NS 11, с. 104.

38. Ю. Крижаннч. Русское государство в половине XVII века. М 1866, т. 2, с. 17-18.

39. Н. К. Гудзий. Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII веков. М., 1962, с. 264.

40. Цит. по статье Карлинского «Ввезен из-за границы..?»

41. С. М. Соловьев. История России. 3 изд. СПб., 1911. Кн. 3, с. 750.

42. С. Carеу. Les proverbes erotiques russes, p. 64

43. Б.А.Успенский. «Заветные сказки» А. Н. Афанасьева // От мифа к литературе: Сборник в честь семидесятипятилетия Елеазара Моисеевича Мелетинского. М., 1993. с. 119-120.

44. Там же.

45. Б.Н.Миронов. История в цифрах. Математика в исторических исследованиях. Л.: Наука, 1991, с. 19-20.

46. См. Т. А. Беритшам. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX — начале XX вв. // Русский народный свадебный обряд. Исследования и материалы. Л.: Наука, 1978, с. 49-71; она же. Традиционный праздничный календарь в Поморье во второй половине XIX — начале XX вв. // Этнографические исследования Северо-Запада СССР. Л.: Наука, 1977, с. 88-115.

47. Цит. по М. М. Громыко. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М.: Наука, 1986, с. 231.

48. Там же, с. 2 32.

49. См. А. К. Байбурин, Г-А-Левинтон. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд. Исследования и материалы. Под ред. К. В. Чистова и Т. А. Бернштам. Л.: Наука, 1978, с. 94-95. Вот как описывался этот обряд во Владимирской губернии конца XIX века: Особый смысл придается утру после свадебной ночи. Если невеста оказалась честной, то ее прямо в рубашке выводят к гостям. Жених кланяется ее родителям, благодарит их за «хорошую державу». Гости в это время начинают бить посуду. Если невеста не была честной, то ее родителям подносят «худой» стакан вина, «худой» горшок, а иногда надевают хомут. В таком случае пир прекращается и родители невесты вскоре уезжают. Муж может взять вину на себя, тогда пир продолжается. На следующий после свадьбы день происходит беленье молодых — мытье в бане, во время которого в предбаннике и около бани пьют водку и пляшут деревенские бабы… (Быт великорусских крестьян-землепашцев, с. 260). »

50. См. Т. А. Бернштам. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л.: Наука, 1988. См. также В.Я. Пропп. Русские аграрные праздники. Л., 1963; Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси; Г. А. Носова. Язычество в православии. М.: Наука, 1975.

51. И. Тярадин. «Досвитки» и их влияние на половую жизнь крестьянской молодежи // Профилактическая медицина. 1926. №7-8, с. 96-104. Цит. по: S. G. Solomon. Innocence and sexuality in Soviet medical discourse // Women in Russia and Ukraine. Edited and translated by R. Marsh. Cambridge University Press, 1996, pp. 121-130.

52. Cм. D.Zelenin. Russische (Ostslavische) Volkskunde. Berlin; Leipzig, 1927,SS. 338-341.

53. Быт великорусских крестьян-землепашцев, с. 236-276.

54. В.А. EngeL Between the Fields and the City. Women, Work, and Family in Russia, 1861-1914. Cambridge Cambridge University Press, 1994; В.А. Engel. Peasant morality and premarital relations in late 19th century Russia // Journal of Social History, vol. 23 (1990), 4, pp. 694-714; S. P. Prank. «Simple folk, savage customs?» Youth, sociability, and the dynamic of culture in rural Russia, 1856-1914 // Journal of Social History, vol. 25 (Summer, 1992), 4, pp. 711-736; W.G.Wagner. Marriage, Property, and Law in Late Imperial Russia. Oxford: Clarendon Press, 1994.

55. Б.Н.Миронов. Традиционное демографическое поведение крестьян в XIX — начале XX в. // Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР. Сборник статей под ред. А. Г. Вишневского. М.: Статистика, 1977, с. 83-104.

56. См. Т. А. Бернштам. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала XX в. Половозрастной аспект традиционной культуры. Л.: Наука, 1988, с. 51,109.

57. См. Н.А. Миненко. Русская крестьянская семья в Западной Сибири (XVIII — первая половина XIX в.). Новосибирск Наука 1979, с. 217.

58. Быт великорусских крестьян-землепашцев, с. 275-276.

59. Там же, с. 2 59.

60. Там же, с. 261.

61. М. М. Бахтин. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература 1990, с. 207.

62. См. Ю. Лотман, Б. Успенский. Новые аспекты изучения культуры древней Руси // Вопросы литературы, 1977, №3, с. 159-161. Ср. Д.С. Лихачев, А. М. Панченко, Н.В. Понырко. Смех в Древней Руси. Мл Наука, 1984; А. Я. Гуревич. Проблемы средневековой культуры. М.: Искусство, 1981.

63. В последующем изложении я широко использую работы Б.Н.Миронова «Традиционное демографическое поведение крестьян в XIX — начале XX в.» и А. Г. Вишневского «Ранние этапы становления нового типа рождаемости в России» из кн. «Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР». Сборник статей под ред. А. Г. Вишневского. М.: Статистика, 1977, с. 83-104,105-134.

64. Н. И. Костомаров. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. СПб., 1887, с. 226.

65. Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси, с. 188.

66. А. Терещенко. Быт русского народа. Т. II. СПб., 1848, с. 37-38.

67. В. Н. Татищев. История Российская. Т. VII. Л., 1968, с. 374.

68. См. Т. А. Бернштам. Молодежь в обрядовой жизни русской общины, с. 48-49.

69. Миронов. Традиционное демографическое поведение, с. 86.

70. См. М. С. Тольц. Брачность населения России в конце XIX — начала XX в. // Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР, с. 138-153.

71. Цит. по В.Л.Янин. Комплекс берестяных грамот № 519-521 из Новгорода // Общество и государство феодальной России. М.: Наука, 1975, с. 36-37.

72. См. Н. Л. Пушкарева. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.). М.: Ладомир, 1997.

73. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738-1793. М, Л.: Academia, 1931.Т. 2,с.251.

74. Там же, с. 276-277. Интересный очерк эволюции понятия любви в русской культуре см„ А. Г. Вишневский. Страсть и супружество // Социологические исследования, 1986, №2, с.108-121.

75. Г.Р.Державин. Записки… // Сочинения. Л.: Художественная литература, 1987, с. 328.

76. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. М, Л.: Academia, 1931,т. 2, с. 306-307,310.

77. И. М. Карамзин. Моя исповедь // Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М.; Л.: Художественная литература, 1964, с. 732.

78. Марк Поповский. Третий лишний. Он, она и советский режим. London, Overseas Publications, 1984, р. 179.

79. Цит. по Миронов. Традиционное демографическое поведение, с. 94.

80. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. 1738-1793. Т. 1.СП6., 1871,с. 645.

81. Л. Н. Толстой. Крейцерова соната // Собрание сочинений в 22 томах, т. 12, М.: Художественная литература, 1982, с. 160.

82. См. об этом подробнее: А. Г. Вишневский. Место исторического знания в изучении прокреативного поведения в СССР // Второй советско-французский демографический семинар, Суздаль, 15-19 сентября 1986. М., 1986.

83. О. П. Семенова-Тян-Шанская. Жизнь «Ивана» // Записки Императорского Российского Географического общества по отделению этнографии. Т. 39. СПб., 1914, с. 59.

84. Г. И. Успенский. Власть земли // Собрание сочинений в 9 томах, т. 5, ГИХЛ, 1956, с. 186.

85. Вишневский. Ранние этапы.., с. 122.

86. Д.Н.Жбанков. Бабья сторона. Материалы для статистики Костромской губернии. Вып. 8. Кострома, 1891, с. 82. Цит. по: Вишневский. Ранние этапы.., с. 123.

87. Быт великорусских крестьян-землепашцев, с. 275.

88. А. Ф. Кони. Самоубийство в законе и жизни // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 4. М.: Юридическая литература, 1976, с. 465.

Возникновение полового вопроса
Вопрос о поле и любви имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания. Главный недостаток всех социальных теорий — это стыдливость, а часто лицемерное игнорирование источника жизни, виновника всей человеческой истории — половой любви.

Николай Бердяев

Как справедливо заметил французский философ Мишель Фуко, сексуальность — не простая природная данность, которую власть пытается удержать в определенных рамках, или темная сила, которую знание старается постепенно открыть и освоить. Сексуальность — исторический конструкт, неразрывно связанный с целостной системой общественных отношений.4

До конца XIX в. сексуально-эротические отношения и чувства в России были преимущественно аспектом индивидуальной жизни и предметом морально-религиозных дебатов. Но постепенно, как это несколькими десятилетиями раньше произошло в Западной Европе, контекст разговора о сексуальности расширяется: из сугубо частного, интимного явления, сексуальность становится частью глобального, макросоциального «полового вопроса».

«Половой вопрос», как он формулировался в XIX в, — прежде всего женский вопрос, в центре которого стоит проблема эмансипации и социального равноправия женщин в семье и общественной жизни. Однако он был также и вопросом сексуальным. Если раньше сексуальность обсуждалась преимущественно в религиозно-нравственных (греховное или нравственное поведение), и отчасти в эстетических (прекрасное или безобразное) терминах, то теперь рядом с ними возникает множество других, отчетливо социальных контекстов: сексуальность и способы регулирования рождаемости, сексуальность и брак, сексуальность и бедность, сексуальность и преступность, сексуальность и охрана общественного здоровья, сексуальность и коммерция, сексуальность и воспитание детей.

Все эти вопросы, конечно же, существовали и раньше, но общество старалось от них отмахнуться. Теперь это стало невозможно, причем представители разных профессий — врачи, юристы, демографы, криминологи, гигиенисты, сексологи, социальные работники — не только по-разному их формулируют, но и предлагают принципиально разное их решение. Проститутка как «развратная женщина» или как жертва бедности и социальной несправедливости — это совершенно разные явления, за которыми стоят разные идеологии и варианты социальной политики.5

Не избежала этих проблем и Россия.

В России, как и в самой Европе, возникновение капиталистического рынка, появление коммерческой культуры и зарождение системы профессиональных объединений дали толчок соперничеству за право регулировать нормы сексуального поведения, определять границы индивидуальной свободы и отделять частную жизнь человека от жизни общества. Но местные условия в России сильно отличались от европейских. И возможность публично выразить свои политические взгляды, и сам доступ к политической власти были строго ограничены в царской России даже для тех, кто стоял на самом верху официальной общественной пирамиды и пользовался всеми благами цивилизации западного типа. Переход от административных к правовым принципам управления происходил в России гораздо более медленно, чем в странах континента. Процессы урбанизации и индустриализации приняли здесь такие формы, которые резко отличались от тех, в которых эти процессы происходили на Западе, где кардинальные изменения в социально-экономической сфере зашли уже достаточно далеко… Как в свое время критика капитализма предшествовала окончательному его появлению в России, так и викторианские понятия о приличиях, связанных с интимными сторонами жизни, и опасностях, связанных с половыми отношениями, были подвергнуты сомнению еще до того, как им удалось пустить корни на российской земле. Никто из тесно связанных между собой участников викторианской сексуальной драмы не смог адекватно проявить себя на русской сцене: ни отличающийся самодисциплиной буржуа, ни его начисто лишенная сексуальности и эротизма, привязанная к дому жена, ни неразборчивый в своих половых связях и предающийся пьяному разврату мужчина из рабочего класса, ни больная и ведущая беспорядочную половую жизнь проститутка.6

Поскольку Россия вступила на путь буржуазного развития позже Запада, русские мыслители, будь то консервативные славянофилы или радикальные социал-демократы, видели противоречия этого пути и думали, как избежать его издержек. В конце XIX — начале XX вв. по этим вопросам развертывались острые политические споры. Причем, шла ли речь об абортах, венерических заболеваниях, проституции или сексуальном воспитании молодежи, соперничают три главные стратегии:

1. Государство вводит четкие нормы индивидуального поведения, обеспечивая их соблюдение репрессивными административно-правовыми мерами;

2. Общество само должно контролировать и сдерживать социально-нежелательные аспекты сексуального поведения с помощью профессионального опыта и знаний;

3. Индивиды сами могут и должны контролировать свое поведение, главное здесь — личный выбор.7

Как выглядело все это в теории и на практике?

В допетровской России, аборты, контрацепция и детоубийство оценивались одинаково отрицательно и обозначались одним и тем же словом «душегубство», тем не менее русская народная медицина употребляла немало разных средств, как правило, примитивных и небезопасных, для вытравления плода или вызывания искусственного аборта. В конце XIX в. отмечалось, что «из средств, употребляемых для прерывания беременности, на первом плане стоят механические, как то: поднимание тяжестей, прыгание со стола или скамейки, тугое бинтование и разминание живота, трясение всего тела и т. п.»8

Церковь, естественно, относилась к ним резко отрицательно. В XIX в. к церковному осуждению присоединились врачи и представители интеллигенции. В 1847 г. В. А. Милютин писал в журнале «Современник»:

В последнее время предложены были средства для противодействия развитию народонаселения… Некоторые из них до невероятности нелепы, как например, предложение употреблять при удовлетворении чувственных наклонностей известное средство, предупреждающее рождение детей, или предложение одного доктора извлекать посредством особого инструмента, устроенного ас1 пос, зародыш прежде его рождения. Другие средства не столь возмутительны, но также чрезвычайно странны.9

Сорок лет спустя эти инвективы, адресуя их, впрочем, исключительно правящим классам, продолжил Лев Толстой:

…С помощью науки на моей памяти сделалось то, что среди богатых классов явились десятки способов уничтожения плода… Зло уже далеко распространилось и с каждым днем распространяется дальше и дальше, и скоро оно охватит всех женщин богатых классов.10

Однако морализация ни в коей мере не уменьшала объективной потребности в планировании и ограничении рождаемости. Хотя искусственный аборт был уголовным преступлением, в Петербурге их количество выросло с 1897 до 1912 г. в 10 раз. Тем не менее многие врачи, не говоря уже о моралистах, столь же нетерпимо, как к абортам, относились и к любой контрацепции. В 1893г. в газете «Врач» А. Г. Боряковский писал, что «средства, препятствующие зачатию, так называемые „презервативы» приобретают все более широкое распространение. В газетах печатаются о них рекламы; в аптеках, аптечных складах, инструментальных и резиновых магазинах они всегда в обилии и на самом видном месте».8 По мнению автора, презервативы, как и прерванное сношение, настолько вредны для здоровья, что «лучше уж совсем отказаться от полового сношения, чем умножать горе болезнями».11

Споры специалистов — врачей и юристов — по поводу абортов и контрацепции продолжались много лет, причем выдвигались разные аргументы. Авторы, фиксировавшие внимание главным образом на медицинской стороне дела (антисанитария, неумелость, доходившая до того, что женщины сами себе делами аборты вязальными иглами, перьями, палочками и т. п.), готовы были пойти на декриминализацию абортов, чтобы сделать их более безопасными. Другие, напротив, апеллировали к доводам морали и считали аборт вообще недопустимым.

В целом, русские врачи были в этом вопросе радикальнее своих западных коллег. В Англии и Соединенных Штатах законы против абортов в XIX в. стали строже, в значительной мере по инициативе врачей, желавших усилить свою профессиональную власть за счет женской автономии в вопросах репродукции. В России, напротив, желание врачей повысить свой профессиональный статус побудило их требовать либо смягчения существующих правовых санкций против абортов или полной их декриминализации; они подчеркивали скорее совпадение, чем конфликт женских интересов с их собственными.12

В конце концов. Четвертый съезд Общества российских акушеров и гинекологов (1911) и Двенадцатый съезд Пироговского общества (1913) приняли либеральную точку зрения, рекомендовав правительству декриминализировать искусственные аборты, делаемые врачами. В феврале 1914 г., после острой полемики, 38 голосами против 20, при 3 воздержавшихся, за декриминализацию аборта проголосовало и Десятое Общее собрание Русской группы Международного Союза криминалистов. На Пироговском съезде говорилось и о контрацепции как единственной реальной альтернативе аборта: «Единственным практическим средством, уже в настоящее время значительно ограничивающим производство незаконного выкидыша и обещающим в будущем еще гораздо более значительное вытеснение этого зла, являются меры, предохраняющие от беременности. Нужно стремиться к усовершенствованию и распространению этих мер».13

Те же тенденции проявлялись и в дебатах о половых преступлениях и проституции. Российские уголовные законы 1813 и 1845 гг., как и их западноевропейские прообразы, описывали все половые преступления в религиозных и моральных терминах: «стыдные преступления», «обиды против добрых нравов», «развратное поведение», «противоестественные пороки». Даже Новое уложение о наказаниях 1903 г. объединяет все половые преступления понятием «непотребство».

Но «порок» и «преступление» не одно и то же. Право требует иных, значительно более четких и притом светских определений. Чтобы закон был эффективным, нужно ясно понимать, что именно он охраняет и насколько адекватны избранные для этого средства. Охрана личности от сексуальных посягательств и насилия — совсем не то же самое, что охрана здоровья населения или защита семьи или общественной нравственности.

Общая тенденция развития всякого правового государства — уменьшение количества запретов на поступки, которые не представляют непосредственной социальной опасности или которые по самой сути своей не поддаются государственному правовому контролю. Если в абсолютных монархиях полиция стремилась контролировать всё и вся, то в XIX в. европейские государства расширяют понятие частной жизни, в которую государство не должно вмешиваться. Царская Россия не была еще, конечно, правовым государством, и защита прав личности занимала весьма скромное место в ее законодательстве. Тем не менее она развивалась в том же направлении.14

Особую трудность представляла проституция. Как и в Западной Европе, проституция в России существовала с глубокой древности.15 В начале XVIII в. с ней безуспешно пытались бороться административно-полицейскими мерами. Позже, следуя европейским образцам, Екатерина II поставила ее под надзор полиции и одновременно открыла первую венерологическую больницу для женщин. В 1843г. в ряде больших городов (начиная с Петербурга) полиция стала выдавать официальные разрешения на открытие, по французскому образцу, легальных и находящихся под медицинским контролем «домов терпимости».

По уголовному законодательству 1845г. «непотребное поведение» (эвфемизм, обозначавший проституцию) наказывалось только если «бесстыдные и соблазнительные действия» совершались в общественных местах. Это порождало определенный морально-юридический парадокс, по сути дела легализуя поведение, которое тут же непримиримо осуждалось. Зато это создавало максимальные возможности для полицейского и санитарного контроля.

Общественное мнение — мужское! — относилось к системе борделей вполне терпимо. О них не говорили при дамах, но многие дворянские юноши начинали свою сексуальную жизнь именно там. Нередко мальчиков приводили туда с этой целью старшие братья, друзья и даже отцы. В.М. Тарновский в начале 1880-х годов для укрощения венерических заболеваний в армейской среде предложил создание специальных солдатских домов терпимости, пополняемых здоровыми молодыми крестьянскими вдовами; эту идею поддержал знаменитый генерал М.Д. Скобелев. Руководители кадетских корпусов, по-отечески заботясь о здоровье подопечных юношей, издавали приказы, разрешавшие кадетам старших курсов после медосмотра повзводно посещать закрепленный за училищем публичный дом выше средней категории. Главным правилом офицерской чести, которое внушали кадетам в этой связи, было — никогда не посещать такие заведения «в долг».16

Известный русский педагог Н. Якубович рассказывает такой, явно исключительный случай, свидетелем которого он стал, инспектируя один из кадетских корпусов:

Кадет семнадцати лет, уроженец юга, полный сил и здоровья, был очень хороший и неглупый юноша и вдруг неожиданно изменился, стал раздражителен, дерзок, ленив. Мы недоумевали. Однажды я сидел в кабинете у директора, и мы вели беседу об этом юноше и совещались, что такое сделать, чтобы вернуть его на прежнюю линию. Позвали его самого, и директор спросил, что такое с ним случилось, что он так невозможно стал себя вести. Юноша потупился, густая краска залила его лицо, и он глухим голосом сказал: «Павел Иванович, мне стыдно сказать, но я ужасно мучаюсь… Мне хочется, я не могу с собой справиться- Мне нужна женщина». Мы оба потупились и долго молчали, наконец Павел Иванович вынул из кошелька кредитную бумажку, подал ее юноше и, не глядя на его, сказал: «Ступай». Я ужаснулся и высказал Павлу Ивановичу, что таким образом он санкционирует разврат. «Что же, по вашему мнению, — ответил мне Павел Иванович, — лучше было бы, если бы он другим способом удовлетворил свое возбуждение? 17

Для наиболее чутких юношей этот опыт бывал мучительным. Вот как описывает сексуальную инициацию в доме терпимости Куприн:

Этот вечер он вспоминал всегда с ужасом, отвращением и смутно, точно какой-то пьяный сон. С трудом вспоминал он, как для храбрости пил он на извозчике отвратительно пахнувший настоящими постельными клопами ром, как его мутило от этого пойла, как он вошел в большую залу, где огненными колесами вертелись огни люстр и канделябров на стенах, где фантастическими розовыми, синими, фиолетовыми пятнами двигались женщины и ослепительно-пряным, победным блеском сверкала белизна шей, грудей и рук. Кто-то из товарищей прошептал одной из этих фантастических фигур что-то на ухо. Она подбежала к Коле и сказала: — Послушайте, хорошенький кадетик, товарищи вот говорят, что вы еще невинный… Идем… Я тебя научу всему… Дальше произошло то, что было настолько трудно и больно вспоминать, что на половине воспоминаний Коля уставал и усилием воли возвращал воображение к чему-нибудь другому. Он только помнил смутно вращающиеся и расплывающиеся круги от света лампы, настойчивые поцелуи, смущающие прикосновения, потом внезапную острую боль, от которой хотелось и умереть в наслаждении, и закричать от ужаса, и потом он сам с удивлением видел свои бледные, трясущиеся руки, которые никак не могли застегнуть одежды.18

Еще печальнее воспоминания об аналогичном событии толстовского Позднышева:

Помню, мне тотчас же, там же, не выходя из комнаты, сделалось грустно, так что хотелось плакать, плакать о погибшей своей невинности, о навеки погубленном от ношении к женщине. Да-с, естественное, простое отношение к женщине было погублено навеки. Чистого отношения к женщине уж у меня с тех пор не было и не могло быть.19

Интересно, что эти милые мальчики жалеют только о собственной потерянной невинности, о проститутке они не думают…

Кроме «организованных» проституток, было немало «одиночек», работавших на собственный страх и риск, как правило, с сутенером. По данным официальной полицейской статистики, на первое августа 1889г. в 50 губерниях Европейской части Российской империи насчитывалось 912 домов терпимости, в которых жили 6121 проститутка, «одиночек» было 6826.20 Эти цифры, конечно, занижены. Под подсчетам специальной комиссии, в начале 1890-х гг. в России насчитывалось 1262 дома терпимости, 1232 тайных притона, 15365 «проститутных домов терпимости» и свыше 20 тысяч одиночек; по подозрению в проституции в год задерживалось свыше 14 тысяч женщин.21 По подсчетам ученых, количество проституток на душу населения в Санкт Петербурге в начале XX в. было примерно таким же, как в других европейских столицах — Лондоне, Париже, Вене и Берлине.22

Каждая проститутка обязана была зарегистрироваться в полиции, где на нее заводили особое дело. Если женщина переезжала на новое место жительства, то после внеочередного медицинского осмотра ей выдавалось так называемое «проходное свидетельство» с приложением печати. По приезде на новое место женщина должна была отметиться у местного начальства, которое могло запросить ее дело с прежнего места жительства. Но, разумеется, не все женщины это делали.

Как и в Западной Европе, проблема проституции обсуждалась прежде всего в связи с распространением венерических заболеваний. Хотя полицейско-медицинский контроль за проститутками обходился дорого и порождал множество злоупотреблений властью, гигиеническая его эффективность была низкой. По данным обследования 1889г. «дурной болезнью» (эвфемизм сифилиса) страдали 57,9 процента «гулящих женщин» (в домах терпимости — 61,3, среди одиночек — 60,6 процента).

Распространение проституции (и венерических заболеваний) вызвали острые дискуссии о природе и способах борьбы с ней.

Консервативные ученые (профессор Петербургской Военно-медицинской академии Петр Грацианский, доктор Иван Приклонский, профессор Вениамин Тарновский и другие), утверждали, что и сифилис, хотя он появился в России еще в конце XV в., и проституция — следствия падения нравственного уровня народа в результате урбанизации и европеизации страны. Коммерциализация секса — только аспект общей коммерциализации жизни и неготовности русского народа к сопротивлению.

Проституция, доказывал Тарновский, следуя установкам итальянской криминологической школы Чезаре Ломброзо, возникает не вследствие социальных причин, а потому, что некоторые женщины, обладающие повышенным сексуальным влечением, имеют врожденное «предрасположение к пороку». Не их соблазняют, а они соблазняют и развращают других. Только сильное влияние семьи и нравственного воспитания, еще сохранившегося в средних и высших слоях общества, может поставить предел эпидемии.

Либеральные и радикальные ученые (Эдуард Шперк, Фридрих Эрисман, Дмитрий Жбанков и другие), наоборот, подчеркивали значение социальных факторов. По афористическому выражению Жбанкова, венерические болезни, включая сифилис, распространяются и в городе и в деревне, «благодаря бедноте, темноте и тесноте». Сифилис становится «бытовой болезнью русского народа», потому что в деревне он часто передается неполовым путем, от матери к ребенку. Ни социальная изоляция больных, ни принудительные осмотры крестьян, за которыми стоят пережитки крепостнической психологии, не помогут. Социальные болезни можно устранить только социальными средствами.

Так же бессмысленно морализировать по поводу проституции. Опросив свыше 4 тысяч столичных проституток, П.Е. Обозненко нашел, что главной причиной выбора ими такой профессии была нужда, бедность (41,6 процента); леность и пример подруг назвали соответственно 7,8 и 7,2 процента, а сильную половую потребность — только 0,6 процента.23 По данным официальной имперской статистики подавляющее большинство проституток составляли выходцы из низов — крестьянки (47,5 процента в целом по стране, 55,1 процента по Москве) и мещанки (соответственно 36,3 и 28,2 процента), то есть именно те категории женщин, которые чаще всего оказывались социально незащищенными.24 87 процентов проституток, обследованных Обозненко, были круглыми сиротами, и начинали они свою деятельность в достаточно юном возрасте (65,1 процента — между 15 и 19 годами), когда их собственные сексуальные потребности могли еще не сформироваться.

Отсюда вытекало, что ни проституцию, ни венерические заболевания нельзя побороть административно-полицейским «регулированием», внешний контроль должен уступить место разумной саморегуляции, субъектом которой будет не только мужчина, но и женщина. Иными словами, русская медицина, как до нее — социология, начинает выходить на «женский вопрос», в обсуждении которого принимают участие и ученые женщины (например, известный гигиенист Мария Покровская).

Однако общественное отношение к проституции оставалось противоречивым. «Падшие женщины» в художественной литературе описывались с жалостью и состраданием (Катюша Маслова, Сонечка Мармеладова), иногда даже идеализировались. Общество испытывало по отношению к ним чувство вины. Как писал в 1910г. известный литературный критик В.В.Воронский,

мир падших женщин до сих пор остается для русского интеллигента объектом покаянных настроений, каким он был для длинного ряда литературных поколений. 0браз проститутки как бы впитал в себя, в глазах интеллигента, все несправедливости, все насилия, совершенные в течение веков над человеческой личностью, и стал своего рода святыней.25

Либеральное общественное мнение отрицательно-недоверчиво относилось к полицейским методам контроля и надзора, подчеркивая их неэффективность (сторонников отмены этих мер называли, по примеру американских борцов за отмену рабства, аболиционистами). По мнению М. И. Покровской, главной причиной распространения проституции является сексуальная распущенность мужчин, которым она рекомендовала сдерживать свои половые инстинкты и не вступать в сексуальные связи до брака. «Антимаскулинизм» сочетался с социально-политическими инвективами в адрес привилегированных сословий. По мнению Покровской, «молодежь более высоких слоев общества и армия виноваты в существовании проституции», тогда как «простой народ отличается меньшей распущенностью, нежели интеллигенция, он больше щадит молодость и невинность девушек».26 Эти утверждения были далеки от действительности, рабочие реже студентов и военных пользовались услугами проституток только потому, что им нечем было платить и было легче удовлетворить свои сексуальные потребности в собственной среде.

Если таким сложным был вопрос «Кто виноват», то еще труднее было сказать «что делать». Покровская и ее единомышленники призывали переориентировать законы половой жизни и самого общества с мужского типа на женский. На Первом Всероссийском женском съезде (1908) и на Первом съезде по борьбе с торгом женщинами (1910) говорили о необходимости обуздания половых инстинктов мужчин путем воспитания, общественного мнения и даже государственного контроля. Некоторые участницы и участники этих съездов предлагали называть потребителей продажной любви «проститутами» и применять к ним санкции уголовного характера.27 Это была явная утопия.

Юристы и эпидемиологи спорили о вещах более приземленных, например, о судьбе легальных борделей. Член Российского общества защиты женщин Н. М. Болховитинов, разделявший взгляды Покровской, требовал немедленного закрытия всех увеселительных заведений в столице, так как «существование притонов разврата с ведома и разрешения правительственных властей противоречит этическим воззрениям современного общества и подрывает в глазах общества престиж государства», «публичные дома усиливают вообще разврат среди мужчин и женщин, в особенности наиболее утонченные его формы, изощряясь в культе сладострастия и половой извращенности».28

«Режим регламентированной проституции, — писал юрист А. И. Елистратов, — это тяжелый привесок, который для женщин из невладеющих общественных групп усиливает общий социальный гнет».29

Врачебно-полицейский комитет, напротив, настаивал на сохранении и даже расширении системы борделей, мотивируя это тем, что она обеспечивает лучшие возможности для эпидемиологического и административного надзора.

Эти споры, в которых своеобразно перемешивались и подчас не различались морально-религиозные, социально-экономические, политико-юридические и педагогические аргументы, так и остались незавершенными и достались в наследство советской власти.

Если общество волнуют аборты, проституция и венерические заболевания, оно не может не заняться также изучением собственно сексуального поведения и полового воспитания молодежи, причем не только с точки зрения социального контроля, но и в плане просвещения.

Традиционная патриархальная семья, как правило, ограничивалась морально-религиозными запретами. Помимо религиозной литературы, самой влиятельной педагогической книгой о воспитании мальчиков был «Эмиль» Жан-Жака Руссо (1762), первый русский перевод которого появился уже в 1779 г., и с тех пор книга многократно переиздавалась. С развитием массового школьного образования этого стало явно недостаточно.30

Русских врачей и педагогов второй половины XIX в., как и их европейских коллег, больше всего волновал «тайный порок» онанизма. На русский язык была переведена и выдержала несколько изданий знаменитая книга Симона-Андре Тиссо «Онанизм или рассуждение о болезнях, происходящих от рукоблудия», автор которой считал мастурбацию источником практически всех болезней и пороков. В закрытых мужских учебных заведениях мастурбация, разумеется, была массовой, и педагоги не знали, что с ней делать. Мальчиков запугивали всяческими ужасами. По словам популярного в начале XX в. петербургского врача Александра Вирениуса, мальчики, предающиеся онанизму, не только расстраивают свое здоровье, но даже член у них увеличивается (почему-то считалось, что это плохо).

По свойственной им склонности политизировать все на свете, многие педагоги и врачи считали, что онанизм и вообще подростковая гиперсексуальность — признаки разложения имущих классов, устроенная жизнь которых поощряет к всяческим излишествам, отсутствующим среди трудящихся. По мере ознакомления с бытом низов эти народнические иллюзии неизбежно рассеивались. С точки зрения педагогов и врачей начала XX в. любая подростковая сексуальность выглядела патологией. Но у детей из имущих классов эту «патологию» приписывали излишествам и подавленным желаниям, тогда как пролетарскую сексуальность выводили из беспорядочной, распущенной семейной жизни, преждевременного детского опыта и сексуальной снисходительности взрослых.31

Интерес к сексуальному поведению школьников и студентов, обусловленный прежде всего распространением среди молодежи венерических заболеваний, побудил Пироговское общество провести в начале XX в. несколько «половых переписей» в высших учебных заведениях Харькова, Москвы и Юрьева и несколько позже — Томска. Самое крупное из них было проведено в Московском университете.

В 1904 г. Студенческое медицинское общество Московского университета по предложению и под руководством Михаила Членова составило и распространило среди студентов большую анкету, на которую ответили около половины всех студентов университета; всего было получено 2150 заполненных анкет, правда, многие ответили не на все вопросы.32

Опросник включал 208 вопросов, разбитых на несколько категорий: личность и условия жизни, наследственность, общее состояние здоровья, курение, алкоголизм, влияние семьи, школы, литературы, театра, половая жизнь, поллюции, брак и внебрачная половая жизнь, онанизм и «другие половые неправильности», венерические заболевания. Вторая анкета, для учащихся женских учебных заведений Москвы, составленная комиссией под председательством Д.Н. Жбанкова и В.И. Яковенко, была конфискована полицией; из 6000 анкет удалось спасти только 324 заполненные анкеты, результаты обобщения которых были опубликованы только после Октябрьской революции.33

Анкета Членова была весьма информативна. Респондентами были молодые мужчины (самый представленный возраст — 19-21 год), преимущественно городского (80 процентов выборки) происхождения, из обеспеченных слоев общества (имущественное положение своих семей средним назвали 67, ниже среднего — 20 процентов опрошенных). Больше всего опрошенных (по 30 процентов) учились на медицинском и на юридическом факультетах. Начальное образование дома получили 82 процента, в пансионах — 12 процентов. 96 процентов до университета обучались в гимназиях, 2 процента — в духовных семинариях.

Общий стиль своего семейного воспитания две трети опрошенных оценили как религиозно-нравственный, треть — как неопределенный. Нравственная близость с родителями (чаще с матерью) существовала у 60 процентов, хотя 37 процентов юношей на вопрос о нравственной близости ответили «ни с кем».

«Раннее проявление полового чувства» у себя отметили 92 процента, приписывая это влиянию порнографических книг и картинок (24 процента), уличным впечатлениям (17 процентов), поведению товарищей (14 процентов) и т.п. Семейное половое воспитание у большинства опрошенных сводилось к моральным наставлением и запугиванию опасностями венерических и психических (на почве онанизма) заболеваний. В школе половое возбуждение испытали 44 процента опрошенных, разъяснения же о половых процессах получил лишь каждый восьмой, да и эти счастливчики в большинстве случаев (62 процента) черпали сведения исключительно от товарищей. «Грязные предложения» (к «рукоблудию» или «мужеложству») в школьные годы получали 12 процентов ответивших на этот вопрос; в большинстве случаев (86 процентов) подобные предложения исходили от товарищей, реже (13 процентов) — от учителей. Книги «по половому вопросу», включая «Крейцерову сонату» Льва Толстого, «Бездну» и «В тумане» Леонида Андреева, читали 96 процентов, популярные медицинские книжки — 63 процента. Склонность к порнографической литературе до университета имели 25, в студенческие годы приобщились в ней 1б процентов.

Половые сношения до поступления в университет имели 67 процентов студентов, сознательно воздерживались к моменту заполнения анкеты — 23 процента (одна треть — по нравственным соображениям, 27 процентов — из боязни заражения, 18 процентов — «из нравственного отвращения»). Неудовлетворенность от полового воздержания испытывают 57 процентов, а одна треть от него прямо-таки страдает. Женатых студентов оказалось 7 процентов; из них спят с женой чаще 4-х раз в месяц 66 процентов, нерегулярно — 51 процент, совсем не имеют сношений с женой 3 процента; внебрачные связи имеют 9 процентов. Меры против зачатия принимают 57 процентов (25 процентов — прерванное сношение, 16 процентов — презервативы).

Среди тех, кто начал половую жизнь еще до университета, половина сделала это между 14 и 17 годами; 22 процента — в 16 лет. Первым партнером у 41 процента была проститутка, у 39 процентов — прислуга и у 10 процентов — замужняя женщина. Мотивы первого сближения назывались разные: 40 процентов сделали это по собственном почину, 25 процентов были «соблазнены женщинами», 23 процента — товарищами. Как правило, первый половой акт происходил в трезвом виде (82 процента) и не в компании (73 процента). Половая жизнь большинства студентов остается нерегулярной, а половые сношения редкими (у 14 процентов — один раз в месяц, у 40 процентов — еще реже) и случайными. В 47 процентах случаев студенты спят с проститутками, две трети — со случайными женщинами. Меры против заражения и зачатия принимают 79 процентов.

Нравственные оценки и собственное поведение студентов часто расходятся. Например, две трети опрошенных в принципе отрицательно относятся к внебрачным отношениям, многие жалуются на слабость и неэффективность «Союзов воздержания» (были и такие!).

Очень болезненным для студентов был вопрос об онанизме. В том, что они мастурбировали раньше, признались 60 процентов, а в том, что занимаются этим теперь — 14 процентов, пик онанирования приходится на 15-16 лет. На более подробный вопрос о частоте онанизма ответили только 38 процентов. 59 процентов из них научились онанизму самостоятельно, 42 процента — под чужим влиянием. Подавляющее большинство старается покончить с этой «вредной привычной» по нравственным соображениям и из боязни последствий. Но не всем это удается. Из последствий онанизма чаще всего (22 процента) отмечают «упадок энергии», но боятся и много другого. Один студент даже назвал онанизм «стихийным проявлением нашего нервного века, причиной вырождения, может быть, более крупной, чем сифилис».

Из 2150 опрошенных студентов 543 (25,3 процента) оказались жертвами венерических заболеваний, среди которых на первом место стоит гонорея («перилой»), затем идут мягкий шанкр и сифилис. Эта статистика совпадает с данными по Юрьевскому (Дерптскому) университету, где венерические заболевания были отмечены у 27,6 процента студентов. Заразились юноши чаще всего на первом году обучения или еще до поступления в университет, а главным источником заражения (от 70 до 83 процентов) были проститутки. В приписках к анкете некоторые студенты предлагали ввести в университете специальную должность врача по венерическим болезням.

Подводя итоги своей «переписи», М. А. Членов подчеркивал, что речь идет о серьезных социальных проблемах, и предлагал улучшить материальное положение студенчества, вести пропаганду более ранних браков, развивать кружки самообразования, поднимать уважение к женщине, ввести специально законодательство о проституции, заниматься половым просвещением молодежи и бороться с порнографией не запретительными, а культурными средствами. По общеевропейским стандартам того времени, эти предложения были, безусловно, прогрессивными.

Студенческие «половые переписи» были тесно связаны с идейно-политической атмосферой кануна и последствий революции 1905 г. В Томской анкете, которую проводил в 1910г. 22-летний студент-медик Яков Фалевич, даже пытались выяснить, как партийная работа студентов влияет на их отношение к половому вопросу и на их собственный сексуальный опыт.

Следует подчеркнуть, что ни исследователи, ни сами студенты не проповедовали «сексуальной свободы», а, напротив, призывали к сдержанности. По мнению Членова, только «личная профилактика», т. е. сексуальная сдержанность может избавить общество от проституции и венерических заболеваний. К сдержанности призывает и Фалевич. Половина томских студентов, участвовавших в революционной работе, сказали, что она изменила их сексуальные чувства: 80 процентов отметили облагораживающее влияние революции на сексуальность, 13 процентов — уменьшение своих сексуальных потребностей, потому что все силы ушли в политику, 2 процента сказали, что их сексуальный аппетит, напротив, усилился, а 3 процента — что революция вовлекла их в сексуальные отклонения. По словам Фалевича, революция в целом улучшила социальные установки студентов, особенно их взгляды на женщин и половой вопрос.34 Это совсем не похоже на западную студенческую революцию 1960-х гг., проходившую под лозунгами сексуальной свободы.

В рамках общего обсуждения «полового вопроса» актуализировалась и проблема однополой любви. Как уже говорилось выше, в гражданском русском законодательстве до Петра Великого это явление не упоминалось. Наказание за «противоестественный блуд» — сожжение на костре — впервые появилось в 1706г. в воинском уставе Петра I, составленном по шведскому образцу. Но уже в 1716г. Петр, сам не чуждый бисексуальности, это наказание смягчил, заменив сожжение телесным наказанием и вечной ссылкой (в случае применения насилия), да и это касалось только военных, не распространяясь на гражданское население.

Во второй половине XVIII в., с ростом цивилизации и расширением контактов с Европой, гомосексуальности начали стесняться. В народных массах она локализуется преимущественно в религиозных сектах скопцов и хлыстов.35 В светском обществе однополые связи нередко приобретали скандальный характер, не столько сами по себе, сколько в связи с непотизмом и коррупцией: могущественные люди расплачивались со своими молодыми протеже высокими назначениями, не соответствовавшими их способностям.36

При Александре I гомосексуальными наклонностями славились министр просвещения и духовных дел князь А.Н. Голицын и министр иностранных дел, а затем канцлер Н.П. Румянцев. Влиятельный министр просвещения при НиколаеI, автор знаменитой формулы «православие, самодержавие и народность» граф Сергей Уваров (1786-1856) устроил своему красивому, но не особенно умному любовнику князю Михаилу Дондукову-Корсакову почетное назначение вице-президентом Императорской Академии Наук и ректором Санкт-Петербургского университета, что породило несколько ехидных эпиграмм, в которых на разные лады обыгрывалась тема «жопы», в том числе пушкинский текст:

В академии наук Заседает князь Дундук Говорят, не подобает Дукдуку такая честь; Почему ж он заседает? Потому что /—/ есть.» 37

Когда речь шла не о врагах, а о друзьях, Пушкин относился к этой склонности весело-иронически, о чем свидетельствует его письмо и стихотворное послание (22 октября — 4 ноября 1823) Филиппу Вигелю, слабость которого к юношам была общеизвестна. Сочувствуя кишиневской скуке Вигеля, поэт недвусмысленно рекомендует ему «милых трех красавцев», из которых «думаю, годен на употребление в пользу собственно самый меньшой: NВ он спит в одной комнате с братом Михаилом и трясутся немилосердно — из этого можете вывести важные заключения, представляю их вашей опытности и благоразумию»…

Кончается стихотворение словами:

Тебе служить я буду рад — Стихами, прозой, всей душою, Но, Вигедь — пощади мой зад!

Как и в Европе, гомосексуальные отношения шире всего были распространены в закрытых учебных заведениях — Пажеском корпусе, кадетских корпусах, юнкерских училищах, Училище Правоведения и т.д. Поскольку явление это было массовым, воспитанники воспринимали его спокойно и весело, посвящая ему множество похабных шуточных стихотворений. Эта тема занимает одно из центральных мест в юнкерских стихотворениях Лермонтова («Тизенгаузену», «Ода к нужнику»), впервые напечатанных в изданном в Женеве сборнике «Eros russe. Русский эрот не для дам» (1879), а до того расходившихся в списках.

Гомосексуальным приключениям целиком посвящена написанная от первого лица большая анонимная (приписываемая А. Ф. Шенину) поэма «Похождения пажа». Лирического героя этой поэмы сразу же по поступлении в пажеский корпус соблазнил старший товарищ, после чего он сам вошел во вкус, стал давать всем подряд, включая начальников, одеваться в женское платье и сделал благодаря этому блестящую карьеру, которую продолжил и по выходе из корпуса. В поэме также подробно описаны эротические переживания, связанные с поркой. Все это сильно напоминает нравы и обычаи английских аристократических школ XIX в.

Попытки школьной или корпусной администрации пресекать это «непотребство» успеха не имели. После очередного скандала, произошедшего с Шениным, который в 1846 г. был за педерастию отстранен от службы и выслан из Петербурга, в столице рассказывали, что «военный министр призвал Ростовцева и передал ему приказание Государя, чтобы строго преследовать педерастию в высших учебных заведениях, причем кн. Чернышев прибавил: «Яков Иванович, ведь это и на здоровье мальчиков вредно действует». — «Позвольте в том усомниться, ваша светлость, — отвечал Ростовцев, — откровенно вам доложу, что когда я был в Пажах, то у нас этим многие занимались; я был в паре с Траскиным (потом известный своим безобразием толстый генерал), а на наше здоровье не подействовало!» Князь Чернышев расхохотался».38

По свидетельству Куприна, в закрытых мужских учебных заведениях и позже существовали «уродливые формы ухаживания (точь-в-точь как в женских институтах „обожание») за хорошенькими мальчиками, за „мазочками»».39

В юношеской среде такие отношения обычно воспринимались как игра и замена недоступных женщин; часто так оно и было в действительности. Для взрослых влечение к лицам собственного пола становилось уже проблемой, а для тех, кто не мог этого принять — трагедией. Именно так Карлинский40 истолковывает жизнь Н. В. Гоголя, который никогда не имел дела с женщинами; впрочем, в эротических фантазиях Гоголя вообще было много причудливого.

Следует подчеркнуть, что в XIX в. многие люди в России, как и в странах Запада, не осознавали своего латентного гомоэротизма. Характерен в этом смысле пример Льва Толстого. В «Анне Карениной» и «Воскресении» гомосексуальные отношения упоминаются с отвращением и брезгливостью. Толстой видит в них признак нравственного разложения общества. Сам он в юности вел чрезвычайно интенсивную гетеросексуальную жизнь, в чем постоянно каялся. В то же время в дневнике 23-летнего Толстого (запись от 29 ноября 1851 г.) имеется определенное свидетельство сильных и в то же время абсолютно неприемлемых для него гомоэротических переживаний:

Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет, но мне [не] хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту пору действует с необыкновенною силою. В мужчин я очень часто влюблялся… Для меня главный признак любви есть страх оскорбить или просто не понравиться любимому предмету, просто страх. Я влюблялся в м[ужчин], прежде чем имел понятие о возможности педрастии <sic>; но и узнавши, никогда мысль о возможности соития не входила мне в голову.

Перечисляя свои детские и юношеские влюбленности в мужчин, Толстой упоминает, в частности, «необъяснимую симпатию» к Готье:

«Меня кидало в жар, когда он входил в комнату… Любовь моя к И[славину] испортила для меня целые 8 м(есяцев) жизни в Петерб1урге]. — Хотя и бессознательно, я ни о чем др[угом) не заботился, как о том, чтобы понравиться ему… Часто, не находя тех моральных условий, которых рассудок требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним неприятности, я чувствовал к ним неприязнь; но неприязнь эта была основана на любви. К братьям я никогда не чувствовал такого рода любви. Я ревновал очень часто к женщинам». «Красота всегда имела много влияния в выборе; впрочем пример Д[ьякова); но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из ГЦирогова?] и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать. Было в этом чувстве и сладострастие], но зачем оно сюда попало, решить невозможно; потому что, как я говорил, никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею к ним страстное отвращение».41

С возрастом такие влюбленности стали возникать реже.

Во второй редакции «Детства» Толстой рассказывает о своей влюбленности в Ивиных (братья Мусины-Пушкины) — он часто мечтал о них, каждом в отдельности, и плакал. Писатель подчеркивает, что это была не дружба, а именно любовь, о которой он никому не рассказывал. Очень близка к любви и страстная дружба Николеньки Иртенева к Дмитрию Неклюдову.

Латентная бисексуальность и гомоэротизм Толстого могут служить частичным объяснением его нравственного ригоризма и враждебного отношения ко всякой чувственности: человек, который не принимает и боится собственной чувственности, не может терпимо относиться к чужой.

До 1832 г. однополая любовь была для русских людей проблемой религиозно-нравственной и отчасти педагогической, но не юридической. Принятый в 1832 г. новый уголовный кодекс, составленный по немецкому (Вюртембергскому) образцу, включал в себя параграф 995, запрещающий мужеложство, под которым понимался анальный контакт между мужчинами. Мужеложство наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на 4-5 лет; изнасилование или совращение малолетних (параграф 996) каралось каторжными работами на срок от 10 до 20 лет. Это законодательство, с небольшими изменениями, внесенными в 1845 г., действовало до 1917 года. Принятое в 1903г. Новое Уложение о наказаниях было значительно мягче:

согласно статье 516, мужеложство (только анальные контакты) каралось тюремным заключением на срок не ниже 3 месяцев, а при отягощающих обстоятельствах (с применением насилия или если жертвами были несовершеннолетние) — на срок от 3 до 8 лет.42 Однако до революции оно не вошло в силу.

Русское антигомосексуальное законодательство, особенно в XX в. применялось крайне редко, во всяком случае, в отношении привилегированных классов, не мешая ни их личной жизни, ни общественной карьере.43 Например, в 1894г. за мужеложство было осуждено только 10 человек.44 Самый громкий пример применения статей 995 и 996 уголовного кодекса, который удалось найти Нине Берберовой, — случай учителя древних языков в одной частной школе Лангового, который за сексуальную связь с 13-летним мальчиком был приговорен к ссылке в Саратов. Через пять лет он был помилован и получил разрешение возобновить преподавание. Тем не менее сделанное в ходе подготовки Нового Уложения предложение известного юриста Владимира Набокова (отец писателя) вообще декриминализировать гомосексуальность было отклонено как слишком радикальное.

Относительная либеральность русского законодательства объясняется не сознательными намерениями правительства, а его общей правовой небрежностью. Царский режим часто применял неправовые репрессии и в то же время не следил за соблюдением собственных законов. «Относительное пренебрежение к содомии со стороны судебных органов свидетельствует больше о неэффективности правопорядка, чем об активной терпимости к сексуальному многообразию».45

Как и их западноевропейские коллеги, труды которых были им хорошо известны и почти все переведены на русский язык, русские медики (Вениамин Тарновский, Ипполит Тарновский, Владимир Бехтерев и другие) считали гомосексуализм «извращением полового чувства» и обсуждали возможности его лечения.46

В обществе к нему относились презрительно-иронически, но в то же время избирательно. Если речь шла о враге, гомосексуальность использовали для его компрометации.47 В других случаях на нее закрывали глаза или ограничивались сплетнями.

Влиятельный деятель конца XIX — начала XX в., издатель газеты «Гражданин» князь Владимир Мещерский (1839-1914), которого Владимир Соловьев именовал «Содома князь и гражданин Гоморры», не только не скрывал своих сексуальных наклонностей, но и раздавал своим фаворитам высокие посты. Когда в 1887 г. его застали на месте преступления с юным барабанщиком одной из гвардейских частей и против него ополчился всемогущий обер-прокурор Священного Синода Константин Победоносцев, Александр III велел этот скандал замять. Сходная история повторилась в 1889г. После смерти Александра III враги Мещерского принесли Николаю II переписку князя с его очередным любовником Бурдуковым; царь письма прочитал, но оставил без внимания.

Открыто гомосексуальный образ жизни вели и некоторые члены императорской фамилии, в частности, дядя Николая II великий князь Сергей Александрович. Когда его назначили Московским генерал-губернатором, в городе острили, что до сих пор Москва стояла на семи холмах, а теперь должна стоять на одном бугре (игра слов: русское слово «бугор» — ‘холм’ созвучно слову «бугр», — испорченное французское bougre — ‘содомит’). Зафиксировавший этот анекдот в своих мемуарах министр иностранных дел граф Владимир Ламздорф сам делал то же самое и царь иногда даже в шутку называл его «мадам».

Не подвергались гонениям по этим мотивам и представители интеллигенции, например, известный поэт Алексей Апухтин, одноклассник и друг Чайковского по Училищу Правоведения, которое вообще славилось подобными традициями, его воспитанники даже имели шуточный гимн, в котором доказывалось, что секс с товарищами приятнее, чем с женщинами. Так что легенда о самоубийстве композитора по приговору суда чести его бывших соучеников представляется совершенно абсурдной. Даже если бы Чайковскому в самом деле угрожал скандал, в том не было реальной опасности.48

В общем и целом можно сказать, что русская сексуальная культура начала XX в. развивалась в том же направлении, что и западноевропейская. Жесткое принудительное единообразие и бездумная морализация постепенно уступали место терпимости и рациональному светскому пониманию. Русские медики, юристы, социологи хорошо знали западноевропейскую литературу по вопросам пола и сексуальности и рассуждали в том же ключе. Однако, как и в Западной Европе, сексуальность вызывала много иррациональных страхов и рассмотрение ее преимущественно в связи с разного рода опасностями и отрицательными явлениями (венерические заболевания, аборты, сексуальные преступления) нередко даже усугубляло унаследованное от прошлого отрицательно-настороженное и брезгливое отношение к ней. Преодолеть это можно было только средствами литературы и искусства.

Русский эрос
В русской любви есть что-то темное и мучительное, непросветленное и часто уродливое. У нас не было настоящего романтизма в любви.

Николай Бердяев

В 1992 г. в Москве вышли два сборника: «Русский Эрос или философия любви в России» и «Три века поэзии русского Эроса». Названия похожие, а содержание — противоположное. В первой книге говорится о возвышенной любви и представлены преимущественно религиозные авторы, во втором же — сплошная похабщина. И то и другое — исконно-русское, но что преобладает в русской культуре и возможно ли сочетание подобных крайностей?

Эротика, образный строй, в котором воспринимается и символизируется и которым формируется и структурируется сексуальность, — важнейший элемент сексуальной культуры любого народа. Даже самый примитивный физиологический народный натурализм в действительности содержит достаточно сложную символическую картину мира, человеческого тела, репродукции и наслаждения. В развитых культурах этот наивный и грубый натурализм постепенно достраивается, совершенствуется, отливается в изящные, эстетически и этически отточенные формы и образы, которые затем становятся критериями и эталонами индивидуального восприятия, самооценки и, в какой-то степени, поведения.

Однако взаимодействие «низкой» и «высокой» культуры всегда противоречиво. Цивилизация начинает с того, что устанавливает многочисленные запреты и ограничения, пытаясь устранить если не из самой жизни, то по крайней мере из языка, сознания и публичного поведения все то, что представляется ей низменным, безнравственным, некультурным. В антисексуальных культурах эта внутренняя самоцензура, за которой в действительности стоит социальный контроль, бывает особенно жесткой, табуируя едва ли не все проявления чувственности, телесности. Индивидуализация общественной и личной жизни неуклонно подрывает и ослабляет этот контроль, суживая сферу запретного, неназываемого и неизображаемого. То, что вчера еще казалось недопустимым и странным, сегодня становится возможным, а завтра обретает респектабельность. Однако это не означает простого возвращения к «доцивилизованному» бытию. Просто более сложная культура меньше подвержена иррациональным страхам, допускает больше индивидуальных вариаций и способна переварить многое такое, перед чем менее развитое сознание останавливается в изумлении и страхе: «Жирафов не бывает!»

В России, как уже говорилось, противоречие между натуралистической бездуховностью «низкой» и идеалистической бестелесностью «высокой» культуры было особенно острым. Эти два полюса образовали две разные культурные традиции, которые изредка пересекались, но никогда не совпадали.

Возникновение в России откровенной дворянской сексуально-эротической литературы и искусства относится к середине XVIII в., под непосредственным влиянием французской культуры, где эта традиция имела долгую историю. Пример в этом показывал императорский двор Екатерины II. В Гатчинском дворце, подаренном Екатериной II ее любовнику Григорию Орлову, были сделаны по его приказу чрезвычайно вольные фрески и специальная мебель (ныне она хранится в Эрмитаже), где, например, ножки стола выточены в форме мужских членов.

Французские романы разной степени вольности — в России все европейское и особенно французское выглядело вольным — проникают и в дворянские поместья. По признанию Андрея Болотова, первое «понятие о любовной страсти, но со стороны весьма нежной и прямо романтической», он получил из переводного французского романа «Эпаминонд и Целериана». Однако французские романы, по словам Болотова, не только «не сделали [ему] ничего худого», но научили различать пороки и добродетели и смотреть на все «благонравнейшими глазами». Дворянские юноши, отцы которых имели приличные домашние библиотеки, жадно читали все, что имело хоть какое-то отношение к эротике. Пушкин скажет об этом в «Евгении Онегине» (глава 1, строфа IX):

Нас пыл сердечный рано мучит. Очаровательный обман, Любви нас не природа учит, А Сталь или Шатобриан.

Дворянское юношество пушкинских времен смаковало уже не только «Нескромные сокровища» Дени Дидро и сочинения французских «либертинов», но и похабные стихи Ивана Семеновича Баркова (1732 — 1768). О жизни первого русского эротического поэта известно очень мало: учился в Александро-Невской духовной семинарии и университете Академии наук в Петербурге, откуда был исключен за пьянство и кутежи, за которые подвергался также телесным наказаниям. Затем служил наборщиком, копиистом и переводчиком. В 1766 г. был из Академии уволен и через два года умер в полной безвестности. Стихи Баркова распространялись в списках, причем ему приписывалось и множество позднейших сочинений. Массовый русский читатель впервые смог прочитать стихи Баркова только в 1991 году.

Между тем его высоко ценил Пушкин, который говорил Павлу Вяземскому: «Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение… Для меня … нет сомнения, что первые книги, которые выйдут без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова» . Пушкин даже посвятил ему такую же непристойную, как и творчество самого Баркова, поэму «Тень Баркова», впервые опубликованную в России в 1991 г.

Поэзия Баркова — вовсе не эротика в западноевропейском ее понимании. «Установка тут чаще всего не на разжигание блудодейственной похоти, не на амурные соблазны и томления. Мы попадаем не в альковно-адюльтерный розовый полумрак (есть, впрочем, и такое, но в ничтожно малой дозировке!), а в дымную похабень кабацкой ругани, где на плотское совокупление смотрят без лукавого игривого прищура, но громко регочя и козлоглагольствуя, так что разрушается всякое обаяние интимности. Тут нет места бонвиванам, искушенным в таинствах страсти: матерится голь и пьянь… Эротоман ко всему этому скорее всего останется равнодушен… Ибо перед нами не эротика (когда почти ни о чем, кроме гениталий, — это ведь действительно не эротика), а именно озорство, долго ждавшее своего переименования в хулиганство — тогда этого слова, конечно, не было».

Барков однако не просто похабен, но и пародиен. Он пародирует и высмеивает все — мораль, приличия, литературные жанры, собственных предшественников и современников. В предисловии к «Девичьей игрушке» (хорошенькое название для похабщины!) Барков ссылается на «благоприятную природу», наделившую людей гениталиями. Однако барковский секс «вовсе не близок к ее величеству Природе, но чаще всего безобразно противоестественен. Господствует разгул уродливого гротеска, когда… встречаются не мужчины с женщинами, а их самостоятельно действующие гениталии». Там есть все — инцест, жестокость, насилие, скотоложество. Драгун насилует старуху, подъячий — француза, монах — монаха; внук до смерти затрахал свою старенькую бабушку; один старец, проникнув в ад, совокупился с Хароном, Цербером, Плутоном, Прозерпиной, фуриями, а до того на земле успел перепробовать не только всех женщин, но и зверей и птиц.

Однако это всеобщее глумление — не просто бред воспаленного, больного эротического воображения. В условиях жесткой духовной и светской цензуры сквернословие было прямым вызовом власти. Родство политической и эротической поэзии едва ли не первым подметил Николай Огарев. В предисловии к изданному им в Лондоне сборнику русской «потаенной литературы» Огарев писал: «Поэзия гражданских стремлений и похабщина… связаны больше, чем кажется. В сущности, они ветви одного дерева, и в каждой неприличной эпиграмме вы найдете политическую пощечину… везде казнится один враг гражданской свободы».

Барков положил начало целой традиции русской непристойной поэзии, которая с тех пор не прерывалась. Самая талантливая и трагическая фигура в ней — юный Александр Полежаев, который за свою озорную и непристойную автобиографическую поэму «Сашка» (1825) был сдан Николаем I в солдаты, где и погиб. В Советском Союзе о Полежаеве всегда писали как о жертве самодержавия, но «Сашка» печатался с купюрами, а два вовсе нематерных эротических стихотворения Полежаева «Калипса» и «Дженни» почему-то вообще не публиковались.

Обильную дань фривольной поэзии отдали Пушкин и Лермонтов. Полный текст пушкинской «Гавриилиады» был опубликован, с предисловием и комментариями Валерия Брюсова, только в 1918 г, тиражом 555 экземпляров. Главным препятствием для дореволюционного издания «Гавриилиады» была не столько эротика, сколько антиклерикальный, кощунственный характер поэмы. «Юнкерские поэмы» Лермонтова впервые напечатаны в России без купюр только в 1991 г. В письмах Пушкина матерные слова заменялись многоточиями.

Изящная, озорная и не содержащая прямых непристойностей, пушкинская стихотворная сказка «Царь Никита и сорок его дочерей» рассказывает, что когда-то царь Никита имел от разных матерей сорок дочерей, «сорок девушек прелестных, сорок ангелов небесных», наделенных всяческими достоинствами. Недоставало у царевен только одной маленькой безделки. Какой именно? В большинстве многотомных собраний сочинений Пушкина сказка представлена маленьким отрывком, заканчивающимся следующими многозначительными словами:

Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры Слишком чопорной цензуры?

А у Пушкина дальше рассказывается, как царь послал гонца Фаддея к колдунье за недостающими «у царевен между ног» предметами. Колдунья дала Фаддею закрытый ларец, строго приказав не открывать его. Мучимый любопытством Фаддей тем не менее открыл ларец, сорок затворниц сразу разлетелись и расселись на сучках деревьев. После тщетных попыток созвать их обратно, гонец сел у открытого ларца и начал демонстрировать свой собственный предмет, падкие до него затворницы тут же на него слетелись. Фаддей поймал их и запер обратно в ларец.

Во второй половине XIX в. обходить цензуру стало легче. Одни произведения печатались за границей. Как писал библиограф, критик, сочинитель водевилей и популярных шуточных стихотворений непечатного свойства М.Н. Лонгинов,

Пишу стихи я не для дам, Все больше о пизде и хуе; Я их в цензуру не отдам, А напечатаю в Карлсруэ.

Другие произведения ходили по рукам в списках. Широкой популярностью пользовались, например, анонимные и приписывавшиеся Баркову поэмы «Лука Мудищев», сочиненная не раньше второй половины 1830-х годов, и «Пров Фомич», написанная в последней трети XIX в.

Каковы бы ни были литературные достоинства и недостатки поэзии этого типа, она стояла за гранью «высокой» словесности. Нередко это были коллективные сочинения запертых в закрытых учебных заведениях юношей, стремившихся таким путем выплеснуть и разрядить смехом свои достаточно примитивные и сплошь и рядом «неканонические» (гомоэротизм) сексуальные мечты и переживания. Эту психосексуальную функцию такие сочинения успешно выполняли и доставляли такое же удовольствие следующим поколениям юнцов, но всерьез их никто не принимал. Сегодняшняя сенсация вокруг них в значительной мере — дань текущему моменту. Если открываются архивы КГБ, можно ли держать под замком литературные архивы?! Хотим все знать! Между тем в прошлом веке подобные — и даже гораздо более приличные — вещи нельзя было печатать не только в России, но и в «просвещенной» Западной Европе.

В 1857 г. во Франции, имевшей в России репутацию родины эротики и разврата, состоялись два судебных процесса. Автор «Госпожи Бовари» был в конце концов оправдан, ибо «оскорбляющие целомудрие места» «хотя и заслуживают всяческого порицания, занимают весьма небольшое место по сравнению с размерами произведения в целом», а сам «Гюстав Флобер заявляет о своем уважении к нравственности и ко всему, что касается религиозной морали». Зато Шарль Бодлер был осужден за «грубый и оскорбляющий стыдливость реализм», и шесть стихотворений из «Цветов зла» были запрещены. По словам газеты «Журналь де Брюссель», «этот гнусный роман, «Госпожа Бовари», всего лишь благочестивое чтение с сравнении с тем томом стихов, который вышел в эти дни под заглавием «Цветы зла».

Сборники российских скабрезностей, вроде знаменитого «Eros russe. Русский эрот не для дам», изданного в Женеве в 1879 г., выпускались на Западе крошечными тиражами, за счет авторов, да и кого волновало, что печатается на никому неведомом русском языке?

Гораздо серьзнее было то, что русская цензура и литературная критика практически не видели разницы между порнографией и эротикой. Во второй половине XVIII в. благородных юношей, а тем паче — девиц всячески предостерегали против чтения не только фривольных французских романов, но и высоконравственных сочинений английских сентименталистов. Непристойной считалась, например, «Памела» Ричардсона. В 1806 г. журнал «Аврора» остерегал своих читателей от «вредных внушений» чувственных сцен «Новой Элоизы» Руссо. В 1823 г. «Вестник Европы» хвалил сэра Вальтера Скотта за то, что у него нет «соблазнительных» сцен. В 1820-х годах яростным атакам за «чувственность» подвергалось искусство романтизма. В 1865 г. журнал «Современная летопись» обнаружил «эротизм», доведенный до самого крайнего, «самого циничного выражения» в драмах Александра Островского «Воспитанница» и «Гроза». А в пьесе «На бойком месте» драматург, по словам рецензента, «остановился только у самых геркулесовых столбов, за которыми уже начинается царство маркиза де Сада с братией».

На Западе у эротического искусства или того, что считалось таковым, был один главный противник — церковь. В России этот противник был особенно силен, опираясь не только на собственный авторитет религии и церкви, но и на государственную власть. Но еще страшнее внешней цензуры были собственные внутренние противоречия русского Эроса.

Русская классическая литература XIX в. создала исключительно яркие и глубокие образы любви. Созданный Пушкиным «язык любовных переживаний» (Анна Ахматова) позволял выразить тончайшие оттенки и нюансы любовных чувств. Но в русской литературе, как нигде, резко выражено отмеченное Зигмундом Фрейдом базовое противоречие мужской сексуальности: рассогласованность чувственности и нежности. Женщина в ней либо «чистейшей прелести чистейший образец» либо распутница. Середины не дано. Но оба эти полюса — всего лишь образы мужского воображения, имеющие мало общего с реальной женственностью.

В личной жизни аристократов пушкинского поколения подобная раздвоенность, даже в отношении к одной и той же женщине, не особенно смущала. В стихах Пушкина Анна Керн — «мимолетное виденье», «гений чистой красоты», а в одном из своих писем поэт между прочим упоминает мадам Керн, «которую с помощию Божьей я на днях <…>». Один советский пушкинист когда-то попал из-за этого в смешное положение, не сумев разобрать общеизвестное слово, показавшееся ему в данном контексте невероятным.

В литературе совместить романтизм с цинизмом было гораздо сложнее.

Для классической русской литературы грубая чувственность неприемлема принципиально. Тургеневских девушек невозможно жаждать телесно, их трудно вообразить в постели. Между тем тот же Иван Сергеевич был автором и весьма скабрезных вещей, не предназначавшихся для печати. В своей шуточной поэме «Поп» он писал:

Люди неразумны, право: В ребяческие годы мы хотим Любви «святой, возвышенной» — направо, Налево мы бросаемся, крутим… Потом, угомонившись понемногу, Кого-нибудь еб<ем> — и слава Богу.

Развлекались «срамословным» творчеством и многие другие его уважаемые современники — А.В. Дружинин, Н.А. Некрасов, Д.В. Григорович, М.Н. Лонгинов, П.В. Шумахер. Большим матерщинником в быту был Л.Н. Толстой. Однако к официальной литературе, в которой царствовало строгое благолепие , это никакого отношения не имело.

Сексуальной и по определению низменной «любви к полу», в ней, как правило, противостоит возвышенно-духовная «любовь к лицу» или же спокойная, основанная на верности, «любовь к супружеству» (Герцен). Пушкинская Татьяна, осмелившаяся первой объясниться Онегину в любви, совершила поистине героический поступок. Однако, выйдя замуж, она уже не властна над собой: «Я другому отдана; я буду век ему верна». Точно так же говорит и поступает Маша из «Дубровского». Правда, Земфира из «Алеко» поступает иначе, но цыгане — не русские: «Мы дики, нет у нас законов»…

Идеальная женщина русской литературы первой половины XIX в. -невинная девушка или заботливая мать, но никогда не любовница. Аристократический интеллектуал — «всегда эгоцентрический любовник, он обнимал женщин, как и идеи, с той смесью страсти и фантазии, которая делала прочные отношения почти невозможными».

Герой чеховского рассказа «Ариадна» (1895) так описывает эту установку: «…Мы не удовлетворены, потому что мы идеалисты. Мы хотим, чтобы существа, которые рожают нас и наших детей, были выше нас, выше всего на свете. Когда мы молоды, то поэтизируем и боготворим тех, в кого влюбляемся; любовь и счастье у нас — синонимы. У нас в России брак не по любви презирается, чувственность смешна и внушает отвращение, и наибольшим успехом пользуются те романы и повести, в которых женщины красивы, поэтичны и возвышенны… Но вот беда в чем. Едва мы женимся или сходимся с женщиной, проходит каких-нибудь два-три года, как мы уже чувствуем себя разочарованными, обманутыми; сходимся с другими, и опять разочарование, опять ужас, и в конце концов убеждаемся, что женщины лживы, мелочны, суетны, несправедливы, неразвиты, жестоки, — одним словом, не только не выше, но даже неизмеримо ниже нас, мужчин».

Под влиянием не совсем удачного или попросту прозаического сексуального опыта, восторженная идеализация женщины сменяется ее агрессивным принижением и опошлением, причем и в том и другом случае ее собственная индивидуальность утрачивается, растворяется в стереотипно-всеобщем образе «женщины вообще».

Этот стиль поведения и мышления навязывался и женщине. Независимо от ее собственного темперамента, «порядочная женщина» не могла проявить чувственность и должна была стесняться ее даже после замужества. Если женщина не испытывала оргазма и тяготилась супружескими обязанностями, это считалось хорошим тоном, но в то же время сексуально отчуждало мужчину, побуждая его искать развлечений на стороне. Муж и жена, сами того не желая, навязывали друг другу одну и ту же, основанную на условностях и умолчаниях и заведомо сексуально неудовлетворительную, модель супружеских взаимоотношений.

Многие важные проблемы психосексуального развития, такие, как мастурбация и гомоэротизм, вообще не имели приемлемой символизации. Одна из мучительных проблем русской культуры XIX в. — мастурбационная тревожность выходит за пределы сексуальности как таковой. «Не случайно, не из простого эпатажа Розанов обзывал русских литераторов, отрицающих реальную государственную жизнь и живущих, тем не менее, почти исключительно общественно-политическими вопросами, — онанистами, — пишет Дмитрий Галковский. — Я думаю, это вообще русская болезнь. Существует полушутливая классификация европейских народов: немцы склонны к садомазохистскому комплексу, французы к эротомании и т.д. Русские явно склонны к онанизму. Какой-то европеец сказал, что любовь — это преступление, совершаемое вдвоем. Русские предпочитают совершать преступление в одиночку. Мечты сбываются очень быстро и в максимально грубой форме. В форме топора… Прямая связь между прекраснодушными фантазиями и грубейшей физиологической реальностью. Реальностью, никогда до конца не реализующейся и не приносящей подлинного наслаждения.»

Тезис об особой склонности русских к онанизму — не более, чем остроумная метафора, в XIX в. страх перед мастурбацией и ее последствиями мучил не только русских. Но нельзя и преуменьшать психологическое значение этой проблемы. Недаром о ней много размышлял Достоевский.

Очень важен для русской культуры и латентный гомоэротизм. Как пишет американский историк Джеймс Биллингтон, «страсть к идеям и развитие психологических комплексов вокруг некоторых имен и понятий, вообще типичные для европейского романтизма, в России были доведены до крайности… В русской привязанности этого периода к классической древности и к сублимации сексуальности в творческой деятельности было нечто нездорово-одержимое. Кажется, что удивительные и оригинальные творческие жизни Бакунина и Гоголя были в какой-то степени компенсацией их сексуального бессилия. В эгоцентрическом мире русского романтизма было вообще мало места для женщин. Одинокие размышления облегчались главным образом исключительно мужским товариществом в ложе или кружке. От Сковороды до Бакунина видны сильные намеки на гомосексуальность, хотя, по-видимому, сублимированного, платонического сорта. Эта страсть выходит ближе к поверхности в склонности Иванова рисовать нагих мальчиков и находит свое философское выражение в модном убеждении, что духовное совершенство требует андрогинии или возвращения к первоначальному единству мужских и женских черт. В своих предварительных набросках головы Христа в «Явлении…» Иванов использовал как мужскую, так и женскую натуру …»

Все это, конечно, не было исключительно русским и не раз описывалось в западноевропейской литературе, как до, так и после Фрейда. Тем более не приходится удивляться разрыву между литературными образами романтической любви и реальными переживаниями авторов.

Однако если на Западе отрицательное отношение к чувственности утверждали и поддерживали преимущественно консерваторы и представители буржуазных кругов, то в России эта система ценностей насаждалась также и разночинцами.

Аристократы пушкинского времени, с детства получавшие хорошее светское воспитание, даже оставаясь религиозными людьми, всегда дистанцировались от официального ханжества, а свои чувственные переживания выплескивали в шутливой похабщине. Разночинцам, выходцам из духовной среды и бывшим семинаристам, сделать это было значительно труднее. Порывая с одними устоями своей прошлой жизни, они не могли преодолеть других. Перенесенные в чуждую социальную среду, многие из них мучительно страдали от застенчивости и тщетно старались подавить волнения собственной плоти. Тем более, что, как и у прочих людей, в их сексуальности не все было каноническим.

Темпераментный, чувственный и страшно застенчивый Белинский преследуем мыслью, что «природа заклеймила» его лицо «проклятием безобразия», из-за которого его не сможет полюбить ни одна женщина. Единственной отдушиной для него была страстная, неосознанно гомоэротическая дружба, стержень которой составляли бесконечные интимные излияния. «Боткина я уже не люблю, как прежде, а просто влюблен в него и недавно сделал ему формальное объяснение», пишет Белинский Михаилу Бакунину.

В переписке Белинского с Бакуниным молодые люди буквально соревнуются в постыдных саморазоблачениях. Стоило Бакунину признаться, что в юности он занимался онанизмом, как Белинский пишет, что он еще более грешен: «Я начал тогда, когда ты кончил — 19-ти лет… Сначала я прибег к этому способу наслаждения вследствие робости с женщинами и неумения успевать в них; продолжал же уже потому, что начал. Бывало в воображении рисуются сладострастные картины — голова и грудь болят, во всем теле жар и дрожь лихорадочная: иногда удержусь, а иногда окончу гадкую мечту еще гадчайшей действительностью».

Несмотря на постоянную «потребность выговаривания», эти переживания тщательно скрывались от друзей. «Бывало Ст(анкевич), говоря о своих подвигах по сей части, спрашивал меня, не упражнялся ли я в этом благородном и свободном искусстве: я краснел, делал благочестивую и невинную рожу и отрицался». Зато теперь, когда они с Бакуниным признались другу другу в «гадкой слабости», их дружба наверняка станет вечной…

Характерно, что эти душевные излияния прекратились сразу же после женитьбы Белинского.

Проблема соотношения возвышенной любви и вульгарной чувственности, которой он стыдился, занимает важное место в дневниках 20-летнего Николая Чернышевского.

«… Я знаю, что я легко увлекаюсь и к мужчинам, а ведь к девушкам или вообще к женщинам мне не случалось никогда увлекаться (я говорю это в хорошем смысле, потому что если от физического настроения чувствую себя неспокойно, это не от лица, а от пола, и этого я стыжусь)…»

«…Сколько за мною тайных мерзостей, которых никто не предполагает, например, разглядывание (?) во время сна у детей (?) и сестры и проч.».

11 августа 1848 г. Чернышевский и его ближайший друг Василий Лободовский, оба «сказали, поправляя у себя в штанах: Скверно, что нам дана эта вещь».

«Ночью… я проснулся; по-прежнему хотелось подойти и приложить… к женщине, как это бывало раньше…». «Ночью снова чорт дернул подходить к Марье и Анне и ощупывать их и на голые части ног класть свой … Когда подходил, сильно билось сердце, но когда приложил, ничего не стало».

Столь же мучительны юношеские переживания Николая Добролюбова. «Я не знал детских игр, не делал ни малейшей гимнастики, отвык от людского общества, приобрел неловкость и застенчивость, испортил глаза, одеревенил все члены»…

Одинокий 16-летний подросток страстно привязался к своему семинарскому преподавателю И. М. Сладкопевцеву: «Я никогда не поверял ему сердечных тайн, не имел даже надлежащей свободы в разговоре с ним, но при всем том одна мысль — быть с ним, говорить с ним — делала меня счастливым, и после свидания с ним, и особенно после вечера, проведенного с ним наедине, я долго-долго наслаждался воспоминанием и долго был под влиянием обаятельного голоса и обращения… Для него я готов был сделать все, не рассуждая о последствиях». Эта привязанность сохранилась даже после отъезда Сладкопевцева из Нижнего Новгорода.

Как и Чернышевский, Добролюбов очень забочен тем, чтобы его собственные «пороки» были свойственны кому-нибудь из великих людей. Слава Богу, он не один такой: «Рассказывают, наверное, что Фон-Визин и Гоголь были преданы онанизму, и этому обстоятельству приписывают даже душевное расстройство Гоголя».

Добролюбов мечтает о большой возвышенной любви, о женщине, с которой он мог бы делить свои чувства до такой степени, чтобы она читала вместе с ним его произведения, тогда он «был бы счастлив и ничего не хотел бы более». Увы, такой женщины нет, и «сознание полной бесплодности и вечной неосуществимости этого желания гнетет, мучит меня, наполняет тоской, злостью, завистью…» Юноша вожделеет к сестрам своих учеников, но те смотрят на него свысока, а спит он с проституткой, которую не может полюбить, «потому что нельзя любить женщину, над которой сознаешь свое превосходство». Высокие мечты и притязания не позволяют «ни малейшему чувству вкрасться в животные отношения. Ведь все это грязно, жалко, меркантильно, недостойно человека».

Ни в онанизме, ни в гомоэротизме, ни в раздвоенности чувственного и нежного влечения, разумеется, не было ничего исключительного. «Война против онанизма»(Фуко) , или «мастурбационная инквизиция», как назвал это явление немецкий исследователь Людгер Люхтехаус , — типичный продукт раннебуржуазного общества. Как и всякая другая инквизиция, она сама создавала то, с чем боролась . Сначала воспитатели запугивали подростков онанизмом, а потом «открывали» его ужасные последствия : неврозы, панику, пониженное самоуважение, чувство неполноценности. Мучительная рефлексия по этому поводу представлена в дневниках и автобиографиях Гельдерлина, Клейста, Ницше, Канта, Шопенгауэра и многих других великих людей XIX в.

Наши революционные демократы были в этом отношении обычными детьми своей эпохи. Но их внутренние психосексуальные комплексы имели социальные последствия. Видя себя в мечтах красивыми, ловкими, благородными, спасающими падших женщин и показывающими всем остальным людям примеры нравственности, молодые и честолюбивые русские радикалы в своих сочинениях и критических оценках исходили не из своего реального жизненного опыта, который сами же осуждали, а из этих воображаемых образов Я.

Вместо того, чтобы способствовать развитию терпимости, безуспешная внутренняя борьба превращается в принципиальное — нравственное и эстетическое — осуждение и отрицание всякой чувственности как пошлой и недостойной.

Не в силах ни обуздать, ни принять собственную чувственность, Белинский крайне неодобрительно относится к проявлениям ее в поэзии Александра Полежаева. Рассуждая с точки зрения воображаемого невинного «молодого мальчика», которого надо всячески оберегать от соблазнов, «неистовый Виссарион» походя бранит Боккаччо, а роман Поль де Кока называет «гадким и подлым» произведением. Дмитрий Писарев осуждал Гейне за «легкое воззрение на женщин» и т.д.

В романе Чернышевского «Что делать?», который стал Евангелием радикальной русской интеллигенции второй половины ХIХ в., эротическая любовь показывается положительно, консерваторы видели в этой книге проповедь распущенности и вседозволенности. Но эротика Чернышевского рассудочна, она все время требует обоснования, оправдания, извинения, в ней нет непосредственности.

Подозрительно-настороженное отношение к сексуальности, унаследованное от шестидесятников и народовольцами, — не просто проявление личных психосексуальных трудностей, но и определенная идеология. Если консервативно-религиозная критика осуждала эротизм за то, что он противоречит догматам веры и внемирскому аскетизму православия, то у революционных демократов эротика не вписывается в нормативный канон человека, призванного отдать все свои силы борьбе за освобождение трудового народа. В сравнении с этой великой общественной целью все индивидуальное, личное выглядело ничтожным. Даже тончайшая интимная лирика Афанасия Фета, Якова Полонского или Константина Случевского радикальным народническим критикам второй половины ХIХ в. казалась пошлой, а уж между эротикой, «клубничкой» и порнографией они разницы и вовсе не видели.

Сходными были и взгляды русских феминисток ХIХ в. Хотя они выступали против церковного брака и требовали полного, включая сексуальное, равенства с мужчинами и за это их часто обвиняли в пропаганде подрывных «коммунистических теорий свободной любви», по всем важным вопросам секса их взгляды были такими же, как у пуританских английских и американских феминисток. Уничтожение двойного стандарта мыслилось не как присвоение женщинами сексуальных вольностей «сильного пола», а как возвышение мужчин до уровня женщин.

Короче говоря, социально-политический и нравственный максимализм русской демократической мысли оборачивается воинствующим неприятием тех самых эмоциональных, бытовых и психофизиологических реалий, из которых, в сущности, складывается нормальная человеческая жизнь. Художник или писатель, бравшийся за «скользкую» тему, подвергался одинаково яростным атакам справа и слева. Это серьезно затормозило развитие в России высокого, рафинированного эротического искусства и соответствующей лексики, без которых секс и разговоры о нем неминуемо выглядят низменными и грязными.

Конечно, не следует упрощать картину. Хотя представители русской академической живописи первой половины XIX в. не писали явных эротических сцен, без Карла Брюллова, Александра Иванова, Федора Бруни история изображения нагого человеческого тела была бы неполной. Замечательные образы купальщиц, балерин, вакханок создал Александр Венецианов.

Как и их западноевропейские коллеги, русские художники многие годы вынуждены были использовать стратегию, которую Питер Гэй назвал «доктриной расстояния»:

«Эта доктрина, впечатляющий пример того, как работают защитные механизмы культуры, полагает, что чем более обобщенным и идеализированным является представление человеческого тела в искусстве, чем больше оно задрапировано в возвышенные ассоциации, тем менее вероятно, что оно будет шокировать своих зрителей. На практике это означало изъятие наготы из современного и интимного опыта, путем придания ей величия, которое могут дать сюжеты и позы, заимствованные из истории, мифологии, религии или экзотики «.

До поры до времени сексуально-эротические метафоры и образы в русской художественной культуре тщательно маскировались. В 1890-х гг. положение изменилось. Ослабление государственного и цензурного контроля вывело скрытые тенденции на поверхность, тайное стало явным. Новая эстетика и философия жизни была реакцией и против официальной церковной морали и против ханжеских установок демократов-шестдесятников. Это был закономерный этап развития самой русской романтической культуры, которая уже не вмещалась в прежние нормативные этические и эстетические рамки. Сенсуализм был естественным аспектом новой философии индивидуализма, властно пробивавшей себе дорогу.

Толчком к осознанию общего кризиса брака и сексуальности послужила толстовская «Крейцерова соната», в которой писатель публицистически заостренно выступил практически против всех общепринятых воззрений на брак, семью и любовь.

В противоположность либералам и народникам, видевшим корень зла в частной собственности и неравенстве полов, Толстой утверждал, что «неправильность и потому бедственность половых отношений происходит от того взгляда, общего людям нашего мира, что половые отношения есть предмет наслаждения, удовольствия…»

Герой «Крейцеровой сонаты» Позднышев панически боится как своей собственной, так и всякой иной сексуальности, какой бы она ни казалась облагороженной: «… Предполагается в теории, что любовь есть нечто идеальное, возвышенное, а на практике любовь ведь есть нечто мерзкое, свиное, про которое и говорить и вспоминать мерзко и стыдно». Этот ригоризм, в сочетании с патологической ревностью, делает Позднышева неспособным к взаимопониманию с женой и в конечном счете побуждает убить ее. Но трагедия эта, по мнению Толстого, коренится не в личных качествах Позднышева, а в самой природе брака, основанного на «животных» чувствах.

После выхода книги некоторые ее демократические критики, в частности, Н.К. Михайловский, пытались отделить Толстого от его героя. Однако в послесловии к «Крейцеровой сонате» Толстой открыто идентифицировался с Позднышевым и уже от своего собственного имени решительно осудил плотскую любовь, даже освященную церковным браком:

«… Достижение цели соединения в браке или вне брака с предметом любви, как бы оно ни было опоэтизировано, есть цель, недостойная человека, так же как недостойна человека… цель приобретения себе сладкой и изобильной пищи».

Более нетерпимый, чем сам апостол Павел, Толстой отрицает самую возможность «христианского брака»: «Идеал христианина есть любовь к Богу и ближнему, есть отречение от себя для служения Богу и ближнему; плотская же любовь, брак, есть служение себе и потому есть, во всяком случае, препятствие служению Богу и людям, а потому с христианской точки зрения — падение, грех».

Поскольку произведение было слишком откровенным и взрывчатым — о физической стороне брака упоминать было вообще не принято — царская цензура запретила его публикацию в журнале или отдельным изданием. Только после того, как Софья Андреевна Толстая получила личную аудиенцию у Александра Ш, царь неохотно разрешил опубликовать повесть в 13-м томе собрания сочинений Толстого. Но цензурный запрет только увеличил притягательность повести, которая стала задолго до публикации распространяться в списках и читаться в частных домах, вызывая горячие споры.

То же самое происходило и за рубежом. Американская переводчица Толстого Исабель Хэпгуд, прочитав книгу, отказалась переводить ее, публично объяснив свои мотивы (апрель 1890): «Даже с учетом того, что нормальная свобода слова в России, как и всюду в Европе, больше, чем это принято в Америке [а мы-то думали, что Америка всегда была свободнее России! — И. К.], я нахожу язык «Крейцеровой сонаты» чрезмерно откровенным… Описание медового месяца и их семейной жизни почти до самого момента финальной катастрофы, как и то, что этому предшествует, является нецензурным».

Почтовое ведомство США официально признало книгу неприличной, что только усилило ее популярность. Характерна реакция полковника Роберта Ингерсола: «Хотя я не согласен почти с каждой фразой в этой книге и признаю ее сюжет грубым и нелепым, а жизненную позицию автора — жестокой, низкой и ложной, я считаю, что граф Толстой вправе выражать свое мнение по всем вопросам, а американские мужчины и женщины имеют право это читать».

Жаркие споры развертывались и в Европе. Несмотря на огромный нравственный авторитет Толстого, многие с ним не соглашались. Эмиль Золя сказал, что у автора что-то неладно с головой, а немецкий психиатр доктор Х. Бек опубликовал брошюру, в которой оценил повесть «как проявление религиозного и сексуального безумия высоко одаренного психопата».

Так же сильно расходились мнения и в России. Толстой получал множество писем, причем женские письма были, как правило, положительными, а мужские — преимущественно критическими. В одном таком письме, сохранившемся в толстовском архиве, говорилось: » Прочитав вашу «Сонату», я от всей души советую вам обратиться за помощью к психиатру, потому что только психиатры могут излечить патологическое направление ума».

В публичных спорах о «Крейцеровой сонате» сразу же наметились три позиции. Демократы-шестидесятники (Л. Е. Оболенский, Н.К. Михайловский, А.М. Скабичевский) приветствовали развенчание Толстым буржуазного и церковного брака, но усматривали выход не в отказе от плотской любви, а в том, чтобы смотреть на жену как на равноправного человека, и тогда животные чувства будут освящены и одухотворены. Консерваторы (Н.Е. Буренин, А.С.Суворин), напротив, приветствовали произведение Толстого как протест против гедонизма и слишком раннего увлечения молодых людей сексуальными наслаждениями. Наконец, реакционное духовенство (например, архиепископ одесский Никанор), расценило взгляды Толстого как прямую ересь, подрывающую самые основы христианской морали и брака.

«Крейцерова соната» послужила толчком к широкому обсуждению всех вопросов брака, семьи и половой морали. Непосредственно на ее тему были написаны рассказы известных писателей А.К. Шеллера-Михайлова, П.Д. Боборыкина, Н.С. Лескова. Все участники споров соглашались с тем, что общество и институт брака переживают острый моральный кризис, но причины этого кризиса и способы выхода из него назывались разные. И если в 1890-х гг. на первом плане стояли вопросы половой морали, то в начале XX в. проблема сексуального освобождения стала обсуждаться уже вне всякого религиозного контекста.

Интересно отношение к «Крейцеровой сонате» А.П. Чехова. Сначала она произвела на него сильное впечатление. Хотя, как писал Чехов Плещееву 15 февраля 1890 г., суждения Толстого «о сифилисе, воспитательных домах, об отвращении женщин к совокуплению и проч. не только могут быть оспариваемы, но и прямо изобличают человека невежественного, не потрудившегося в продолжение своей долгой жизни прочесть две — три книжки, написанные специалистами», смелость произведения многократно искупает его недостатки. Но после поездки на Сахалин и особенно после прочтения толстовского «Послесловия» отношение Чехова стало резко критическим. «Черт бы побрал философию великих мира сего! — пишет он Суворину 8 сентября 1891 г. — Все великие мудрецы деспотичны, как генералы, и невежливы и неделикатны, как генералы, потому что уверены в безнаказанности. Диоген плевал в бороды, зная, что ему за это ничего не будет; Толстой ругает докторов мерзавцами и невежничает с великими вопросами, потому что он тот же Диоген, которого в участок не поведешь и в газетах не выругаешь». Косвенная полемика с Толстым ощущается в нескольких рассказах Чехова («Бабы», «Дуэль», «Соседи», «Ариадна»).

Вслед за Толстым в полемику о природе пола и любви включились философы. Началом нового витка дискуссии явилась большая статья философа Владимира Соловьва «Смысл любви» (1892).

Соловьев защищает любовь от абстрактного и жесткого морализма, однако, по его мнению, «внешнее соединение, житейское и в особенности физиологическое, не имеет определенного отношения к любви. Оно бывает без любви, и любовь бывает без него. Оно необходимо для любви не как ее непременное условие и самостоятельная цель, а только как ее окончательная реализация. Если эта реализация ставится как цель сама по себе прежде идеального дела любви, она губит любовь».

Больше того. «Для человека как животного совершенно естественно неограниченное удовлетворение своей половой потребности посредством известного физиологического действия, но человек, как существо нравственное, находит это действие противным своей высшей природе и стыдится его…»

Против этой идеалистической позиции, близкой к взглядам Толстого, выступил писатель и публицист Василий Розанов. В книгах «Семейный вопрос в России» (1903) и «В мире неясного и нерешенного» (1904) Розанов поэтизирует и защищает именно плотскую любовь.

Весьма консервативный и глубоко религиозный мыслитель, Розанов не был и не мог быть сексуальным либералом. Для него семья не просто священна, но есть «ступень поднятия к Богу». Но этот союз не может быть чисто духовным. «Семья — телесна, семенна и кровна; это — производители, без коих нет семьи». Не надо стыдиться своего тела, оно создано Богом и оно прекрасно. Наша кожа — не футляр, «не замшевый мешок, в который положена золото-душа» , а часть нашей человеческой сущности: «без кожи — ни привязанности, ни влюбления, ни любви представить вообще нельзя!» Половой акт, в котором Толстой видит отрицание религии и культуры, на самом деле создает их, это «акт не разрушения, а приобретения целомудрия».

Телесная любовь — не порок, а нравственная. религиозная обязанность. «Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете».

По Розанову, носителями древней и новой философии аскетизма и бесполости являются прежде всего гомосексуалы, «люди лунного света», возводящие в ранг всеобщего религиозно-нравственного принципа свое собственное неодолимое «отвращение к совокуплению, т.е. к соединению своего детородного органа с дополняющим его детородным органом другого пола. «Не хочу! не хочу!» — как крик самой природы, вот что лежит в основе всех этих, казалось бы — столь противоприродных религиозных явлений». Эти духовные содомиты, выразители мирового «не хочу», «восторженно любят», в то же время гнушаясь всем сексуальным.

Розанов признает их высокие человеческие достоинства и право на собственный образ жизни. По его словам, именно эти люди, отрешившись от земных интересов и задачи продолжения рода, воплощают в себе индивидуально-личностное начало бытия: «Кто слагал дивные обращения к Богу? — Они! Кто выработал с дивным вкусом все ритуалы? — Они! Кто выткал всю необозримую ткань нашей религиозности? — Они, они!»

Но они — другие, и то, что хорошо для них, плохо для остальных. Между тем они «образовали весь аскетизм, как древний, так и новый, как языческий, так и христианский. Только в то время как в других религиях он занимал уголок, образовывал цветочек, христианство собственно состоит все из него одного»… Это «бескровное скопчество», «бессеменная философия», «царство бессеменных святых» ложны и опасны как для выживания человеческого рода, так и для личного счастья.

На Розанова обрушились буквально все, обзывая его эротоманом, апостолом мещанства и т.д. Но на защиту его горячо встал Николай Бердяев:

«Над Розановым смеются или возмущаются им с моральной точки зрения, но заслуги этого человека огромны и будут оценены лишь впоследствии. Он первый с невиданной смелостью нарушил условное, лживое молчание, громко с неподражаемым талантом сказал то, что все люди ощущали, но таили в себе, обнаружил всеобшую муку… Розанов с гениальной откровенностью и искренностью заявил во всеуслышанье, что половой вопрос — самый важный в жизни, основной жизненный вопрос, не менее важный, чем так называемый вопрос социальный, правовой, образовательный и другие общепризнанные, получившие санкцию вопросы, что вопрос этот лежит гораздо глубже форм семьи и в корне своем связан с религией, что все религии вокруг пола образовывались и развивались, так как половой вопрос есть вопрос о жизни и смерти».

В защиту «эротической» темы выступили также Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, хотя, в отличие от Розанова, апология плотской любви не означала для них реабилитации физического сексуального наслаждения. Идеальная любовь остается у них формой религиозного откровения. «Половая любовь есть неконченный и нескончаемый путь к воскресению. Тщетно стремление двух половин к целому: соединяются и вновь распадаются; хотят и не могут воскреснуть — всегда рождают и всегда умирают. Половое наслаждение есть предвкушение воскресающей плоти, но сквозь горечь, стыд и страх смерти. Это противоречие — самое трансцендентное в поле: наслаждаясь и от вращаясь; то да не то, так да не так».

Русская философия любви и пола была больше метафизической, чем феноменологической. Она теоретически реабилитирует абстрактный Эрос, но как только речь заходит о реальном телесном наслаждении, тут же говорит «нет!» Эта пугливость, как и интерес к андрогинии, имела свои личностные истоки. Современники говорили, что брак Гиппиус с Мережковским был чисто духовным. Гиппиус тяготилась тем, что она женщина и «никогда не могла отдаться мужчине, как бы ни любила его»; но к физической стороне лесбийской любви она также испытывала отвращение. Непринятие и нереализованность собственных гомоэротических влечений, характерная для всего этого круга мыслителей, порождает интеллектуальную непоследовательность и туманность формулировок. Абстрактные философские формы позволяют обозначить проблему и вместе с тем избежать мучительного личного самораскрытия.

Метафизический подход позволял русским мыслителям стать выше ограниченных биологических и социологических теорий сексуальности. Так, Бердяев критиковал такое понимание феминизма, когда «цель женского движения и всякого прогрессивного решения женского вопроса только в том, чтобы сделать из женщины мужчину, уподобиться мужчине, во всем подражать мужчине»… Но при этом многие конкретные вопросы остаются принципиально неясными.

Русских мыслителей начала XX в. привлекают такие «тайны пола» как андрогиния, гермафродитизм, гомо= и бисексуальность. Сильный толчок к обсуждению этих проблем дала книга молодого австрийского философа Отто Вейнингера «Пол и характер» (1903), вскоре после опубликования ее покончившего самоубийством. С 1909 по 1914 г. эта книга вышла в России по крайней в пяти разных переводах, общим тиражом свыше 30 тысяч экземпляров. Эта талантливая, но в высшей степени субъективная книга, автор которой в теоретической форме сводил грустные личные счеты со своей несостоявшейся маскулинностью и своим отвергаемым еврейством, по-разному импонировала людям. Одни видели в ней первое серьезное обсуждение проблемы половых различий и особенно андрогинии. Другим импонировали антифеминистские выпады автора, считавшего женщин неспособными к самостоятельному логическому мышлению. Третьим нравился его антисемитизм.

Вейнингер сильно повлиял на Мережковского и Зинаиду Гиппиус. Бердяев отнесся к нему положительно-критически: «При всей психологической проницательности Вейнингера, при глубоком понимании злого в женщине, в нем нет верного понимания сущности женщины и ее смысла во вселенной». Напротив, Андрей Белый оценил «Пол и характер» негативно: «Биологическая, гносеологическая, метафизическая и мистическая значимость разбираемого сочинения Вейнингера ничтожна. «Пол и характер» — драгоценный психологический документ гениального юноши, не более. И самый документ этот только намекает нам на то, что у Вейнингера с женщиной были какие-то личные счеты». Розанов же, с присущей ему в этом вопросе проницательностью, раскрыл и сущность этих личных счетов: «Из каждой страницы Вейнингера слышится крик: «Я люблю мужчин!»

В начале 1910-х годов начал приобретать популярность фрейдизм. Как писал Фрейд в 1912 г., в России «началась, кажется, подлинная эпидемия психоанализа». Многие работы Фрейда были переведены на русский язык, его последователи вели с ним интенсивную переписку. Это сказывалось и на теориях сексуальности. Однако натуралистические установки психоанализа плохо гармонировали с мистическими и антропософскими взглядами ведущих русских мыслителей.

В художественной литературе и живописи было больше непосредственности, чем в философии, но обсуждались, в сущности, те же вопросы. По выражению Константина Бальмонта, «у Любви нет человеческого лица. У нее только есть лик Бога и лик Дьявола».

Поэты-символисты начала XX в. провозглашают культ Эроса как высшего начала человеческой жизни.

Холодный и рассудительный Валерий Брюсов, с юности завсегдатай бардаков (он мог зайти туда чуть не сразу после свидания, на котором, по собственным словам, «провел несколько блаженных минут в чистой любви») в программной статье в журнале «Весы» (1904, № 8) писал:

«Страсть — это тот пышный цвет, ради которого существует, как зерно, наше тело, ради которого оно изнемогает в прахе, умирает, погибает, не жалея о своей смерти. Ценность страсти зависит не от нас и мы ничего не можем изменить в ней. Наше время, освятившее страсть, впервые дало возможность художникам изобразить ее, не стыдясь своей работы, с верою в свое дело. Целомудрие есть мудрость в страсти, осознание святости страсти. Грешит тот, кто к страстному чувству относится легкомысленно».

Брюсову вторит Вячеслав Иванов: «…Вся человеческая и мировая деятельность сводится к Эросу, … нет больше ни этики, ни эстетики — обе сводятся к эротике, и всякое дерзновение, рожденное Эросом, — свято. Постыден лишь Гедонизм».

В сборнике «Вячеслава Великолепного», как называли Иванова поклонники, «Cor ardens» (1911) напечатан исполненный мистической страсти цикл «Эрос»:

За тобой хожу и ворожу я, От тебя таясь и убегая; Неотвратно на тебя гляжу я, — Опускаю взоры, настигая…

Хотя во всем этом было много риторики, а у Брюсова — и нескрываемого самолюбования, эротика и чувственность получили права гражданства в русской поэзии (Алексей Апухтин, Константин Бальмонт, Николай Минский, Мирра Лохвицкая и многие другие).

В начале XX в. появляется и русская эротическая проза: рассказы «В тумане» и «Бездна» Леонида Андреева (1902), «Санин» Михаила Арцыбашева (1907), «Мелкий бес» Федора Сологуба (1905), «Дачный уголок» и «В часы отдыха» Николая Олигера (1907), «Гнев Диониса» Евдокии Нагродской (1910), «Ключи счастья» Анастасии Вербицкой (1910 — 1913) и т.д.

Настоящий взрыв эротизма и чувственности происходит в живописи. Достаточно вспомнить полотна Михаила Врубеля, «Иду Рубинштейн» Валентина Серова, остроумные откровенно-сексуальные шаржи Михаила Зичи, пышных красавиц Зинаиды Серебряковой и Натальи Гончаровой, элегантных маркиз и любовные сцены Константина Сомова, смелые рисунки на фольклорные темы Льва Бакста, обнаженных мальчиков Кузьмы Петрова-Водкина, вызывающих «Проституток» Михаила Ларионова. Русская живопись убедительно доказывала правоту Александра Головина, что ни один костюм не может сравниться с красотой человеческого тела.

Такая же революция происходит в балете. Классический балет демонстрировал главным образом женское тело, в нем должно было быть изящество, но ни в коем случае не страсть. Теперь все меняется. Дягилевские балеты стали настоящим языческим праздником мужского тела, которое никогда еще не демонстрировалось так обнаженно, эротично и самозабвенно. Современники отмечали особый страстный эротизм, экспрессивность и раскованность танца Нижинского и странное сочетание в его теле нежной женственности и мужской силы. Это было очень важно. До того мужчина мог быть только субъектом, но никогда — объектом эротических переживаний.

Меняется тип балетного костюма. Официальной причиной увольнения Нижинского из Мариинского театра было обвинение в том, что на представлении «Жизели» он самовольно надел слишком тонкое облегающее трико, оскорбив нравственные чувства присутствовавшей на спектакле вдовствующей императрицы . (Мария Федоровна потом это категорически отрицала ). Впрочем, новый русский балет мог расколоть даже парижскую публику. Когда Мясин появился на парижской сцене в одной набедренной повязке из овечьей шкуры, по эскизу Бенуа, язвительные журналисты переименовали балет из «Legende de Joseph» («Легенда об Иосифе») в «Les jambes de Joseph» («Бедра Иосифа») — по-французски это звучит одинаково. После парижской премьеры «Послеполуденного отдыха Фавна» Роден пришел за кулисы поздравить Дягилева с успехом, а издатель «Фигаро» Кальметт обвинил его в демонстрации «животного тела». Страсти бурлили так сильно, что на следующий спектакль, в ожидании потасовки, заранее вызвали наряд полиции, который, к счастью, не понадобился. Зато во время гастролей в США пришлось срочно изменить концовку спектакля: американская публика не могла вынести явного намека на мастурбацию.

Новая русская эротика не была ни благонравной, ни единообразной. По мнению Александра Флакера, русский авангард стремился не столько снять эстетические запреты на эротику, сколько снизить традиционный образ женщины и «снять» с понятия любви его высокие, сентиментально-романтические значения. Эрос авангарда -«низкий, земной эрос», причем физиологизму сопутствует тоска по утраченной сублимации.

Это искусство было таким же разным, как и его творцы. Если многие символисты, включая Гиппиус, Иванова, Мережковского и даже Бакста, считали секс средством духовного освобождения, то для Сомова, Калмакова и Феофилактова он был просто развлечением, источником телесного удовольствия, не связанным ни с какими высшими ценностями. Николай Калмаков подписывал свои картины с изображениями Леды, Саломеи и одалисок инициалами в форме стилизованного фаллоса. На его декорациях к сцене Храма Венеры в петербургской постановке «Саломеи» (1908) женские гениталии были изображены столь откровенно, что декорации пришлось снять сразу после генеральной репетиции. Николая Феофилактова называли Московским Бердслеем. Он любил изображать полураздетых женщин. Очень знаменит был его альбом «66 рисунков» (1909). Феофилактова высоко ценили Андрей Белый и Валерий Брюсов, который декорировал его рисунками свою московскую квартиру.

Очень часто в новом искусстве изображалось и поэтизировалось сексуальное насилие. Художники использовали для этого жанр карикатуры и печатались в сатирических журналах. Как и в поэзии, где богатую дань некрофилии отдали Брюсов и Сологуб, в живописи Cеребряного века широко отображались темы смерти и самоубийства, часто изображались трупы, скелеты и т.п. Очень моден был демонизм. Гравюры В.Н.Масютина (альбом «Грех», 1909) переполняют фантастические, чудовищные образы разнообразных монстров.

Особое место в этой новой культуре, как на бытовом, так и на философско-эстетическом уровне, занимает однополая любовь. До конца XIX в. о гомосексуальности знали, но предпочитали о ней не говорить и, во всяком случае, не афишировать ее. В начале XX века ситуация в богемных кругах резко изменилась. Многие представители художественной элиты начала XX в. не только признают, но и демонстративно выставляют напоказ свою не совсем обычную сексуальность.

Открыто появлялся на людях со своими, как их называли недоброжелатели, «миньонами» поэт Михаил Кузмин. Не скрывал гомоэротических наклонностей и выходец из хлыстов крестьянский поэт Николай Клюев. Умышленнно эпатировал публику, вызывая всеобщие пересуды, Сергей Дягилев, основатель, вместе со своим кузеном, другом и любовником Дмитрием Философовым, журнала «Мир искусства», а позже — нового русского балета. По воспоминания Сергея Маковского, Дягилев рисовался своим дэндизмом, «при случае и дерзил напоказ, не считаясь a la Oscar Wilde с «предрассудками» добронравия и не скрывая необычности своих вкусов на зло ханжам добродетели…»

Александр Бенуа вспоминал о 1908 годе: «От оставшихся еще в городе друзей… я узнал, что произошли в наших и близких к нам кругах поистине, можно сказать, в связи с какой-то общей эмансипацией довольно удивительные перемены. Да и сами мои друзья показались мне изменившимися. Появился у них новый, какой-то более развязный цинизм, что-то даже вызывающее, хвастливое в нем. <…> Особенно меня поражало, что из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам «однополой любви», теперь совершенно этого не скрывали и даже о том говорили с оттенком какой-то пропаганды прозелитизма. <…> И не только Сережа <Дягилев> стал «почти официальным» гомосексуалистом, но к тому же только теперь открыто пристали и Валечка <Нувель> и Костя <Сомов>, причем выходило так, что таким перевоспитанием Кости занялся именно Валечка. Появились в их приближении новые молодые люди, и среди них окруживший себя какой-то таинственностью и каким-то ореолом разврата чудачливый поэт Михаил Кузмин…»

В петербургский кружок «Друзей Гафиза», кроме Кузмина, входили Вячеслав Иванов с женой, Бакст, Константин Сомов, Сергей Городецкий, Вальтер Нувель (Валечка), юный племянник Кузмина Сергей Ауслендер. Все члены кружка имели античные или арабские имена. Их близость была духовно-дружеской. Однако с некоторыми из этих людей (например, с Сомовым и Нувелем) Кузмина связывали не только дружеские, но и любовные отношения. О своих романах и юных любовниках они говорили друг с другом совершенно открыто, иногда не без основания ревнуя друг к другу.

Важным событием литературной жизни и становления русской гомоэротической культуры стала автобиографическая повесть Кузмина «Крылья» (1906). Ее герою, 18-летнему гимназисту из крестьянской среды Ване Смурову трудно понять природу своего интеллектуального и эмоционального влечения к образованному полу-англичанину Штрупу. Обнаруженная им сексуальная связь Штрупа с лакеем Федором вызывает у Вани болезненный шок, в котором отвращение переплетается с ревностью. Штруп объясняет юноше, что тело дано человеку не только для размножения, что оно прекрасно само по себе, что однополую любовь понимали и ценили древние греки. В конце повести Ваня принимает свою судьбу и едет со Штрупом.

«- Еще одно усилье, и у вас вырастут крылья, я их уже вижу. — Может быть, только это очень тяжело, когда они растут,- молвил Ваня, усмехаясь».

«Крылья» вызвали бурную полемику. Социал-демократические критики нашли повесть «отвратительной» и отражающей деградацию высшего общества. Андрея Белого смутила ее тема, некоторые сцены повести он счел «тошнотворными». Гиппиус признала тему правомерной, но изложенной слишком тенденциозно и с «болезненным эксгибиционизмом». Напротив, застенчивый и не любивший разговоров о сексе Александр Блок записал в дневнике: «…Читал кузминские «Крылья» — чудесные». В печатной рецензии Блок писал, что хотя в повести есть «места, в которых автор отдал дань грубому варварству и за которые с восторгом ухватились блюстители журнальной нравственности», это «варварство» «совершенно тонет в прозрачной и хрустальной влаге искусства». «Имя Кузмина, окруженное теперь какой-то грубой, варварски-плоской молвой, для нас — очаровательное имя».

В «Крыльях» еще присутствует викторианская потребность в объяснении и самооправдании, философии в книге больше, чем действия, зато в его поэзии чувства совершенно свободны и естественны.

Если Кузмин воспевает мужскую однополую любовь, то книга Лидии Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода» (1907) была первым художественным описанием лесбийских отношений. Актриса Вера расстраивает свадьбу молодой женщины, в которую она влюблена. Покинутый жених кончает самоубийством, а две женщины начинают совместную жизнь. Но блаженство продолжается недолго. Верина подруга нуждается в мужском общества и в конечном итоге покидает Веру, которая кончает с собой. При всей искусственности, асоциальности и мелодраматичности книги, она раскрывает «высокий строй отношений между двумя женщинами, где главенствует не эротизм, а трагедия отказа от него».

Наряду со сложным авнгардным искусством, которое шокировало публику главным образом необычностью своего содержания, в начале XX в. в России появилась коммерческая массовая культура, в которой эротика заняла видное место. На страницах газет появляются немыслимые в недавнем прошлом иллюстрированные объявления типа «как утолить половой голод» или «всякая дама может иметь идеальный бюст». Рекламируются фотографии голых красавиц и т.п. Все это, естественно, казалось непристойным.

В 1908 г. популярный журнал «Сатирикон» напечатал карикатуру «Гутенберг и его тень» из двух рисунков. На первом рисунке «Гутенберг, 1452» говорит: «Я чувствую, что мои многолетние труды будут служить на пользу человечества! Я уверен, что мое изобретение украсит жизнь и облагородит чистое искусство!» На втором рисунке, «тень Гутенберга, 1908» читает газетные объявления: «Как предохранить себя от венерических болезней»; «Сифилис и его последствия», «Натурщица предлагает свои услуги» и т.п. и восклицает: «Чорт возьми! О если бы я знал…»

Русское общество начала XX в. было не готово к дифференцированному восприятию этих явлений. В сознании многих интеллигентов они сливались в одну общую картину ужасающей «половой вакханалии», как назвал одну из своих статей 1908 г. Д.Н. Жбанков. Секс и эротика приобрели значение обобщенного политического символа, через отношение к которому люди выражали свои общие морально-политические взгляды. Но этот символ сам по себе был противоречив и многозначен.

Авторы консервативно-охранительного направления утверждали, что «одержимость сексом», подрывающая устои семьи и нравственности, порождена революционным движением и безбожием. Социал-демократы, наоборот, доказывали, что это — порождение наступившей вслед за поражением революции 1905 г. реакции, следствие разочарования интеллигенции в общественной жизни и ухода в личную жизнь.

В сущности, и те и другие были правы. Демократизация общества нетзбежно включала в себя критический пересмотр норм патриархальной морали и методов социального контроля за сексуальностью; «сексуальное освобождение» было составной частью программы обновления общества, предшествовавшей революции 1905 г. Вместе с тем поражение революции, подорвав интерес к политике, побуждало людей искать компенсации в сфере личного бытия и прежде всего — опять-таки секса. В зависимости от конкретного социально-политического контекста, самая сущность сексуальности при этом конструировалась по-разному.

У крайне-правых сексофобия сливалась с юдофобией и мизогинией. Теоретически этот синтез был осуществлен уже Вейнингером, согласно которому евреи и женщины в равной мере враждебны творческому мужскому началу, развращая его и подрывая необходимый рациональный самоконтроль. На кухонном, пропагандистском уровне массовой антисемитской прессы, вроде газеты «Земщина», это превращалось в утверждения, что евреи, будучи сами сексуально воздержанными и чадолюбивыми, сознательно развращают русский народ порнографическими сочинениями, проституцией и пропагандой абортов и контрацепции. Черносотенная печать уверяла, что евреи держат в своих руках все российские бордели, как и кабаки, добиваясь не только нравственного разложения русских, но и их физического истребления и сокращения их численности.

Напротив, народническая и социал-демократическая критика (Ю.М. Стеклов, Г.С. Новополин) выступает против «эротического индивидуализма» и порнографии как продуктов разложения буржуазной культуры, которыми та старается заразить духовно здоровый по своей природе рабочий класс. Для Григория Новополина литературные персонажи Кузмина и Зиновьевой-Аннибал просто «дегенераты, взращенные на тощей аристократической почве», «выродки, развращающиеся от безделья», «паразиты, высасывающие народную кровь и беснующиеся с жиру».

Логика правых и левых была одна и те же: секс — опасное оружие классового (национального) врага, с помощью которого он подрывает, и не без успеха, духовное и физическое здоровье «наших».

Политические страсти усугублялись эстетическими. Многие популярные произведения эротической литературы начала XX в. были художественно средними, а то и вовсе примитивными (например, романы Нагродской или Вербицкой). Критиковать их было очень легко, а бездарная форма дискредитировала и поставленные авторами проблемы: «Все это не литература, а какой-то словоблудный онанизм»..

Любая книга, так или иначе затрагивавшая «половой вопрос», кого-то оскорбляла и потому сразу же оказывалась в атмосфере скандала. Примитивное понимание литературы как учительницы жизни приводило к тому, что книги оценивались не по художественным, а по социально-педагогическим критериям, — годятся ли они как примеры для подражания всем и каждому. А поскольку сексуальность, даже самая обычная, казалась грязной, критика была особенно придирчивой, обвиняя авторов во всех смертных грехах.

У 17-летнего Павла Рыбакова, героя рассказа Леонида Андреева «В тумане» (1902) усы еще не растут, но слово «женщина» «было для Павла самое непонятное, самое фантастическое и страшное слово». Потеряв невинность в 15 лет и затем подцепив у проститутки «позорную болезнь», он считает себя морально и физически грязным. Эротические фантазии перемежаются планами самоубийства. Поговорить откровенно юноше не с кем. Отец чувствует, что с сыном что-то неладно, но не умеет подойти к нему. Найдя порнографический рисунок Павла, он чувствует себя оскорбленным и только усугубляет тревоги мальчика. Бессмысленно бродя по городу, Павел знакомится с жалкой проституткой, пьет с ней и оскорбляет ее. Женщина бьет его по лицу, начинается отвратительная драка, в результате которой Павел убивает проститутку кухонным ножом, а затем закалывается сам.

Как многие вещи Леонида Андреева, рассказ мелодраматичен. Но его моральный пафос очевиден: Андреев не подстрекает к сексуальной распущенности, он осуждает буржуазное ханжество, которое замалчивает жизненно-важные для подростков пробемы, оставляя их морально беспомощными. Эстетически требовательный и не любивший натурализма Чехов положительно оценил этот рассказ, особенно сцену беседы юноши с отцом: «За нее меньше не поставишь, как 5+».

Однако консервативный критик Н.Е. Буренин обозвал Андреева «эротоманом», а его рассказ — вредным, порнографическим произведением. Это мнение поддержала графиня С.А.Толстая: «Не читать, не раскупать, не прославлять надо сочинения господ Андреевых, а всему русскому обществу надо восстать с негодованием против той грязи, которую в тясячах экземпляров разносит по России дешевый журнал». Зинаида Гиппиус также упрекала Андреева в смаковании болезненных переживаний.

Прочитав первые страницы романа Александра Куприна «Яма», Толстой сказал пианисту А.Б.Гольденвейзеру: «Я знаю, что он как будто обличает. Но сам-то он, описывая это, наслаждается. И этого от человека с художественным чутьем нельзя скрыть». Отрицательной была и реакция Корнея Чуковского: «Если бы Куприну и вправду был отвратителен этот «древний уклад», он сумел бы и на читателя навеять свое отвращение. Но… он так все это смакует, так упивается мелочами… что и вы заражаетесь его аппетитом».

Новое эротическое, и даже не совсем эротическое искусство многими принималось в штыки. Страшный скандал вызвала, например,. художественная выставка Общества свободной эстетики в марте 1910 года. «Голос Москвы» писал, что это — «сплошной декадентский пошиб». Другая газета откликнулась стихотворным фельетоном:

Болтуны литературные, Полоумные поэтики, Нецензурные и бурные Провозвестники эстетики, Символисты-декламаторы, Декадентские художники, Хоть в искусстве реформаторы, Но в творениях сапожники… Голосят, как в трубы медные, И от бреда нецензурного Лишь краснеют стены бедные У кружка литературного.

Полиция даже арестовала две картины обнаженных женщин (без особых анатомических подробностей) кисти Наталии Гончаровой, которую обвиняли в совращении молодежи, но суд ее оправдал. Дело было не столько в наготе, к которой публика уже привыкла, и даже не в новой эстетике подачи обнаженного тела, сколько в том, что картины писала женщина. За такие же картины мужчин-художников к суду не привлекали.

Еще примитивнее рассуждали о вредном воздействии эротической литературы на молодежь педагоги и врачи. Выступая в 1910 г. на первом всероссийском съезде по борьбе с проституцией, педиатр Израиль Канкарович прямо говорил, что мальчики, читающие Жюля Верна, мечтают о путешествиях и иногда убегают из дома, уголовные романы создают преступников, а эротическое искусство возбуждает половые инстинкты и создает развратников.

Шокированная непривычно-откровенными сексуальными сценами, литературная критика сплошь и рядом не замечала, что на самом деле хочет сказать автор.

В арцыбашевском «Санине» сексуальность все время переплетается с насилием и смертью. В небольшой по объему книге происходят три самоубийства и одна неудачная попытка самоубийства. Самый секс выглядит грубым и безрадостным: мужчина берет женщину силой, унижает ее, она счастлива пережить это, а потом оба испытывают чувства вины и стыда.

Вот что чувствует профессиональный Дон Жуан и садист ротмистр Зарудин: «И к сладкому томительному чувству сладострастного ожидания тонко и бессознательно стал примешиваться оттенок злорадности, что эта гордая, умная, чистая и начитанная девушка будет лежать под ним, как и всякая другая и он так же будет делать с нею, что захочет, как и со всеми другими. И острая жестокая мысль стала смутно представлять ему вычурно унижающие сладострастные сцены, в которых голое тело, распущенные волосы и умные глаза Лиды сплетались в какую-то дикую вакханалию сладострастной жестокости. Он вдруг ясно увидел ее на полу, услышал свист хлыста, увидел розовую полосу на голом нежном покорном теле и, вздрогнув, пошатнулся от удара крови в голову».

Юный студент Юрий Сварожич — человек другого склада. Но стоит ему остаться наедине с привлекательной женщиной, как «… у него вдруг закружилась голова. Он искоса посмотрел на высокую грудь, едва прикрытую тонкой малороссийской рубашкой, и круглые покатые плечи. Мысль, что в сущности она у него в руках и никто не услышит, была так сильна и неожиданна, что на мгновение у него потемнело в глазах. Но сейчас же он овладел собою, потому что был искренне и непоколебимо убежден, что изнасиловать женщину — отвратительно, а для него, Юрия Сварожича, и совершенно немыслимо», хотя именно этого ему «захотелось больше жизни».

Главный герой романа Санин говорит, что мерзавец — «это человек совершенно искренний и естественный… Он делает то, что для человека совершенно естественно. Он видит вещь, которая ему не принадлежит, но которая хороша, он ее берет; видит прекрасную женщину, которая ему не отдается, он ее возьмет силой или обманом. И это вполне естественно, потому что потребность и понимание наслаждений и есть одна из немногих черт, которыми естественный человек отличается от животного». И он сам так почти и делает.

Женщины у Арцыбашева только млеют, поддаваясь силе. Лида «безвольно и покорно, как раба, отдавалась самым грубым его ласкам». Карсавина любит Юрия, а отдается Санину: «…В ней не было сил и воли опомниться… Она не защищалась, когда он опять стал целовать ее, и почти бессознательно принимала жгучее и новое наслаждение… По временам ей казалось, что она не видит, не слышит и не чувствует ничего, но каждое движение его, всякое насилие над ее покорным телом, она воспринимала необычайно остро, с смешанным чувством унижения и требовательного любопытства. … Тайное телесное любопытство как бы хотело знать, что еще может сделать с ней этот, такой далекий и такой близкий, такой враждебный и такой сильный человек».

Кстати сказать, все женщины в романе невинны, а все мужчины, даже идеалист Сварожич, уже имеют сексуальный опыт.

Эти упрощенные схемы легко поддавались дальнейшему упрощению и пародированию. «Русская порнография, — писал в 1908 г. Корней Чуковский, — не просто порнография, как французская или немецкая, а порнография с идеей. Арцыбашев не просто описывает сладострастные деяния Санина, а и всех призывает к таким сладострастным деяниям.

Люди должны наслаждаться любовью без страха и запрета, — говорит он, и это слово должны — остаток прежних интеллигентских привычек, пережиток прежнего морального кодекса, который на наших глазах исчезает».

Тем не менее это была не порнография! Арцыбашев утверждал не столько гедонизм, сколько право индивида всегда оставаться самим собой и не ставить предела своим желаниям. В душном провинциальном городишке, где развертывается действие «Санина», кроме секса, нечем заняться. Но разве так должно быть всегда? В последней сцене романа Санин покидает город и идет навстречу подымающемуся солнцу, как бы намекая читателю, что его настоящая жизнь — впереди. Этот «новый человек», индивидуалист и циник, не особенно симпатичен, зато силен, и в условиях столыпинской реформы, будущее, возможно, окажется за ним.

Русская культура начала века шла по пути создания высокой эротики и делала это достаточно успешно и оригинально. Издержки и перехлесты этого процесса были неизбежны и закономерны. Однако русское эротическое искусство, в гораздо большей мере, чем западное, было элитарным, верхушечным. В отличие от привычной, «истинно-народной» матерщины, оно воспринималось и правыми, и левыми, как нечто болезненное, декадентское, порожденное кризисом общественной жизни, чуждое русским классическим традициям, аморальное и эстетически отталкивающее. Метафизический русский Эрос не совмещался с Логосом, а индивидуализм приходил в непримиримое противоречие с коллективистической тоской по «соборности».

Вячеслав Иванов недаром называл свой идеал «Эросом невозможного», признавая, что «Дионис в России опасен»,, а Бердяев позже увидел в большевистской революции «дионисические оргии темного мужицкого царства», грозящие «превратить Россию со всеми ее ценностями и благами в небытие».

Что же касается собственно эротического искусства, его первые слабые ростки не успели укорениться в общественной жизни и были сметены революционной бурей 1917 года.

Примечания к главе 3
1. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. 1738-1793. М.; Л.: Academia, 1931. T.I, с. 444-447.

2. См. И. Барков. Из сборника «Девичья игрушка» // Три века поэзии русского Эроса, с. 24-59.0 нем см.: А. Илюшин. Иван Барков и другие // Там же, с. 4-22; А. Зорин. Барков и барко-виана. Предварительные замечания // Литературное обозрение, 1991, № 11, с. 18-21. Наиболее полное научное издание Баркова и барковианы см. Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова. Издание подготовили А. Зорин и Н. Сапов. М- Ладомир, 1992; Под именем Баркова. Эротическая поэзия XVIII — начала XX века. Издание подготовил Н. Сапов. М.: Ладомир, 1994.

3. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985, т. 2, с. 193.

4. А. Илюшин. Иван Барков и другие, с. 6-7.

5. Там же, с. 8.

6. Н.П.Огарев. Избранные произведения в 2 томах. Т. II, М., 1956, с. 476.

7. Цит. по: А. Илюшин. Иван Барков и другие, с. 13;. См. также Стихи не для дам. Русская нецензурная поэзия второй половины XIX века. М.: Ладомир, 1994, с. 47-65.

8. Цит. по: Андре Моруа. Литературные портреты. Пер. с франц. М.: Прогресс, 1970, с. 190. См. также Alee Craig. Censorship of Sexual Literature // The Encyclopedia of Sexual Behavior, vol. 1, N. Y.: Hawthorn Books, 1961, pp. 235-247.

9. См. Eros russe. Русский эрот не для дам (Женева, 1879). Исправленное издание. Oakland: Scythian Books, 1988.

10. В 70-х годах XVIII в. в патриархальной семье писателя М. Хераскова его воспитанница Анна Карамышева не знала даже слова «роман», ее чтение строго контролировали; когда в доме говорили о новых, абсолютно благопристойных книгах, Карамьппеву, уже замужнюю женщину, выставляли за дверь. Впрочем, мать Карамзина не только сама читала модные французские романы, но и давала их сыну (Ю.М.Лотман. Беседы о русской культуре. Бьгг и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искусство-СПб., 1994, с. 55,307).

11. А. С. Пушкин. Письмо С А. Соболевскому (вторая половина февраля 1828г.) // Полное собрание сочинений. Т. 14. Переписка. Издательство Академии Наук СССР, 1941, с. 5.

12. И. С. Тургенев. Поп // Стихи не для дам. Русская нецензурная поэзия второй половины XIX века. Издание подготовили А. Ранчин и Н. Сапов. М.: Ладомир, 1994, с.129.

13. J. Н. Billlngton. The Icon and the Axe. An Interpretative History of Russian Culture. N.Y.: Vintage Books, 1970. p. 350.

14. А. П. Чехов. Ариадна // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Сочинения, т. 9, М.: Наука, 1977, с. 117.

15. Дмитрий Галковский. Бесконечный тупик (фрагменты из книги) // Волшебная гора, №1,1993, с. 67.

16. J. Н. Billington. The Icon and the Axe, p. 349.

17. Публикация дневников крупнейшего чешского поэта-романтика Карела Гинека Махи (1810-1836) вызвала у публики буквально шок, настолько его целомудренная лирика не гармонировала с откровенными, часто зашифрованными, дневниковыми описаниями чувственных утех, причем и то, и другое было искренним. См. Л. Н. Будагова. Целомудренный эрос (К проблеме воплощения любовно-эротических мотивов в литературе с остановкой на страницах жизни и творчества К. Г. Махи) // Национальный Эрос в культуре. Тезисы докладов. Отв. редактор Г.ДГачев. М.: Институт славяноведения и бал-канистики РАН, 1995, с. 9-11.

18. «Мне кажется, я влюблен страстно во все, что носит юбку» (В. Г. Белинский. Письмо В. П. Боткину, 16-21 апреля 1840 г. II Полное собрание сочинений, т. 11, М., 1956, с. 512). Хочется «оргий, оргий и оргий, самых буйных, самых бесчинных, самых гнусных» (Письмо В. П.Боткину 16 декабря 1839 — 10 февраля 1840 // Полное собрание сочинений, т. 11, с. 427).

19. В. Г. Белинский. Письмо Н. В. Станкевичу, 29 сентября — 8 октября 1839 г. II Полное собрание сочинений, т. 11, с. 390.

20. Письмо М. А. Бакунину 1 ноября 1837г. // Полное собрание сочинений, т. 11, с. 190.

21. Письмо Белинского М. А. Бакунину от 15-20 ноября 1837г. Приведенный отрывок раньше ни в одном издании писем Белинского не печатался. Цит. по: В.Сажин. Рука победителя. Выбранные места из переписки В. Белинского и М. Бакунина // Литературное обозрение, 1991, № 11, с. 39.

22. Там же.

23. Лидия Гинзбург объясняет это тем, что «духовная энергия всецело ушла в общественное» (О психологической прозе. Л.: Советский писатель, 1971, с. 113). На мой взгляд, дело тут просто в уменьшении сексуального напряжения.

24. Н. Г. Чернышевский. Дневники // Поли. собр. соч. т. 1, М.: ГИХЛ, 1939, с. 35-36.

25. Там же, с. 38.

26. Там же, с. 82.

27. Там же, с. 83.

28. Там же, с. 91.

29. См. Т. И. Пещерская. Русский демократ на rendez-vous // Литературное обозрение, 1991, Ns 11, с. 40-43.

30. Н. А. Добролюбов. Письма // Собрание сочинений в 9 томах, т. 9, М.: Гослитиздат, 1964, с. 307.

31. Н. А. Добролюбов . Дневник 1852 г. // Собрание сочинений в 9 томах, т. 8, с. 441.

32. Н. А. Добролюбов. Закулисные тайны русской литературы и жизни // Собрание сочинений, т. 8, с. 466.

33. Письмо И. И. Бордюгову, 11 декабря 1858 г. // Собрание сочинений, т. 9, с. 340.

34. Н. А. Добролюбов. Дневник 1857 г. // Собрание сочинений в 9 томах, т. 8, с. 517.

35. Там же, с. 553.

36. См., например, Е. A. Rotundo. American Manhood. Transformations in Masculinity from the Revolution to the Modem Era. N.Y.: Basic Books, 1993. Нужно учитывать также ограниченность и подчас недостоверность фактических данных. Например, многие биографы Бакунина говорят о его импотенции. Однако этот вывод основан на произвольном толковании источников. Хотя любовные отношения Бакунина действительно были проблематичными, этим отличались многие представители романтической культуры, по причинам чисто психологического свойства. См. М. S.Shatz. Michael Bakunin and his biographers. The question of Bakunln’s sexual impotence // Imperial Russia. 1700-1917. Ed. by E-Mendelsohn and M-S.Shatz. DeKalb: Northern Illinois University Press, 1988, p. 219-240

37. Ludwig Lutkehaus, Hrsg. «О Wollust, о Holle». Die Onanie — Sta-tionen einer Inquisition. Frankfurt am Main: Fischer Tagebuch Veriag,1992.

38. R. Stites. The Women’s Liberation Movement in Russia. Feminism, Nihilism, and Bolshevism 1860-1930. Princeton: Princeton University Press, 1978, p. 229.

39. P. Gay. The Bourgeois Experience. Victoria to Freud. Vol 1. Education of the senses. N.Y., Oxford University Press, 1984, p. 391.

40. В дальнейшем изложении этого вопроса я опираюсь на великолепную монографию датского филолога: Peter Ulf Moller. Postlude to the Kreutzer Sonata. Tolstoj and the Debate on Sexual Morality in Russian Literature in the 1890s. Leiden; N.Y.: E.J. Brill, 1988.

41. Л.Н. Толстой. Письмо Л. Е. Оболенскому // Полное собрание сочинений в 90 томах, т. 65, с. 61.

42. Л. Н. Толстой. Крейцерова соната // Собрание сочинений в 22 томах, т. 12, М.: Художественная литература, 1982,с. 151.

43. Л. Н. Толстой . Послесловие к «Крейцеровой сонате» // Собрание сочинений в 22 томах, т. 12, М., 1982, с. 201.

44. Там же, с. 206.

45. Цит. по: Peter Ulf Moller. Postlude to the Kreutzer Sonata, p. 103.

46. Ibid., p. 105.

47. Ibid., p. 109.

48. Ibid, p. 115.

49. Ibid, р. 120.

50. А. П. Чехов. Письмо А. Н. Плещееву, 15 февраля 1890 // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Письма, т. 4, М.: Наука, 1976, с. 18.

51. А.П.Чехов. Письмо А. С Суворину, 8 сентября 1891 г. // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Письма, т. 4, М.: Наука, 1976, с. 270.

52. Вл. Соловьев. Смысл любви // Сочинения в 2-х томах, т. 2. М.:Мысль, 1988, с. 518

53. Там же, с. 526

54. В. Розанов. В мире неясного и нерешенного. Изд. 2. СПб., Типография Меркушева, 1904, с. I.

55. Там же.

56. Там же, с. XIV.

57. Там же, с. 64.

58. В.Розанов. Опавшие листья. Короб 1 // Избранные произведения, т. 2. М.: Правда, 1990, с. 366

59. В. Розанов. Люди лунного света. Метафизика христианства // Избранные произведения, т. 2, с. 27.

60. Там же, с. 73.

61. Там же, с. 126.

62. Н.А. Бердяев. Метафизика пола и любви // Перевал, 1907, № 6. В кн.: Н. А. Бердяев. Эрос и личность. Философия пола и любви. М.: Прометей, 1989, с. 18-19.

63. Д. Мережковский. Тайна трех: Египет и Вавилон. Прага, 1925, с. 189.

64. См. «Распоясанные письма»В. Розанова // Литературное обозрение, 1991 ,№ 11, с. 67.

65. Н. А. Бердяев. Метафизика пола и любви, с. 35.

66. См. Л. Энгельштейн. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков. М.: Терра, 1996, с. 509.

67. Н. А. Бердяев. По поводу одной замечательной книги [1909] // Эрос и личность, с. 57.

68. Андрей Белый. Вейнингер о поле и характере // Арабески. М-Мусагет,1911,с.290.

69. В. Розанов. Опавшие листья. Короб первый // В. В. Розанов. Т. 2. Уединенное. М.: Правда, 1990, с. 289.

70. The Freud-Jung Letters. Ed. by W. McGuire. London: Hogarth, 1974, p. 495. Цит. по А. Эткинд. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб- Медуза, 1993, с. 6.

71. К. Бальмонт. О Любви // Русский Эрос, с. 99.

72. См. об этом подробнее Н. А. Богомолов. «Мы — два грозой зажженные ствола». Эротика в русской поэзии — от символистов до обэриутов // Литературное обозрение, 1991, №11, с.56-65.

73. Цит. по Н. А. Богомолов. «Мы — два грозой зажженные ствола», с. 58.

74. Цит. по К. Мочульскмй. Валерий Брюсов. Париж YMCA-Press,1962,p.93.

75. Цит. по Н. А. Богомолов. «Мы — два грозой зажженные ствола», с. 59.

76. Вячеслав Иванов. Сог ardens. М.: Скорпион, 1911, с. 189.

77. См. В. Красовская. Русский балетный театр начала XX века. Т. 1. Хореографы. Л., Искусство, 1971, с. 402-405.

78. См. P. Ostwald. Vaclav Ni)insky. A Leap into Madness. N.Y.: A Lyie Stuart Book, 1991.

79. V. Garcia-Marquez. Massine. A Biography. N.Y.: Knopf, 1995, p.39.

80. В. Красовская. Указ. соч., с. 419.

81. A. Flaker. Авангард и эротика // Russian Literature, XXXII (1992),рр.41-52.

82. J. Е. Bowlt. Through the glass darkly: images of decadence in eafly twentieth-century Russian art // Journal of Contemporary History, vol. 17 (1982), p. 101.

83. Сергей Маковский. Портреты современников. Ньюгйорк Издательство имени Чехова, 1955, с. 201.

84. А. Н. Бенуа. Мои воспоминания. Изд. 2, доп. М., 1990; Книга четвертая, пятая, с. 477.

85. См. подробнее Н. А. Богомолов. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М.: Новое литературное обозрение, 1995.

86. М. Кузмин. Крылья II Эрос. Россия. Серебряный век. Составитель Александр Щуплов. М., 1992, с. 158.

87. А. Блок. Записные книжки. 1901-1920. М- Художественная литература, 1965, с. 85.

88. А. Блок. О драме [1907] // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 5. М.; Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1962, с. 183.

89. Н. А. Богомолов. «Мы — два грозой зажженные ствола», с. 60

90. L. Engelstein . The Keys to Happiness, p.367 (в русском издании иллюстрации опущены).

91. Г. С. Новополин. Порнофафический элемент в русской литературе. СПб., 1909, гл. 10.

92. А. Ф. Кони. Письмо Н. В. Султанову, 18 апреля 1908 г. // Собрание сочинений в 8 томах. Т. 8, М.: Юридическая литература, 1969, с. 259.

93. Л. Андреев. В тумане. М.: Молодая гвардия, 1928, с. 41.

94. А. П. Чехов. Письмо Л. Н. Андрееву, 2 января 1903 г. // Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Письма, т. 11, М.: Наука, 1982,с. 112.

95. Цит. по А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Письма, т. 11, с. 461.

96. Л. Энгельштейн. Ключи счастья, с. 366.

97. А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого. Т. 1, М, 1922, с. 303,304.

98. Цит. по: А. И. Куприн. Собрание сочинений в б томах Т. 5, М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. Примечания, с. 749-750.

99. В. Брюсов. Дневники 1891-1910. Записи прошлого. М., 1927, с.191-192.

100. См. J. A. Sharp. Redrawing the margins of Russian vanguard art Natalia Goncharova’s trial for pornography in 1910 // Sexuality and the Body in Russian Culture. Ed. byJ. T. Costlow, S. Sandier, J. Vowels. Stanford University Press, 1993, p. 97-123.

101. Л. Энгельштейн. Ключи счастья, с. 362.

102. М. Арцыбашев. Санин. Lethworth, Hertfordshire: Bradda books 1969, с. 2 5.

103. Там же, с. 45.

104. Там же, с. 36.

105. Там же, с. 52.

106. Там же, с. 279.

107. К. Чуковский. Нат Пинкертон [1908] // Собрание сочинений в 6 томах. Т. 6. Ыл Художественная литература, 1969, с. 147.

108. Цит. по А. Эткинд. Эрос невозможного, с. 61.

109. Н. А. Бердяев. Гибель русских иллюзий // Собрание сочинений, т. 4. Париж IMCA-Press, 1990, с. 119.

ЧАСТЬ 2 СОВЕТСКИЙ СЕКСУАЛЬНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Свобода — для чего?
Воистину великолепны великие замыслы: рай на земле, всеобщее братство, перманентная ломка… Вес это было б вполне достижимо, если б не люди. Люди только мешают: путаются под ногами, вечно чего-то хотят. От них одни неприятности.

Ганс Магнус Энценсбергер

Как изменилось сексуальное поведение людей и их представления о сексуальности под влиянием Октябрьской революции и были ли эти перемены следствием сознательной политики большевиков или результатом стихийного развития?

Как справедливо заметил еще Фридрих Энгельс, «…в каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви» выступает на первый план. Для одних это — революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других — охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной».49 Так было и в послереволюционной России.50

В этом сложном и противоречивом процессе можно выделить 4 главных этапа.

1917-1930: дезорганизация традиционного брачно-семейного уклада; социальная эмансипация женщин; ослабление института брака и основанной на нем сексуальной морали; резкое увеличение числа абортов, рост проституции и венерических заболеваний; нормативная неопределенность и споры относительно сексуальности.

1930-1956: торжество тоталитаризма; курс на укрепление брака и семьи командно-административными методами; установление тотального контроля над личностью; отрицание и подавление сексуальности; ликвидация сексуальной культуры.

1956-1986: смена тоталитаризма авторитаризмом; постепенное расширение сферы индивидуальной свободы; переход от командно-административных методов защиты брака и семьи к морально-административным; переход от прямого отрицания и подавления сексуальности к политике ее регулирования и приручения; попытки медикализации и педагогизации сексуальности.

С 1987 г. по настоящее время: крах советского режима; ослабление государственной власти и всех форм социального и идеологического контроля; секс выходит из подполья; аномия и моральная паника; политизация, вульгаризация, коммерциализация и американизация совковой сексуальности; первые шаги по возрождению сексуальной культуры и новая волна сексофобии.

Как, вероятно, и все прочие политические партии начала XX века, до Октябрьской революции большевики не имели четкой программы в области сексуальной политики. «Половой вопрос» был для них чисто экономическим и социально-политическим и практически сводился к проблеме освобождения женщины и преодоления полового/гендерного неравенства. О сексе говорили вскользь, в связи с более общими вопросами.

Основоположники марксизма не были унылыми ханжами. Маркс подчеркивал, что «любовная страсть… не может быть сконструирована a priori, потому что ее развитие есть действительное развитие, происходящее в чувственном мире и среди действительных индивидуумов»51 Степень исторической индивидуализации отношений мужчины и женщины он считал важнейшим мерилом того, насколько «естественное поведение человека стало человеческим», «в какой мере он сам, в своем индивидуальнейшем бытии является вместе с тем общественным существом».52

При всей его социальной и личной нетерпимости, Маркс был способен испытывать и выражать подлинную страсть, о чем свидетельствует, в частности, его письмо к жене:

Кто из моих многочисленных клеветников и злоязычных врагов попрекнул меня когда-нибудь тем, что я гожусь на роль первого любовника в каком-нибудь второразрядном театре? А ведь это так…. Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали от меня, предстает такой, какова она на самом деле — в виде великана; в ней сосредоточиваются вся моя духовная энергия и вся сила моих чувств. Я вновь ощущаю себя человеком в полном смысле слова, ибо испытываю огромную страсть. Ведь та разносторонность, которая навязывается нам современным образованием и воспитанием, и тот скептицизм, который заставляет нас подвергать сомнению все субъективные и объективные впечатления, только и существуют для того, чтобы сделать всех нас мелочными, слабыми, брюзжащими и нерешительными. Однако не любовь к фейербаховскому «человеку», к молешотговскому «обмену веществ», к пролетариату, а любовь к любимой, именно к тебе, делает человека снова человеком в полном смысле этого слова.53

Однако теоретически эти вопросы мало занимали его, а в личном быту он руководствовался теми самыми принципами буржуазной морали, которые отрицал философски. Когда бедный студент Поль Лафарг в первый раз посватался к его дочери Лауре, Маркс дал ему столь жесткую отповедь, что можно только удивляться, как Лафарг это пережил.

Жизнерадостный холостяк Энгельс был гораздо симпатичнее и терпимее своего властного друга. Его книга «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884) — неплохой для того времени очерк исторической социологии любви и половой морали, которые он считал производными от отношений собственности. Энгельс язвительно высмеивал «ложную мещанскую стыдливость» немецких социалистов XIX века, читая сочинения которых «можно подумать, что у людей совсем нет половых органов»54 Буржуазный брак, основанный на частной собственности и порабощении женщины, он считал исторически преходящим институтом, а о будущем высказывался осторожно:

…То, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, — и точка.»55

В 1884 году это звучало достаточно радикально. Чего Энгельс категорически не мог понять, — это гомосексуальности. В «Происхождении семьи» древнегреческая педерастия упоминается без морализирующего осуждения, но трактуется как проявление «безразличия» (?!) к полу любимого существа, обусловленного недостаточной индивидуализацией любовных чувств, а в письме Марксу в июне 1869 года Энгельс пошло хихикает по поводу защиты гомосексуальности Карлом Ульрихсом. (В начале XX века лидеры германских социал-демократов Август Бебель и Карл Каутский исправили эту ошибку, подписав составленную Магнусом Хиршфельдом петицию об отмене антигомосексуального законодательства в Германии).

Взгляды Ленина на сексуальность, как и на прочие вопросы, были гораздо примитивнее воззрений Маркса и Энгельса. Ленин нс философ, а политик. Кроме того, это человек жесткого пуританского склада, с множеством неосознанных, в том числе и психосексуальных, комплексов.

Ленин хорошо понимал лицемерие и историческую обреченность викторианской морали:

В эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле уже не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции56

Но это «созвучие», по Ленину, очень относительно, поскольку в сексуальной свободе заложена опасность индивидуализма. Принцип «свободы любви» кажется Ленину подозрительным, так как им можно злоупотребить (как будто существует такая свобода, которой злоупотребить нельзя!). Все ленинские высказывания по этому вопросу, часто формально справедливые, имели консервативно-охранительный характер: как бы чего не вышло.

Впрочем, опасаться действительно было чего. Большевистская революция разрушила или подорвала традиционные нормы и регуляторы сексуального поведения — церковный брак, религиозную мораль, систему мужских и женских социальных ролей, даже самое понятие любви. Она провозгласила, что все теперь начинается заново, на пустом месте. Но заменить старые верования и нормы было нечем. Собственные воззрения большевиков были слишком противоречивы. Как и во многих других вопросах общественной жизни, большевистская философия пола и сексуальности была примитивна, как огурец:

1. все проблемы, которые издавна волновали человечество, порождены частной собственностью и эксплуатацией человека человеком;

2. социалистическая революция может и должна их разрешить, то есть ликвидировать;

3. сделать это можно быстро и радикально, не останавливаясь перед издержками и уповая в первую очередь на силу диктатуры пролетариата;

4. классовые интересы и социальный контроль важнее индивидуальной свободы.

На первых порах несостоятельность этих взглядов была далеко не очевидна. Советское законодательство и социальная политика в вопросах брака и деторождения

в 1920-х годах были самыми смелыми и прогрессивными в мире.57 Уже в 1917-18 гг. женщины были полностью уравнены в правах с мужчинами во всех сферах общественной и личной жизни, включая брачно-семейные отношения. Женщины получили право выбирать свою фамилию, местожительство и гражданский статус. Вовлечение в производительный труд должно было гарантировать им экономическую независимость от мужчин. Беременность давала право на оплачиваемый отпуск. Чтобы разгрузить женщин от тяжкого «домашнего рабства», государство стало создавать систему ясель, детских домов и пунктов общественного питания. Расширялось и совершенствовалось медицинское обслуживание матери и ребенка, причем все это было бесплатным.

Эта программа была частью небывало широкого социального эксперимента по преобразованию общества. Все частные вопросы сознательно формулировались не как медицинские или биологические, а как социальные, что позволяло уловить взаимосвязь явлений, ускользавшую от прагматиков. Концентрация власти в руках государства позволяла не просто декларировать замыслы, но и осуществлять их на практике. В стране были прекрасные интеллектуальные традиции дореволюционной социальной медицины, представленные такими блестящими учеными как А. П. Добросяавин, Ф. Ф. Эрисман и Г. В. Хлопин, она была тесно связана с передовыми идейными течениями в Западной Европе, особенно в Германии, а руководил этой работой образованный и смелый нарком здравоохранения Николай Семашко.

Но в условиях экономической разрухи, бедности и бескультурья многие прекрасные начинания были невыполнимы, приходилось откладывать их осуществление на потом. Издержки же, связанные с дезорганизацией брачно-семейных отношений (нежелательные беременности, безотцовщина, проституция, венерические заболевания), были очень велики и вызывали растущую озабоченность. Количество разводов на 1000 населения в 1920-х гг. выросло по сравнению с 1912 г. в 7 раз.58 Церковный брак свое значение утратил, а гражданский брак многие не принимали всерьез. Некоторые убежденные коммунисты считали этот институт вовсе не нужным. Родители одного из моих друзей, счастливо прожившие вместе долгую жизнь, зарегистрировали свой брак только в середине 1980-х гг., одновременно с женитьбой внука (который с тех пор дважды развелся), да и то лишь по соображениям практического порядка. Но не все фактические браки были такими прочными.

Страдающей стороной при этом бывали, как правило, женщины. Остряки говорили, что в отношениях между полами свобода и равенство дополняются не братством, по классической формуле Великой французской революции, а материнством.59

В этих условиях властям приходилось делать не то, что хотелось бы, а то, что было необходимо.

Одной из таких вынужденных мер была легализация искусственных абортов. Ленин уже в 1913 г., комментируя итоги Двенадцатого Пироговского съезда, поддержал требование «безусловной отмены всех законов, преследующих аборт или за распространение медицинских сочинений о предохранительных мерах и т.п.», видя в этом охрану «азбучных демократических прав гражданина и гражданки»60

Хотя теоретически Советская власть с самого начала была настроена пронаталистски, в пользу высокой рождаемости, и делала все возможное для охраны жизни и здоровья матери и ребенка, в 1920 году она первой в Европе узаконила искусственные аборты. В обстановке экономической разрухи реальный выбор был не между абортом и сохранением высокого уровня рождаемости, а между легальным и относительно безопасным и нелегальным и потому крайне опасным абортом. В 1920-х годах в Москве риск умереть от инфекции в результате аборта был в 60-120 раз выше, чем в результате родов.61

Социально-медицинские соображения при этом перевесили моральную заботу о сохранении жизни плода, на чем как до, так и после принятия этого указа настаивали акушеры и гинекологи.

Это было рискованное, но, по-видимому, правильное решение. Хотя количество абортов после него резко возросло (по некоторым данным — втрое; в 1924 г., если верить местной статистике акушеров и гинекологов, в

Ленинграде аборты составляли 50, а в одной из московских клиник — 43 процента от общего числа рождений62), зато количество внебольничных абортов резко снизилось. То есть поставленная цель была достигнута.

Интересно однако, что в спорах между акушерами-гинекологами и гигиенистами женщина как субъект свободного волеизъявления практически отсутствует. Спор идет главным образом о соотношении ее семейных (материнство) и внесемейных (работница) социальных ролей: что важнее для государства — сохранение здоровья женщины как матери, продолжательницы рода, или как работницы, реализующей себя в общественной жизни. Разумеется, эти ипостаси взаимосвязаны, но обсуждали их практически без участия женщин. «Специалисты» готовы были решать этот вопрос за всех женщин одинаково, не считаясь с тем, что разные женщины могут иметь разные приоритеты. Конечно же, это было безнравственно.

Дезорганизация привычного уклада брачно-семейных отношений, быта и морали вызвала к жизни множество проблем, прямо или косвенно связанных с сексуальностью, а это, в свою очередь, стимулировало многочисленные социальные исследования, посвященные полу и сексуальности, тем более, что такой опыт в России уже был. Особенно много, больше, чем в любой другой стране в те годы, было анкет о сексуальном поведении.63

И. Гельман (1923) и Г. Баткис (1925) опросили первый свыше полутора тысяч (1214 мужчин и 338 женщин), а второй — свыше 600 (341 мужчина и 270 женщин) московских студентов. В. Клячкин (1925) сделал то же самое среди омского (619 мужчин и 274 женщины), а Д. Ласс (1928) — среди одесского (1801 мужчина и 527 женщин) студенчества. М. Бараш (1925) обследовал подовую жизнь 1450 рабочих Москвы, С. Бурштын (1925) — 4600 военнослужащих и студентов, С. Голосовкер (1925 и 1927) — 550 женщин и свыше 2000 мужчин в Казани, Н. Храпковская и Д. Кончилович (1929) — 3350 рабочих Саратова, З. Гуревич и Ф. Гроссер (1930) — 1500 харьковчан. Этот список можно продолжать долго. Были специальные обследования школьников, проституток, больных венерическими заболеваниями и т. д. Ни один период советской истории не документирован так богато, как 1920-е годы. На первый взгляд, все эти данные свидетельствовали о социальном неблагополучии и сексуальной распущенности.

Среди рабочей и студенческой молодежи были широко распространены добрачные и внебрачные связи. В Петрограде в 1923 г. среди рабочих моложе 18 лет сексуальный опыт уже имели 47 процентов юношей и 67 девушек.64 По И. Гельману, в 1922 г. краткосрочные связи имели почти 88 процентов мужчин-студентов и свыше половины студенток, причем только 4 процента мужчин объясняли сближение любовью По данным опроса участников молодежной конференции в 1929 г., до 18 лет начали половую жизнь 77,8 процентов мужчин (из них 16 процентов — в 14 лет) и 68 процентов женщин. Комсомольские активисты были и самыми сексуально-активными.65

По подсчетам Сергея Голода, обобщившего итоги нескольких крупнейших исследований 1920-х гг., добрачные связи имели в среднем от 85 до 95 процентов мужчин и от 48 до 62 процентов женщин. Мужчины в среднем начинали половую жизнь между 16 и 18 годами, а среди тех, кто к моменту опроса уже имел сексуальный опыт, примерно четверть потеряли девственность еще до 16-летия. Женщины начинали половую жизнь позже мужчин, но разница между полами постепенно уменьшалась. В качестве ведущего мотива вступления в связь и начала половой жизни женщины называли «любовь» (49 процентов), «увлечение» (30 процентов) и «любопытство» (20 процентов), мужчины — «половую потребность» (54 процента), «увлечение» (28 процентов) и «любопытство» (19 процентов).

Никого не удивляют и внебрачные связи. По данным Голосовкера, их принципиально оправдывали около половины студенток, а фактически имела каждая третья. Среди опрошенных Барашем рабочих металлистов и машиностроителей половина имела внебрачные связи. Среди опрошенных Гуревичем и Гроссером харьковчан, мужчины объясняют это «разлукой с женой» (38 процентов), «увлечением» (25 процентов), и «неудовлетворенностью семейной жизнью» (14 процентов), а женщины — «разлукой с мужем» (38 процентов), «неудовлетворенностью семейной жизнью» (21 процент) и «неудовлетворенностью половыми отношениями с мужем» (17 процентов).

Экстенсивные половые связи, в сочетании с низкой сексуальной культурой и практическими трудностями в «добывании» противозачаточных средств, которые были дефицитны или слишком дороги, заставляли молодых людей изворачиваться, кто как умел. Одесские студенты, опрошенные Д. Лассом, чаще всего пользовались презервативами (308 ответов), прерванным сношением (265 ответов) и химическими средствами (51 ответ), но это не спасало от нежелательных беременностей и абортов.

В 1926 году в России было легально, в больницах, сделано 102709 искусственных абортов66 39 процентов их приходилось на Москву и Ленинград, 30 процентов — на областные и районные центры и 16 процентов — на маленькие города. На селе, где проживали в это время 83 процента всех женщин, делалось только 15 процентов всех абортов. Значит ли это, что в деревне жизнь была проще? Нет. Опрос 1087 крестьянок из 21 деревни Смоленской губернии показал, что хотя почти половина из них пыталась как-то предохраняться (467 практиковали прерванное сношение и 22 — спринцевание), каждой четвертой из них приходилось прибегать к искусственному аборту, который был вторым по распространенности методом контроля рождаемости.

Исследователей, особенно врачей, беспокоил рост венерических заболеваний и проституции. По данным проведенного в 1925 году опроса пациентов 2-го Московского Венерологического диспансера, 45 процентов мужчин и 81 процент женщин о природе и профилактике вензаболеваний вообще ничего не знали67 Причем от 54 до 88 процентов всех заболеваний имели своим источником проституцию, которая в эпоху НЭПа, естественно, была широко распространена.

Теоретически Советская власть была категорически против любых форм проституции. Созданная в 1919г. Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией в опубликованных в конце 1921 г. тезисах утверждала:

1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом.

2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм — могила проституции.

3. Борьба с проституцией — это борьба с причинами, ее порождающими, т. е. с капиталом, частной собственностью и делением общества на классы.

4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни.68

При этом, как подчеркивал в 1924 г. ведущий медицинский эксперт по этим вопросам, заведующий венерологической секцией наркомата здравоохранения профессор В. М. Броннер, «основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, — это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки — это только жертвы или определенных социальных условий, или тех мерзавцев, которые втягивают их в это дело».69

Но как реализовать эти благородные намерения? С переходом к НЭПу проституция не только выросла, но и демократизировалась. Если в 1920 г., по данным С. Я. Голосовкера, услугами проституток пользовались 43 процента рабочих и 41,5 процентов представителей других слоев городского населения, то в 1923 г. эти цифры увеличились до 61 и 50 процентов.70

В Москве самыми известными злачными местами были Трубная площадь и Цветной бульвар, в Ленинграде — Лиговка и Невский проспект. О том, что проституция была тесна связана с общей социальной дезорганизацией, убедительно свидетельствуют данные о социальном происхождении проституток, собранные С. Вольфсоном: 43 процента проституток составляли крестьянки, 42 процента — выходцы из разоренных революцией «бывших людей», 14 процентов — рабочие.71

Что с этим делать — Советская власть не знала. Сначала, продолжая гуманистические предреволюционные традиции, акцент делался на социальной и иной помощи. Но как только выяснилась неэффективность этой политики, она уступила место административно-бюрократическим и милицейским репрессиям. Если в 1920-х годах эти две линии волнообразно чередовались, то в 1930-х берется курс на принудительное трудовое воспитание в специальных колониях и лагерях. «С 1929г. борьбу с продажной любовью стали вести сугубо административными репрессивными методами. Развернулось плановое уничтожение «продажной любви» как социального зла, несовместимого с социалистическим образом жизни. В то же время государство преследовало и другую цель. Собирая проституток в спецучреждениях и насильно заставляя их работать, оно покрывало потребность в дешевой, почти даровой рабочей силе».72

Переход от политики уничтожения причин проституции к репрессивной политике уничтожения самих проституток принес определенные плоды. Профессиональная проституция ушла в подполье, стала менее видимой и, возможно, менее распространенной. Тем не менее она не исчезла, и власти это прекрасно знали. Оставался единственный способ, тот, к которому прибегали в случае всех других «отрицательных» явлений, будь то межнациональная вражда или политическая апатия, — на проблему просто закрыли глаза, сделав вид, будто её вообще не существует…73

Но вернемся в 1930-е годы. Насколько радикальными были все эти сдвиги, если рассматривать их не вообще, а в конкретном историческом контексте? Прежде всего, как отмечает С. Голод, данные сексологических опросов 1920-х годов свидетельствует скорее о разрушении традиционных норм и ценностей, чем о становлении новых. Принесенная Октябрьской революцией «сексуальная свобода» была «свободой от», а не «свободой для». Люди почувствовали себя освобожденными от некоторых прежних норм и ограничений, но они не знали, что им с этой свободой делать, куда идти. А без этого «негативная» свобода неполна.

Не так уж радикальны были и сдвиги в установках. Как пишет американский историк Шила Фитцпатрик, проанализировавшая данные о сексуальном поведении советского студенчества 1920-х годов, «они свидетельствуют скорее о живучести традиционных сексуальных стандартов, включая мужское господство и осторожное женское целомудрие, чем об освободительной сексуальной революции»74

Хотя многие московские и одесские студенты скептически отзывались о семье, браке и любви, доля состоящих в браке мужчин и женщин среди них значительно выше, чем среди дореволюционного студенчества, опрошенного Членовым в 1904 году (правда, надо учесть повышение среднего возраста послереволюционного студенчества и особенности его социального происхождения).

Сексуальная активность молодежи также была значительно меньше, чем рисовала тогдашняя пресса. Среди одесских студентов-мужчин 10 процентов оказались девственниками, еще 10 процентов, хотя и имели в прошлом какой-то сексуальный опыт, в период проведения анкеты, видимо, сексом не занимались, а 50 процентов сказали, что имеют секс «случайно». Раз в неделю и чаще половые сношения имели только 29 процентов опрошенных, что даже несколько меньше числа женатых студентов. Неудивительно, что три четверти опрошенных юношей считают себя сексуально обездоленными и неудовлетворенными, жалуясь, что усиленный труд и плохое питание делают их сексуально бессильными. 41 процент одесских студентов заявили, что страдают от импотенции, «полной» (135 респондентов) или «относительной» (603 ответа). Для сексуальных оргий, красочно расписываемых в художественной литературе эпохи НЭПа, студенческая молодежь не имела ни сил, ни денег, ни времени, ни бытовых условий.

Не по средствам им и проституция. Среди студентов Московского университета, опрошенных Членовым в 1904 году, начали свою сексуальную жизнь с проститутками 42 процента и 36 процентов — с домашней прислугой. Среди московских студентов, опрошенных Гельманом, проститутками были инициированы только 28 процентов, а горничных в их семьях вообще не оказалось; среди молодых омичей, опрошенных Клячкиным, соответствующие цифры составили 20 и 14 процентов, а среди одесситов — 14 и 9 процентов. Первый сексуальный опыт приобретается теперь не с наемными женщинами, а с подругами из своей собственной социальной среды (38,4 процента по данным Баткиса, 26 процентов — по данным Клячкина).

Морально-психологическая раскованность студентов также относительна. Особенно много комплексов, как и в дореволюционные времена, связано с мастурбацией. Большинство одесских и омских студентов испытывают страх и отвращение к ней: «Что касается лично меня, я думаю, что она отрицательно повлияла на мою память, которая заметно ослабела»; «В результате десяти лет ежедневной мастурбации, я чувствую, что превратился из человека в чудовище». От 43 до 49 процентов опрошенных утверждали, что никогда, ни в прошлом, ни в настоящем не мастурбировали. В 1904 году так ответили только 27 процентов. По-видимому, это объясняется прежде всего различиями в социальном происхождении студентов (выходцы из рабоче-крестьянской среды еще не усвоили, что мастурбация «не так страшна, как ее малюют»).

Лишь крайне редкие молодые люди готовы признать наличие у себя гомосексуального опыта. Гельман и Клячкин нашли по два таких случая. Ласе — троих. Рабочим и особенно крестьянским парням было гораздо легче признать факт сексуальных контактов с животными — это признали по 8 процентов выходцев из крестьянской среды в вузах Одессы и Омска — чем с мужчинами.

Во всех опросах явно чувствуется двойной стандарт. Если мужчины озабочены вынужденным сексуальным воздержанием, импотенцией и мастурбацией, то женщин гораздо больше беспокоит наличие сексуальных отношений. По сумме четырех студенческих опросов, 55 процентов женщин заявили, что являются девственницами, 37 — что они замужем или были замужем; из незамужних сексуально-активными оказались только 13 процентов. И хотя только треть студенток выходили замуж девственницами, большинство из них потеряли невинность не со случайными партнерами, а с будущими супругами. Какие уж тут «афинские ночи»!

Взгляды молодых людей часто радикальней их поведения. Многие из них скептически отзываются о браке и семье, говорят, что не верят в любовь. Каждый десятый студент высказывается за «свободу любви». Но их собственный жизненный опыт говорит о другом. Например, лишь 44 процента одесских студентов-мужчин сказали, что верят в существование любви, испытали же ее 63 процента!

По мнению Киркпатрик, освободительное влияние революции чувствуется в безоговорочном принятии студентами незарегистрированного брака, развода и аборта. По другим вопросам они скорее консервативны. «В действительности, опросы показывают, что каких бы правил поведения ни придерживались студенты, меньше всего их можно обвинить в сексуальной беззаботности. Многие отвечали на вопросник так, как будто с ними советовались о государственной политике. Мужчины согласны в том, что секс — очень серьезное дело, и создаваемые им проблемы не могут быть решены отдельными индивидами. Правительство должно открыть бесплатные бордели или обязать студенток удовлетворять мужские сексуальные потребности или запретить мужчинам, имеющим детей, оставлять своих жен, или облегчить брак, повысив студенческие стипендии. В любом случае, «половой вопрос в студенческих условиях чрезвычайно сложен и должен решаться в общегосударственном масштабе».75

Короче говоря, при всех материальных трудностях, нормативной анархии и неразберихе первых послереволюционных лет, молодежный человеческий материал был весьма пластичен и чуток к идеологическим подсказкам, которые он был готов претворить в собственную жизнь.

Какую же сексуальную идеологию и политику могли предложить и предложили большевики?

В начале 1920-х годов существовали две главные позиции в этом вопросе.

Первая, либеральная, точка зрения была сформулирована Александрой Коллонтай в нашумевшей статье «Дорогу крылатому Эросу!» (1923):

В годы обостренной гражданской войны и борьбы с разрухой- для любовных «радостей и пыток» не было ни времени, ни избытка душевных сил… Господином положения на время оказался несложный естественный голос природы — биологический инстинкт воспроизводства, влечение двух половых особей. Мужчина и женщина — легко, много легче прежнего, проще прежнего сходились и расходились. Сходились без больших душевных эмоций и расходились без слез и боли…. Проституция, правда, исчезала, но явно увеличивалось свободное, без обоюдных обязательств, общение полов, в котором двигателем являлся оголенный, не прикрашенный любовными переживаниями инстинкт воспроизводства. Факт этот пугал некоторых. Но на самом деле в те годы взаимоотношения полов и не могли складываться иначе… Классу борцов в момент, когда над трудовым человечеством неумолчно звучал призывный колокол революции, нельзя было подпадать под власть крылатого Эроса… Но сейчас картина меняется- Женщина и мужчина сейчас не только «сходятся», не только завязывают скоропроходящую связь для утоления полового инстинкта, как это чаще всего было в годы революции, но и начинают снова переживать «любовные романы», познавая все муки любви, всю окрыленность счастья и взаимного влюбления.76

Как видно из этой пространной цитаты, Коллонтай отнюдь не отрицает серьезности любовных отношений. Напротив, она выступает против «полового фетишизма» и гедонизма, пренебрежительно считая случайные связи периода гражданской войны всего лишь проявлениями недостойного большевика полового инстинкта.

Однако для коммунистических ортодоксов точка зрения Коллонтай была слишком радикальной. Она противоречила как привычному аскетизму старых революционеров, так и соображениям политической целесообразности. Уже в 1923г. с критикой Коллонтай выступили такие влиятельные деятели партии как Полина Виноградская (которая выражала также мнение Надежды Крупской), ректор Коммунистической академии Михаил Лядов, теоретик марксизма Давид Рязанов, нарком просвещения Анатолий Луначарский и Софья Смидович.77″ По словам Виноградской, «любовью занимались в свое время паразиты печорины и Онегины, сидя на спинах крепостных мужиков. Излишнее внимание к вопросам пола может ослабить боеспособность пролетарских масс».78

Вторую, более жесткую и догматическую позицию занимает Арон Борисович Залкинд (1888-1936), автор популярных книг «Революция и молодежь» (1924), «Половой фетишизм: К пересмотру полового вопроса» (1925) и «Половой вопрос в условиях советской общественности» (1926). Врач-психотерапевт по образованию, сначала активный психоаналитик, а затем — ярый гонитель советского фрейдизма, один из основоположников педологии,79 Залкинд признает наличие у человека биологического полового влечения и вред «половой самозакупорки». Но одновременно он предлагает целиком и полностью подчинить сексуальность классовым интересам пролетариата.

Вот его знаменитые «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата»:80

Допустима половая жизнь лишь в том ее содержании, которое способствует росту коллективистических чувств, классовой организованности, производственно-творческой, боевой активности. Так как пролетариат и экономически примыкающие к нему трудовые массы составляют подавляющую часть человечества, революционная целесообразность тем самым является и наилучшей биологической целесообразностью, наибольшим биологическим благом… Вот подход пролетариата к половому вопросу: 1. Не должно быть слишком раннего развития половой жизни в среде пролетариата… 2. Необходимо половое воздержание до брака, а брак лишь в состоянии полной социальной и биологической зрелости (т. е. 20-25 лет) … 3. Половая связь — лишь как конечное завершение глубокой всесторонней симпатии и привязанности к объекту половой любви. Чисто физическое влечение недопустимо- Половое влечение к классово-враждебному, морально-противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу… 4. Половой акт должен быть лишь конечным звеном в цепи глубоких и сложных переживаний, связывающих в данный момент любящих … 5. Половой акт не должен часто повторяться … 6. Не надо часто менять поповой объект. Поменьше полового разнообразия… 7. Любовь должна быть моногамной, моноандрической (одна жена, один муж)… 8. При всяком половом акте всегда надо помнить о возможности зарождения ребенка — и вообще помнить о потомстве… 9. Половой подбор должен строиться по линии классовой, революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально полового завоевания. Половая жизнь рассматривается классом как социальная, а не как узколичная функция, и поэтому привлекать, побеждать в любовной жизни должны социальные, классовые достоинства, а не специфические физиологически-половые приманки, являющиеся в своем подавляющем большинстве либо пережитком нашего до-культурного развития, либо развившиеся в результате гнилостных воздействий эксплуататорских условий жизни… 10. Не должно быть ревности … 11. Не должно быть половых извращений… 12. Класс, в интересах революционной целесообразности, имеет право вмешаться в половую жизнь своих сочленов. Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая … Отсюда: все те элементы половой жизни, которые вредят созданию здоровой революционной смены, которые грабят классовую энергетику, гноят классовые радости, портят внутриклассовые отношения, должны быть беспощадно отметены из классового обихода, — отметены с тем большей неумолимостью, что половое является привычным, утонченный дипломатом, хитро пролезающим в мельчайшие щели — попущения, слабости, близорукости.

Сегодня это читается как пародия, но в 1924 году это звучало вполне серьезно. И, что самое важное, за исключением вульгарно-социологических «классовых» формулировок, именно эти установки, как будет показано дальше, определяли отношение большевистской партии и советской власти к сексуальности вплоть до самых последних дней этого бесчеловечного режима.

Ленин не читал залкиндовских заповедей, они были опубликованы уже после его смерти, а если бы прочитал — беспощадно высмеял бы их.81 Он не терпел глупостей вульгарного социологизма и подчеркивал, что «отношения между полами не являются просто выражением игры между общественной экономикой и физической потребностью».82 Но по своим внутренним интенциям и акцентам на социальный контроль, взгляды Залкинда были ему гораздо ближе, чем коллонтаевский неуправляемый и отдающий индивидуализмом «крылатый Эрос», не говоря уже о «свободной любви».

Как всякому воспитанному человеку, Ленину претила физиологизация сексуальности и сведение любовных чувств к «удовлетворению половой потребности». В той же знаменитой беседе с Кларой Цеткин он подверг резкой критике распространенное в тогдашней молодежной среде мнение, что при социализме удовлетворить половое влечение будет так же просто, как выпить стакан воды.

Конечно, рассуждал Ленин, «жажда требует удовлетворения. Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и станет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ? Но важнее всего общественная сторона. Питье воды — дело действительно индивидуальное. Но в любви участвуют двое, и возникает третья, новая жизнь. Здесь кроется общественный интерес, возникает долг по отношению к коллективу».83″

Эти слова совершенно справедливы. Но хотя Ленин против аскетизма и ханжества, его смущает, что «растрата сексуальной энергии» отвлекает молодежь от революционной борьбы:

Революция требует от масс, от личности сосредоточения, напряжения сил. Она не терпит оргиастических состояний, вроде тех, которые обычны для декадентских героев и героинь Д. Аннунцио. Несдержанность в половой жизни буржуазна: она признак разложения. Пролетариат — восходящий класс. Он не нуждается в опьянении, которое бы оглушало иди возбуждало…84

Ленин скептически и даже откровенно враждебно относится к любым теориям, абсолютизирующим значение пола и сексуальности и прежде всего — к фрейдизму, полагая, что все они вытекают из личных потребностей, «из стремления оправдать перед буржуазной моралью собственную ненормальную или чрезмерную половую жизнь и выпросить терпимость к себе»85

Но откуда общество черпает свои понятия о нормальном и ненормальном и чем плоха сексуальная терпимость? Эти вопросы вождю пролетарской революции в голову не приходили, — всякая терпимость ему была органически чужда.

Упразднив, с одной стороны, Бога, церковный брак и абсолютные нравственные ценности, а с другой стороны, — право личности на индивидуальное самоопределение и любовь, которая может стоять выше всех социальных обязательств, большевизм оказался беспомощным перед лицом этического релятивизма. Отсюда — либо механистическое биологизаторство, либо такое же механическое подчинение личности классово-групповым нормам. И то, и другое отчетливо прослеживается в массовой литературе и публицистике 1920-х годов.86

«Старые гнилые устои семьи и брака рушатся и идут к полному уничтожению с каждым днем. Но нет никаких руководящих начал для создания новых красивых, здоровых отношений. Идет невообразимая вакханалия. Свободная любовь лучшими людьми понимается как свободный разврат», — читаем в одной из статей 1920 года.87

В реальной жизни «вакханалия» была, как мы видели, не столь страшной. Иное дело — освобожденная от цензуры художественная литература. Как писала в 1925 г. Лидия Гинзбург, «эротика стала существенней шим фактором литературы прежде всего как фактор неблагополучия».88

У нас нет любви, а только сексуальные отношения, заявляет героиня нашумевшего романа Пантелеймона Романова «Без черемухи» (1926).

Героиня другой сенсационной книги, «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь» Сергея Мзлашкина (1926) Таня Аристархова к началу повести уже имела 22 любовника, участвует в оргиях, пьет и принимает наркотики, но потом преодолевает вредное влияние НЭПа и обретает моральную чистоту в лоне партии.

В популярном рассказе Коллонтай «Любовь пчел трудовых» (1923) читаем:

Вас удивляет больше всего, что я схожусь с мужчинами, когда они мне просто нравятся, не дожидаясь, когда я в них влюблюсь? Видите ли, чтобы «влюбиться», на это надо иметь досуг, я много читала романов и знаю, сколько берет времени и сил быть влюбленной. А мне некогда. У нас в районе сейчас такая ответственная полоса- Да и вообще, когда был досуг у нас все эти годы? Всегда спешка, всегда мысли полны совсем другим.89

В советской прозе и поэзии 1920-х годов очень много грубых, примитивных, натуралистических сексуальных сцен и символов. Иначе и не могло быть: писатели, пришедшие в литературу от сохи или от станка, эротических тонкостей не знали, они описывали то, что сами чувствовали и видели в жизни. Партийных интеллигентов это шокировало, но как реагировать на подобные вещи, партия, для которой всякая личная жизнь была табу, попросту не знала.

Что бы молодой человек ни делал, он все равно, по меткому замечанию Ш. Фицпатрик, впадал в «грех мещанства». Если он жил так же, как его родители, то попадал в ловушку «буржуазного брака», а если становился сексуальным революционером, — попадал в тенета буржуазно-богемной безответственности, кабацкой «есенинщины» или «енчменщины» (по имени молодого философа, пропагандиста «свободной любви» Эммануила Енчмена, которого в 1923 году «разоблачил» Бухарин).

Не в силах разрешить эти противоречия, диктатура пролетариата прибегает к испытанному и проверенному средству — цензурным, а затем и политическим репрессиям.

Сексофобия в действии
Дело не только в том, что половой инстинкт творит свой собственный мир, который неподвластен партии, а значит, должен быть по возможности уничтожен. Еще важнее то, что половой голод вызывает истерию, а она желательна, ибо ее можно преобразовать в военное неистовство и в поклонение вождю… . Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой-то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.

Джордж Оруэлл

Принято думать, что большевистский крестовый поход против секса начался в 1930-х годах как часть общего процесса сталинского закручивания гаек и подавления личности. В этом мнении есть доля истины. «Сексуальный термидор» как один из элементов общей социально-политической реакции действительно начинается в 1930-х гг. В 1920-х годах в СССР были и эротическое искусство, и сексологические опросы, и биолого-медицинские исследования пола. Однако все это, и особенно «декадентское» эротическое искусство, которое явно не вписывалось в образ «пролетарской культуры», существовало и развивалось не благодаря партии, а вопреки ей. Просто до поры до времени партия не могла их запретить и вынуждена была ограничиваться полумерами.

Например, 3 июля 1924 года, отмечая распространение среди молодежи фокстрота, шимми и других западных танцев, совместный циркуляр Главлита и Главного комитета по контролю за репертуаром и зрелищами давал им такую оценку: «Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти направлены на самые низменные инстинкты. В своей якобы скупости и однообразии движений, они, по существу, представляют из себя «салонную» имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений- В трудовой атмосфере Советской Республики, перестраивающей жизнь и отметающей гнилое мещанское упадничество, танец должен быть иным — бодрым, радостным, светлым».90

Это были только цветочки. История советской культуры вся, от начала и до конца, состоит из сплошных идеологических кампаний и проработок, в которых сексофобия играла видную роль. Запретам подвергалась не только более или менее прямая, откровенная эротика, но практически все, что было связано с сексуальностью или могло быть истолковано как намек на нее (а что нельзя в этом духе истолковать?)

Вот несколько взятых буквально наугад цитат из записных книжек Ильи Ильфа:91

Выгнали за половое влечение». «Диалог в советской картине. Самое страшное — это любовь «Летишь? Лечу. Далеко? Далеко. В Ташкент? В Ташкент». Это значит, что он ее давно любит, что и она любит его, что они даже поженились, а может быть, у них есть даже дети. Сплошное иносказание».

В фельетоне «Саванарыло» (1932) Илья Ильф и Евгений Петров рассказывают, как редактор, предварительно заперев дверь на ключ, выговаривает художнику за его рекламный плакат:

Редактор… Вот это что, вы мне скажите? Художник. Официантка. Редактор. Нет, вот это! Вот! (Показывает пальцем.) Художник. Кофточка. Редактор (проверяет, хорошо ли закрыта дверь). Вы не виляйте. Вы мне скажите, что под кофточкой? Художник. Грудь. Редактор. Вот видите. Хорошо, что я сразу заметил. Эту грудь надо свести на нет. Художник. Я не понимаю. Почему? Редактор (застенчиво). Велика. Я бы даже сказал — громадна, товарищ, громадна. Художник. Совсем не громадная. Маленькая, классическая грудь. Афродита Анадиомена. Вот и у Каковы «Отдыхающая Венера»… Потом возьмите, наконец, известный немецкий труд профессора Андерфакга «Брусте унд бюсте», где с цифрами в руках доказано, что грудь женщины нашего времени значительно больше античной… А я сделал античную. Редактор. Ну и что из того, что больше? Нельзя отдаваться во власть подобного самотека. Грудь надо организовать. Не забывайте, что плакат будут смотреть женщины и дети. Даже взрослые мужчины. Художник. Как-то вы смешно говорите. Ведь моя официантка одета. И потом, грудь все-таки маленькая. Если перевести на размер ног, это выйдет никак не больше, чем тридцать третий номер. Редактор. Значит, нужен мальчиковый размер, номер двадцать восемь. В общем, бросим дискуссию. Все ясно. Грудь — это неприлично92

Увы, это только кажется гротеском. Я хорошо помню, как в 1950-х годах дирекция Лениздата отказалась печатать в качестве иллюстрации к брошюре по эстетике фотографию Венеры Милосской, объявив ее «порнографией». Дело дошло до секретаря обкома партии по пропаганде, который, в порядке исключения — как правило, ленинградские секретари даже на общем сером фоне отличались дремучестью и нетерпимостью, — оказался достаточно интеллигентным и защитил честь Венеры Милосской. Вряд ли он стал бы это делать, если бы статуя принадлежала советскому скульптору.

В 1936 году, когда «прорабатывали» Дмитрия Шостаковича, одно из обвинений в адрес его оперы «Леди Макбет Мценского уезда» состояло в том, что музыка натуралистически изображает скрип кровати.

Обвинения в эротизме и «нездоровых сексуальных интересах» — здоровых сексуальных интересов у советского человека по определению не было и быть не могло! — использовались едва ли не во всех идеологических кампаниях и «проработках». Главный сталинский идеолог Андрей Жданов в 1946 г. с презрением говорил об Анне Ахматовой: «не то монахиня, не то блудница», а Никиту Хрущева в 19б0-х приводило в ярость обнаженное женское тело на картинах Фалька. Обнаженное мужское тело было еще более невозможным.

Отношение к телу — одна из важнейших ценностных ориентации любой культуры. Тело — не простая физическая, природная данность, а социальный конструкт.

Гротескное тело средневековой народной смеховой культуры, «фигурирующее во всех выражениях неофициальной и фамильярной речи, — это тело оплодотворяющее — оплодотворяемое, рождающее — рожаемое, пожирающее — пожираемое, пьющее, испражняющееся, больное, умирающее; во всех языках существует громадное количество выражений, связанных с такими частями тела, как половые органы, брюхо, рот и нос, — но в то же время чрезвычайно мало таких выражений, где фигурировали бы другие части тела, например, руки, ноги, лицо, глаза и т.п.93

Напротив, для телесного канона, появившегося в начале нового времени, характерно совершенно готовое, завершенное, строго отграниченное, замкнутое, показанное извне, несмешаннов и индивидуально-выразительное тело. Все то, что выпирает, вылезает из тела, всякие резкие выпуклости, отростки и ответвления, то есть все то, в чем тело выходит за свои границы и зачинает другое тело, отсекается, устраняется, закрывается, смягчается. Так же закрываются и все отверстия, ведущие в глубины тела… Речевые нормы официальной и литературной речи, определяемые этим каноном, налагают запрет на все, связанное с оплодотворением, беременностью, родами и т. п., то есть именно на все то, что связано с неготовностью и незавершенностью тела и его чисто внутрителесной жизнью. Между фамильярной и официальной, «пристойной» речью в этом отношении проводится чрезвычайно резкая граница».94

В традиционной русской культуре водораздел между «духом» и «плотью» и между телесным «верхом» и «низом» был особенно высоким и непроницаемым. Советская власть усугубила эти символические и часто условные запреты массовой бедностью, жестким полицейским единообразием и ханжеским табу слов.

Марксистская идеология подозрительно относилась к таким понятиям как «дух», «душа» и «духовность» — от них попахивало идеализмом и религией. Но если внимательно рассмотреть нормативный канон «советского человека», окажется, что он не только бездуховен, но и бестелесен. Точнее говоря, это бездуховная бестелесность.

Хотя советская философия считались материалистической, образ человека, которым она оперировала, был нематериальным. В двух послевоенных изданиях БСЭ тело представлено двумя статьями «Тело алгебраическое» и «Тело геометрическое», да еще «телесными наказаниями» и «телесными повреждениями». В «Философской энциклопедии» редкие упоминания о «теле», «телесной субстанции» и «телесности» почти все содержатся в историко-философских статьях, посвященных Г1латону, Фоме Аквинскому, Лейбницу и идеалистической философской антропологии. Таким же «бестелесным» является и большой «Философский энциклопедический словарь» (1983). Дело тут, конечно, не в стыдливости. Просто человек, лишенный конкретной индивидуальности и низведенный (философы искренне полагали, что — возвышенный) до своей «социальной сущности», в материальном теле вообще не нуждался, оно ему только мешало.

Не лучше обстояло дело в психологии. Ни в «Кратком психологическом словаре» (1985), ни в исправленном и дополненном словаре «Психология» (1990), ни в учебниках психологии тело, если не считать абстрактных психофизиологических процессов и реакций, вообще не упоминается. Когда в начале 1970-х гг. меня заинтересовала проблема подросткового самосознания, в котором образ тела и внешности занимает одно из центральных мест, я обнаружил, что телом в СССР всерьез занимались только психиатры в связи с нарушениями «схемы тела» при шизофрении. В общем-то, это было вполне логично. Если сексуальностью занимаются сексопатологи, то телом должны заниматься психиатры: нормальный, здоровый человек своего тела не чувствует, не осознает и им не интересуется.

Бестелесность и бессловесность, когда речь заходила о телесных отправлениях, были характерны и для массового обыденного сознания. По старому анекдоту, советскому дипломату в Англии понадобилось в туалет и он спросил о его местонахождении хозяйку дома. «Это очень просто, — ответила леди. — Пройдите по коридору направо, потом налево, там написано «Для джентльменов», но вы не обращайте внимания и заходите». Соль шутки в том, что джентльмен не может задать даме подобный вопрос. Представьте себе мое удивление, когда в мой первый визит в Корнеллский университет молоденькая секретарша, провожая меня из одной аудитории в другую, показала мне на дверь «мужской комнаты» и спросила: «Может быть вам нужно сюда?» Я мгновенно автоматически — и неправдиво — ответил: «Нет, спасибо». А когда мы пришли в другой корпус, молодая женщина-профессор сказала мне: «Извините, я выйду на минутку в туалет». В России такой разговор между людьми разного пола, во всяком случае, представителями старших поколений, показался бы неловким.

Несмотря на изощренную культуру мата, сексуально-эротический словарь среднего россиянина чрезвычайно беден. Когда-то я сугубо конфиденциально — об исследовании подобной темы не могло быть и речи — попросил нескольких бывших воспитанников одного из моих учеников, анонимно написать мне на листочках бумаги слова, которыми они пользуются для обозначения качества сексуальных переживаний и отдельно — для обозначения женских сексуальных реакций. Все эти парни отслужили в армии, некоторые имели отношение к девиантным субкультурам, так что словарный запас у них был. Зачем мне это было нужно, они знали, а их отношения с бывшим учителем были достаточно доверительными. Тем не менее, задание оказалось очень трудным. Ребята страшно стеснялись фиксировать такие неприличные слова на бумаге, а когда стеснительность была преодолена, их сексуально-эротический словарь оказался поразительно бедным.

«Матерный язык», при всем его богатстве, фиксирует только самый поверхностный, физиолого-технический уровень сексуального взаимодействия, но совершенно неадекватен для выражения сложных эмоциональных переживаний. Медико-биологические термины большинству людей неизвестны, и они тоже, в силу своей стерильности, для выражения сложных переживаний не годятся. Тут нужны религиозно-философские или художественные метафоры. Если их нет, — а откуда их взять, если в стране нет эротической культуры? — люди обречены на немоту или на употребление слов, которые заведомо снижают, обедняют и физиологизируют их сексуальные переживания.

К тому же грубый «мужской» язык, помещающий женщину в положение сексуального объекта, часто оскорбителен для женщин. В результате даже супружеские пары сплошь и рядом не имеют приемлемых слов для выражения и объяснения друг другу своих специфических желаний и проблем. Врачи-сексопатологи столкнулись с этим сразу же, как только в стране возникли первые сексологические консультации.

Настолько важна вербальная раскованность и сексуально-эротический словарь, я понял на одном примере. Когда в конце 1980-х гг. о сексе, наконец, заговорили вслух, один графоман стал присылать мне свои «эротические рассказы», которые, как он считал, необходимы для сексуального воспитания подростков. Но как описать сексуальные действия, не употребляя «неприличных слов»? Считая общеизвестное слово из трех букв неприличным, автор заменил его словосочетанием «мужской половой член» или детским словом «писька». Эффект получился потрясающий. Когда рассказчик описывал, как на жарком черноморском пляже нежится группа студентов и у них со страшной силой стоят «мужские половые члены» — это было просто смешно. Но в другом рассказе описывалась сцена группового изнасилования, которую предприимчивая девушка сумела превратить в сексуальную оргию, предложив юношам сначала продемонстрировать свои мужские достоинства, на основании которых она сама установила очередность. Уменьшительная, детская, бесполая, женского рода «писька», — самая большая и грозная из них почтительно называлась «пис», — выглядела в этом контексте гораздо более вызывающе, чем ненормативный «хуй».

Стремление замаскировать, скрыть, по возможности элиминировать тело проявлялось и в одежде. В 1920-х гг. официальным партийно-комсомольским стилем одежды был типичный «унисекс», одинаково унылая казенного вида одежда для мужчин и для женщин. По мере того, как общество становилось богаче и разнообразнее, эта, по язвительному выражению Марка Поповского, государственная антипатия к женственности, смягчилась. Но антипатия к индивидуальности осталась неизменной.

На первый взгляд кажется, что контролировалась и преследовалась преимущественно нагота. В конце 1950-х гг. в СССР впервые появились шорты, но чтобы носить их даже на курортах Крыма и Кавказа, требовалось мужество. По распоряжению местных властей мужчин в шортах не обслуживали ни в магазинах, ни в столовых, ни в парикмахерских. Увидев за рулем автомобиля водителя в шортах, милиция могла остановить машину и потребовать, чтобы человек тут же переоделся. Местные жители говорили, что шорты оскорбляют их нравственные чувства. В Москве и в Ленинграде шорты постепенно стали привилегией иностранцев, советские граждане завоевали это право только в последние годы, да и то не везде: на улице милиция не обратит на вас внимание, но студент, который придет в шортах в университет, может быть с позором отправлен домой.

Столь же энергично преследовались декольтированные платья и традиционные сарафаны. Вспоминаю комичный случай в Гурзуфе в 1970 г. Немолодая интеллигентная дама, кандидат искусствоведения из Ленинграда, отдыхавшая в Доме творчества художников, вышла на набережную во вполне приличном сарафане в тот день, когда местная милиция проводила очередную компанию за чистоту нравов. Даму задержали и оштрафовали на 1 рубль, а когда она потребовала указать в квитанции, за что, милиционер наивно написал: «За оголение». Когда эту бумажку увидели обитатели Дома творчества, они кинулись на набережную скопом, снимая с себя не только все, что можно, но и то, что нельзя. Но милиционеры, видимо, уже поняли свою ошибку и стыдливо отворачивались, а когда дамы нагло к ним приставали, демонстрируя полуобнаженные телеса, в квитанциях о штрафе писали: «За нарушение общественного порядка». Штраф «за оголение» так и остался единственным.

Гонениям подвергалось не только «оголение». В 1970-х гг. во многих городах административно преследовали юношей и молодых мужчин с длинными волосами и женщин в джинсах или брючных костюмах. В Ленинграде милиционеры и народные дружинники прямо на улице хватали длинноволосых юношей, всячески оскорбляли их, насильственно стригли, а затем фотографировали и снимки выставляли на уличных стендах, с указанием фамилий и места работы или учебы, под лозунгом: «Будем стричь, не спрашивая вашего согласия».

Увидев такой стенд в своем родном районе, я позвонил первому секретарю райкома партии, и у нас произошел такой разговор.

— Галина Ивановна, то, что вы делаете, — уголовное преступление. Дружинники, насильственно стригущие юношей, ничем не отличаются от хулиганов, обстригающих косы девушке. Это грубое насилие. — Длинные волосы — некрасиво, мы получаем благодарственные письма от учителей и родителей. — Если бы вы устраивали публичные порки, благодарностей было бы еще больше. Между прочим, длинные волосы носили Маркс, Эйнштейн и Гоголь. Их вы тоже обстригли бы? — Они сейчас стриглись бы иначе. Кроме того, дружинники стригут только подростков. — А у подростков что, нет чувства собственного достоинства, и с ними можно делать, что угодно? Вы же бывший комсомольский работник, как вам не стыдно?!

Так мы и не договорились. Скандальная практика прекратилась лишь после того, как «Литературная газета» опубликовала письмо молодой женщины, которая ждала своего возлюбленного, а он появился с опозданием, обстриженный, и у него еще отобрали авоську, которая, по мнению дружинников, была женской и мужчине не пристала. Заместитель Генерального прокурора СССР разъяснил, что налицо состав уголовного преступления, после чего эту компанию тихо свернули. Однако на местах произвол продолжался.

Из этих примеров (длинные волосы у мужчин, брюки у женщин) можно подумать, что партия боролась против нарушения полоролевых стереотипов. Но одновременно с длинными волосами, которые можно было трактовать как признак женственности, советские моподые люди стали увлекаться ношением усов и бороды — явные признаки мужественности, да еще можно было сослаться на основоположников марксизма-ленинизма и героического Фиделя Кастро! Тем не менее с бородами боролись так же сурово. Когда Брежнев назначил на пост главы советского телевидения своего любимца В. Г. Лапина, тот первым делом упразднил центр социологических исследований и запретил появление на голубом экране «волосатиков» и бородатых. А в Сочи арестовывали, показывали по телевизору и затем административно высылали как «стиляг» только за то, что молодые люди щеголяли в пестрых рубашках. То есть преследовали не столько тело или пол, сколько все нестандартное, индивидуальное.

Командно-административные методы управления, наложившись на старые традиции общинной жизни, главным правилом которой было — не выделяться, глубоко пропитали общественное сознание, включая и его представления о моде. Для западного человека, за исключением подростков, мода — лишь ориентир, который не только не исключает индивидуальных вариаций, но даже требует их. Никто не хочет быть похожим на других. Для совка мода — своего рода обязательная униформа: надо одеваться, говорить и действовать, «как все».

Кстати сказать, вопреки либеральным стереотипам, униформа не всегда плоха. Иногда она не деиндивидуализирует человека, а наоборот, выявляет его индивидуальность. В «Артеке» и «Орленке», все дети, и мальчики, и девочки, ходили в одинаковой форме: короткие шорты, рубашка и галстук. Это было очень красиво. Пока дети были в домашней одежде, на первый план выступали их социальные и материальные различия, один одет хорошо, другой плохо. В форме они сразу же исчезали. Кроме того, одинаковость одежды высвечивала индивидуальность лиц. Пока дети не переоделись, вы запоминали мальчика в красной рубашке или девочку в пестрой юбке. Теперь вы видели и запоминали имена, лица и фигуры. Очень жаль, что сейчас, под флагом борьбы за индивидуальность (и еще по причине бедности), от формы отказались.

Однако в ситуации неопределенности и выбора, когда нет «правильных» и «неправильных» ответов, человек, ориентированный на единообразие, теряется. Вспоминаю свою первую поездку во Францию в 1966 г. Мы зашли на небольшую студенческую танцульку на улице Юшетт и с удивлением увидели молодого человека в костюме с галстуком-бабочкой и девушку с ним, одетую так же элегантно, а рядом другую пару — в нарочито дырявых джинсах. Причем они нисколько не стесняют друг друга. У нас это было бы невозможно: если двое одеты по-разному, значит кто-то из них одет неправильно, и нужен если не милиционер, то какой-то третейский судья. А французам все равно, они не раздражают друг друга…

Второе впечатление были мини-юбки. Разглядывая хорошенькие ножки, — мне объяснили, что во Франции это не считается дурным тоном, — я все время ждал, когда увижу нечто отталкивающее, чтобы можно было дома со спокойной совестью сказать, что не так уж эта мода хороша. Не увидев, я стал смотреть выше колен, и обнаружил, что самые минимальные юбки носят преимущественно молоденькие девушки, которым есть, что показать, а женщины постарше и те, у кого ноги не столь хороши, несмотря на моду, носят юбки подлиннее. Когда вскоре мини появились в СССР, их стали носить все подряд, в том числе те, кому свои ноги лучше было бы прикрыть.

Эта ориентация на единообразие распространялась не только на одежду. Люди привыкли, что все регулируется путем запретов. Если запрет снят — значит можно, а если можно — то и должно. В результате люди начинают делать многое такое, что им не идет, не нужно и даже не нравится. Конечно, со временем этот конформизм проходит, но сколько с ним сопряжено эстетических, моральных и даже политических издержек!

В повседневной жизни русские не особенно стыдливы и не склонны к ханжеству. На любом общественном пляже, если нет кабинок для переодевания или туда стоит очередь, мужчина может переодеть плавки под полотенцем, и никто не сочтет это неприличным. На

Кубе это абсолютно невозможно, да и в США рискованно. Зато в изобразительном искусстве…

Марк Поповский рассказывает, как в 1960-х гг. один московский писатель пригласил к себе в гости мезенского мужика, страшного похабника и бабника, и повел его в музей. У картины Карла Брюллова деревенский гость остолбенел. «Остановившись перед картиной, изображающей нагую женскую фигуру, Василий Федорович вдруг густо покраснел, закрыл лицо согнутым локтем и отвернулся. У него от волнения даже голос пропал. «Вот уж не ожидал… — просипел он. — Такое уважаемое учреждение и такой стыд показывают.95

Такое же искреннее негодование по поводу картины Рубенса «Союз Земли и Воды», репродукцию которой случайно завезли в сельмаг, проявляют деревенские бабы в повести Василия Белова «Привычное дело»: «Бабы как взглянули, так и заплевались: картина изображала обнаженную женщину. — Ой, ой, унеси лешой, чего и не нарисуют. Уж голых баб возить начали! Что дальше-то будет?»96

Примитивное восприятие всякой наготы как «неприличия» существовало не только в деревне. В одном из залов Ленинградского Дома политического просвещения на Мойке (бывший особняк Елисеевых) был когда-то плафон, на котором беззаботно резвились и обнимались голенькие путти. Никто не обращал на них внимания. Но однажды, после очередного ремонта, случайно взглянув наверх, я обнаружил, что детишек приодели, на них появились штанишки и пионерские галстуки. И плафон сразу же стал непристойным: одно дело — целующиеся путти, другое дело — пионерчики. Видимо, это заметил не только я. Через некоторое время плафон вообще закрасили.

Собственное ханжество советские вожди передавали своим восточно-европейским сателлитам. Когда-то в Праге мне рассказали такую историю. В новом Доме чешских детей в Градчанах стояла статуя голого мальчика, у него было все, что мальчику положено, и дети спокойно проходили мимо. Но какое-то высокое начальство решило, что голый мальчик — это неприлично, и мальчика лишили мужского естества. После этого вокруг статуи стали собираться толпы детей, которые спорили, — мальчик это или девочка. В конце концов, скульптуру убрали.

Ханжеское отношение к телу практически блокирует эстетическое воспитание детей. Школьные учительницы, приводившие своих воспитанников в Эрмитаж, сплошь и рядом пытались собственным телом заслонить обнаженную натуру на картинах Рубенса или Веласкеса. Группа московских шестиклассников на экскурсии в Музее изобразительных искусств имени Пушкина заявила экскурсоводу, что им «неприлично на это смотреть» (имелись в виду «Дискобол» Мирона и «Копьеносец» Поликлета). Перед изображением Мадонны с младенцем, где у Богоматери приоткрыта грудь, подростки начинали хихикать и толкать друг друга локтями. На лекции для старшеклассников одной из школ Рязани демонстрировался слайд «Женщины с зеркалом» Джованни Беллини (Сидящая перед окном молодая женщина рассматривает свою прическу при помощи двух зеркал. Обнаженная грудь прикрыта рукой, на бедра наброшен платок — все вполне «благопристойно»). Зал разразился истерическим хохотом и улюлюканием. Эти подростки увлеченно смотрят эротические и порнографические видеофильмы, а целомудренная нагота классического искусства их смущает и вызывает защитную реакцию.

Искусство было первой, самой ранней жертвой большевистской сексофобии. Вильгельм Райх, посетивший Москву в 1929 г. в надежде найти там Мекку сексуальной свободы, был поражен обнаруженными там «буржуазно-моралистическими установками».97В начале 1930-х годов крестовый поход против секса приобрел глобальный, всеохватывающий характер. Одна репрессивная мера следовала за другой.

Прежде всего было восстановлено и усилено, по сравнению с отмененным Октябрьской революцией царским законодательством, уголовное преследование мужской гомосексуальности. Инициатива отмены антигомосексуального законодательства принадлежала (после Февральской революции) не большевикам, а кадетам и анархистам. Тем не менее, после Октября, с отменой старого Уложения о наказаниях соответствующие его статьи также утратили силу. В уголовных кодексах РСФСР 1922 и 1926 гг. гомосексуализм не упоминается, хотя там, где он был сильнее всего распространен, а именно в исламских республиках Азербайджане, Туркмении и Узбекистане, а также в христианской Грузии соответствующие законы сохранились.

Советские медики и юристы очень гордились прогрессивностью своего законодательства. На Копенгагенском конгрессе Всемирной лиги сексуальных реформ (1928) оно даже ставилось в пример другим странам. В 1930г. Марк Серейский писал в «Большой Советской Энциклопедии»:

Советское законодательство не знает так называемых преступлений, направленных против нравственности. Наше законодательство, исходя из принципа защиты общества, предусматривает наказание лишь в тех случаях, когда объектом интереса гомосексуалистов становятся малолетние и несовершеннолетние.98

Официальная позиция советской медицины и юриспруденции в 1920-е годы сводилась к тому, что гомосексуализм — не преступление, а трудноизлечимая или даже вовсе неизлечимая болезнь:

Понимая неправильность развития гомосексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей… Подчеркивая значение истоков, откуда такая аномалия растет, наше общество рядом профилактических и оздоровительных мер создает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболезненнее и чтобы отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе99

Надежды на «радикальное излечение» всех гомосексуалов Серейский возлагал на возможность пересадки им семенников гетеросексуальных мужчин.

Формальная декриминализация мужеложства не исключала возможности преследования и дискриминации гомосексуалов и лесбиянок под разными другими предлогами, а открывшиеся в начале XX века возможности серьезного философского и художественного обсуждения этой темы постепенно были сведены на нет.100 Тем не менее формально однополая любовь между взрослыми людьми была легальной. Однако 17 декабря 1933 г. было опубликовано Постановление ВЦИК, которое 7 марта 1934г. стало законом, по которому «мужеложство» снова стало уголовным преступлением и эта норма вошла в уголовные кодексы всех советских республик. Согласно статье 121 Уголовного кодекса РСФСР, оно каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а в случае применения физического насилия или угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего, — на срок до 8 лет.

В январе 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко заявил, что гомосексуализм — продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать; в социалистическом обществе, основанном на здоровых принципах, таким людям, по словам Крыленко, вообще не должно быть места. Гомосексуализм был, таким образом, прямо «увязан» с контрреволюцией.101

Позже советские юристы и медики говорили о гомосексуализме преимущественно как о проявлении «морального разложения буржуазии», дословно повторяя аргументы германских фашистов. Характерна в этом плане анонимная статья «Гомосексуализм» во втором издании «Большой Советской Энциклопедии» (1952). Ссылки на биологические истоки гомосексуализма, которые раньше использовались в гуманных целях, как довод в пользу его декриминализации, теперь отвергаются:

Происхождение Г. связано с социально-бытовыми условиями, у подавляющего большинства лиц, предающихся Г., эти извращения прекращаются как только субъект попадает в благоприятную социальную обстановку». В советском обществе, с его здоровой нравственностью, Г. как половое извращение считается позорным и преступным. Советское уголовное законодательство предусматривает наказуемость Г., за исключением тех случаев, где Г. является одним из проявлений выраженного психич. расстройства. В буржуазных странах, где Г. представляет собой выражение морального разложения правящих классов, Г. фактически ненаказуем.102

Точное число жертв этого бесчеловечного закона не знает никто. Первая официальная справка на этот счет опубликована лишь в годы перестройки и касается 1987 г., когда по статье 121 был осужден 831 человек. В предыдущие годы жертв было, по-видимому, больше.

Статья 121 была направлена не только против гомосексуалов. Ее нередко использовали также для расправы с инакомыслящими, набавления лагерных сроков и т.д. Порой из этих дел явственно торчали ослиные уши КГБ. Так было, например, в начале 1980-х годов с известным ленинградским археологом Львом Клейном, процесс которого с начала и до конца дирижировался местным КГБ, с грубым нарушением всех процессуальных норм. Это делалось, чтобы запугать интеллигенцию.

Применение закона было избирательным. Известные деятели культуры, если они не вступали в конфликт с властями, пользовались своего рода иммунитетом, на их сексуальные наклонности смотрели сквозь пальцы. Но стоило человеку не угодить влиятельному начальству, как закон тут же пускался в дело. Именно с его помощью сломали жизнь и судьбу великого армянского кинорежиссера Сергея Параджанова, причем следователь Киевской прокуратуры, который вел его дело, и поныне гордится своей работой.103 Во второй половине 1980-х годов подвергли позорному суду, уволили с работы и лишили почетных званий главного режиссера Ленинградского театра юного зрителя народного артиста РСФСР Зиновия Корогодского и т. д. Таких примеров очень много.

Интересна беспринципность, проявленная в этом вопросе Максимом Горьким. В 1907 г. в письме Леониду Андрееву Горький писал по поводу тогдашнего русского литературного авангарда: «Все это — старые рабы, люди, которые не могут не смешивать свободу с педерастией, например, для них «освобождение человека» странным образом смешивается с перемещением из одной помойной ямы в другую, а порою даже низводится к свободе члена и — только»104

Однако двадцать лет спустя он опубликовал теплое предисловие к русскому переводу рассказа Стефана Цвейга «Смятение чувств». По словам Горького, «Цвейг, первый в литературе, изображает мучения однополой любви, и магия его таланта ставит читателя перед лицом еще одной тяжкой человеческой драмы»105 Вроде бы писатель что-то понял и подобрел?

Но 23 мая 1934г. он напечатал в «Правде» и «Известиях» статью «Пролетарский гуманизм», в которой приветствовал новое репрессивное законодательство и даже утверждал, что легализация гомосексуализма явилась одной из причин победы германского фашизма106

Антигомосексуальным законом сексофобия не ограничилась. 17 октября 1935 года был принят Закон СССР «Об ответственности за изготовление, хранение и рекламирование порнографических изданий, изображений и иных предметов и за торговлю ими». Расплывчатые и неточные формулировки этого закона позволяли возбуждать уголовные дела и отправлять людей в тюрьмы по самым пустяшным поводам.

27 июня 1936 года были запрещены и стали уголов-но наказуемыми искусственные аборты, за исключением тех случаев, когда их делают по медицинским показаниям. Подготовка к этому велась давно. С конца 1920-х гг. в стране систематически снижалась рождаемость. Количество рождений на тысячу населения уменьшилось с 45 в 1927 до 31,1 в 1935 г.107 Это объяснялось многими причинами, но в глаза бросалось совпадение во многих районах (Брянск, Москва, Ленинград, часть Украины, Северный Кавказ и др.) снижения рождаемости с увеличением числа абортов. В Ленинграде количество абортов на тысячу населения с 1924 по 1928 г. выросло более чем в б раз; в 1924 г. на 100 рождений приходился 21 аборт, а в 1928 г. — 138. В Москве в 1930-х абортов было вдвое больше, чем рождений. Если добавить сюда нелегальные аборты, проблема оказалась действительно серьезной.

В 1920-х гг., легализуя аборты, власти понимали бесполезность репрессий и пытались стимулировать рождаемость оказанием материальной помощи матери и ребенку. В 1930-х гг. выяснилось однако, что рождаемость снижается не из-за бедности: более состоятельные городские семьи рожали меньше детей, чем бедные. Более образованные работающие женщины не хотели рожать много детей. Но желания женщин были властям глубоко безразличны. В спорах об абортах теперь, в отличие от 20-х гг. фигурировали преимущественно демографические аргументы: государству нужны новые работники (и, хотя об этом не говорили вслух, солдаты). Женщинам, которые протестовали против запрещения абортов, а таких писем было очень много, Николай Крыленко ответил, что считать «свободу аборта» одним из гражданских прав женщины — это большая ошибка. О том, что так считал сам Ленин, нарком юстиции, естественно, умолчал. Другой руководящий товарищ объяснил, что материнство — не только биологическая, но и общественная, государственная функция.

То, что запрещая аборты, думали не о здоровье женщин, а только о примитивно и ложно понятых интересах государства, доказывается тем, что запрещение абортов не было компенсировано заботой о создании более гуманных и цивилизованных форм контрацепции, как это предлагали русские медики еще в 1913 г.

Существенно поднять рождаемость репрессивными мерами Советской власти, разумеется, не удалось: после кратковременного подъема, уже в 1938г. рождаемость снова стала снижаться, и уже в 1940 г. вернулась к уровню 1935 г., до запрещения абортов. Зато доля внеболь-ничных абортов достигла 80-90 процентов. Тем не менее репрессивное антиабортное законодательство оставалось в силе до 23 ноября 1955 г.

Изменилось и отношение к науке. В 1920-х гг. в СССР было много исследований по проблемам пола, как биолого-медицинских, так и социальных. Я уже упоминал сексологические опросы, но было и многое другое. Выдающиеся этнографы Владимир Богораз-Тан и Лев Штернберг были пионерами в исследовании «сексуального избранничества», ритуального трансвестизма и смены пола у народов Сибири и Севера. Филолог-классик Ольга Фрейденберг (двоюродная сестра Бориса Пастернака) изучала половой и сексуальный символизм в античной литературе. Михаил Бахтин вырабатывал свою концепцию средневековой смеховой культуры и телесного канона (его классическая книга о Рабле вышла в 1965 г., но была подготовлена задолго до войны).

Огромной популярностью в 1920-х годах пользовался фрейдизм. Как писали в 1925г. крупнейшие советские психологи Л. С. Выготский и А-Р.Лурия, «у нас в России фрейдизм пользуется исключительным вниманием не только в научных кругах, но и у широкого читателя. В настоящее время почти все работы Фрейда переведены на русский язык и вышли в свет. На наших глазах в России начинает складываться новое и оригинальное течение в психоанализе, которое пытается осуществить синтез фрейдизма и марксизма при помощи учения об условных рефлексах».108

«Все мы были под влиянием Фрейда», — вспоминала о своем поколении известный психиатр и психофизиолог Н. Н. Трауготт. Среди студентов даже ходила частушка:

Аффекты ущемленные и комплексы везде. Без Фрейда, без Фрейда не проживешь нигде109

В стране активно функционировали Русское психоаналитическое общество, Государственный психоаналитический институт и Детский дом-лаборатория. Большим достижением московских психоаналитиков было издание многотомной «Психологической и психоаналитической библиотеки» под редакцией профессора Ивана Ермакова. Ермаков интересовался не только медицинскими, но и культурологическими аспектами психоанализа, о чем свидетельствуют его книги «Этюды по психологии творчества А. С. Пушкина» (1923) и «Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя» (1924). Психоанализу покровительствовали Лев Троцкий и знаменитый ученый-полярник и организатор советской науки Отто Юльевич Шмидт. Существенную дань психоанализу, с теми или иными теоретическими коррективами и критическими замечаниями, отдали такие выдающиеся деятели русской культуры как Сергей Эйзенштейн, Всеволод Иванов, Николай Евреинов, Евгений Замятин, Михаил Зощенко, Михаил Бахтин и другие.

Сексуальностью интересовались не только психоаналитики. Например, книга известного психолога П. П. Блонского «Очерки детской сексуальности» (1935) написана с антифрейдистских позиций. Советский Союз был официально представлен во Всемирной лиге сексуальных реформ; ее пятый конгресс в 1931 г. должен был пройти в Москве (главным пунктом повестки дня был «Марксизм и половой вопрос»), но не состоялся и был вместо этого проведен в 1932 г. в Брно.

К 1930-м гг. все это становится ненужным, опасным, а затем и вовсе запретным. Уже в августе 1925 г был закрыт Психоаналитический институт (между прочим, сотрудников его Детского дома обвиняли в том, что они стимулируют сексуальное созревание детей, которые занимаются онанизмом чаще, чем дети из родительских семей). Одна за другой свертываются и подвергаются идеологическому разгрому многие другие науки о человеке и обществе — социология, социальная психология, психология превращается в служанку педагогики и т.п. Одни ученые исчезают в тюрьмах Гулага, а их книги уничтожаются или попадают в так называемые спецхраны — отделы специального хранения, откуда книги на дом не выдавались, а читать их в читальном зале можно было только по специальному разрешению, завизированному КГБ или, позже, партийными органами, и поскольку упоминать их в печати запрещено, предаются забвению. Другие авторы замолкают или переключаются на более спокойную тематику.

Сексуальное просвещение, которого и раньше было немного, полностью заменяется «моральным воспитанием». Обоснование этому дал не кто иной, как один из самых выдающихся советских педагогов Антон Макаренко. Макаренко начинает с совершенно правильной критики физиологизации полового воспитания, когда все проблемы сводятся к «тайне деторождения». Половое воспитание, по Макаренко, есть часть нравственного воспитания, задачей которого является научить ребенка любить. Но из этих правильных посылок Макаренко почему-то делает вывод, что никаких собственно сексуальных проблем вообще не существует и разъяснять тут нечего:

…С самого сотворения мира не было зарегистрировано ни одного случая, когда бы вступившие в брак молодые люди не имели бы достаточного представления о тайне деторождения, и, как известно… все в том же единственном варианте, без каких-нибудь заметных отклонений. Тайна деторождения, кажется, единственная область, где не наблюдалось ни споров, ни ересей, ни темных мест110

Возведя собственное сексологическое невежество и наивность в принцип, Макаренко считает специальное сексуальное просвещение детей и подростков ненужным и вредным:

Никакие разговоры о «половом» вопросе с детьми не могут что-либо прибавить к тем знаниям, которые и без того придут в свое время. Но они опошлят проблему любви, они лишат ее той сдержанности, без которой любовь называется развратом. Раскрытие тайны, даже самое мудрое, усиливает физиологическую сторону любви, воспитывает не половое чувство, а половое любопытство, делая его простым и доступным111

Звучит красиво и нравственно, но практически это не что иное, как традиционная фигура умолчания, оставляющая подростка один на один с его сексуальными проблемами и страхами.

Каковы были причины и социальные функции этой беспрецедентной в XX веке сексофобии, приведшей к тому, что на одной шестой части суши земного шара сексуальность стала «неназываемой»?

Прежде всего, как точно подметил Оруэлл, чтобы обеспечить себе абсолютный контроль над личностью, тоталитарный режим стремился деиндивидуализиро-вать ее, выхолостить ее самостоятельность и эмоциональный мир. Опасность для него в этом плане представлял не столько отчужденный физиологический секс, сколько индивидуальная любовь.

Связь сексофобии с деиндивидуализацией личности хорошо понимали такие писатели как Михаил Булгаков, Евгений Замятин и Андрей Платонов.

В романе Замятина «Мы» (1924, в СССР опубликован только в 1988г.) люди, превращенные в безличные «нумера», распевают «Ежедневные оды Благодетелю», читают настольную книгу «Стансов о половой гигиене» и спариваются по розовым талончикам, которые выдает им нумератор. Крамола против Единого государства начинается с индивидуальной любви, а удаление фантазии (символ кастрации) освобождает человека одновременно и от любви, и от исторической памяти.

В рассказе Платонова «Антисексус» (1926, в России впервые напечатан в 1989г.) рассказывается о новом аппарате, который позволяет устранить иррациональность секса. «Неурегулированный пол есть неурегулированная душа — нерентабельная, страдающая и плодящая страдания, что в век всеобщей научной организации труда… не может быть терпимо». Новый прибор устраняет из человеческих отношений половые чувства, позволяя каждому рационально регулировать свои наслаждения «и этим достигать оптимальной степени душевного равновесия, т.е. не допускать излишнего истощения организма и понижения тонуса жизнедеятельности. Наш лозунг — душевная и физиологическая судьба нашего покупателя, совершающего половое отправление, вся должна находиться в его руках, положенных на соответствующие регуляторы. И мы этого достигли»112

На первый взгляд, это пародия на популярные в 1920-х (и не только в СССР) механистические эксперименты в области сексологии или сатира на тоталитарный общественный строй в целом. Но платоновская антиутопия, в отличие от оруэлловской, не столько сатира, сколько художественно-философская рефлексия о принципиальной возможности или невозможности глубинного преобразования человеческой природы, причем рефлексия сугубо русская.

…Новое общество может решить все проблемы, кроме одной — пола, семьи, любви и секса; а чтобы заставить людей жить в этом обществе счастливо, их остается только оскопить.. И потому оскопление (этот термин точнее, чем кастрация, потому что в русской традиции он относился и к мужчинам, и к женщинам) — предельная метафора, выражающая абсолютную победу культуры, общества, власти над отдельным человеком с его полом, личностью и любовью. Так преображается глубочайшая сущность человека, центральный механизм его природы113

Русская антиутопия (это особенно характерно для таких произведений Андрея Платонова как «Котлован» и «Чевенгур»), уходящая своими духовными корнями в традиции скопчества, отрицает не только сексуальность и эротику, но старается элиминировать сами половые различия. Ее аскетизм, отказ от «буржуазного» семейного быта и противопоставление бескорыстного мужского товарищества семейному «накопительству» отличается глубокой мизогинией, связанной, возможно, с неосознанной, латентной гомосексуальностью авторов.114

Каковы бы ни были психодинамические истоки большевистской сексофобии, политически она способствовала утверждению всеобъемлющего социального контроля над личностью и фанатического культа Государства и Вождя. Как выразила это героиня романа Оруэлла, «когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это — поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами — просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?115

Сексуализация Вождя, превращение его образа в могучий фаллический символ действительно имела место в советской психологии и мифологии. В книге Юрия Борева «Сталиниада» приводятся фольклорные тексты, указывающие на сексуальную мощь и полигамию Сталина:

Ой, калина-калина, Много жен у Сталина…

По замечанию собирателя, эту частушку он услышал в 1936 году от соседской домработницы и, как идейный мальчик, спросил: «Откуда ты, Даша, взяла, что у Сталина много жен? Это неправда». На что получил ответ: «В деревне люди говорят, а люди все знают». Борев приводит также рассказы о сталинских оргиях с нагими вакханками и висящим под самым потолком большим моржовым фаллосом, и о том, что Сталину, как мифическому дракону, приводили молодых девушек116

Сексофобия выполняла также вполне конкретные «прикладные» политические функции. Обвинения в половых извращениях, разврате, хранении или распространении порнографии очень часто использовались для расправы с политическими противниками и инакомыслящими. Сплошь и рядом эти обвинения были сфабрикованными, но даже если, что бывало крайне редко, их удавалось опровергнуть, человек оставался замаранным. КГБ и его предшественники очень любили такие игры, тем более, что среди следователей было немало садистов.

Жене расстрелянного секретаря ЦК ВКП(б) Петра Постышева устраивали так называемый «цирк». Ее «притаскивали в большой кабинет, где уже находились шесть-семь молодых людей с жокейскими бичами в руках. Ее заставляли раздеться совершенно донага и бегать вокруг большого стола посредине комнаты. Она бегала, а эти ребята, годившиеся ей в сыновья, в это время погоняли ее бичами, добродушно выкрикивая поощрительные слова. А потом предлагали лечь на стол и показывать «во всех подробностях»: «Как ты лежала под Посгышевым…117»

Однако сексофобию сталинских времен не следует излишне рационализировать или выводить из личных качеств вождя народов. Это была в известном смысле «народная политика», один из аспектов «культурной революции» начала 1930-х гг. В результате индустриализации и коллективизации страны, а также политических репрессий, в начале 1930-х годов социальный состав руководящих кадров партии и государства изменился. Место интеллигентов и выходцев из рабочей среды сплошь и рядом занимают вчерашние крестьяне, происходит своего рода «одеревенщивание городов». 118

Культурная и кадровая революция, в сочетании с массовыми репрессиями против специалистов, сопровождалась общим ростом антиинтеллектуализма. «Антисексуальные» аргументы были для вчерашних крестьян гораздо убедительнее, чем для предыдущих правящих элит, поскольку они опирались на их официально осмеянные и оплеванные, но не исчезнувшие, религиозные запреты и табу. В глазах этих людей секс действительно был грязным, а любые разговоры о нем — непристойными. Отказаться от секса они, разумеется, не могли и не собирались, но вычеркнуть его из культуры им было очень легко, они делали это искренне и с удовольствием.

Уже в середине 1930-х годов начинается постепенная, но глубокая и радикальная смена фразеологии. Если сексофобия 1920-х годов подкреплялась доводами классовой целесообразности и механистическими теориями о возможности и необходимости переключения «половой энергии» на более возвышенные социальные цели, то теперь на первый план выступает закамуфлированная заботой об укреплении брака и семьи морализация.

Буржуазная и крестьянская семья, имевшая частную собственность, была автономна от государства, поэтому большевики пытались ее разрушить или хотя бы ослабить путем обобществления быта и воспитания детей. В 1920-х гг. проводилось активное «рассемейнивание» быта, направленное на то, чтобы «спасти домохозяек из кухонного рабства».119Строились дома нового быта, домовые коммуны, в которых не было индивидуальных кухонь, этого «сильнейшего символа нуклеарной семьи». Однако эта политика обанкротилась, — общественное питание и воспитание, в любых формах, оказались гораздо хуже семейно-домашних.

Своеобразным символом этого провала лично для меня стал один ленинградский дом на улице Рубинштейна, который старожилы этого района иронически называли «слезой социализма». В начале 1930-х годов он был выстроен писательским кооперативом, причем, исходя из перспективы скорого отмирания семейного быта, вместо отдельных квартирных кухонь в нем была построена хорошая общая столовая. Но семейный быт так и не умер, и люди вынуждены были установить газовые плиты в жилых комнатах или на лестничных клетках. Когда в 1960-х и последующих годах создавались новые проекты «домов нового быта», я всегда вспоминал этот опыт… Недолго продержались и студенческие коммуны (одна из самых больших, 275 членов, существовала в моей будущей alma mater, Ленинградском педагогическом институте имени Герцена). Хотя для обобществления быта молодежная среда объективно наиболее благоприятна, одной из трудностей коммунарской жизни было именно то, что «политика открытых дверей мешала сексуальной жизни».120

Возврат к идеалам стабильного брака и семьи казался отступлением от первоначальной коммунистической идеологии, и многие западные ученые громко торжествовали по этому поводу. На самом же деле апелляция к стабильности брака и возрождение «семейной» идеологии были не столько отступлением, сколько проявлением растущего общего консерватизма советского общества. К тому же, речь шла уже о совершенно другой семье. Лишенная частной собственности «новая советская семья», все доходы и жизнь которой зависели от государства, не только не могла быть независимой от него, но сама становилась эффективной ячейкой социального контроля над личностью. Государство укрепляло зависимость индивида, будь то ребенок или супруг, от семейного коллектива прежде всего потому, что этот коллектив сам был зависим от государства и помогал ему контролировать своих членов.

Как заметил тот же Оруэлл, «семью отменить нельзя, напротив, любовь к детям, сохранившуюся почти в прежнем виде, поощряют. Детей же систематически настраивают против родителей, учат шпионить за ними и доносить об их отклонениях. По существу, семья стала придатком полиции мыслей. К каждому человеку круглые сутки приставлен осведомитель — его близкий».121

В 1936г. была усложнена процедура расторжения брака. Само по себе это решение было правильным, поскольку развод в СССР был узаконен, но практически не упорядочен, один из супругов мог расторгнуть брак простым заявлением в контору ЗАГСа (записи актов гражданского состояния), даже не поставив в известность другого. Но вместе с тем это была еще одна административно-правовая мера, ограничивающая права личности. С 1944 г. развод стало возможно оформить только через суд, причем решение зависело не только и не столько от закона, сколько от тех инструкций, которые в данный период времени получали судьи.

Курс на укрепление стабильности брака и семьи любой ценой, сопровождавшийся все более резкими нападками на «анархическую» сексуальность, внешне выглядел вполне респектабельно. Люди, не имевшие из-за своей необразованности и закомплексованности даже слов для осознания и выражения сложных эротических переживаний, были искренне убеждены в том, что так и должно быть, что свободно говорить о сексе могут только развратники и извращенцы. Здоровый секс — он простой и незамысловатый, зачем тут вообще слова?

Сексуальная нетерпимость, за которой часто скрывается личная сексуальная озабоченность и тревожность, становится существенным аспектом и элементом глобальной социальной нетерпимости. Если раньше секс старались просто ограничить, ввести в определенные рамки, то теперь его полностью отрицают, загоняют обратно в подполье, из которого он только-только стал выбираться. Сексуальность, эротика и все, что с ними связано, подаются исключительно в отрицательной тональности, как нечто враждебное социальному порядку, семье, культуре и нравственности.

Если бы сексофобия была только частью официальной идеологии, было бы еще не так страшно: рано или поздно, особенно после смерти Сталина, запреты ослабевали, с ними переставали считаться, нарушать их было даже почетно. Но против эротики действовали не только партийная идеология, но и повседневный быт.

Крестьянская сексуальная культура предреволюционного прошлого не отличалась изощренностью и элегантностью. Советская власть не разрешила унаследованные от прошлого проблемы, а усугубила их.

Прежде всего, сексуальной, как и всякой другой, интимности препятствовали плохие жилищные условия. Миллионы людей многие годы, нередко всю жизнь были вынуждены жить в общежитиях или коммунальных квартирах. Взрослые женатые дети годами жили в одной комнате с родителями. О какой сексуальной интимности можно говорить, когда все видно и слышно?

«У нас никогда не было собственных комнат, чтобы затаскивать туда наших девочек, и у наших девочек комнат не было тоже, — вспоминает поэт Иосиф Бродский (родился в 1940 г.). — Наши романы были, главным образом, прогулочные и разговорные, набралась бы сногсшибательная сумма, если бы с нас тогда брали за километр. Старые склады, набережные реки в промышленных районах, твердые скамейки в мокрых скверах, холодные подъезды учреждений — вот типичные декорации первых наших пневматических услад».122

На вопрос: «Что мешало вашей сексуальной жизни в СССР?» из 140 опрошенных Марком Поповским эмигрантов, 126 назвали отсутствие квартиры, 122 — отсутствие отдельной спальни, 93 — излишнее внимание соседей по квартире.123 По данным Сергея Голода, в 1981 г. треть так называемых молодых семей проживали совместно с родителями мужа или жены, хотя вели раздельное хозяйство, и главной трудностью для них были организация домашнего хозяйства и напряженные отношения с родственниками.124

А вот письмо, опубликованное «СПИД-инфо» в 1992 году:

Мы с женой живем у моих родителей, и у мамочки очень милая привычка — ввалиться к нам в комнату, когда мы занимаемся тем самым. Ест дверь закрыта на ключ или забаррикадирована стулом, стучится до посинения. И ночью присматривается, что там вытворяют эти резвые детки. Мы уже привыкли и не соскакиваем друг с друга, когда она войдет, а сначала очень по нервам било.

У этой пары все-таки есть комната, где можно кое-как уединиться. У многих молодых супругов такой возможности вообще нет. Еще хуже было положение холостяков. Вопрос «Где?» был и остается самым трудным вопросом советско-русского секса. Как сказал Поповскому один московский скульптор: «Мы рождаемся в парадном, любим в парадном и умираем в парадном».125

Поселиться в гостинице, даже если бы это было просто (на самом деле мест в гостиницах катастрофически не хватало, получить номер можно было только по блату или за взятку), с человеком другого пола, с которым вы не состоите в зарегистрированном браке, юридически невозможно. В городе, где вы прописаны, вы вообще не имели права снять номер в гостинице: гостиницы существовали только для приезжих. Человек, который потерял ключ от квартиры или поссорился с женой, должен был ночевать у друзей или на улице, в гостиницу его не пускали.

Чтобы привести к себе в номер гостя другого пола, даже днем и на короткий срок, нужно было выдержать целую битву с администрацией. Многочисленные дежурные по этажам только тем и занимались, что следили за нравственностью жильцов, устраивая на них облавы и рассылая потом доносы по месту работы. За парками и садами следила милиция, да и климат в России суровый. Люди изворачивались, как могли: снимали на 45 минут номера в банях, пользовались комнатами отсутствующих товарищей, превращали в бордели санатории и дома отдыха. Человек, имевший собственную холостяцкую квартиру, выдерживал постоянный нажим со стороны друзей и товарищей, мечтавших воспользоваться ею хотя бы на одну ночь.

Совершенно бесправны были рабочие и студенты, жившие в общежитиях, то есть большая часть молодежи. Администрация строго следила за половой сегрегацией. В начале 1980-х гг. в Уссурийске мне показывали девятиэтажное общежитие местного пединститута и рассказывали, что туда пробираются всеми способами курсанты соседнего военного училища; один юноша, рискуя жизнью, залез на последний этаж по ветхой водосточной трубе, «но теперь мы поставили охрану». Когда я сказал, что этот парень, возможно, заслуживает больше уважения, чем Ромео, и что проще всего было бы открыть двери, проректор принял это за шутку.

В конце 1950-х на партсобрании философского факультета Ленинградского университета мы слушали «персональное дело» 30-летнего студента, который в пьяном виде привел в общежитие проститутку и расположился с ней в коридоре у дверей соседской комнаты. Разумеется, мужику объявили выговор. А между собой преподаватели говорили: «Ну, а что ему делать? Пятилетнее половое воздержание в его возрасте затруднительно и вредно. В гостиницу не попадешь. В парке холодно, да и милиция. Единственный способ не нарушать норм советского права и коммунистической морали — заниматься мастурбацией». Но публично это сказать, даже в шутку, было нельзя.

Несколько десятилетий спустя об этом иронически напишет выросший в более либеральное время Игорь Яркевич:

В том чудесном парке, где я заблудился вместе с моей проклятой юностью, не заниматься онанизмом было невозможно. Даже при всем желании. Никакой реальной альтернативы онанизму, как рынку в цивилизованной стране, не существовало, кто бы там что ни каркал в научно-популярной литературе ограниченным тиражом из спецхрана! Все было холодно и серо, все надоело, позади ничего, впереди тоже <…> и внутри чудесного парка говна коммунизма онанизм был единственным островом тепла и света- Онанизм учил нас быть свободными и делать правильный выбор в любой ситуации, даже самой трижды тоталитарной.126

Тяжелые жилищные условия, конечно, не создавались умышленно. В отличие от домов-коммун 1920-х, послевоенные коммуналки уже не несли идеологической нагрузки и воспринимались как неизбежное зло. С приходом к власти Хрущева жилищное строительство ускорилось и многие люди стали, наконец, обладателями отдельных квартир, которые не снились их отцам и дедам. Половую сегрегацию в общежитиях я бы тоже не ставил в вину Советской власти: сходные правила совсем недавно существовали в американских и западноевропейских университетах и послужили даже поводом к студенческой революции 1968 г.

Другое дело — административное вмешательство в личную жизнь, которым систематически занимались советское государство и компартия. В 1932 г. в стране была введена паспортная система и прописка. Человек мог жить только там, где он прописан, и милиция легко контролировала его перемещения. Кроме того, за ним следили соседи. Подслушивание частных разговоров, собирание доносов и сплетен были излюбленным занятием «органов» и широко использовались для шантажа и расправы с неугодными. И в сталинские, и в позднейшие времена каждый советский человек чувствовал себя под колпаком.

Не лучше КГБ действовала и партия, которая официально заявляла, что у коммуниста не может быть секретов от парторганизации, и бесцеремонно вторгалось в святая святых интимной жизни.

В тоталитарном обществе разделение публичного и частного принципиально невозможно. Публичная жизнь без остатка поглощается государством, а частная жизнь исчезает вместе с частной собственностью. Правда, коммунистическая идеология признавала существование личной жизни, но ни в «Философской энциклопедии», ни в философских и психологических словарях, ни в нескольких изданиях «Словаря по этике» под моей редакцией этого понятия не было. В наиболее либеральных и поздних (I960 и последующие годы) изданиях это понятие упоминалось в статьях, посвященных личности, но об автономии личной жизни от государства говорилось лишь вскользь, а возможность рассогласованности личного и общественного в условиях развитого социализма отрицалась или преуменьшалась. Никаких правовых гарантий неприкосновенности личной жизни не существовало.

Развод делал человека политически неблагонадежным, а в брежневские времена, когда отдельные везунчики стали ездить за рубеж, — невыездным. Если такого человека его начальство все-таки пыталось отправить в загранкомандировку, то в характеристике указывали:

«Причины развода парторганизации известны» (и, следовательно, признаны уважительными). В 1978 г. перед самым вылетом в Швецию на международный социологический конгресс выездная комиссия ЦК исключила из состава делегации двух профессоров Московского университета только потому, что они дважды разводились (хотя на момент поездки оба снова состояли в браке). Еще недоверчивее относились к холостякам: а вдруг он бабник, или, еще того хуже, гомосексуал? Жены и дети были, в сущности, заложниками у государства, гарантами того, что человек вернется назад, на любимую Родину! Это называлось заботой об укреплении семьи и нравственности…

Заявления ревнивых или брошенных жен всесторонне рассматривались на партийных собраниях, причем люди жадно смаковали «подробности». Существовал даже анекдот о том, чем женщины разных наций удерживают своих мужей: немка — домовитостью, испанка — страстностью, француженка — изяществом и изощренностью ласк, а русская — парткомом. Другой анекдот рассказывает, как в партком поступило заявление жены, что ее муж не выполняет своих супружеских обязанностей. В чем дело? — спрашивают виновника. — Прежде всего, товарищи, я импотент. — Нет, — обрывает партсекретарь. — Прежде всего ты — коммунист!

Способствовала ли эта ханжеская репрессивная мораль укреплению семьи и «здоровому сексу»? Разумеется, нет. Люди изворачивались, как могли. В молодежных общежитиях с каждым поколением все более открыто процветал групповой секс. О турбазах и домах отдыха и говорить нечего: вырвавшись из-под контроля родителей или супруга, молодые и не очень молодые люди пускались во все тяжкие, лихорадочно и вместе с тем уныло, как будто они выполняли и перевыполняли производственный план, наверстывали то, что было недоступно в повседневной жизни. На этот счет был тоже анекдот. Иностранца, вернувшегося из СССР, спрашивают: «А публичные дома у них есть? — Есть, но почему-то они называются домами отдыха».

Серьезную дезорганизацию в брачно-семейные отношения и половую мораль внесла война, оторвавшая миллионы людей от родных мест и породившая множество временных связей и внебрачных детей. Гибель миллионов мужчин на фронте одних женщин сделала вдовами, а других, юных, лишила шансов на замужество и создание семьи. В 1939г. в стране состояло в браке 78,7 процента женщин в возрасте от 25 до 29 лет и 81,8 процента 30-34-летних; в 1959г. соответствующие показатели составили лишь 54,9 и 48,3 процента.127 Это не могло не влиять на сексуальное поведение поколения и его нравственные установки, включая отношение к внебрачным связям.

Мощным постоянно действующим фактором сексуальной жизни был ГУЛАГ. В сталинских лагерях и тюрьмах сидели многие миллионы людей. Они не только годами были оторваны от семьи и лишены нормальной половой жизни, но и приобщались к страшной лагерной жестокости, имевшей и свой сексуальный аспект (гомосексуальное насилие). Как сказывалось это на их последующей сексуальной жизни, какой опыт передавали они своим детям, близким и окружающим? Многие бывшие зеки и даже врачи были искренне убеждены в том, что тюремная среда — единственная причина распространения гомосексуальности.

Все эти вопросы стояли перед обществом уже в конце 1940-х — начале 1950-х годов, но никто не смел о них даже задуматься. Все, прямо или косвенно связанное с сексом, было, говоря словами иронической еврейской песни, «неприлично, негигиенично и несимпатично».

От подавления к приручению
…Наша фирма призвана уничтожить сексуальную дикость человека и призвать его натуру к высшей культуре покоя и к ровному, спокойному и плановому темпу развития… Из грубой стихии наша фирма превратила половое чувство в благородный механизм и дала миру нравственное поведение.

Андрей Пмтюнов

Сталинская сексуальная политика была последовательно репрессивной, основанной на подавлении и отрицании секса. Была ли она успешной?

Если иметь в виду искоренение сексуальной культуры и адекватного представления сексуальности в общественном сознании — безусловно, да. Все знания и цивилизованные представления об этой сфере жизни были выкорчеваны основательно и без остатка. Несколько поколений советских людей были выращены в атмосфере дикого сексуального невежества и обычно сопутствующих ему тревог и страхов. До 19б0-х годов секс был практически неназываемым, о нем не было никакой публичной информации. Собственной научной литературы не было, а иностранные книги не доходили даже до спецхранов и даже в научные библиотеки заказывать их было небезопасно.

Мне вспоминается в этой связи такой случай. В относительно либеральные 19б0-е годы, чтобы рационально и экономно тратить дефицитную валюту, отпущенную ленинградским библиотекам на покупку иностранной научной литературы, я консультировал их комплектование по философии, истории и социологии. Однажды, увидев в каталоге дешевую и, судя по аннотации, информативную книгу американского психиатра Фрэнка Каприо о половых преступлениях, я рекомендовал Публичной библиотеке ее выписать. Через год или больше мне звонит встревоженный цензор В. М. Тупицын, интеллигентный человек, с которым у меня были хорошие личные отношения. — Игорь Семенович, вы заказывали книгу Каприо? — Да, а что? — Страшный скандал! Мне сейчас звонил из Москвы взбешенный начальник Главлита, говорит, что это порнография, ее нельзя держать даже в спецхране, они хотят книгу уничтожить и требуют вашей крови. Пишите объяснительную записку. — Я книги не видел, но судя по аннотации — это не порнография. — Хорошо, я попытаюсь их уговорить, чтобы книгу прислали сюда временно, на мою личную ответственность, посмотрим вместе.

Когда книга пришла — все стало ясно. Как и рекламировалось, это была популярная книжка, основанная на опыте судебно-медицинской экспертизы, но автор цитировал подследственных, которые говорили, естественно, не по-латыни, а живым разговорным языком. Какая-то дама в Главлите прочитала, пришла в ужас, доложила начальству, и пошла писать губерния. Мы написали объяснение, московское начальство успокоилось, а книжка осталась в спецхране Публичной библиотеки. Но если бы Тупицын позвонил не мне, а в обком партии, я имел бы серьезные неприятности.

Почти вся сексологическая литература лежала на спецхране вплоть до 1987 г. Администрация библиотек «бдела» еще больше цензоров. Марк Поповский вспоминает, что в Ленинской библиотеке, ему, врачу по образованию и известному писателю, отказались выдать сочинения Фрейда. То же самое делали в Ленинградской публичной библиотеке, хотя формально книги Фрейда не входили в списки запрещенной литературы. Однажды, когда мои студенты пожаловались на это, я даже устроил библиотечной администрации выволочку от Горлита, который был оскорблен тем, что библиотекари узурпировали его права. Впрочем, им гораздо чаще попадало за то, что они «недобдели».

Да что там Фрейд! Советские книги по сексопатологии в научных библиотеках — в обычных библиотеках таких книг вовсе не было! — не выдавались даже врачам без специального письма с места работы, удостоверявшего, что товарищ занимается именно сексопатологией, а не просто удовлетворяет свое нездоровое любопытство. Это прекратилось только после того, как уже в эпоху «перестройки и гласности» я высмеял эту практику на страницах теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист». Раньше этого нигде бы не напечатали, — существование цензуры и ее порядки были такой же тайной, как и секс.128

Но, уничтожив сексуальную культуру, Сталин и его преемники не смогли уничтожить секс и даже полностью подчинить его своему контролю. О сексуальном поведении советских людей за 35 лет (1930-1965) объективных данных нет вовсе, только разрозненные и крайне субъективные личные воспоминания. Но как только жизнь стала чуточку посвободнее, выяснилось, что и ценностные ориентации, и сексуальное поведение советской молодежи имеют мало общего с официальными представлениями и развиваются в том же направлении, что и на Западе.

Появились и желающие изучать эти процессы.

Первым таким энтузиастом был мой аспирант в Ленинградском университете Сергей Голод. Когда, под впечатлением от книги Кинзи, он в начале 1960-х гг. выразил желание заняться изучением сексуального поведения советской молодежи, я сразу же сказал ему, что в наших условиях эта тема опасна и «недиссертабельна», но тем не менее разрешил попробовать. Это была поистине героическая работа. Анкеты нужно было согласовывать в обкоме партии, где ко всему придирались. Например, вопрос о количестве партнеров был снят, потому что заведующий отделом обкома спросил:

«Что это значит? Лично я живу со своей женой» (ленинградская интеллигенция хорошо знала, что «лично он» жил также с одной из балерин Кировского театра). Очень трудно было организовать и сами опросы.

Когда в 1969 г. диссертация Голода, которую он писал вдвое дольше положенного срока, была представлена к защите, последовал грозный звонок из обкома: кто посмел писать о таких вещах?! Защиту пришлось отменить. Мы переделали автореферат, убрали цитаты из Коллонтай и назначили защиту в Москве, в Институте конкретных социальных исследований (ИКСИ) Академии Наук, где я в это время заведовал отделом и где атмосфера была лучше, чем в Ленинградском университете. На сей раз диссертацию затребовали в ЦК комсомола; первый секретарь ЦК Е. М. Тяжельников заявил, что работа Голода — «идеологическая диверсия против советской молодежи», и если защиту не отменят, он будет жаловаться в ЦК партии.

На самом деле ничего особенно крамольного, если не считать того, что советская молодежь, как и всякая другая, имеет добрачные связи и относится к этому спокойно, в диссертации не было, и на нее было много положительных отзывов. Но ИКСИ и без того находился под огнем партийной критики. Поэтому в день защиты было объявлено, что из-за болезни диссертанта, который демонстративно присутствовал в зале, защита «откладывается». Больше к этому вопросу не возвращались. Голод вскоре защитил другую диссертацию, о работающих женщинах, у которых, конечно же, секса не было. Ленинградский обком не поленился проверить, что новая диссертация не включала никаких данных из первой работы. Дальнейшие материалы о сексуальном поведении молодежи Голод собирал уже на свой страх и риск, в свободное от работы время.

Голод сделал очень много. В 1965 г. он опросил 500 студентов из 10 ленинградских вузов и 205 представителей молодой интеллигенции, в 1969-70 гг. — 120 ленинградских рабочих и служащих, в 1972 г. — еще 500 ленинградских студентов, в 1974 г. — 334 молодых рабочих, в 1978 г., в рамках проекта о студенческом образе жизни, — 3700 студентов 18 вузов РСФСР отвечали на вопрос о мотивах ухаживания и половой связи, в 1978 и 1981 гг. было опрошено по 250 супружеских пар, в 1989 г. — еще 250 интеллигентов.

Данные Голода, опубликованные в ряде книг и статей,129 — единственный социологический документ о сексуальном поведении и установках советской молодежи 1960-1980-х годов. Хотя его выборки и опросники не всегда сопоставимы, общие тенденции развития выступают в них достаточно отчетливо, особенно если дополнить их другими социологическими, демографическими и медицинскими данными.

При всей социально-политической и культурной изолированности советского общества от Запада, динамика сексуального поведения и установок советских людей в основном и главном была той же, что и там.

Прежде всего, налицо глобальный процесс изменения и ломки традиционной системы взаимоотношений полов и половой/гендерной стратификации. Отношения мужчин и женщин во всех сферах общественной и личной жизни становятся более демократическими и равными, а стереотипы маскулинности и фемининности — менее полярными, чем прежде. Это дает больший простор развитию индивидуальности, которая уже не обязана втискиваться в прокрустово ложе привычных полоролевых стереотипов (сильный, агрессивный мужчина и нежная, пассивная женщина), но одновременно порождает целый ряд социальных и психологических проблем и конфликтов.

Соответственно этому меняется состав, ролевая структура и социальные функции семьи. В результате снижения рождаемости и «нуклеаризации» семьи, она, особенно в городе, становится менее многочисленной. Общий показатель фертильности в СССР с 2,8 детей на женщину в 1958-59 гг. к 1988 г. снизился до 2,45 (в Российской Федерации — 2,1). По мере того как некоторые старые социально-экономические функции семьи отмирают или приобретают подчиненное значение, происходит психологизация и интимизация семейных отношений, все большая ценность придается психологической близости, интимности между членами семьи и особенно — супругами. Это повышает автономию и значимость каждого отдельного члена семьи и идет параллельно повышению индивидуальной избирательности брака. Брак по свободному выбору, который обычно символизируется как основанный на любви, более интимен, но одновременно более хрупок, чем традиционный. Отсюда — увеличение количества разводов; среднегодовое число разводов на тысячу супружеских пар в Российской Федерации выросло с 6,5 в 1958-59 до 17,5 в 1978-79 гг.130 У людей появилась установка на возможную временность брачного союза (понятия «серийной моногамии» в США и полуироническое выражение «сбегать замуж» у молодых советских женщин). Обращает на себя внимание также рост числа одиночек, которые по тем или иным причинам вообще не вступают в зарегистрированный брак. В СССР число мужчин 25-29 лет, не вступивших в брак, выросло с 1959 по 1970 г. на 14, а в группе 30-39-летних — на 4 5 процентов.131

Сдвиги в брачно-семейных отношениях отражают общие закономерности индивидуализации общественной жизни. В патриархальном обществе прошлого отдельный индивид был немыслим и не воспринимал себя вне своей социально-групповой принадлежности. Сегодня он все больше чувствует себя центром своего собственного жизненного мира, любые социальные роли и идентичности кажутся только аспектами и ипостасями его Я. Внешний социальный контроль соответственно уступает место самоконтролю. Все большее значение приобретают ценности самовыражения и самореализации. «Воспитание чувств» означает не только и не столько умение контролировать свои чувства и подчинять их разуму, сколько способность адекватно понимать и выражать их, слушаться голоса сердца и т. п.

Тенденция к автономизации и индивидуализации личной жизни стала особенно явной в 19б0-х годах.

Интим был как бы личной заграницей каждого, куда не дотягивался пристальный взгляд общества. Убежище от социальных стихий напрямую пришло от Ремарка и Хемингуэя, но получило советское гражданство с тем большей легкостью, что иных убежищ не было. В этом, как в дороге никуда, была чистота романтической идеи: любить напряженно, вопреки быту и общественной морали… Полублатной надрыв чередовался с вяловатым разгулом, что происходит всегда, когда скорый на чувствования романтик разочаровывается в очередной эмоции. В знаменитой «Гостинице» Юрия Кукина попираются не только нормы морали, но постулаты мощных страстей романтизма: «Я на час тебе жених, ты — невестою». Или так, как у Евтушенко — любовь случайная, необязательная, вероломная, без начала и конца.132

Эти социально-структурные и культурные сдвиги не могли не проявиться и в сфере сексуально-эротических ценностей и поведения. Некоторые из этих тенденций являются всеобщими, мировыми:

 Более раннее сексуальное созревание и пробуждение эротических чувств у подростков;

 Более раннее начало сексуальной жизни;

 Социальное и моральное принятие добрачной сексуальности и сожительства;

 Ослабление «двойного стандарта», разных норм и правил сексуального поведения для мужчин и для женщин;

 Рост значения сексуальной удовлетворенности как фактора удовлетворенности браком и его прочности;

 Ресексуализация женщин, которых викторианская мораль считала вообще асексуальными;

 Сужение сферы запретного в культуре и рост общественного интереса к эротике;

 Рост терпимости по отношению к необычным, вариантным и девиантным формам сексуальности, особенно гомосексуальности;

 Увеличение разрыва между поколениями в сексуальных установках, ценностях и поведении — многое из того, что было абсолютно неприемлемо для родителей, дети считают нормальным и естественным.

Эти тенденции были общими для Советского Союза и Запада. Но если на Западе они открыто, часто даже гипертрофированно, обсуждались на протяжении десятилетий, позволяя общественному сознанию постепенно осмыслить и переварить их возможные последствия (хотя консервативные круги оказались неспособны к этому), то в СССР все было загнано в подполье. Поведение и ценности людей, особенно молодых, изменялись, а официальное общество делало вид, что ничего не происходит. Симптомы глубоких, долгосрочных и необратимых перемен трактовались как частные случаи, чрезвычайные происшествия, порожденные зловредным влиянием «растленного Запада», с которыми нужно бороться административными мерами.

Противоречивый и мучительный процесс либерализации Советского общества, начавшийся сразу же после смерти Сталина, был прежде всего процессом разложения коммунистической власти и идеологии. Разложение начиналось с партийных верхов, поведение которых все больше расходилось с их проповедями. Официально проповедуя асексуальность, партийные бонзы имели многочисленных любовниц, которых содержали за счет государственного кармана, крутили западные порнографические фильмы, а иногда устраивали форменные оргии. После ареста Лаврентия Берии советские люди узнали, что его подчиненные прямо на улицах похищали приглянувшихся начальнику женщин, которых он садистски насиловал. Не успела забыться эта история, как разразился скандал вокруг министра культуры СССР, видного партийного идеолога Георгия Александрова, который вместе с другими высокопоставленными аппаратчиками организовал целый гарем из молодых актрис. Когда Александрова отстранили от должности, в народе острили, что он пишет мемуары «Моя половая жизнь в искусстве». Средоточием всяческой, включая сексуальную, коррупции во времена Брежнева считался Комитет молодежных организаций (КМО) при ЦК комсомола, председателем которого был будущий горбачевский вице-президент, а затем председатель ГКЧП Геннадий Янаев. Много интересного творилось за высокими заборами правительственных дач.

А ночами, а ночами Для ответственных людей, Для высокого начальства Крутят фильмы про блядей… пел Александр Галич.

Высокому начальству подражали начальнички поменьше и подпольные денежные воротилы, будущие творцы российской «рыночной экономики». За казенный счет строились и содержались маленькие, но шикарные бани, сауны, гостиницы, охотничьи домики, в которых местные и приезжие начальники могли бесплатно наслаждаться всеми радостями жизни, включая, конечно же, и секс. Это была просто маленькая часть большой коррупции. А молодежь — «золотая», «серебряная» и всякая прочая — старалась не отставать от старших и вела свой собственный, не афишируемый, но и не очень скрываемый, некоммунистический образ жизни… Как писал Иосиф Бродский, «разврат и хождение в кино суть единственные формы свободного предпринимательства».133

А вот знаний о сексе было мало. Лицемерие было обязательной нормой советской жизни. И не столько простое лицемерие, сколько описанное Оруэллом двоемыслие, т. е. способность иметь по одному и тому же вопросу два разных, взаимоисключающих суждения.134 В сущности, двоемыслие было необходимым условием выживания. Тот, кто искренне верил официальной идеологии, был обречен потому, что жизнь шла по совсем другим законам; наивный правдолюбец рано или поздно должен был поумнеть или попасть в тюрьму или психушку. А тот, кто ничему не верил, был обречен потому, что рано или поздно проговаривался или заболевал неврозом (последовательные циники встречаются не так часто). Проще всего было искренне верить официальным правилам (на публике) и так же искренне, не испытывая угрызений совести, нарушать эти правила в частной жизни. По старому анекдоту, Бог дал человеку три качества — ум, честность и партийность, но с условием, чтобы они никогда не сочетались в одном лице. Из этого правила исключений не было.

Но «вернемся к нашим баранам».

Главным достижением 1960-1970-х гг. было рождение медицинской сексологии, получившей в СССР имя «сексопатологии». Название это симптоматично, подразумевая, что «нормальная» сексуальность беспроблемна, в ней все ясно, а тот, у кого проблемы есть, должен отдаться на волю врачей.

То, что изучение проблем пола в послевоенном СССР началось в медицине, вполне естественно. Так было в XIX — начале XX в. в Европе и в дореволюционной России. Сталинский террор выкорчевал все, что делалось раньше, теперь ученым пришлось все начинать с начала.

Перерыв в исследованиях наглядно отражается в статистике соответствующих публикаций. По подсчетам А. Ц. Масевича и Л. М. Щеглова, в фондах Ленинградской публичной библиотеки русские книги по сексопа-тологии распределяются по годам издания следующим образом:

до 1917 г.-126 1917-1936 гг. — 52 1936-1960 гг. — 5 1961-1969 гг. — 14 1970-1980 гг. — 61 1980-1984 гг. — 35

Такая же динамика и в книгах по гигиене половой жизни.

Новой дисциплине было очень трудно встать на ноги. Как и все новое в СССР, она создавалась не по воле партии и медицинского истэблишмента, а вопреки им, силами отдельных энтузиастов. Помимо общего негативного отношения к сексуальности мешала враждебность со стороны представителей старых медицинских дисциплин, особенно урологов. Поэтому развитие было медленным.

Первый Всесоюзный семинар по подготовке врачей сексопатологов был проведен под руководством профессора Н. В. Иванова в Горьком. Там же состоялись и два следующих семинара — в 19б4 и 1966 гг. Третий был проведен в 1967 г. уже в Москве, на базе отделения сексопатологии Московского научно-исследовательского института психиатрии Минздрава РСФСР. В 1973г. это отделение приобрело статус Всесоюзного научно-методического центра по вопросам сексопатологии, координирующего деятельность врачей-сексопатологов по всей стране.

За семинарами последовала публикация нескольких малотиражных сборников: «Актуальные вопросы сексопатологии» (1967), «Вопросы сексопатологии» (1969), «Проблемы современной сексопатологии» (1972). Сборники эти были пестрыми по тематике и уровню, но они давали возможность специалистам из разных отраслей медицины обмениваться данными и клиническим опытом.

Вначале в советской сексопатологии преобладал монодисциплинарный подход, в котором тон задавали урологи и, в меньшей мере, гинекологи и эндокринологи. Но после того как Всесоюзный центр возглавил невропатолог профессор Георгий Степанович Васильченко, картина изменилась. По мнению Васильченко, сек-сопатология должна быть не «бригадной» помощью, когда уролог лечит «свою» патологию, психиатр — «свою», эндокринолог — «свою», а сексопатолог состоит при них в качестве диспетчера, а самостоятельной междисциплинарной клинической дисциплиной. В этом духе написаны первые советские руководства для врачей под редакцией Г. С. Васильченко — «Общая сексопатология» (1977) и «Частная сексопатология» (1983, в двух томах), а также «Справочник. Сексопатология» (1990). Соответственно и подготовка сексопатологов должна быть многодисциплинарной. Хотя в этом была заложена опасность дилетантизма и потенциальных конфликтов с представителями смежных дисциплин, «системный подход» ориентировал врача на то, чтобы видеть сексуальность в целом, а не только ее отдельные параметры и составляющие.

В Ленинграде первый Сексологический центр при городском отделе здравоохранения (на общественных началах) создал профессор-психиатр Абрам Моисеевич Свядощ. Его книга «Женская сексопатология» (1974), выдержавшая три издания, стала настоящим бестселлером. Рассказывали, что однажды воры, ограбившие богатую квартиру, из всей библиотеки забрали только книгу Свядоща.

Ленинградские психиатры профессор Дмитрий Николаевич Исаев и Виктор Ефимович Каган начали изучение формирования половой идентичности и проблем детской и подростковой сексуальности. В 1986 г. они опубликовали первое советское руководство для врачей «Психогигиена пола у детей» (название «Детская сексология» даже в это время еще казалось слишком вызывающим). На Украине, в рамках Центра по сексопатологии Киевского научно-исследовательского института урологии и нефрологии профессор Иван Федорович Юнда создал свою собственную сексологическую школу, преимущественно с урологическим уклоном. Еще один центр пытались создать в Ростове.

По своему содержанию советская сексопатология сильно отличалась от мировой сексологии. Отечественные авторы, за редкими исключениями, плохо знали или вовсе не знали новую иностранную научную литературу. Отчасти это объяснялось ее отсутствием в библиотеках, отчасти — незнанием иностранных языков, а отчасти — идеологической установкой, что все советское заведомо лучше всего западного. Многие советские сексопатологи недостаточно учитывали социальные и психологические факторы сексуального поведения. Объяснительные теории порой базировались на устаревших биологических моделях или житейском здравом смысле, сдобренном лошадиной дозой морализирования. В одной работе, за которую автор получил ученую степень доктора медицинских наук по психиатрии, девиантное сексуальное поведение определяется как поведение, которое «отклоняется от нравственных норм»,135 так что любые до- и внебрачные связи признаются заведомо девиантными, патологическими и требующими психиатрического вмешательства.

Слишком узкое и догматическое понимание нормы порождает у врачей авторитарность и сексуальную нетерпимость, стремление «лечить» то, что лечению не подлежит. Эти установки — плоть от плоти советской «репрессивной психиатрии», которая помогала КГБ запирать в психушки инакомыслящих.

Особенно опасен для сексологии недостаток психологических знаний. По данным отечественной медицинской статистики, подавляющее большинство, до 70-75 процентов людей (в России их упорно называют не клиентами, а пациентами) обращаются к врачу-сексопатологу с проблемами не органического, а психологического характера. Но именно к этим вопросам врачи наименее подготовлены. Психоанализ был практически запрещен, психология в медицинских вузах преподавалась плохо, а психосексуальные проблемы в ней самой были неразработаны.

Психоэндокринолог профессор Арон Яковлевич Белкин, пионер советских исследований транссексуализма, даже смену пола проводил без всякого психологического тестирования или какой бы то ни было иной психологической экспертизы. Не потому, что он не хотел или не понимал необходимости этого: ни грамотных психологов, ни апробированных тестов в стране попросту не было. К тому же считается, что биологии и медицине надо обязательно учиться, а психологом или социологом каждый может стать и без подготовки.

Сама сексопатология была в советской медицине пасынком. Первые сексологические кабинеты стали создаваться в стране в 1963 г. В 1973 г. Минздрав СССР официально создал государственную сексопатологиче-скую службу в городах с населением свыше 1 миллиона. Этого было, конечно, мало. К тому же обучение врачей-сексопатологов осуществлялось, на базе психиатрического медицинского образования, бессистемно, путем краткосрочных курсов. Немногочисленные вакансии врачей-сексопатологов нередко замещались обычными психиатрами, не имеющими никакой специальной подготовки. Случалось и так, что решение всех сексологических задач возлагалось на руководителей женских консультаций, что было совершенно абсурдно.

В результате долгих усилий Г. С. Васильченко и его коллег — иметь дело с советской бюрократией было очень трудно — 10 мая 1988г. министр здравоохранения СССР издал новый приказ, согласно которому в городах с населением более 250 тысяч человек в составе психоневрологических диспансеров создавались специализированные отделения врачебно-психологического семейного консультирования, в задачу которых входила профилактика, раннее выявление и лечение сексуальных расстройств и сексуальной дисгармонии в браке (внебрачный секс по-прежнему как бы не существовал).

Для подготовки врачей-сексопатологов впервые создавались специальные кафедры в трех институтах усовершенствования врачей — Ленинградском, Харьковском и Центральном (Москва). Это были важные решения, но они запоздали по крайней мере лет на 20 и опять-таки были недостаточны. Профессиональное обучение врачей-сексопатологов не решало более сложной задачи обучения сексологии всех студентов-медиков. Однако ни программ, ни учебников по этому курсу не было, а распад Советского Союза и развал его экономики сделал любые начинания невероятно трудными.

Создание сексопатологии было попыткой поставить сексуальность под врачебный контроль. Но медикализация секса всегда дополняется его педагогизацией — лечение неотделимо от профилактики и, следовательно, просвещения. В педагогике же наследие сталинизма было еще тяжелее, чем в медицине.

Тридцатилетний заговор молчания имел своим естественным результатом чудовищное сексуальное невежество. Советские дети и подростки 1950-1970-х годов не знали самых элементарных, азбучных вещей. Особенно плохо было в интеллигентских семьях, где от детей старались скрывать абсолютно все (многие рабочие и крестьяне смотрели на вещи проще: не просвещали, но и не запугивали).

Один из респондентов Марка Поповского, режиссер из Ленинграда, сын инженера и врача, рассказывает:

Однажды, когда мне было восемь лет и я учился в первом классе, мой одногодка, приятель по двору, принес поразительную новость: оказывается, взрослые, когда ложатся спать, «письку в письку всовывают и от этого рождаются дети». Новость была сногсшибательная, но показалась мне все же не совсем достоверной. «Ну, хорошо, — спросил я, — а если мужчине в это самое время писать захочется, как тогда быть?» Приятель выяснил, что именно от этого и рождаются дети. Такое деланье детей показалось мне неэстетичным и даже противным. «Неужели все так делают?» «Твой папа и твоя мама и мой папа и моя мама так не делают, а остальные точно — да».136

Взрослые, конечно, знали, куда что совать, но у многих знания этим и ограничивались. По словам Иосифа Бродского, свои «основные познания в области запретных плодов» он получил в отрочестве в дядиной библиотеке из дореволюционной книги «Мужчина и женщина», — той самой, которую спас от пожара («спасти успел я только одеяло и книгу спас любимую притом») еще Васисуалий Лоханкин137

Уже в 1950-1960-х годах прогрессивные советские педагоги, врачи и психологи заговорили о необходимости какого-то полового воспитания подростков. В 1962 г. широкое внимание привлекла газетная статья психолога, будущего президента Российской Академии образования Артура Владимировича Петровского «Педагогическое табу». Затем появились и другие публикации.

Надо сказать, что выступления эти были вовсе не радикальными, скорее даже охранительными. Половое воспитание мыслилось прежде всего как воспитание нравственное, собственно же сексуальное просвещение вызывало у педагогов панический страх и часто объявлялось ненужным. О том, чтобы знакомить подростков с основами контрацепции, никто даже и не помышлял.

В школьных учебниках анатомии и физиологии человека описание половой системы отсутствовало, о размножении говорили на примере кроликов. Любое изображение мужских или женских половых органов считалось порнографическим. Когда Г. С. Васильченко показал своим коллегам по Институту психиатрии привезенные из Дании школьные учебники, его обвинили в увлечении порнографией. Даже самые здравомыслящие люди говорили «а», но до «б» им было еще очень далеко.

В 1960-х годах на русский язык были переведены две популярные книжки немецкого (ГДР) врача-гигиениста Рудольфа Нойберта «Вопросы пола» (I960 и 1962) и «Новая книга о супружестве» (1969). Из обширной и достаточно хорошей гедеэровской литературы нарочно были выбраны самые «безобидные», примитивно-моралистические книги, которые сразу стали бестселлерами. Но даже такая информация казалась опасной. В предисловии к «Новой книге о супружестве» известный психолог профессор Виктор Колбановский четко сформулировал главную задачу советского полового воспитания — уберечь молодежь от сексуальности:

Чтобы ослабить напряжение центральной нервной системы от импульсов, идущих из половой сферы, необходимо отвлечь внимание растущей молодежи, в большинстве своем учащейся, в сторону познания различных явлений действительности. Работа в научных кружках, на станциях юных натуралистов и техников, занятия спортом, туризмом, проба своих творческих сил в поэзии, литературе, различных видах искусства, в общественной деятельности настолько захватывает и отвлекает внимание от половых переживаний, что подростки, юноши и девушки легко справляются с ними.

Да что там подростки! Даже взрослые, женатые люди должны как можно меньше заниматься сексом:

Что касается супружеских отношений, то большая производственная и общественная загруженность мужчин и женщин, наряду с их заботой о воспитании детей и удовлетворением непрестанно растущих культурных потребностей в значительной мере отвлекает их внимание от интенсивных половых переживаний, и половое сближение перестает быть привычкой. Духовные интересы супругов начинают преобладать, особенно если их увлекает творческая деятельность.138

По сути дела, Колбановский призывает супругов к отказу от половой жизни, даже по привычке. А ведь он был не противником, а сторонником полового воспитания! Вот только как бы обойтись при этом без секса…

Созданный в Академии Педагогических Наук (АПН) СССР сектор «этико-эстетических проблем полового воспитания» занимался главным образом морализированием, пропагандой полного сексуального воздержания до 25-30 лет и запугивал подростков ужасными последствиями мастурбации (импотенция, потеря памяти и т.д. и т.п.). Кстати сказать, в старом учебнике педагогики, изданном в 1940 г., по которому я учился в годы войны, говорилось, что подростковая мастурбация не страшна (этот раздел писал В.Е.Аркин); в послевоенные годы она снова стала смертельно опасной.

В ироническом романе Игоря Яркевича «Как я занимался онанизмом», действие которого происходит много позже, классный руководитель дает мальчику на один день «почитать научно-популярную книжку о половом воспитании в старших классах средней школы с грифом «Совершенно секретно», где было сказано, что онанизм — это не то, чтобы плохо, но и не то, чтобы хорошо, а заниматься им не надо»139

Тем не менее жизнь брала свое. Подростки почему-то не хотели отвлекаться от сексуальности спортом, а молодые супруги горько сетовали на свою непросвещенность, в чем их поддерживали некоторые врачи.

В детском фольклоре 1980-х годов, а, возможно, и раньше, были широко представлены сексуально-эротические сюжеты. Например,

Маленький мальчик играет в роддом. Маша уйдет с большим животом.

Или такое:

Ржавой отверткой на грязной фанерке Делали дети аборт пионерке140

У подростков скабрезная поэзия была и вовсе разнообразной. Пока их учителя и родители медленно и осторожно поднимали вопрос, у мальчишек вовсю стояло нечто другое. Кажется, не было такого классика и такого литературного жанра, которых не спародировали бы непочтительные, наглые мальчишки:

— Я хожу по траве, Босы ноги мочу. Я такой же, как все, Я ебаться хочу.

— Не ходи по траве, Босых ног не мочи. Ты такой же, как все — Лучше сядь, подрочи.

Я хуй достаю из широких штанин, Твердый, как консервная банка. Смотрите, завидуйте: я — гражданин, А не какая-нибудь гражданка!

Во глубине сибирских руд Жирафа шестеро ебут. Трое в уши, трое в рот, Добывают кислород.141

Хотя дефицит научных знаний не мешал работе юношеского эротического воображения, взрослые хотели его цивилизовать. Об острой необходимости полового воспитания и просвещения говорил и самый первый советский опрос общественного мнения, проведенный «Комсомольской правдой» под руководством будущего выдающегося прогрессивного социолога Бориса Грушина и будущего главного редактора коммунистически-черносотенной газеты «Советская Россия» Валентина Чикина (в начале 1960-х водораздел не был еще виден); результаты этого опроса были опубликованы в журнале «Молодая гвардия» (19б4, №6-7). Стали писать об «этом» и комсомольские газеты.

Уже самые первые ростки сексуального просвещения (даже и не просвещения, а только разговоров о нем), вызывали дикую ярость необольшевистских, правонационалистических, фашиствующих сил в партии и комсомоле.

В написанном работником Московского горкома комсомола Валерием Скурлатовым необольшевистском милитаристском «Уставе нравов» (1965) говорилось:

Провести длительную кампанию о родовой, моральной и физиологической ценности девичьей чести, о преступности добрачных связей… Не останавливаться вплоть до использования старинных крестьянских обычаев; мазанье ворот дегтем, демонстрация простыни после первой брачной ночи, телесные наказания тем, кто отдается иностранцам, клеймение и стерилизация их… Не заниматься так называемым «половым воспитанием», не возбуждать интереса к проблемам пола. Пол — дело интимное, здесь все должно решаться само собой. Подавлять интерес к проблеме пола за счет поощрения интереса к романтике, революции… Сублимировать пол в творчество142

Для начала брежневской эры взгляды Скурлатова были слишком радикальными, поэтому они была официально осуждены. Но в дальнейшем российский национал-большевизм расцвел махровым цветом.

Заниматься сексуальным просвещением в СССР всегда было опасно. В 1973 г. в Ленинграде по инициативе А. М. Свядоща была создана первая в стране профессиональная платная консультация «Брак и семья». Городские власти разрешили ее создание, но запретили какую бы то ни было рекламу. При регистрации брака молодоженам предлагали прослушать цикл из двух лекций. Первая была посвящена вопросам семейной экономики и этики, а вторая — сексу. Но когда на первом методическом совете Свядощ сказал, что собирается рассказать молодоженам об основных сексуальных позициях, последовало возражение: как можно говорить «такие вещи» невинным девушкам? Позвольте, сказал профессор, где вы видели сейчас таких девушек? И потом даже если наша невеста пришла во Дворец бракосочетаний прямо из монастыря и ни о чем таком никогда не слыхала, на брачном ложе ей все равно придется принять какую-то позу. Так почему не научить ее заранее? Но ведь если мы это сделаем, возразил оппонент, нас могут обвинить в пропаганде разврата и порнографии. И говорил это не реакционный партийный функционер, а либеральный профессор-психотерапевт, будущий основатель кафедры сексологии в Ленинградском институте усовершенствования врачей. Он все понимал, но боялся. Можно ли, зная нашу историю, обвинять его за это?

Если так сложно было решить вопрос с просвещением взрослых, то во много раз труднее было сделать что-нибудь для подростков. Споры о том, нужно ли нам половое воспитание и если да, то какое именно, растянулись на добрую четверть века. Только в 1983-85 гг. в школах РСФСР формально был введен курс подготовки к браку и семейной жизни из двух частей: «Гигиеническое и половое воспитание» (12 часов) в 8 классе, в рамках курса анатомии и физиологии человека, и «Этика и психология семейной жизни» (34 часа) в 9-10 классах. Этот курс включал и некоторые элементы сексуального просвещения. Но решение это осталось на бумаге.

Прежде всего, никто не позаботился заранее о подготовке учителей. Учителя вообще плохо обучаемы, а заставить женщин-учительниц, часто с неустроенной личной жизнью, говорить такие неприличные слова как «половые органы» или «онанизм» и вовсе невозможно.

Учебные пособия для учителей, написанные А. Г. Хрипковой и Д. В. Колесовым, «Девочка — подросток — девушка» (1981) и «Мальчик — подросток — юноша» (1982), изданные первое тиражом 400 тысяч, а второе — миллион экземпляров, представляли собой причудливую смесь полезных физиологических и медико-гигиенических сведений с примитивным морализированием. Вот несколько взятых наугад цитат:

«Половое влечение — это специфическое отношение представителей одного пола к представителям другого пола». «Стыдливость (но не жеманство) привлекательна в женщине, но неприемлема для мужчины…; у мужчины стыдливость в известной ситуации может рассматриваться как проявление половой слабости». «Если женщина постоянно закрывает лицо, как в некоторых странах Востока, то именно оно становится привлекательным для мужчин, и напротив, на голые ноги никто и не обратит внимания. Если же женщины ходят с открытым лицом, но платье носят длинное, то его укорочение выше колен служит объектом повышенного интереса мужского пола и т.д «Тот… факт, что некоторые женщины курят, говорит о том, что они плохие матери, какие были и в прошлом, только раньше это проявлялось по-другому»143 «Половая зрелость — способность мужчины не только зачать ребенка, но и обеспечить наилучшие условия для вынашивзния, выхаживания ребенка матерью, для физического и духовного развития». «Длина волос, конечно, дело вкуса. Но все же стремление представителей мужского пола носить прическу, приближающуюся по характеру к традиционно женской, не может не вызывать недоумения». «Одеваться мальчик, подросток, юноша должны так, чтобы одемода не бросалась в глаза, не привлекала общего внимания, но была удобной, легкой и теплой»144

Вооруженный подобными сентенциями учитель мог бы преподавать разве что пенсионерам, а никак не ироничным современным подросткам. Но откуда было авторам-биологам взять научные представления о психологии пола и сексуальности, если советская психология, как и педагогика, были принципиально бесполыми, а зарубежная наука считалась идеологически подрывной?

В том же духе было выдержано и написанное двумя уважаемыми урологами учебное пособие по курсу «Этика и психология семейной жизни» для студентов украинских вузов:

«Большое разнообразие сексуальных поз, описанных в специальной литературе, в основном является результатом вульгаризации и изощрений.- Если после окончания полового акта появляется желание испытать еще что-то необыкновенное — это верный признак половой удовлетворенности. Лучше остановиться и отдохнуть». «…Половое воздержание до 25-30 лет не только безвредно, но и весьма полезно, а в добрачный период, т. е. в возрасте 18-26 дет, и необходимо». «Регулярно совершать повторные половые акты не рекомендуется даже при наличии желания и возможности для их осуществления». «Онанизм- — совершенно противоестественный способ удовлетворения полового чувства- Применительно к демографическим показателям в нашей стране наиболее оправдано определение онанизма как противоестественного и порочного способа половой деятельности».145

Учебные пособия для школьников были, естественно, еще более консервативными и старались обойти «сексуальные» вопросы молчанием.

Конечно, были и другие, вполне профессиональные публикации, например, книга Д. Н. Исаева и В. Е. Кагана «Половое воспитание и психогигиена пола у детей» (Л., 1979,1980), популярные книги В. Е. Кагана «Родителям о половом воспитании» (М., 1989), «Воспитателю о сексологии» (М., 1991) и другие, но они не могли изменить общей картины. Разработанные учеными (Д. В. Колесовым; В. Е. Каганом и Л.В. Ковинько и другими) программы дифференцированного полового просвещения для учащихся разного возраста остались невостребованными. Врачи и педагоги не имели, да и не искали, общего языка, а психологи в этом деле вовсе не участвовали146

В целом советская педагогика с задачей полового воспитания и сексуального просвещения не справилась, и когда в конце 1980-х председатель Госкомитета по народному образованию СССР Г. А. Ягодин фактически санкционировал отмену курса «Этики и психологии семейной жизни», никто об этом особенно не жалел. Но взамен этого курса не было создано ничего-. Педагоги-ация сексуальности провалилась, едва-едва начавшись, вследствие господства реакционной идеологии, отсутствия профессионализма и междисциплинарных контактов.

О том, как трудно было здесь что-нибудь сделать, свидетельствует мой личный опыт. Я занялся проблемами сексологии в известной мере помимо собственной воли. Будучи сам воспитан в пуританском духе, я не собирался эти табу нарушать. Мои личные запросы вполне удовлетворило в 1950-х гг. знакомство с классической старой книгой Теодора Ван де Вельде «Идеальный брак», а в научно-теоретическом плане сексуальность не казалась мне достойным сюжетом. Мои главные научные интересы касались философии и методологии общественных наук, теории личности и, несколько позже, социологии и психологии юношеского возраста.147

Но все эти три круга вопросов так или иначе заставляли задумываться над проблемами пола и сексуальности.

Занимаясь историей западной социологии, я уже в 1950-х гг. познакомился с трудам и Альфреда Кинзи, а затем — интересно же! — и с другими подобными книгами. А если знаешь что-то важное — как не поделиться с другими? Моя первая статья на эти темы «Половая мораль в свете социологии» (1966) была написана по заказу редакции журнала «Советская педагогика». Несколько страниц о сексуальной революции и о психосексуальном развитии человека содержала и книга «Социология личности» (1967). Статья «Секс, общество, культура» в журнале «Иностранная литература» (1970) была первой и в течение многих лет единственной в СССР попыткой более или менее серьезного обсуждения проблем сексуально-эротической культуры.

Тем не менее эти сюжеты были для меня сугубо периферийными, и если бы кто-то сказал мне, что я стану «ведущим советским сексологом», я бы рассмеялся.

Поворот от социологии сексуального поведения к теоретико-методологическим проблемам самой сексологии как междисциплинарной отрасли знания был связан с подготовкой третьего издания Большой Советской Энциклопедии, в которой я был научным консультантом.

В 46 томе первого издания БСЭ, вышедшем в 1940 г. была весьма консервативная статья «Половая жизнь», в которой акцент делался на том, чтобы не вызывать «нездоровый интерес» и добиваться «разумного переключения полового влечения в область трудовых и культурных интересов»; заодно сообщалось, что в СССР нет полового вопроса.

Ко времени выхода второго издания БСЭ (1955 г.) в СССР не стало уже не только «полового вопроса», но и «половой жизни». В 33 томе Энциклопедии имеется статья «Пол», но она посвящена исключительно биологии, человек в ней даже не упоминается. Стопроцентно медико-биологическими были и все прочие статьи, касавшиеся пола: половое бессилие, половое размножение, половой отбор, половой диморфизм, половой цикл, половые железы, клетки, органы. Единственный социальный сюжет — «Половые преступления». И правильно — чего еще ждать от такой гадости как пол?

В третьем издании БСЭ, выходившем в 1970-х годах, «половую жизнь» решили восстановить, но когда мне прислали на просмотр весь блок статей, относящихся к полу, я пришел в ужас. В статье «Пол», написанной видным генетиком В. А Струнниковым, не оказалось не только ничего социального, но даже и самого человека; все сводилось к генетике пола, в основном на примере шелкопряда, которого плодотворно изучали советские генетики; такие важные для понимания механизмов половой дифференциации дисциплины как эндокринология и эволюционная биология даже не были упомянуты; в списке литературы не было ни одной иностранной книги. Такими же монодисциплинарными были и остальные медико-биологические статьи. В материалах же, которые подготовили педагоги и философы, господствовала привычная морализация.

Чтобы спасти положение, заведующие тремя редакциями (философии, биологии и педагогики) просили меня, совместно с Г. С. Васильченко, написать довольно большую статью «Половая жизнь», в которой попытаться как-то интегрировать разные подходы. Но где взять дополнительный объем, ведь буква «с» ближе к концу алфавита, а объем издания лимитирован? Завредакциями обратились в главную редакцию, ждали отказа и даже приготовили на этой случай неотразимый аргумент: поскольку за несколько дней до того был увеличен объем статьи «Одежда», редакторы пошли к начальству под лозунгом: «Зачем одежда, если нет половой жизни?» Но главный редактор согласился и без нажима. В результате была не только расширена «Половая жизнь», но и появились отдельные статьи «Сексология», написанная мною, и «Сексопатология», написанная Г. С. Васильченко. Поскольку эта проблематика давалась на страницах БСЭ впервые, мне пришлось задуматься о месте сексологии среди прочих научных дисциплин и не только медицинских.

В 1976г. по просьбе ленинградских психиатров и сексопатологов я прочитал в Психоневрологическом институте имени Бехтерева лекционный курс о юношеской сексуальности, содержавший также ряд соображений общего характера. Лекции вызвали значительный общественный интерес, их неправленые стенограммы стали распространяться в самиздате, а известный польский сексолог Казимеж Имелиньский заказал мне главу «Историко-этнографические аспекты сексологии» для коллективного труда «Культурная сексология».

Посылая ее в цензуру, я очень боялся скандала из-за семантики русского мата: прочитает эти страницы какая-нибудь бдительная цензорша и начнется шум — вот, дескать, чем занимаются эти ученые, да еще за рубеж посылают! Но все обошлось.

После этого венгерское партийное (!) издательство имени Кошута, которое переводило все мои книги, заказало мне оригинальную книгу «Культура/сексология». Рукопись получила высокую оценку советских и венгерских рецензентов, была опубликована в 1981 г. и имела в Венгрии огромный читательский успех (там такой литературы тоже было мало). В 1985 г. новый ее вариант — «Введение в сексологию» был издан и сразу же распродан в обеих Германиях.

Вначале я не воспринимал эту работу особенно серьезно, считая ее чисто популяризаторской, каковой она по своему жанру и была. Но в 1979 г. я был приглашен на Пражскую сессию Международной Академии сексологических исследований, самого престижного международного сообщества в этой области знания, и по недосмотру партийного начальства (подумаешь, Чехословакия!) меня туда, вопреки всем ожиданиям, выпустили. Общение с крупнейшими сексологами мира показало мне, что некоторые мои мысли не совсем тривиальны и интересны также и для профессионалов. Естественно, это актуализировало вопрос о русском издании книги.

Поначалу я об этом вовсе не думал, рассчитывая исключительно на самиздат, который действительно стал ее энергично распространять. Молодые психологи давали читать мою рукопись своим частным клиентам и нашли, что это чтение само по себе дает хороший психотерапевтический эффект. Все советские рецензенты рукописи, а их было в общей сложности свыше сорока (из-за мультидисциплинарного характера книги мне нужно было апробировать ее у ученых разных специальностей, среди которых были этнографы, социологи, антропологи, психологи, физиологи, сексопатологи, эндокринологи, психиатры и другие), плюс два ученых совета, дружно спрашивали: «А почему это печатается только за границей? Нам это тоже интересно и даже гораздо нужней, чем им!»

После того, как рукопись беспрепятственно прошла Главлит, я тоже подумал: а в самом деле, почему бы и нет, ведь все за, никто не возражает? Для социолога моего возраста это была, конечно, непростительная глупость.

В начале 1979 года я предложил уже залитованную и принятую к печати за рубежом рукопись издательству «Медицина», — только оно могло печатать такие неприличные вещи. Заявку сразу же отклонили как «непрофильную для издательства». Понимая значение этой работы, дирекция Института этнографии, попыталась, при поддержке крупнейших физиологов академиков Е. М. Крепса и П. В. Симонова, протолкнуть ее в издательство «Наука» под двумя грифами — Института этнографии и Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии, причем Симонов согласился быть ее титульным редактором, под нейтральным названием «Пол и культура». Чтобы не дразнить гусей, я снял, вопреки совету Симонова, главу о гомосексуализме, оставив из нее только самое необходимое, убрал и многое другое. Не помогло! Вопреки обязательному для издательства решению редакционно-издательского совета Академии Наук СССР, несмотря на кучу положительных отзывов и личный нажим П. В. Симонова, «Наука» книгу так и не опубликовала. Главный редактор то ли не хотел, то ли боялся ее печатать.

1 января 1984 г. я написал официальное письмо директору Института этнографии академику Ю. В. Бромлею, что прекращаю работу над этой темой и прошу сдать мою рукопись в архив:

Мне очень жаль, что серьезная, стоившая огромного труда попытка преодолеть многолетнее глубокое отставание отечественной науки в одном из фундаментальных, имеющих большое практическое и общекультурное значение разделов человековедения, поддержанная ведущими советскими учеными многих специальностей и высоко оцененная за рубежом, разбилась о некомпетентность, равнодушие и ханжество. Мои силы и возможности исчерпаны, возвращаться к этой теме я не собираюсь. Но так как архивные документы, в отличие от научных трудов, не стареют, навсегда оставаясь памятниками своей эпохи, их нужно сохранить для будущих историков науки.

Тем временем моя рукопись все шире распространялась в самиздате. Постепенно стали публиковаться и статьи. Первая моя теоретическая сексологическая статья была напечатана в 1981 г. в «Вопросах философии» под заведомо непонятным названием «На стыке наук» (чтобы избежать нежелательной и опасной сенсации).

Между прочим, первый вариант статьи редколлегия большинством голосов отклонила. Один академик сказал, что ничего нового и теоретически значимого ни о поле, ни о сексе вообще написать нельзя, как нет и ничего философского в проблеме половых различий, тут все ясно. О филогенетических истоках фаллического культа (в статье приводились данные о ритуале демонстрации эрегированного полового члена у обезьян) было сказано, что этот материал был бы хорош в отделе сатиры и юмора, но его в журнале, к сожалению, нет.

И все это говорили, в общем-то, умные и образованные, хоть и не сексологически, люди; такова была инерция привычных табу. Однако, вопреки правилам, ни один из членов редколлегии не вернул в редакцию рукопись статьи, все понесли ее домой, для просвещения домашних и друзей… Одна ученая дама рассказывала мне потом, что когда рукопись прочитали ее муж-полковник и сын-студент, ей пришлось услышать о себе и своем журнале много нелестного. Следующий раз она голосовала уже не «против», а «за». Усилиями главного редактора В. С. Семенова и ряда членов редколлегии (В. А. Лекторского, В.Ж.Келле, Л. Н. Митрохина и других) исправленная — но не улучшенная — статья была напечатана и, вопреки ожиданиям, никакого скандала не вызвала. Из ЦК позвонили только затем, чтобы попросить прислать им все оставшиеся экземпляры журнала. Там тоже интересовались сексом…

За «Вопросами философии» последовали статьи в «Социологических исследованиях» и «Советской этнографии». Все, разумеется, с трудностями и купюрами (кстати, их делали вовсе не цензоры, а ученые редакторы). Глава о психосексуальном развитии и взаимоотношениях юношей и девушек в моих учебных пособиях для студентов пединститутов и для родителей «Психология юношеского возраста» была написана с совершенно иных позиций, чем книги Хрипковой и Колесова. Но чего все это стоило!

Мое интервью в газете «Московский комсомолец» (1984), где впервые в советской массовой печати появилось слово «сексология», носили согласовывать в горком партии. Там сначала думали, что сексология — то же самое, что порнография, но когда журналисты показали им том БСЭ с моей одноименной статьей, не стали возражать. Только удивлялись, почему эта тема так волнует молодежную газету, — ведь в жизни так много интересного…

Все хотели что-нибудь узнать о сексе, но не смели называть вещи своими именами. В одном биологическом институте Академии Наук мой доклад назвали «Биолого-эволюционные аспекты сложных форм поведения». Название своего доклада на Всесоюзной школе по биомедицинской кибернетике я даже запомнить не смог — очень уж ученые были там слова. А на семинаре в Союзе кинематографистов моя лекция называлась «Роль марксистско-ленинской философии в развитии научной фантастики»! И никто не понимал, что все это не столько смешно, сколько унизительно. Как будто я показываю порнографические картинки…

Я пробовал обращаться в высокие партийные инстанции. Писали в ЦК и некоторые мои коллеги (Б. М. Фирсов). Но аппаратчики, даже те, которые понимали суть дела и хотели, чтобы моя книга была издана, боялись, что их могут заподозрить в «нездоровых сексуальных интересах». Зато я научился безошибочно отличать ученого на высокой должности от начальника с высокой ученой степенью: ученый, если он понимает значение вопроса, постарается что-то сделать, начальник же, будь он трижды академик, непременно уйдет в кусты. Судя по этому критерию, академики в ЦК КПСС были, а ученых не было.

Когда ситуация с моей книгой приняла уже явно скандальный характер, чтобы задним число оправдать невыполнение решения академического редсовета, рукопись послали в сектор этики Института философии, с твердым расчетом получить, наконец, отрицательный отзыв, так как с точки зрения нашей официальной этики всякая половая жизнь казалась сомнительной. И снова произошла осечка.

Институт философии дал на мою книгу положительный отзыв за четырьмя подписями, определенно рекомендовал ее напечатать и подчеркнул, что «другого автора по этой теме в стране нет». Однако, в порядке привычной перестраховки (по справедливости, все мы, советские обществоведы, должны были бы получать основную зарплату в Главлите, мы прежде всего «бдели», а все остальное делали как бы по совместительству), рецензенты (вполне достойные, уважаемые люди) пустились в размышления: на кого рассчитана книга? Если только на специалистов, то можно печатать все, как есть. Но книга-то интересна всем. Кон — весьма читаемый автор, а «некомпетентный читатель» может чего-то не понять. Например, «положение о бисексуальности мозга может сослужить плохую службу половому просвещению в борьбе с половыми извращениями»…

Прочитав этот отзыв, я долго смеялся. Следуя этой логике, астрономы должны засекретить факт вращения Земли, чтобы находящиеся в подпитии граждане не могли использовать его для оправдания своего неустойчивого стояния на ногах. Не следует и упоминать, что все люди смертны: во-первых, это грустно, во-вторых, врачи нас тогда совсем лечить перестанут! Тем не менее издательство Академии Наук СССР стало именно на точку зрения предполагаемого «некомпетентного читателя», и рукопись книги была мне возвращена.

После этого я окончательно плюнул на возможность ее советского издания. Но случайно эту историю услышал покойный академик медицины В. М. Жданов. Он не имел никакого отношения к этой тематике и не читал рукописи, но написал письмо директору «Медицины» (там тем временем сменилось руководство). Издательство согласилось пересмотреть прежнее решение. Философский отзыв, который «Наука» сочла отрицательным, для «Медицины» оказался безусловно положительным. Рукопись еще раз отрецензировал Г. С. Васильченко и снова дал на нее положительный отзыв. Я восстановил и дополнил то, что относилось к сексопатологии, добавил и еще кое-что, необходимое именно врачам, — понимающим людям вряд ли нужно объяснять, что значит 4 раза переписать, без компьютера, толстую книгу, поддерживая ее на уровне мировых стандартов в течение долгих 10 лет! — и в 1988 г. «Введение в сексологию» вышло, наконец, в свет. Годом раньше вышел его сокращенный эстонский перевод.

Вначале, чтобы не развратить невинного советского читателя, книгу хотели издать небольшим тиражом, без предварительного объявления и не пуская в открытую продажу. Затем коммерческие соображения заставили увеличить тираж до 200 тысяч, но ни один экземпляр не продавался нормально в магазине, весь тираж был распределен между медицинскими и научными учреждениями по особым спискам. Потом допечатали еще 100 тысяч, а в 1989г. еще 250 тысяч, итого 550 тысяч, но купить ее все равно можно было только у перекупщиков. Между прочим, она не попала ни в одну библиотеку США, даже в знаменитую Библиотеку Конгресса.

«Введение в сексологию» имело хорошую прессу как в СССР, так и за рубежом, и переведено на несколько языков, включая китайский. В средствах массовой информации меня теперь называют не иначе как профессором сексологии или, что еще хуже, сексопатологом, не совсем понимая, что это значит.

В известном смысле я оказался заложником собственной книги. Массовый читатель искал и находил в ней совсем не то, что было важно для автора, и я не имел права уклониться от этой ответственности. Волею случая, я оказался в роли просветителя, и перед лицом этой новой задачи мои собственные научные интересы стали второстепенными. Да, я занимаюсь не своим делом. Но если ни один советский гинеколог никогда не слышал про точку Грефенберга, кто-то должен был о ней рассказать. В новой, популярной книге «Вкус запретного плода» (1992) и ряде газетных статей я даже привел картинку, как ее нащупать. Российские онкологи, конечно, знают, как важен женщинам самоосмотр груди для своевременного обнаружения рака молочных желез. Но поскольку пропаганда этого общедоступного и ничего не стоящего метода в стране почему-то не ведется, я привел и такую картинку и считаю эту страницу самой важной во всей книге. И если русским мальчикам и их родителям никто никогда не объяснял, что нужно мыть головку члена под крайней плотью, это тоже делаю я. Мне смертельно обидно переводить остаток жизни на подобные вещи, но если в стране нет профессионализма, нужна хотя бы элементарная грамотность.

Вернемся однако к теме. «Медикализация» и «педагогизация» сексуальности справедливо высмеивается на Западе, как очередная и заведомо безуспешная попытка манипулировать человеком и его чувствами. «Секс по рецепту» действительно смешон. Однако в советских условиях, как некогда — в Европе и в США, эта политика была необходимым этапом перехода от дикости к цивилизации. Какими бы смешными и консервативными ни казались сегодня рассуждения советских медиков и педагогов недавнего прошлого, эти люди заслуживают уважения уже за то, что поднимали эти вопросы. И не так уж важно, был ли их консерватизм искренним или притворным и объяснялся ли он незнанием, лицемерием или двоемыслием. По сравнению с полным отрицанием секса это был шаг вперед.

Но реформистская стратегия в сфере сексуальности в СССР полностью провалилась так же, как хрущевские и косыгинские реформы — в сфере экономики. Сталинское наследие было слишком мрачным, а сопротивление переменам — слишком сильным. Попытки «окультурить» советский секс были чересчур медленными и нерешительными. «Медикализация» сексуальности к середине 1980-х успела сделать только первые робкие шаги, а «педагогизация» вообще осталась на уровне призывов. Да и сами «реформаторы» плохо понимали, чего они хотят. Сексуальность оставалась для них врагом, опасным соблазном, диким зверем, которого нужно обуздать. Но репрессивно-запретительная стратегия здесь не работает.

Тем не менее, уже простое признание самого факта существования пола и сексуальности было чрезвычайно важным. Подобно осознанию неэффективности централизованного экономического планирования, оно сделало абсолютные нормативные запреты относительными и проблематичными, лишило их привычной легитимации. Король, как в сказке Андерсена, оказался голым. Но что делать с этой сомнительной и не очень-то привлекательной наготой, никто не знал. С ослаблением внешнего контроля, вся система советских сексуальных ценностей и способов ее поддержания неминуемо должна была рухнуть, причем самым драматическим образом.

Так и случилось после 1987 г.

Зверь вырвался из клетки
Ах, как быстро вперед Время катится! Кто не пьет, не ебет, Тот спохватится!…

Современная русская частушка

Горбачевская перестройка не изменила официального отношения компартии к сексуальности — оно оставалось таким же подозрительно-враждебным, как и раньше. Даже в начальный период перестройки, когда у интеллигенции еще были иллюзии относительно возможности социально-экономических реформ сверху, никакой продуманной сексуальной политики, кроме привычного «держать и не пущать», власть не имела.

Говоря об экономике, власть пыталась, пусть непоследовательно, рассуждать реалистически, доказывая необходимость реформ. Но как только речь заходила о брачно-семейных отношениях и воспитании детей, — а никакого другого приемлемого контекста для обсуждения проблем секса у партии не было, — социологический реализм сразу же уступал место наивному и прекраснодушному морализированию. Общие фразы об укреплении семьи, повышении роли женщины-матери, нравственных основах воспитания и тому подобном не имели никакого отношения к реальной действительности с ее кричащими противоречиями.

Либеральные ученые пытались убедить партийное руководство, что страусовая политика отрицания и подавления секса ошибочна и дает фактически эффект бумеранга, что стране срочно нужна другая, более реалистическая стратегия, рассчитанная не на то, чтобы «уберечь» людей, включая подростков, от секса, а на то, чтобы научить их разумно управлять этой важной сферой своей личной и общественной жизни, доказывали необходимость социальных исследований сексуального поведения молодежи и т. д. Но, как и в прочих аспектах жизни, советский либерализм с его надеждами на просвещенный абсолютизм был беспочвенным. Это убедительно доказывает мой личный опыт.

В январе 1987 г., как только главный идеолог перестройки А. Н. Яковлев был избран членом Политбюро, я обратился к нему с запиской, предлагая создать общественный межведомственный проблемный совет по вопросам сексологии и сексуального просвещения. Помощник Яковлева, образованный психолог, согласился с моими предложениями, и отделу науки ЦК было поручено подготовить соответствующие документы. Однако чиновники не хотели этим заниматься — не потому, что они были против, просто им не нужна была лишняя работа — и даже не запросили у соответствующих ведомств и научных учреждений необходимые справки, без которых ничего нельзя было начать. Так эта инициатива и умерла.

Столь же бесплодными были многочисленные выступления в массовой печати. Например, летом 1987 г. был опубликован широковещательный проект постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о развитии советского здравоохранения в ближайшие десять лет. В этом документе впервые резко говорилось о необходимости развития контрацепции и борьбы с абортами. Однако о сексуальном просвещении, без которого это невозможно, как всегда, забыли. Я опубликовал в «Правде» (26 августа 1987) письмо: «Вряд ли нужно доказывать, как важна для здоровья населения половая жизнь. Сексуальное благополучие — одно из условий психического здоровья личности, оно входит в число трех главных факторов, от которых зависит устойчивость и счастье супружества, это важный фактор рождаемости и воспитания детей. Однако уровень сексуальной культуры у нас крайне низок. В проекте эти вопросы забыты». Мое предложение дополнить проект указанием на необходимость полового просвещения и подготовки молодежи к семейной жизни было принято и включено в окончательный текст документа, но практически ничего сделано не было.

Министерство здравоохранения, которому приходилось иметь дело с подростковыми беременностями и абортами, к этому времени уже поняло необходимость сексуального просвещения. Но школа была не в его ведении, а во власти Государственного комитета по народному образованию СССР, председатель которого Г. А. Ягодин, умный и прогрессивный деятель, решительно не хотел заниматься этим грязным делом. На прямые вопросы учителей, родителей и телевидения, он обычно отвечал, что да, половое просвещение подростков — очень важное и необходимое дело. Но можно ли решить эту сложную задачу с помощью одного школьного курса? Конечно, нет. Этим мы должны заниматься все вместе, сообща. А «все вместе» — значит никто конкретно.

Между прочим, следуя этой логике, можно было бы отменить и все прочие школьные предметы и даже само школьное обучение, сославшись на то, что лучший, а в некотором смысле даже единственный воспитатель юношества — сама жизнь…

Поняв, что от государства помощи не дождаться и что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, врачи и педагоги начали в конце 1980-х — начале 1990-х создавать добровольные общественные организации и фонды, так или иначе связанные с сексуальным просвещением. При поддержке Минздрава, Детского фонда и Комитета советских женщин, была создана ассоциация «Семья и здоровье» под председательством И. А. Мануйловой, вошедшая в Международную федерацию планирования семьи (IPPF) и занимающаяся преимущественно проблемами контрацепции и репродуктивного поведения. После распада СССР, в декабре 1991 г. ее место заняла Российская ассоциация «Планирование семьи». Затем возникли Ассоциация по борьбе со СПИДом, благотворительный фонд «»Огонек» — АнтиСПИД» и Ассоциация по борьбе с заболеваниями, передаваемыми половым путем. В 1991 г. были созданы сразу две сексологические ассоциации, одна — сугубо медицинская, а другая, «Культура и здоровье», — с участием психологов, педагогов и практиков сексуального просвещения. В январе 1990г. в Москве, на базе одного из районных домов санитарного просвещения, В. И. Поповой был создан первый в стране Центр формирования сексуальной культуры подростков.

Однако эти общественные инициативы, лишенные материальных средств, государственной помощи и, самое главное, подготовленных профессиональных кадров, были малоэффективными.

В атмосфере общего социального кризиса, провал либеральных реформ, естественно, открывает путь революции, которая, в случае отсутствия или неразвитости организованных структур, тут же перерастает в анархию. Так было в советской экономике, политике, межнациональных отношениях. Сексуальная революция пошла по тому же пути. Как только цензурные цепи ослабели, совковый секс разорвал их и предстал миру во всей своей нецивилизованной примитивности, наготе и неприглядности.

Гласность радикально изменила социально-психологический климат в стране. Внешние рамки и формы социального контроля рухнули. Между тем людям, особенно молодым, давно уже надоело притворяться. Все тайное стало явным, о неназываемом начали кричать на всех перекрестках. Больше того — отношение к сексу стало, как на Западе в годы «студенческой революции», одним из главных символов новой, либеральной, прозападной, антисоветской, индивидуалистической и гедонистической ментальности, которую компартия так долго подавляла и преследовала.

Сексуальные установки и ценности, на самом деле периферийные по отношению к идейному ядру культуры, стали своего рода водоразделом между «правыми» и «левыми», а также между поколениями. Сексуальность стала быстро поляризироваться и политизироваться. Это создало массу острейших политических, нравственных и эстетических проблем, к осознанию которых, не говоря уже об их решении, общество было так же мало готово, как и государственная власть.

Широкое и более или менее прямое обсуждение «запретной темы» в средствах массовой информации открылось в начале 1987 г. моими интервью в популярном еженедельнике «Аргументы и факты» и в самой смелой программе тогдашнего советского телевидения «Взгляд». Хочу подчеркнуть, что в обоих случаях инициатива принадлежала журналистам, — я не верил, что из этого что-нибудь получится. Выступления мои были в высшей степени сдержанными и скорее обозначали, чем раскрывали тему. Тем не менее слово было сказано, и вызвало поток яростных писем представителей старшего поколения.

«Я не уважаю нынешнюю молодежь, не разделяю ни их взглядов, ни их убеждений, — писал, например, Г. Шибанов. — Надо больше работать, трудиться, тогда не будет проблемы свободного времени и некогда будет думать о сексе. Все это от чрезмерной сытости».

Молодые люди, напротив, жаловались на неконкретность и уклончивость: «В период усиления демократии и гласности вы могли бы раскрыть эту проблему конкретнее и серьезнее, а решение показать точнее, а не расплывчатыми формулировками, пригодными лет 10 назад».

Решив перейти от слов к делу, весной 1989 г. еженедельник Детского фонда «Семья» опубликовал, с моим предисловием, первый том иллюстрированной французской «Энциклопедии сексуальной жизни», предназначенный для семейного чтения с детьми от 7 до 9 лет. Эта в высшей степени целомудренная книга, переведенная во многих европейских странах и не содержащая ничего, кроме элементарных анатомо-физиологических сведений, была с благодарностью воспринята советскими родителями, которые не знали, как отвечать на извечные детские вопросы. Однако Валентин Распутин посвятил поношению этой невинной книги большую часть своего выступления на Первом съезде народных депутатов СССР. По мнению Распутина, такие рисунки стыдно смотреть даже взрослому мужчине, а не то, что ребенку…

Еще не родившись на свет, сексуальная культура и половое просвещение стали объектом циничных политических игр; коммунисты и националисты сознательно использовали их для нагнетания в обществе атмосферы моральной паники.

Социально-психологические механизмы этого явления хорошо известны. По словам английского социолога Стэна Коэна,

время от времени общества подвержены периодам моральной паники. Некое обстоятельство, явление, лицо или группу лиц начинают определять как угрозу общесоциальным ценностям и интересам; средства массовой информации изображают их природу стилизованным и стереотипным образом; моральные баррикады заполняются издателями, епископами, политиками и другими правоверными людьми; социально-признанные эксперты оглашают свои диагнозы и рекомендации; вырабатываются или, чаще, применяются специальные способы борьбы; после этого явление исчезает, подавляется или ухудшается… Иногда паника проходит или забывается, но в другие времена она имеет более серьезные и длительные последствия и может производить изменения в правовой и социальной политике или даже в том, как общества рассматривают себя.148

Для возникновения очередной волны моральной паники нужны, в сущности, только два условия: а) наличие ситуации социального кризиса и б) наличие социальной группы или организации, готовой и способной спровоцировать общественное негодование и направить его по нужному адресу. Сексуальность или какие-то специфические ее проявления, вызывающие общественные страхи, как нельзя лучше годятся на роль козла отпущения.149

В русской истории так было в начале XX в., до и после революции 1905 года, в середине 1920-х и, возможно, в середине 1930-х годов, хотя в борьбе с врагами народа сексуальные обвинения играли подчиненную роль. В эпоху «перестройки и гласности» значение сексуальных страхов резко выросло.

Люди, привыкшие к тотальной всезапрещенности, неожиданно для себя столкнулись с появлением на теле- и киноэкране обнаженного тела и откровенных сексуально-эротических сцен. В Москве, а потом и в других городах, начались конкурсы красоты, победи тельницы которых получали дорогие подарки и престижную работу манекенщиц за рубежом; между тем в сознании пуритански воспитанных советских людей демонстрация даже полуобнаженного тела мало чем отличалась от проституции, да и на самом деле эти мероприятия тесно связаны с коммерциализацией секса. Один за другим стали открываться легальные и нелегальные, но одинаково бесконтрольные видеосалоны, в которых все желающие, включая подростков, могли смотреть эротические и откровенно порнографические пиратские видеофильмы. Проституция, которую раньше стыдливо скрывали и замалчивали, стала явной и даже наглой. Молодежная пресса начала — сначала как бы с осуждением, а затем со смаком — писать о групповом сексе, изнасилованиях, похищении детей. Стали видимыми и слышимыми гомосексуалы и лесбиянки, о существовании которых многие даже не подозревали или представляли их себе исчадиями ада, а теперь вдруг услышали, что они тоже люди и надо признать их гражданские права. Юноши и девушки начали открыто целоваться и обниматься в метро и на улицах. Старшему поколению было от чего растеряться и испугаться.

Советскую общественность сексуально-эротический бум застал врасплох. При отсутствии специальных социологических исследований и ненадежности официальной статистики никто не мог с уверенностью сказать, что тут было действительно ново, а что существовало всегда и только вышло на поверхность. К лицемерию — что можно и даже должно, хочешь ты того или нет, думать одно, говорить другое, а делать третье, — советские люди привыкли, оно касалось не только секса и никого не шокировало. Теперь же происходило явное крушение всех и всяческих устоев.

Новое, неизвестное всегда вызывает страх, особенно у людей, не привыкших к переменам. Конформистское общество, привыкшее к единообразию и жесткому внешнему контролю и в силу этого не выработавшее индивидуальных, внутренних, дифференцированных и иерархизированных нравственно-эстетических ориентиров — в них практически не было нужды, потому что

партия, сама себя скромно провозгласившая «умом, честью и совестью эпохи», думала и решала за всех вместе и за каждого в отдельности, — оказалось в состоянии морального шока и аномии, отсутствия каких бы то ни было общезначимых норм и правил поведения.

По старому советскому анекдоту, человеческие общества делятся на 4 типа:

 те, в которых разрешено все, что не запрещено;

 те, в которых запрещено все, что не разрешено;

 те, в которых разрешено даже то, что запрещено;

 те, где запрещено даже то, что разрешено.

До 1987г. Советский Союз явно относился к четвертому типу, а теперь внезапно, без всякой подготовки, перешел в третий. Было чего испугаться!

Сексуальная свобода и эротика прочно ассоциировались в советском массовом сознании с насилием и преступностью, которых и в самом деле с каждым днем становилось все больше. Станции метро и подземные переходы заполонили продавцы примитивной эротики и полупорнографии, которая выглядела еще грязнее от того, что была напечатана плохим шрифтом на серой бумаге. Бесконтрольность этого базара удивляла и шокировала даже ко всему привычных иностранцев, на родине которых подобные вещи продаются свободно, но не на каждом перекрестке, а в специально отведенных местах, и не так бросаются в глаза, потому что тонут в массе других, более привлекательных, товаров, которых в обнищавшей России не было. На полупустых прилавках Москвы и Ленинграда эти жалкие листки, которых на Западе никто бы просто не заметил, выглядели вызывающе голыми и непристойными. Старшее поколение с ужасом беспомощно наблюдало, как их листают подростки.

Проблема водораздела между «приличной» эротикой и «грязной» порнографией и между сексуальной свободой и эксплуатацией секса в коммерческих целях стала необычайно острой и актуальной. Между тем серьезно отвечать на эти вопросы было некому, а слушать охранительные благоглупости люди не желали.

Сначала власти по привычке применили репрессивные меры. Особенно сильно пострадали от них владельцы видеоаппаратуры, которая в СССР была доступна только весьма состоятельным людям. Художественно и сексологически безграмотные следователи, прокуроры и судьи, опираясь на столь же безграмотную «экспертизу» случайных людей (врачей-гинекологов и сексопатологов, учителей, партийных чиновников и других) в середине 1980-х годов развернули форменный террор против видеокультуры, признавая порнографическими или пропагандирующими культ насилия и жестокости многие классические произведения мировой кинематографии, даже такие, которые шли на советских экранах или демонстрировались на Московском кинофестивале, например, фильмы Федерико Феллини «Сатирикон», «Амаркорд», «Казанова», «Сладкая жизнь».

При проверке в 1989г. уголовных дел, рассмотренных судами Украинской ССР, Узбекской ССР, Киргизской ССР, Литовской ССР, а также ряда областей и краев Российской Федерации, Прокуратура Союза установила, что почти 60 процентов осужденных по этим делам были привлечены к уголовной ответственности без всяких законных оснований.150По оценке ведущих советских киноведов, девять десятых фильмов, признанных судами порнографическими или пропагандирующими насилие и жестокость, вовсе таковыми не были. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, прокуратура постановила, что «по предмету исследования и характеру решаемых задач экспертиза видеофильмов является искусствоведческой и должна производиться с обязательным участием специалиста в области киноискусства, имеющего соответствующие образование и опыт работы».

Но много ли таких специалистов и всегда ли безупречны их суждения? Чтобы облегчить эту работу, группа московских киноведов во главе с Владимиром Боревым сформулировала целый ряд формальных и содержательных признаков, отличающих порнографию от эротики. Но, как всем хорошо известно, это разграничение работает только на философском уровне или в крайних, предельных случаях. Остальное — дело вкуса и эстетической (а отчасти и сексуальной) культуры. В свое время «Завтрак на траве» Эдуарда Манэ, изображающий обнаженную женщину в обществе двух одетых мужчин, казалась верхом непристойности.

Пока власти некоторых городов, по собственному почину или по требованию консервативной общественности, снимали с киноэкранов шедевры итальянской и японской кинематографии (особенно много скандалов вызывала «Легенда о Нараяме»), подростки жадно смаковали дешевые американские ленты, где было меньше обнаженного тела, но неизмеримо больше крови и насилия.

Не лучше обстояло дело и с оценкой литературных произведений. В конце 1980-х гг. в Москве судили за распространение порнографии молодого человека, который ксерокопировал «Лолиту» Владимира Набокова. Эксперты-сексопатологи дали официальное заключение, что книга Набокова является порнографической, потому что у них, сексопатологов, имеется специальный термин «синдром Лолиты». Неофициальные заключения противоположного характера троих очень известных и очень разных русских писателей Андрея Вознесенского, Фазиля Искандера и Владимира Солоухина суд проигнорировал. Парня спасло от тюрьмы только вмешательство патриарха русского литературоведения, всеми уважаемого академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, который не только откликнулся на отчаянное письмо преступника, но и не поленился по собственному почину позвонить из Ленинграда в Москву, благодаря чему спасительный отзыв поступил вовремя.

После серии скандальных провалов, прокуратура и милиция стали действовать осторожнее. Но тогда их начали критиковать за бездействие. Тон в этом деле задавала партийная печать.

Вот, например, что писал журналист «Правды» Николай Волынский в статье «Цена клубнички» («Правда», 11 октября 1989г.):

Учеными, особенно зарубежными, замечена одна весьма опасная закономерность: созерцание порнографических сцен или того, что часто скрывается под словом «эротика», неуклонно ведет к импотенции — как мужской, так и женской… И если, скажем, у нас это дело будет развиваться столь же бурными темпами, скоро придется прибегать к услугам новых врачей — специалистов по искусственному осеменению женщин… Надо бы, считаю, крепко подумать и о создании полиции нравов- «Кто туда пойдет работать? — спрашивают меня. — Откуда брать людей?» При желании найдутся. Предстоит же устраивать хотя бы часть из 18 миллионов наших управленцев. Опыт запретительной деятельности у них есть. И если во многих сферах их усилия оказывались по существу во вред обществу, то теперь могут быть во благо.

Это звучит издевательской пародией: поручить людям, развалившим экономику, контролировать культуру! Однако именно это партия делала на протяжении всей своей истории и хотела бы делать вечно. Ничего, кроме запретительства, ее кадры попросту не умели. Поэтому чем быстрее падал ее авторитет, тем сильнее КПСС педалировала «антипорнографическую» линию.

Весь последний год правления Михаила Горбачева, вплоть до самого августовского путча, проходил под этим флагом. В Президентскую комиссию по борьбе с порнографией во главе с министром культуры Николаем Губенко не вошел ни один специалист, только чиновники, церковные деятели и консервативные литераторы. Специалисты, в частности, президиум Сексологической ассоциации, публично предупреждали, что репрессивно-ограничительные меры в отношении низкопробной эротики могут дать положительный эффект только в том случае, если будут сочетаться с позитивной программой развития сексуальной культуры и просвещения. Мнение ученых, как всегда, проигнорировали. Постановление Верховного Совета СССР от 12 апреля 1991 г. «О неотложных мерах по пресечению пропаганды порнографии, культа насилия и жестокости» содержало только перечень репрессивно-цензурных мер и никакой положительной программы.

Народные избранники собирались заслушать отчет о выполнении своего постановления в конце 1991 г. Не успели…

Разжигая в стране моральную панику, КПСС преследовала вполне определенные политические цели.

Антипорнографическая кампания должна была отвлечь внимание масс от насущных проблем политической жизни, помещать осознанию провала экономической политики правительства.

Выступая под флагом защиты семьи и нравственности, партия отводила от себя обвинения в том, что именно она виновна в их ослаблении и разрушении.

На этой основе можно было укреплять уже сложившийся союз КПСС с консервативно-религиозными организациями, вплоть до откровенно фашистских.

Антипорнографические лозунги позволяли направить гнев и ярость масс против ненавистной партаппа-ратчикам гласности, обвинив демократические средства массовой информации в жидомасонском заговоре, направленном на моральное растление молодежи, разрушение традиционных ценностей народа и т. п.

Под флагом заботы о молодежи, партия стремилась восстановить утерянный контроль над нею. В сочинениях реакционных публицистов молодежь неизменно выступает не в качестве субъекта общественной деятельности, а в роли вечного объекта воспитания, недоумков, поддающихся любым дурным (но никогда — хорошим) влияниям, от которых молодежь нужно спасать насильно, против ее собственной воли. Характерно, что с той же яростью, что и на секс, Валентин Распутин, Василий Белов и Юрий Бондарев обрушивались и на все прочие элементы молодежной субкультуры, например, рок-музыку.

В жалобах на «разгул эротики» явственно звучала ностальгия по «персональной замочной скважине», которая была ничем иным, как спецраспределителем. Закрытый распределитель привлекателен не столько ассортиментом и качеством товаров — в любом западном супермаркете их больше, — сколько тем, что он дает ощущение элитарности: мне можно, а другим нельзя. И вдруг то, что раньше на закрытых сеансах смотрела только правящая элита и ее холуи, становится общедоступным. Это же конец света!

Игра на сексуальных страхах населения казалась абсолютно беспроигрышной. Тем не менее она провалилась так же, как и все прочие пропагандистские кампании КПСС. Это убедительно показал проведенный Всесоюзным центром по изучению общественного мнения (ВЦИОМ) опрос населения России во второй половине февраля 1991 г., в самый разгар антипорнографической кампании.

Отвечая на вопрос «Что бы вы могли сказать о нынешнем состоянии общественной нравственности?» с мнением, что «произошло резкое падение нравов» согласились 31 процент опрошенных, среди которых преобладали пожилые люди, женщины, руководители учреждений и предприятий, пенсионеры, члены КПСС и военные. 35 процентов предпочли ответ «Вышло на поверхность то, что раньше скрывалось», 21 процент — «нравы людей изменились, у каждого поколения свои собственные нравственные нормы», 13 процентов затруднились ответить. Иными словами, хотя люди были обеспокоены кризисным состоянием общества, но не были склонны считать его исключительным следствием гласности.

Еще менее склонны россияне связывать предполагаемое «падение нравов» прежде всего с распространением эротики и порнографии, как делала коммунистическая и правая пресса. Этот вариант ответа на вопрос «Когда вы думаете о падении общественной нравственности, то что вы прежде всего имеете в виду?» выбрали только 11 процентов (13 процентов женщин и 8,5 процентов мужчин). Людей гораздо больше заботил общий рост насилия и жестокости, безразличие людей к судьбам окружающих, падение трудовой дисциплины и многое другое. Кроме того, более молодые, моложе 30 лет, и более образованные люди оказались отнюдь не склонными отождествлять эротику и порнографию, полагая, что к ним нужно относиться по-разному.

Людей определенно беспокоило бесконтрольное распространение сексуально-эротических материалов, особенно среди детей и подростков. С предложением установить в этом отношении какой-то возрастной ценз согласились 76 процентов опрошенных, включая их наиболее образованную часть. Против высказались только 8 процентов. Зато с идеей вообще «запретить показ фильмов и распространение печатной продукции, имеющей эротическое содержание», согласились только 29 процентов (прежде всего пожилые люди, пенсионеры, лица с образованием ниже среднего, члены КПСС и военные). Против этого высказались 42 процента. А среди лиц моложе 25 лет это предложение поддержали только 8 процентов.

Вообще возрастные и социальные различия оказались очень большими. Например, «появление обнаженного тела на экранах кино и телевидения» однозначно отрицательно оценили 40 процентов опрошенных, но среди тех, кому больше 60 лет, так думают 60 процентов, а среди тех, кто моложе 30, — всего 12-15 процентов. С мнением, что «свободное обсуждение сексуальных проблем в массовых газетах и журналах» оказало только отрицательное влияние на общественную нравственность, согласились 28 процентов опрошенных, но среди них опять-таки преобладают пожилые люди, пенсионеры и подписчики военной газеты «Красная звезда». Остальные думают иначе.

Короче говоря, выяснилось, что шумную «антиэротическую» кампанию партийной и.правой прессы поддерживали прежде всего пенсионеры, военные и члены КПСС (часто это одни и те же люди).

Эти данные не были случайными. Многие десятилетия слово «эротика» употреблялось советской пропагандой исключительно в негативном контексте. Но когда летом 1992 г. в проведенном ВЦИОМ большом всесоюзном опросе [было выделено 3 региона: славянский (Россия и Украина), балтийский (Эстония и Литва) и среднеазиатский (Узбекистан и Таджикистан), причем в России и в Украине опрашивали людей независимо от их этнической принадлежности, а в остальных республиках — только представителей коренной национальности] людям предложили сказать «эротика — это хорошо или плохо?», 42 процента мужчин и 25 процентов женщин в славянском регионе выбрали вариант «хорошо» (в Балтии соответственно 57 и 32 процента), причем доля положительных ответов резко возрастает у более молодых и лучше образованных людей. По чтению эротической литературы Россия заняла второе место среди бывших советских республик, уступив пальму первенства Эстонии; в Эстонии эротическую литературу читают 38 процентов коренного населения, в России — 22 процента всех опрошенных; затем идут Украина (21 процент), Литва (17 процентов), Таджикистан (11 процентов) и Узбекистан (9 процентов).

При опросе ВЦИОМ летом 1993 г. «поведение людей, которые смотрят порнографические фильмы», осудили 11 процентов опрошенных россиян моложе 25 лет, не осудили — 51 процент; среди тех, кому за 55, соответствующие цифры составили 63 и 11 процентов. Кроме возраста и пола, отношение к эротике зависит от образования и местожительства (горожане, как правило, терпимее сельчан).

Провал августовского путча, лидеры которого готовы были бороться против «культа секса и насилия» с помощью танков и бронетранспортеров, временно уменьшил социальное напряжение вокруг эротики. На первый план вышли другие вопросы.

Однако нерешенные проблемы не стали от этого проще. Так же, как в экономике и политике, «сексуальное освобождение» обернулось криминальным беспределом. Главные тенденции развития массовой сексуальной культуры сегодня: вульгаризация, сведение сложных любовно-эротических чувств и переживаний к примитивной и стандартной сексуальной технике; коммерциализация, создана высокоприбыльная сексиндустрия, не имеющая, как и ее западные прообразы, ничего общего ни с этикой, ни с эстетикой, ни с педагогикой, и вестернизация, россиянам продают залежалую и отчасти протухшую американскую и немецкую полупорнографию, а собственный российский порнобизнес и вовсе лишен каких бы то ни было моральных и эстетических правил.

Как реакция на все это, у представителей старших возрастов и консервативно настроенных людей возникает стремление вернуться назад, к идеализированному, никогда на самом деле не существовавшему, «целомудренному прошлому»; единственной альтернативой безнравственности становится Домострой.

В Москве, Петербурге и других крупных городах существуют сексшопы и магазины «Интим», но организованного сексуального просвещения в стране по-прежнему нет, как и средств на научную работу. В таких условиях хиреют и умирают даже старые, сложившиеся академические и клинические дисциплины, имеющие устоявшиеся научные школы, солидное базовое образование и международные связи. Что же говорить о сексологии? Частная практика дает врачам-сексопатологам средства к существованию, но она фактически бесконтрольна. Каждый может изобретать свой собственный велосипед, что многие и делают, уверяя себя и других, в добрых советских традициях, что они и есть самые лучшие в мире. А без профессионального образования и фундаментальных исследований, рассчитанных не только на потребу сегодняшнего дня, не может быть ни хорошей медико-психологической помощи, ни эффективного сексуального просвещения.

Сложной выглядит ситуация с эротическим искусством. Сразу же хочу оговориться, что говорю о нем не как искусствовед (мои личные вкусы в этой области слишком традиционны и консервативны, чтобы я мог отважиться на самостоятельные суждения), а только как социолог. В известном смысле эротическое искусство важнее сексологии. Эротическое искусство, если оно настоящее, не только отражает повседневную сексуальную жизнь, но и создает ее новые формы, творит язык эротической коммуникации, исследует потаенные мотивы человеческого поведения, моделирует какие угодно, самые запретные, ситуации. Интерпретировать его столь же увлекательно, сколь и трудно, особенно для тех, кто стремится к однозначности и социальной приемлемости выводов.

Сталинизм уничтожил, точнее — загнал в глубокое подполье русское эротическое искусство и сделал недоступным искусство западное. В 19б0-х и особенно 1970-х гг. русская эротическая культура начала понемногу возрождаться. В изобразительном искусстве, живописи и скульптуре эротические мотивы и сюжеты ярко проявляются в творчестве Михаила Шемякина, Евгения Зеленина, Владимира Макаренко, Бориса Мессерера, Эрнста Неизвестного, Вадима Сидура и других. В балете настоящей сенсацией были хореографические миниатюры Леонида Якобсона на тему скульптурного триптиха Родена «Поцелуй», «Вечный идол» и «Вечная весна» и его же постановка «Спартака» на сцене Кировского театра. В поэзии интерес, иногда и скандал вызывали стихи Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко. Более откровенная или более сложная по форме эротическая литература не могла пробиться сквозь цензурные рогатки и публиковалась за рубежом или в самиздате. В одних случаях препятствием был натуралистически-откровенный язык, в других — усложненная художественная форма, в третьих — неканоническое сексуальное содержание, а чаще всего — все это вместе взятое.

Ослабление цензурных запретов и идеологического контроля открыли перед россиянами новые возможности. С опозданием на десятки лет они, наконец, увидели без купюр многие выдающиеся произведения западного кинематографа (например, «Конформист» Бертолуччи в советском кинопрокате демонстрировался сокращенным на добрую треть). Журнал «Иностранная литература» познакомил своих читателей с «Улиссом» Джеймса Джойса, «Лолитой» Владимира Набокова, «Любовником леди Чаттерли» Дэвида Герберта Лоуренса, «Тропиком Рака» Генри Миллера и многими другими знаменитыми вещами. Опубликованы многие ранее абсолютно запретные эротические произведения русских писателей, как эмигрантов, так и оставшихся в стране, — Василия Аксенова, Венедикта Ерофеева, Виктора Ерофеева, Юза Алешковского, Эдуарда Лимонова, Валерии Нарбиковой и других.

Стали проходить специализированные фестивали зарубежных эротических фильмов. Появилось и собственное, российское эротическое кино, театр, фотография. Вначале все это вызвало опасения и тревоги. Чтобы открыть в столице первую выставку эротической книги и живописи из частного собрания Леонида Бессмертных пришлось создать авторитетную экспертную комиссию, которая заверила районные власти, что на выставке не будет ничего непристойного. Людей моложе 18 лет в зал не допускали. Тем не менее человек, одетый в форму общества «Память», бросил в выставочном зале дымовую шашку и под прикрытием дыма с выставки украли несколько экспонатов (борьба за «нравственную чистоту» часто сочетается с хулиганством и уголовщиной не только в России). Последующие выставки обходились без эксцессов.

Однако многое остается спорным и проблематичным. Если говорить о массовом, коммерческом эротическом искусстве, то уровень его крайне низок. В погоне за длинным рублем и популярностью на Западе, писатели, художники и кинематографисты не гнушаются ничем. Откровеннее всего это делается в кино. Отчасти в порядке компенсации за многолетнее вынужденное ханжество и бесполость, а отчасти — из кассовых соображений, ради привлечения зрителя, российские кинорежиссеры сейчас по любому поводу и без повода раздевают догола своих актеров, причем не только женщин, но и мужчин.

Английский советолог Линн Атвуд, просмотревшая десятки советских постперестроечных фильмов, так начинает свою статью «Секс и кино»:

Статья в первом издании нового советского киножурнала «Киноглаз» с усмешкой замечает, что восточноевропейские покупатели на недавнем советском кинорынке «были удивлены количеством на экране половых органов, особенно мужских». На 17 Московском кинофестивале в июле 1991 г. меня больше всего поразила не эта часть мужской анатомии, а множество появлявшихся на экране мужских задов, голых и всегда энергично двигающихся. Именно это оказалось излюбленным способом изображения полового акта, практически обязательного в современных советских фильмах.151

Некоторые из этих фильмов совсем не плохие, но если взглянуть на них как на выражение групповых фантазий постсоветского общества, они не могут не настораживать. Основные темы этого кино, по Аттвуд, — нагота; сексуальное насилие против женщин в качестве компенсации мужчин за их социальное бессилие; проституция; секс как развлечение от скуки, причем сам он тоже выглядит скучным; сексуальные оргии. В фильмах фигурируют сильные и очень маскулинные мужчины и сексапильные женщины. Секс часто переплетается с убийствами, самоубийствами и наркоманией. Моральное безразличие часто переходит в сексуальное равнодушие, причем все это рассматривается мужскими глазами, даже если фильм снимает женщина-режиссер. Хотя некоторые из этих фильмов имеют социально-критический характер и изображают девиантную субкультуру, в которой подобная идеология в самом деле господствует, их общая философия остается традиционно сексистской и зачастую антифеминистской.

Сходные тенденции существуют и в литературе. О сексе пишут много, но он выглядит приземленным, рутинным, безрадостным и часто жестоким. Писатели не столько делятся с читателями чувственно-эротическими радостями, сколько скрупулезно анатомируют физиологию полового акта, каталогизируют его способы, уделяя особое внимание тому, что для большинства людей морально и эстетически неприемлемо.

Художественная литература, особенно постмодернистская, не претендует быть ни школой морали, ни учебником жизни. Но как все-таки соотносятся друг с другом слово и дело? На Западе интеллигенция, — остальная публика высоколобых книг не читает, — давно научилась понимать условность всякого культурного контекста, не принимая интеллектуальных и художественных экспериментов всерьез. В России дело всегда обстояло иначе, писатель был учителем жизни, и советская власть это почти что узаконила. Это создает огромные проблемы, лишая художника права на эстетический эксперимент: а что будет, если люди захотят в самом деле последовать туда, куда писатель поплыл лишь в собственном воображении?

На круглом столе «Литература и эротика» в редакции журнала «Иностранная литература» писатель Виктор Ерофеев, известный острыми, парадоксальными суждениями, поделился своими сомнениями на этот счет. На Западе «культура есть культура, а жизнь есть жизнь. И никого там не ошеломило, скажем, что Ницше написал: «Падающего толкни». А Розанов написал: «Ну какой же подлец — предлагает толкнуть падающего!». Розанов с русской точки зрения был прав. А в европейской традиции это было включено в какую-то сетку, и «падающего толкни» воспринималось в системе определенного культурного вызова, провокации. Причем никто, разумеется, не спешил толкнуть падающего… Мы же каждую проблему переживаем личностно, жизненно. И каждая проблема превращается у нас в нечто болезненно-экзистенциальное, некую смесь жизни и культуры».152

К этому наблюдению я добавил бы еще одно — жесткий нормативизм. Когда на экраны страны вышел первый советский «эротический» фильм «Маленькая Вера» (на мой взгляд, этот отличный фильм, несмотря на прекрасные «постельные» сцены, никак не подходит под такое определение, он совсем о другом), мне позвонили из «Учительской газеты»: «Мы сейчас получаем много писем такого примерно содержания: «Я тридцать лет живу с женой и никогда не видел подобной сексуальной позиции, зачем кино пропагандирует половые извращения?» Как отвечать на такие вопросы?». Я видел «Маленькую Веру» на первом просмотре в Союзе кинематографистов, но «позицию» как-то не запомнил. «А какая там позиция?» — спросил я. Женский голос в трубке смущенно хмыкнул, а затем сказал: «Женщина сверху». «Ну, что же, — сказал я. — Прекрасная, вполне нормальная позиция. Но не будет же ваша газета открывать диспут по такому вопросу. Скоро у нас выйдет польская книжка Вислоцкой, там будут соответствующие картинки, отошлите к ней ваших читателей».

В данном случае ответить было несложно. А как оправдаться тому же Виктору Ерофееву или Валерии Нарбиковой, которые описывают в своих произведениях и скотоложство, и насилие, и многое другое? Не то чтобы наша жизнь была так уж целомудренна, совсем наоборот! «Мы боимся произносить какие-то слова, а рядом насилуют женщин, процветают такие формы извращения, жестокости, о существовании которых не предполагает Запад… Любые эротические, порнографические произведения — детский лепет по сравнению с русской действительностью… Нашу литературу можно перешибить любой милицейской сводкой дня», — продолжает Виктор Ерофеев. То, о чем на Западе главным образом говорят или разыгрывают в шутку, в России делают всерьез. А к ответу призывают литературу.

И смелый литературный экспериментатор и мистификатор начинает испытывать страх:

…Меня действительно пугает то, что, если будет дана полная свобода эротике — а это уже происходит — что же из этого выйдет? Непонятно. Принесет ли это русскому народу освобождение иди внесет еще один элемент вседозволенности в блатное сознание, то есть даст возможность делать в наглую то, что раньше делалось исподтишка. Я, естественно, против запретов. Я считаю, мы настолько усвоили урок, что запрет есть зло, что у нас нет никакого морального права что-то запрещать Но ясно, что перед нами встают задачи, которые придется решать завтра.153

Если российская сексуальная ситуация смущает даже Виктора Ерофеева, стоит ли удивляться панике, испытываемой идеологами русского консерватизма?

На самом деле зверь не так страшен, как его малюют. Садистами и насильниками люди становятся не потому, что читают плохую эротическую литературу, а захлестывающая общество мутная пена появилась не столько потому, что прорвало плотину, сколько потому, что реку долго засоряли и не чистили. Со временем это пройдет.

Но не менее справедливо то, что наша сексуальная революция, как и те социально-экономические процессы, которым она сопутствует, проходит в крайне неблагоприятных условиях и часто мы берем с Запада не столько культуру, сколько бескультурье. Сорняки более жизнеспособны и растут сами собой, а за культурными растениями надо ухаживать, для этого есть свои правила и сроки, и если эти сроки пропустить… Впрочем, это уже сказка про белого бычка.

ЧАСТЬ 3 СУММА И ОСТАТОК

Бесполый сексизм
— А что делают эти две собачки? — спрашивает девочка. — Та, что снизу, — объясняет мама, — устала, расслабилась, а вторая ее обняла сверху…

— Мама, а почему трахают всегда тех, кто расслабился?

Старый анекдот

Везде и всюду сексуальность неразрывно связана с полом. Биологический половой диморфизм, психологические различия между полами, социальная полоролевая дифференциация и стратификация, культурные стереотипы маскулинности и фемининности, половая социализация, особенности воспитания мальчиков и девочек — без изучения этих явлений невозможно понять ни социальную структуру любого человеческого общества, ни его культуру, ни его педагогику, ни процессы развития личности.

Что же представлял собой в этом плане Советский Союз? Парадокс. Загадку. Антисексуальных культур, в которых не принято говорить о сексуальности, в истории человечества не так уж мало. Но чтобы замалчивались и тем самым молчаливо отрицались сами половые различия? Это кажется невозможным, невероятным.

Тем не менее, если судить по научным словарям и справочникам, у советских людей не было не только сексуальности, но и пола. Как освещались эти вопросы в БСЭ, я уже говорил. В пятитомной «Философской энциклопедии» о поле и его производных нет ни одной статьи; вскользь упоминаются «половой отбор», «женский вопрос» и средневековая «женская мистика». Нет их и в большом «Философском энциклопедическом словаре» (1983). «Демографический энциклопедический словарь» (1985) содержит одну статью «Половая структура трудовых ресурсов». В «Кратком психологическом словаре» под редакцией А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского (1985) также нет ни пола, ни секса, ни половых различий. В «Биологическом энциклопедическом словаре» (1986) есть статьи «Пол», «Половое размножение», «Половое созревание» и т. п., но все они написаны так, будто человек ни как индивид, ни как вид в этом отношении ничем не отличается от животных.

Такая же картина — в учебниках психологии, которые, казалось бы, должны быть ближе к реалиям обыденной жизни. В одной из лучших советских книг по психологии 1960-х гг. — «Личность и ее формирование в детском возрасте» Л.И.Божович (1968) — прослеживается формирование личности ребенка от дошкольного возраста до окончания средней школы. Но дети, о которых идет речь, не являются ни мальчиками, ни девочками и не становятся ни мужчинами, ни женщинами. Это просто дети, — младшие, средние и, наконец, старшие школьники. Они учатся, занимаются общественной работой, вырабатывают мировоззрение и даже самосознание. Но пола у них нет, их половая принадлежность ни на что не влияет и в их психике никак не отражается.

В учебнике «Общая психология» для педагогических институтов под редакцией А. В. Петровского (1977) рассматриваются всевозможные психические свойства и отношения, но половые различия нигде, ни в одном контексте не упоминаются. В учебном пособии «Возрастная и педагогическая психология» (1973) половые различия впервые упоминаются в связи с «анатомо-физиологической перестройкой организма подростка» в процессе полового созревания; в этой главе появляется и параграф «Особенности отношений мальчиков и девочек» (видимо, у дошкольников и младших школьников этой проблемы не было).

Разумеется, были исключения. В книге выдающегося ленинградского психолога Б.Г.Ананьева «Человек как предмет познания» (1969) есть глава «Половой диморфизм и психофизиологическая эволюция человека», однако речь в ней идет не столько о психологии, сколько о психофизиологии. Некоторые психологи и педагоги отмечали в своих трудах эмпирические поведенческие и мотивационные различия между мальчиками и девочками. Например, Л. А. Венгер и В. С. Мухина фиксировали половые различия детских игр и художественного творчества. Но все это делалось от случая к случаю и было как бы необязательно.

Сходным образом обстояло дело в общественных науках. Социологи обсуждали динамику полового разделения труда, то, как мужчины и женщины взаимодействуют друг с другом на производстве и в семье; но чаще всего это интерпретировалось в свете представлений обыденного сознания. Степень эмансипации женщин измерялась тем, насколько они были вовлечены в традиционные мужские занятия, а мужчины оценивались по тому, как они помогают женщинам по дому.

В теоретической биологии В.А. Геодакян с 1965 г. разрабатывает оригинальную общую теорию полового диморфизма как специализации по двум главным аспектам эволюции: сохранения и изменения генетической информации. Первую функцию, по Геодакяну, всегда выполняют самки, а вторую — самцы.154 К сожалению, эта теория не была достаточно серьезно обсуждена биологами, а многие психологи трактовали ее упрощенно, как доказательство врожденности и неустранимости всех половых различий.

Например, Геодакян, возражая против упрощенного понимания равенства мужчин и женщин как их «одинаковости» и «взаимозаменяемости» во всех сферах человеческой деятельности, пишет: «Идея социальной одинаковости и взаимозаменяемости полов должна быть заменена на идею их дополнительности. А это требует знания биологических основ».155 Здесь действительно есть проблема. Но вместо того, чтобы конкретно изучать ее, ленинградский психолог Владимир Багрунов, смешав в одну кучу эксперименты на крысах и наблюдения за шахматистами, сразу же делает практические выводы:

…В семейном и дошкольном воспитании, в вузе, в профотборе и производственном обучении, в труде и спорте необходимо учитывать природные склонности в большей степени мальчиков и юношей и не препятствовать саморазвертыванию этих склонностей.

У девушек усвоение и формирование необходимых качеств будут более успешными, если перечисленные институты создадут им благоприятные условия (постоянный контроль, различные виды поощрений), с учетом более высокой степени тренируемости, обучаемости женщин.156 В переводе на простой человеческий язык, это значит, что взаимоотношения мужчины и женщины всегда и везде, во всех сферах деятельности, напоминают взаимодействие всадника и лошади. Поэтому мальчикам надо предоставлять больше самостоятельности, а девочек, напротив, дрессировать и дисциплинировать. Ученый совет психологического факультета Ленинградского университета присудил Багрунову степень кандидата психологических наук.

Западной научной литературы по проблемам половых различий советские психологи, как правило, не читали, хотя в библиотеках она была и, в отличие от секса, эта тематика никогда не была запретной.

Мой собственный теоретический интерес к этой проблеме возник случайно. В Ленинграде я много лет работал с замечательной и очень образованной машинисткой Ниной Давыдовной Раскиной. Она не только перепечатывала мои рукописи, но и внимательно их читала и иногда высказывала критические замечания. И когда я стал заниматься юношеской психологией, Нина Давыдовна однажды мне сказала: «Игорь Семенович, то, что вы пишете, очень интересно, но ведь это все — о мальчиках. А где же девочки? Они многое переживают иначе».

Нина Давыдовна была, конечно, права. Как и для большинства моих коллег-ученых, женщина была для меня, во всяком случае, в теории, не столько самостоятельным существом, сколько лучшим другом человека. «Мужской» тип развития был мне не только лучше знаком по личному опыту, но и казался теоретически универсальным, единственно возможным.

Когда под влиянием этой критики — никто из коллег мне ничего подобного не говорил — я стал размышлять и читать специальную литературу, то вскоре открыл для себя совершенно новый увлекательный мир. Пол оказался не однозначной биологической данностью, а сложным и многомерным социальным конструктом, требующим многодисциплинарного подхода, а социально-психологические различия между мужчинами и женщинами — вполне реальными, важными, но вместе с тем — историческими.

А началось это комично. В конце 1980 г. А.А. Бодалев попросил меня прочитать две лекции по психологии сексуальности на психологическом факультете МГУ, и я решил первую из них посвятить не запретному сексу, а вовсе незапретному, но почему-то забытому полу. Собралось много народу. Кроме студентов и аспирантов, в аудитории сидели десятка полтора уважаемых профессоров, лекция транслировалась в две соседние аудитории. И начал я ее наглым заявлением, что советская психология является бесполой, а это значит, что ее нельзя считать ни психологией (психология не может игнорировать один их важнейших параметров человеческого бытия), ни наукой (наука изучает действительность, а не просто играет словами). Я думал, начнется скандал, профессора обидятся (у студентов чувство юмора обычно лучше). Ничего подобного. Меня только спросили: разве не может наука абстрагироваться от пола? Я ответил, что отдельно взятое исследование имеет полное право абстрагироваться от чего угодно — пола, возраста, социальной среды, исторической эпохи, даже от самого факта существования человечества. Но если вся дисциплина все время «абстрагируется» от важнейших аспектов изучаемой ею реальности, то это уже не наука, а игра, и оплачивать ее должны сами играющие, а не налогоплательщики.

Никто не спорил, напротив, меня тут же попросили срочно, пока нет главного редактора (очень правильно сказали — как только был назначен главный редактор, я уже не мог печататься в этом журнале, редакция боялась собственной тени), дать статью в очередной номер журнала «Вопросы психологии». Статья «Психология половых различий» действительно была написана и напечатана в №2 «Вопросов психологии» за 1981 г. В этой скромной обзорной, несмотря на громкое название, статье впервые в СССР было рассказано, как ставятся эти проблемы на Западе, что такое половые роли, половая идентичность, стереотипы и тесты маскулин-ности и фемининности, психологическая андрогиния и т. п. Через десять лет некоторые из этих понятий появились в новом словаре «Психология» (1990).

Читатель, конечно, давно уже понял, что автор болен манией величия. Человек, который рассказывает, что он «открыл» сексуальность, тело, а теперь еще и пол, явно нуждается в помощи психиатра. Но шизофренической была советская действительность…

В 1980-х гг. рассеянные психологи, наконец, перестали забывать, что люди делятся, помимо многого другого, на мужчин и женщин, между которыми есть какие-то, не всегда понятные, различия. Начались профессиональные психологические исследования формирования половой идентичности и полоролевых стереотипов у детей и подростков (В. Е. Каган, И.И.Лунин, Т. И. Юферева).

Социологи расширили рамки изучения традиционной «женской» проблематики, а в Институте социально-экономических проблем народонаселения Российской Академии Наук в 1990 г. даже создан «Центр гендерных исследований», который в 1994 г. был зарегистрирован как независимый Московский Центр гендерных исследований (МЦГИ), призванный способствовать введению в научную и социальную практику основ тендерного видения мира, противодействовать всем проявлениям дискриминации по признаку пола в социальной, экономической, политической и культурной жизни России; способствовать преодолению сексизма в гуманитарных науках, в общественном мнении и в социальной политике, что особенно необходимо сейчас, когда становится все более явной тенденция рассматривать женщину через призму традиционных стереотипов; вносить свой вклад в создание в России гражданского демократического общества, участвуя в становлении независимого женского движения и отстаивая необходимость реального и полноценного участия женщин в процессе принятия политических решений.157

Помимо научных исследований, МЦГИ является своего рода интеллектуальным центром нового российского феминизма. На одном из его семинаров в 1990 г. была основана женская Ассоциация «НеЖДИ» («Независимая женская демократическая инициатива»), под девизом «Демократия минус женщина — не демократия». В содружестве с американскими феминистками, МЦГИ распространяет и участвует в составлении первого феминистского журнала на русском языке «Вы и Мы». Он участвует в организации Независимого женского форума и имеет широкие международные связи. Группа этногендерных исследований создана в Института этнологии и антропологии РАО. Еще один Центр гендерных проблем, издающий бюллетень «Все люди — сестры», открыт в 1993 г. в Петербурге.

Слова «гендер» в русских словарях нет. По определению МЦГИ, слово гендер означает ‘социальный пол’, в отличие от биологического (секс); но это не просто новое слово, пришедшее в лексикон гуманитарных исследований из английского языка. Если говорить кратко, гендерный подход состоит в том, что отношения между полами не рассматриваются просто «естественно данными», как это кажется на первый взгляд, но понимаются как сконструированные обществом и его культурой, то есть зависимые от целого ряда условий — политических, экономических, демографических и т.д. Вот почему любое изменение в социальной сфере, особенно в периоды резких социальных сдвигов, отражаются на гендерных отношениях, причем, как правило, несимметричным образом для женщин и мужчин.

Итак, с опозданием на несколько десятилетий и изъясняясь на странном американско-нижегородском наречии, российская наука, наконец, открывает для себя пол как социальный феномен. А как обстоит дело с массовым сознанием?

Оборотной стороной и естественным следствием идеологической бесполости является сексизм: при отсутствии общественно-научной рефлексии о половых/гендерных категориях, все эмпирически наблюдаемые различия между мужчинами и женщинами, с которыми каждый сталкивается в своей обыденной жизни, интерпретируются как извечные, биологически предопределенные. Для этого не обязательно даже быть консерватором.

Популярный писатель по вопросам любви, семьи и брака Юрий Рюриков — человек просвещенный и либеральный. Но хотя он признает, что «мужественность» и «женственность» — «совсем не биологические понятия», Рюриков, как и Геодакян, не сомневается в том, что желанная гармония полов коренится в универсальных законах биологии, отступление от которых означает для личности «уход со своей эволюционной магистрали». При этом «женственность, которую теряют женщины <самый факт «потери» у Рюрикова сомнений не вызывает.- И. К>, не исчезает. По какому-то странному закону сохранения психологической энергии она переходит к мужчинам. При этом черточки, которые для женщин — высшее достоинство, у мужчин обращаются в свои антиподы: мягкость делается мягкотелостью, внимание к мелочам — мелочностью, материнская осторожность — трусливостью, уходом из извечно мужской роли каменной стены…»158

Каждый грамотный социальный психолог, разумеется, знает, что эти «черточки» и их интерпретация зависят прежде всего от полоролевых стереотипов: одно и то же свойство или поведение у женщины воспринимается и оценивается как «мягкость», а у мужчины — как «мягкотелость». Однако броские рассуждения о необходимости традиционного «зеркального» сочетания мужских и женских ролей в семье и обществе кажутся убедительными и понятными, тем более, когда они подкрепляются ссылками на неизвестную, но престижную генетику, которая будто бы где-то что-то подобное установила.

Впрочем, истоки и корни российского, как и всякого иного, сексизма, конечно же, не столько интеллектуальные, сколько социальные.

Одним из важнейших лозунгов Октябрьской революции было освобождение женщин и установление полного правового и социального равенства полов. Это была искренняя и серьезная попытка одним ударом, раз и навсегда, покончить с половым неравенством и эксплуатацией женщин. Но, как и многие другие действия большевиков, эта программа была наивной и нереалистичной.

«Социальное равенство»полов, как и всякое прочее равенство, понималось механистически, как их одинаковость и возможность уничтожения всех и всяческих социально-групповых и даже природных различий. «Освобождение женщин», как и других угнетенных групп и меньшинств, обсуждалось прежде всего и даже исключительно в социально-экономических и политических терминах. Уравняйте женщину в правах с мужчиной, дайте ей возможность свободно развиваться, и она будет делать все то же самое и не хуже, чем мужчина. Что можно делать что-то другое и иначе, не хуже и не лучше, а именно иначе, чем мужчина, никому в голову не приходило.

Это был наивный взгляд. Все угнетенные группы начинают свое освобождение с того, что присваивают права и привилегии своих бывших угнетателей и начинают жить по их законам. Но после того, как эта цель достигнута, обычно выясняется, что какие-то элементы этого стиля жизни для них неприемлемы или нежелательны, и начинается поиск чего-то своего. Если так обстоит дело с социальными, этническими, религиозными меньшинствами, то подавно так должно было случиться с женщинами. Можно сколько угодно критиковать биологический детерминизм, но думать, как некоторые западные феминистки, что половой диморфизм может вообще не проявляться в культуре и взаимоотношениях полов и что индивидуальные различия утратят всякую связь с полом, — наивно.

Кроме того, большевики чудовищно недооценили те объективные и субъективные трудности, с которыми было связано даже частичное осуществление их программы. Все исторические, культурные, национальные и религиозные факторы традиционной половой стратификации игнорировались или рассматривались просто как «реакционные пережитки», которые можно и нужно устранить насильственно, административными мерами. Между тем в политической, профессиональной и семейной жизни половая стратификация может проявляться по-разному, и положительные сдвиги в одной сфере жизни могут сопровождаться отрицательными изменениями в другой.

Подобно тому, как форсированная «индустриализация любой ценой» содержала в себе будущие экологические катастрофы, большевистская «эмансипация» женщин и семьи неминуемо приходила в конфликт с любыми устоями традиционной национальной жизни и культуры. Даже ее, на первый взгляд, бесспорные достижения оказывались в конечном счете пирровыми победами, имели мало общего с первоначальными планами и часто вызывали обратную реакцию.

Советская пропаганда всегда гордилась тем, что женщины впервые в истории были вовлечены в общественно-политическую и культурную жизнь страны. Действительно, ко времени завершения советской истории, женщины составляли 51 процент всей рабочей силы. Девять десятых женщин трудоспособного возраста работали или учились. По своему образовательному уровню советские женщины практически сравнялись с мужчинами. Число женщин с высшим образованием было даже выше, чем число мужчин, а в таких профессиях, как учителя и врачи, женщины абсолютно преобладают.

Но было ли это действительно социальное равенство? Увы, нет. В сфере трудовой деятельности произошло не столько выравнивание возможностей, сколько феминизация низших уровней профессиональной иерархии: женщины заняли хуже оплачиваемые и менее престижные рабочие места и значительно слабее оказались представлены на высших ступенях разделения труда. Средний уровень заработной планы женщин был на треть ниже, чем у мужчин, потому что они занимают хуже оплачиваемые должности и среди них значительно меньше начальников разного ранга.

Например, в 1986г. в общем числе научных работников в СССР женщины составляли 48 процентов, среди кандидатов наук их было 28 процентов, среди докторов наук — 13 процентов, среди членов Академии Наук СССР — 0,6 процентов, а в составе Президиума Академии не было ни одной женщины.159

Старая шутка, что советские женщины могут выполнять любую, самую тяжелую работу, но только под руководством мужчин, была недалека от истины. В конце 1980-х гг. каждый второй мужчина с высшим образованием занимал какой-нибудь административный пост, а среди женщин таковых было только 7 процентов. Только 9 процентов женщин возглавляли промышленные предприятия и т.д. С переходом к рынку и общим развалом экономики положение женщин резко ухудшилось: предприниматели не хотят нанимать беременных женщин и многодетных матерей.

Такая же ситуации и в политике. До начала перестройки, когда все решалось сверху, партийной бюрократией, женщины были, хотя бы номинально, представлены на всех ступеньках политической иерархии, за исключением Политбюро (за всю историю КПСС этой чести были удостоены только две женщины — Екатерина Фурцева и Александра Бирюкова). На первых же более или менее свободных выборах это формальное представительство рухнуло. Несколько энергичных и честолюбивых женщин стали действительными политическими фигурами, зато общее число женщин депутатов Верховного Совета СССР снизилось с 33 процентов до 15,6 процента, а в республиканских и местных советах их стало и того меньше. Последующие выборы это положение не изменили. Постсоветская, как и советская, общественная жизнь направляется и управляется мужчинами, женщины остаются социально зависимыми.

В семейной жизни ситуация более противоречива из-за национальных, этнических, культурных, региональных и религиозных различий. Если узбекские, грузинские, армянские семьи обычно являются патриархальными и патерналистскими, то в русской традиционной семье всегда было сильнее выражено женское, материнское начало.160

В целом развитие шло в направлении большего социального равенства. По данным социологических исследований, около 40 процентов всех советских семей можно было считать в принципе эгалитарными. Русские женщины, особенно городские, социально и финансово более независимы от своих мужей, чем когда бы то ни было раньше. Косвенным доказательством этого является и тот факт, что 50-60 процентов всех разводов в СССР инициировались женщинами. Очень часто женщины несут главную ответственность за семейный бюджет и решение главных вопросов домашней жизни.

На этот счет был отличный анекдот. Три женщины разговаривают о том, кто в их доме принимает главные решения. Первая говорит: «Конечно, мой муж!» Вторая говорит: «Как можно что-то доверить такому дураку? Все решаю я сама.» А третья говорит: «У нас с этим нет никаких проблем, власть в нашей семье разделена. Муж отвечает за самые важные, большие вопросы, и я в них никогда не вмешиваюсь, зато все частные, мелкие вопросы решаю я». — «А как вы разграничиваете важные и второстепенные вопросы?» — «Ну, это очень просто. Все глобальные вопросы, такие как экологический кризис, события в Чили или голод в Африке, решает муж. А частности — что купить, где отдыхать летом, в какую школу послать детей — решаю я, мужу это неинтересно. И никаких конфликтов по этому поводу у нас в семье не бывает».

Анекдот был недалек от истины. В конце 1970-х гг. группа тележурналистов пришла в один из цехов большой фабрики, где работали исключительно мужчины, и попросила их показать, сколько у них с собой денег. Мужчины смущенно доставали из карманов рубли, трешки, пятерки, редко у кого было больше десятки. В женском цехе в ответ на ту же просьбу доставали десятки и сотни: после работы женщины собирались делать крупные покупки либо держали деньги на всякий случай, поскольку в СССР все всегда было в дефиците.

Казалось бы, это свидетельствует о женской власти в семье. Но считать ли эту повышенную ответственность привилегией или дополнительным бременем?

Русские жены и матери и в дореволюционные времена часто были сильными, доминантными, уверенными в себе личностями, мужья и сыновья их откровенно побаивались. Это хорошо отражено в русской классической литературе.

При советской власти «синдром сильной женщины» сохранился и даже усилился. «После десятков вечеров, проведенных с затурканными, подбашмачными мужчинами и множеством суперженщин, я пришла к выводу, что Советский Союз, возможно, нуждается не только в женском, но и в мужском освободительном движении. Я проверила эту идею на нескольких своих знакомых, и она была хорошо принята», — пишет американская журналистка Франсин Дюплесси Грей.161

Вместе с тем, семейно-бытовая нагрузка советских женщин значительно превосходила мужскую и часто была абсолютно невыносима. Хотя продолжительность рабочей недели у женщин в 1980-х была такой же, как у мужчин, на домашние дела они тратили в 2-3 раза больше времени. По данным социологического исследования, проведенного в 1988 г. на предприятиях Москвы, на вопрос «Какие виды работ по дому выполняете лично вы?» жены ответили, что тратят на уход за детьми в 4 раза, на покупку продуктов и уборку квартиры — в 2,5 раза, на приготовление пищи — в 8 раз, на мытье посуды — вдвое, на стирку и глажение белья — в 7 раз больше времени, чем мужья. Последние существенно — в 7,5 раз — опережали женщин только по ремонту домашней техники.162 В том же направлении указывают и данные официальной государственной статистики.163

С развалом экономики и социальной жизни количество свободного времени и у мужчин, и у женщин резко уменьшилось, люди лихорадочно ищут любые возможности что-то заработать. Но социальной справедливости и равенства от этого не прибавилось.164

Не удивительно, что бытовая совместимость, «справедливое распределение домашних обязанностей», является одним их важнейших факторов удовлетворенности браком и его стабильности; по данным С. Голода, у супружеских пар, проживших вместе свыше 10 лет, «бытовая совместимость» стоит на втором месте, после «духовной совместимости» (любовь, взаимное уважение); у более молодых пар ее значение несколько меньше, но тем не менее достаточно велико.165 Взаимные обвинения и споры, кто того эксплуатирует, много лет не сходят со страниц советской печати.

Надо сказать, что политика советской власти в этих вопросах была поразительно непоследовательна. До Второй мировой войны половые/гендерные различия всячески нивелировались. Хотя о задачах воспитания женщины как будущей матери говорили с каждым десятилетием все больше, воспитание девочек и мальчиков было практически одинаковым и строилось по традиционно мужским образцам. Женскими идолами массового сознания были мужеподобные революционерки, летчицы, парашютистки, представительницы других традиционно неженских занятий.

Школьное обучение было полностью совместным, даже уроки физкультуры. У подростков, с началом полового созревания, это вызывало чувство неловкости: девочки стеснялись набухавших грудей, мальчики — непроизвольных эрекций и того, что широкие трусы (позже их стали называть «семейными»), под которыми подчас не было плавок, при некоторых упражнениях показывали всему классу то, что демонстрировать не принято. Зато отношения между мальчиками и девочками, во всяком случае, до полового созревания, были простыми и товарищескими.

В 1943 г. школьное обучение стало раздельным. Мотивировали это необходимостью улучшения военной подготовки мальчиков, но моральный климат школы сразу же резко изменился. Отношения мальчиков и девочек, которые могли теперь встречаться только на редких совместных вечерах, под бдительным надзором учителей, утратили былой товарищеский характер, эротизировались и сексуализировались.

Работая в свои студенческие и аспирантские годы (1946-1950) внештатным инструктором по школам Куйбышевского райкома комсомола Ленинграда (наша территория шла вдоль всего Невского проспекта), я имел возможность наблюдать, как в мужских школах расцветал мат-перемат, а женские школы некоторые директрисы старались превратить в подобие дореволюционных институтов благородных девиц, не допуская туда «этих отвратительных мальчишек» (кстати сказать, именно в таких школах чаще всего обнаруживались малолетние проститутки или старшеклассницы, оставлявшие школу вследствие беременности). На школьных вечерах юноши застенчиво, хоть и с независимым видом, подпирали стены, предоставляя девочкам танцевать друг с другом, и активизировались только, когда вечер уже подходил к концу или кому-то удавалось на несколько минут выключить свет. Вскоре после смерти Сталина, в 1954 г. раздельное обучение, по желанию большинства учителей, родителей и самих учащихся, было отменено и советская школа опять стала совместной.

Но как ни важны социально-структурные и педагогические факторы полоролевой дифференциации, еще интереснее эволюция культурных стереотипов маску-линности и фемининности.

Проблема «феминизации мужчин» и «маскулинизации женщин» появилась на страницах советской массовой прессы, начиная с «Литературной газеты», в 1970 г., с тех пор эти споры не затухали. Женщины патетически и горестно вопрошают «Где найти настоящего мужчину?», а мужчины сетуют на исчезновение женской ласки и нежности. Яркой художественной иллюстрацией этой проблемы может служить фильм «Москва слезам не верит» (когда режиссер картины Владимир Меньшов показывал мне сценарий, я сказал ему, что первая часть фильма социологически корректна, а вторая представляет собой реакционную утопию, обреченную на массовый успех; так оно и случилось).

Профессиональных социологических опросов об идеалах маскулинности и фемининности в Советском Союзе не было, журналистские же анкеты рисуют сугубо стереотипную, традиционно-сексистскую картину. Например, в анкете популярного еженедельника «Неделя» (1976), какие качества наиболее желательны для мужчин и для женщин, единственной общей для обоих полов чертой, вошедшей в пятерку важнейших, оказалась верность. Все остальное — разное. «Ум», занявший в «мужском» наборе первое место, в «женском» идеале стоит где-то в хвосте. Первое место в образе идеальной женщины занимает «женственность», а в мужском идеале за умом следует «мужественность». Характерно, что хотя все советские женщины работали, в наборе «женских» идеальньы качеств нет ни одной черты, проявляющейся преимущественно и сфере труда.166

Говоря о желательных свойствах женщины, мужчины автоматически представляют себе возлюбленную, жену или мать, но никогда — товарища по работе. Отношения мужчин и женщин мыслятся как взаимодополнительные, «унисекс» не поддерживает никто.

Сами по себе такие установки естественны. Если специально не задать трудовой или общественно-политический контекст, то и на Западе вопрос о свойствах мужчин и женщин будет рассматриваться преимущественно в контексте ухаживания, любви, секса или семьи. Однако в России споры на эти темы с обеих сторон идут с особым надрывом и раздражением. Это — прежде всего реакция на провал коммунистической программы эмансипации женщин, которая на деле обернулась аномией для мужчин и дополнительным гнетом для женщин.

С пробуждением в послеперестроечной России женского самосознания и феминистского движения (все официальные советские женские организации были консервативно-бюрократическими, а попытки независимого феминистского мышления — очень интересная группа такого рода существовала в 1970-х гг. в Ленинграде — беспощадно пресекались партийными органами и КГБ) об этих проблемах говорят преимущественно с «женской» точки зрения. Но положение «господствующего класса» — мужчин было ненамного лучше.

Хотя это может показаться парадоксальным, общей тенденцией советского общества на всем протяжении его истории была демаскулинизация мужчин.167

При всех этнических, религиозных и исторических вариациях, традиционный мужской стиль жизни и стереотипный образ мужчины всегда и везде подчеркивал такие черты как энергия, инициатива, независимость и самоуправление. Это не значит, что мужчины на самом деле всегда превосходят по этим показателям женщин — реальные психологические свойства и формы их проявления зависят от множества причин. Однако эти качества чрезвычайно существенны для мужского самоуважения и образа Я. Если мужчина чувствует, что его поведение и положение не соответствуют полоролевым/гендерным ожиданиям, это тяжелый удар по его самолюбию. А поскольку маскулинность тесно связана с сексуальностью, мужская социальная беспомощность обычно ассоциируется также с импотенцией и другими психосексуальными проблемами.

Мог ли советский мужчина проявить традиционные маскулинные ценности и качества в общественно-политической жизни? Экономическая неэффективность советской системы, плюс политический деспотизм и бюрократизация общественной жизни оставляли мало места для индивидуальной инициативы и независимости. Ни в своей профессиональной деятельности, ни в общественной жизни средний советский мужчина не мог проявить традиционно маскулинных черт. Чтобы добиться экономического и социального успеха, нужно было быть не смелым, а хитрым, не гордым, а сервильным, не самостоятельным, а конформным. Таковы были, за редкими исключениями, правила социальной игры, которым люди, volens nolens, следовали. В каждый момент своей жизни, с раннего детства и до самой смерти, советский мальчик, юноша, мужчина чувствовал себя социально и сексуально зависимым и ущемленным. Кого он должен был за это винить?

Советская власть как таковая была вне критики, тем более, что социальная и экономическая несвобода не зависела от пола. Социальная несвобода усугублялась глобальной феминизацией всех институтов и процессов социализации и персонифицировалась в доминантных женских образах.

Это начиналось с раннего детства в родительской семье. Вследствие высокого уровня нежеланных беременностей и огромного количества разводов, каждый пятый ребенок в СССР воспитывался без отца или хотя бы отчима. В середине 1980-х гг. только в так называемых материнских семьях воспитывалось около 13,5 миллионов детей.168 По данные выборочной переписи 1994, 20 процентов российских семей с несовершеннолетними детьми были неполными и 19.6 процента всех детей рождены вне брака.169 Но и там, где отец физически присутствует, его влияние, авторитет в семье и роль в воспитании детей, как правило, значительно ниже, чем роль матери. По данным целого ряда отечественных и зарубежных исследований, подростки и старшеклассники, независимо от пола, более откровенны с матерью, чем с отцом, чаще обращаются к ней за советом и более сочувственно относятся к ней. Отцы обладают преимуществом только в информационной сфере, когда речь идет о политике и спорте.170

Итак, сначала мальчик зависит от любящей, но часто доминантной матери. В детском саду и в школе главные властные фигуры — опять-таки женщины, учителей-мужчин крайне мало. В официальных подростковых и юношеских организациях (пионерская организация, комсомол) тон задавали девочки (среди секретарей школьных комсомольских организаций они составляли три четверти). Мальчики и юноши находили отдушину только в неформальных, уличных компаниях и группах, где и власть, и символы были исключительно мужскими.171 Многие такие группы в России, как и на Западе, являются подчеркнуто антифеминистскими.

Когда молодой мужчина женится, ему приходится иметь дело с любящей, заботливой, но часто доминантной женой, которая, как некогда его мама, лучше него самого знает, как планировать семейный бюджет, что нужно для дома, для семьи, а ему только дает руководящие указания.

Наконец, в общественной жизни абсолютно все контролировалось властной материнской заботой КПСС, которая лучше, чем вы сами, знала, что для вас хорошо, и была готова исправлять ваши ошибки силой.

Этот стиль социализации несовместим ни с индивидуальным человеческим достоинством, ни с традиционной моделью маскулинности. Как реагировал на него средний мужчина?

Первая возможность — психологическая компенсация и гиперкомпенсация путем идеализации и усвоения примитивного традиционного образа сильного и агрессивного мужчины, утверждающего себя пьянством, драками, жестокостью, членством в агрессивных мужских компаниях, социальным и сексуальным насилием. Все эти явления были широко распространены в Советском Союзе.

Вторая возможность — компенсация покорности и покладистости в общественной жизни жестокой тиранией дома, в семье, по отношению к жене и детям. Это явление также было достаточно типичным.

Наконец, третья возможность — социальная пассивность и выученная беспомощность, бегство от личной ответственности за себя, свои действия и бездействие, в беззаботный игровой мир вечного мальчишества. Своевременно, в детстве не выучившись самоуправлению и преодолению трудностей, многие российские мужчины и в дальнейшем отказываются от личной независимости, а вместе с нею — от ответственности. Социальная ответственность передоверяется начальству, семейная — жене.

Хотя это противоречит традиционному канону маскулинности, в условиях социальной и экономической несвободы такая стратегия была психологически разумна и оправдана. Зачем суетиться и переживать унизительные разочарования и фрустрации, если это может сделать кто-то другой? В данном случае — женщина.

Выигрывают ли от подобной деформации мужского характера женщины? Конечно, нет, во всех трех вариантах они, как и мужчины, становятся жертвами. Агрессивный сексизм как компенсация за вынужденную социальную беспомощность неизбежно порождает сексуальное насилие. Очень многие русские женщины вынуждены терпеливо сносить грубость, пьянство и даже побои своих мужей, думая, что иначе и быть не может. Иногда они в этом даже видят, как было в Древней Руси, проявление любви: «не бьет — не любит». Умная и образованная женщина нередко жертвует собственной профессиональной и общественной карьерой ради семьи не только потому, что на ней лежит львиная доля домашней работы, но и потому, что она боится опередить и тем самым оскорбить мужа. Особенно остро стоит эта проблема в неравных браках, где статус или доход жены выше, чем статус мужа (например, сельская учительница замужем за комбайнером). Ущемленное мужское самолюбие пересиливает любые другие чувства.

Там, где муж спокойно принимает женскую гегемонию, самолюбие жены не страдает, зато она лишена необходимой психологической поддержки. Ее муж и отец ее детей — всего лишь большой ребенок, о котором нужно заботиться так же, если не больше, чем о сыне (мальчики-подростки обычно бунтуют против материнской опеки).

Некоторые женщины восстают против этого, ведут себя грубо и агрессивно, прилюдно и, что особенно плохо, при детях оскорбляют своих мужей, обвиняют их в беспомощности, неэффективности и тому подобном. Но этот иррациональный бунт обращается против них самих, когда они потом апеллируют к отцовскому авторитету, который сами же неосмотрительно подорвали.

Разумеется, эти ситуации не фатальны, все зависит от конкретного сочетания индивидуальных черт и социально-психологической совместимости супружеской пары. Тем не менее конфликты такого рода многочисленны. Хотя российские семьи остро нуждаются в том, чтобы жена работала, 80 процентов российских мужчин ( больше, чем в Германии, Польше, Венгрии и Швеции) в начале 1990-х годов признали, что им было бы тяжело, если бы основным кормильцем семьи стала жена.172

Начиная с 1970-х годов, в СССР росла и ширилась оппозиция против самой идеи женского равноправия. Мужчины болезненно переживали потерю былых привилегий и неопределенность своего социального статуса. Женщины чувствовали себя обманутыми, потому что оказались под двойным гнетом. Отсюда — мощная волна консервативного сознания, мечтающего вернуться к временам не только досоветским, но и доиндустриаль-ным, допетровским, буквально домостроевским.

Когда в 1970 г. «Литературная газета» напечатала интервью популярнейшего диктора Центрального телевидения Валентины Леонтьевой, которая сказала, что главная ценность ее жизни — работа, один разгневанный мужчина написал, что раньше он восхищался Леонтьевой, а теперь понял, что она вообще не женщина, и потому впредь, при появлении ее на экране, будет выключать телевизор- Идеал «домашней» женщины, интересы которой ограничиваются ролями жены и матери, не просто поэтизируется, но агрессивно противопоставляется всем прочим социальным ролям.

Очень непопулярны в России, причем не только среди консервативных мужчин, но и среди женщин, идеи американских феминисток. Для этого есть некоторые объективные основания. Очень даже «модерная» и преподающая в США русская писательница Татьяна Толстая сказала Дюплесси Грэй:

…Как мы можем понять ваших американских феминисток? Некоторые из них говорили мне, что они борются за право работать в угольных шахтах. Но, дорогая моя, русские женщины борются за то, чтобы не работать в них.173

Многие россияне и россиянки убеждены, что феминистки — сплошь агрессивные и мужеподобные лесбиянки. По словам Дюплесси Грэй, Даниил Гранин спросил ее: «Разве само определение «феминистка» не обозначает женщину, которая абсолютно ненавидит всех мужчин?».174 В данном случае, это, вероятно, недоразумение. Но многие люди думают именно так.

Феминизм часто изображается в искаженном, прямо-таки карикатурном виде. Вот, например, как описывает американских женщин бывший советский писатель и кинорежиссер, а ныне преуспевающий гражданин США, книги которого хорошо издаются и в России, Эфраим Севела:-

Америка пережила женскую освободительную революцию. Феминистки смогли освободиться от мужчин, и, как следствие, часть из них вышла на панель, а часть перешла на секс-вибраторы. Теперь дело дошло до кризиса: страна психопаток. Женщина ложится в постель с мужчиной — чуть не плачет, боится, что не будет оргазма (а его действительно не будет после вибратора на 220 вольт). Так что американки стали в буквальном смысле придатком машины. А американцы умыкают эмигранток <Севелу бросила его советская жена.- И. К>.

Еще американские женщины очень практичны. Кстати, 72 процента богатства страны находится в руках женщин…

А половой акт для американки — это никакой проблемы. Вопрос решается просто, она ложится в постель из любопытства. Вот это американское выражение «То make love» — оно исчерпывающе. Женщина, если она в плохом настроении ложится с мужчиной, может бросить ему такую фразу: «Вы должны меня обслужить*.

Кроме того, на вопрос «How are you?» американка всегда отвечает «fine», считая «невозможным для себя поплакаться кому-нибудь в плечо».175

Конечно же, это пародия, связанная отчасти с трудностями эмигрантского бытия и непониманием американского образа жизни. По уровню своих доходов американки далеко уступают мужчинам. В постель они ложатся не с кем попало, а с кем хотят. Российским мужикам, привыкшим, что ношение штанов автоматически дает право на заботу и внимание, с ними действительно трудно. Напряжение в США не 220, а 110 вольт. Плакаться кому-то в плечо и жаловаться на жизнь там вообще не принято, а всерьез отвечать на вопрос «How are you?» может только человек, не знающий английского языка. Это то же самое, что принять русское «спасибо» (буквально означающее «спаси [вас] Бог»), за благодарственную молитву.

При всех его издержках и крайностях (США, как и Россия, страна контрастов и нелепостей), феминизм — дело серьезное. Появился он и в постсоветской России. Уже в 1989 г. феминистская «Лига освобождения от социальных стереотипов» (ЛОТОС), основательницы которой создали в дальнейшем МЦГИ, провозгласила лозунг «„Пусть реализуется личность, а не пол! <…> Женщине не надо помогать — она не социальный инвалид, ей не надо мешать!» Истинно „женские проблемы» — не проституция, не «женщины-кукушки», не разрушение семьи, не двойная нагрузка, а то, что общество считает их женскими «176

Как пишет Ольга Липовская,-

феминизм позволяет мне, а не государству, мужу или церкви за меня решать, когда я хочу быть матерью, когда не хочу, и хочу ли вообще. Когда я сама выбираю себе, как мне выглядеть и какую одежцу носить. Я хочу, чтобы женщины чувствовали себя удобно в своем теле и в своей одежце, и чтобы им не мешал навязываемый образ стандартных раздетых красавиц, публикуемых на календарях, плакатах и в порнографических журналах. Феминизм как общественное движение существует для того, чтобы в обществе главными были ценности добра, ненасилия, сотрудничества, а не то, что мы имеем сейчас: конфронтация, войны, соперничество, и неприятие других точек зрения.177

Сегодня эта точка зрения, особенно в вопросе о материнстве, маргинальна. Но у нее, безусловно, есть будущее. Консервативная утопия о возвращении к Домострою неосуществима.

Как ни тяжела жизнь современных российских женщин, подавляющее большинство их, как свидетельствуют многочисленные социологические исследования, не собираются и не согласятся ограничить свою жизнь традиционными ролями жены и матери.178

При опросе ВЦИОМ в 1990 г., на вопрос «Как Вы считаете, что сейчас важнее всего для большинства женщин — семья или работа?» 54 процента опрошенных выбрали семью, причем мнения мужчин и женщин совпали, 37 процентов выбрали эгалитарный подход (семья и работа одинаково важны) и 3 процента отдали предпочтения работе. В опросах 1992 и 1994 гг. доля традиционалистов снизилась до 37 процентов, тогда как доля «эгалитаристов» составила в 1992 г. 49, а в 1994 г. — 44 процента; на приоритетность профессиональной работы для женщин по-прежнему ориентируется незначительное меньшинство.179

Более молодые и лучше образованные мужчины, в свою очередь, настроены более эгалитарно и берут на себя больше домашних, в том числе отцовских, обязанностей, чем это было принято раньше. Зарегистрирована даже добровольная Ассоциация одиноких отцов, борющихся с тем, что при разводе консервативно настроенные судьи, не вникая в обстоятельства дела, как правило, отдают ребенка на воспитание матери.

Тем не менее, взаимоотношения российских мужчин и женщин отличаются большой гендерной рассогласованностью. По выражению Марины Арутюнян, происходит даже «гендерная борьба» за власть и влияние в семье и обществе: «женщины претендуют на значительно большую долю «общественного пирога», чем мужчины склонны были бы им уступить».180

Это усугубляет традиционные коммуникативные трудности взаимоотношений между полами. Как показало проведенное в 1991/92 годах сравнительное исследование 6000 немцев, поляков, венгров, россиян и шведов, российское общественное сознание значительно сильнее подвержено влиянию полоролевых стереотипов, чем культура других европейских стран, и это отрицательно сказывается на характере общения и уровне взаимопонимания мужчин и женщин. Отвечая на вопрос, у кого они находят больше всего понимания, эмоциональной близости и практической помощи, представительниц собственного пола назвали соответственно 73,62 и 52 процента женщин; мужчин поставили на первое место лишь 31, 24 и 43 опрошенных. Та же тенденция обнаружилась и у мужчин: в качестве главных источников понимания представителей собственного пола назвали 77 процентов, эмоциональной близости — 57 процентов и практической помощи — 74 процента опрошенных мужчин.181

Хотя психологические барьеры в отношениях между мужчинами и женщинами существуют везде, в России эти барьеры значительно выше, чем в других европейских странах, и это не может не сказываться также на характере сексуальных, любовных и семейных взаимоотношений.

«Бесполый сексизм» — не просто парадоксальная метафора или насмешка над нашим недавним прошлым, а точное описание весьма своеобразного социокультурного стереотипа. Советская власть пыталась разом изменить, сломать, переиначить всю традиционную систему гендерной стратификации, уничтожить все социальные и психологические корреляты и следствия половых различий и полового неравенства. Эта попытка оказалась утопической, неосуществимой. Провал революционной утопии, отрицавшей все старое, в качестве естественной реакции, возродил консервативную утопию, отрицающую все новое. Бесполость обернулась махровым сексизмом.

Но было бы большой ошибкой оценивать провал советского эксперимента только в идеологических терминах, обвиняя во всем большевиков. Речь идет о глобальных проблемах. «Сексуальный большевизм» так же распространен среди американских левых, будь то феминистки или сексуальные меньшинства, как традиционализм — среди правых. Неудача советского эксперимента, как и он сам, имеет не один, а несколько уровней. Что-то объясняется технической и технологической отсталостью страны, что-то — политическими особенностями тоталитарного государства, что-то — национальным культурным наследием, что-то было невозможно и ошибочно по определению, потому что противоречило универсальным законам человеческой природы. Обо всем этом еще предстоит серьезно думать.

Секс, любовь и брак
Любовь — это неведомая страна, и мы все плывем туда каждый на своем корабле, и каждый из нас на своем корабле капитан и ведет корабль своим собственным путем.

Михаил Пришвин

«Я слишком устала, чтобы любить», сказала американской журналистке одна ее российская знакомая, и растроганная журналистка сразу же вспомнила, что в Советском Союзе она почти никогда не слышала о любви. «Это подтвердило мое подозрение, что любовь в Советском Союзе — это роскошь, нечто необязательное, а не предпосылка брака или счастья, как в Западной Европе или в Соединенных Штатах».182

Для русского уха такое утверждение звучит странно. Любовь и дружба всегда считались у нас важнейшими ценностями и предпосылками счастливой жизни.183 Много лет назад, когда я впервые познакомился с американской социологией брака и семьи, меня рассмешило распространенное в ней мнение, будто романтическая любовь является исключительным достоянием или изобретением США или, в крайнем случае, Запада. В советской литературе в те годы, напротив, утверждалось, что любви нет именно в Америке: люди там все время спешат, думают только о работе, да и вообще какая может быть любовь в мире чистогана и всеобщего отчуждения?!

Любые общие рассуждения о «русском», «американском» или «китайском» сексе и, тем более, любви, чрезвычайно абстрактны и условны. Всякое определение молчаливо подразумевает какое-то, не всегда осознанное, сравнение, а за каждым обобщением стоит множество возрастных, половых, культурных, социальных и — самое главное! — индивидуальных различий и вариаций, которых никакая наука воспроизвести не может.

1. Существует ли специфически русская, в отличие от западной, идея любви?

2. Каково место любви в иерархии культурных ценностей?

3. Как связаны любовь и сексуальность в социальных установках и повседневном поведении конкретных индивидов из плоти и крови, в зависимости от их пола, возраста, общественного положения, брачного статуса и других обстоятельств?

Хотя общество, культура могут благоприятствовать нежному Вертеру или хищному Дон Жуану или холодному коллекционеру Казанове, страстной Кармен или нежной Наташе Ростовой, поэтизируя одни и осуждая другие типы любви, разные люди всегда и везде будут чувствовать и вести себя по-разному. Нет ничего более обманчивого, чем средние цифры и статистические типы.

Американские антропологи Уильям Джанковяк и Эдуард Фишер, сравнив данные по 166 разным человеческим обществам, нашли, что романтическая любовь или страсть присутствует в 88,5 процента из них и является практически всеобщим явлением.184

Существовала индивидуальная любовь, как мы видели, и в дореволюционной России, хотя, как и в других традиционных обществах, она .не была основой брачно-семейных отношений и чаще описывалась в трагических, чем в счастливых тонах. Страстность, с которой многие русские философы и писатели отрицали наличие в России романтической любви, может доказывать не столько ее фактическое отсутствие, сколько напряженную потребность, тоску по ней. Все высшие человеческие потребности принципиально ненасыщаемы.

Тем не менее, за этими повторяющимися жалобами, тянущимися с дореволюционных времен, стоит нечто реальное. Несовпадение, разобщенность, антагонизм идеальной романтической любви и низменной, телесной сексуальности, составляющий чуть ли не обязательную норму нашей литературы и искусства, не может не влиять на обыденное сознание.

«Что такое секс, чувственная страсть для русской женщины и для русского мужчины? — спрашивает Георгий Гачев. — Это не есть дар божий, благо, ровное тепло, что обогревает жизнь, то сладостное естественное прекрасное отправление человеческого тела, что постоянно сопутствует зрелому бытию, — чем это является во Франции и где любовники благодарны друг Другу за радость, взаимно друг другу приносимую. В России это событие — не будни, но как раз стихийное бедствие, пожар, землетрясение, эпидемия, после которой жить больше нельзя, а остается лишь омут, обрыв, откос, овраг».185

У советских интеллигентов 1960-1980-х годов подростковая рассогласованность чувственного и нежного влечения и связанные с ним страхи усугублялись социальным инфантилизмом. Это хорошо показала Людмила Лунина на примере одного из самых популярных советских фильмов о любви — «Ирония судьбы, или С легким паром» Эльдара Рязанова.

В течение двух часов герои друг от друга отказываются. Они ведут себя так, словно заранее уверены в неудаче. Любимая любовь русских — несчастная. В ход идут малейшие зацепки — друзья-подруги, женихи-невесты, летят за окно фотографии и билеты… Но в том и состоит цель их любовной игры, чтобы в секс не ввязаться, избежать его. Оба они боятся осложнить собственную, пусть не совсем счастливую, но стабильную жизнь. В этих поведенческих установках коренится причина их одиночества. Больше всего они страшатся взять на себя ответственность за другого человека…

Милые, симпатичные люди Надя и Женя законсервированы в состоянии детского аутизма. Может ли самостоятельный человек позволить несчастному роману длиться десять лет? — такие подвиги под силу лишь тем, кто из всех чувств предпочитает безграничную эгоистическую жалость к самому себе. Доступные и понятные им отношения — любовь ребенка к родителю, оба героя «живут с мамой». Такая любовь требует не сексуального партнера, но воспитателя, который будет кашей кормить и нос утирать, — не близости, а беседы, наставления.186

А как же секс? Рано или поздно он возьмет свое, но при этом рискует остаться примитивно-физиологическим, безлюбовным и бездуховным.

Разумеется, это правило не универсально. Классическое поведение «русского человека на rendez-vous» типично лишь для определенного социально-психологического типа. «Я тебя, дуру, лопатой в шутку огрел по спине» — такая же русская, но совсем другая модель поведения.

Напряжение между «любовью» и «сексом* отражается и в русском языке. Выражения «to make love» или «faire 1’amour», — «заниматься любовью» легко переводимы, но редко используются в разговорном языке. Подзаголовок знаменитой книги Алекса Комфорта «Радость любви* «A Cordon Bleu Guide to Lovemaking»,- буквально ‘Высшее кулинарное руководство, как заниматься любовью’, — у нас перевели ‘Книга о премудростях любви’. «Премудрость* — не просто сумма рецептов, куда, что и как совать, чем фактически является и чем хороша книга Комфорта, а нечто философски-возвышенное. «Любовь» по-русски — то, что вы чувствуете, переживаете, а не то, что вы делаете. «Заниматься» можно сексом, а не любовью. «В самом деле — строитель коммунизма, и вдруг — трахаться? Соски, волоски? Какие-то судорожные движения, запахи, какая-то уж совершенно неуместная сперма? И точно также: возможно ли русскому интеллигенту в живого человека х—м тыкать?»187

Самое распространенное современное русское слово для обозначения полового акта — «трахаться» или «трахать* — начисто лишено «романтической» нагрузки. Прочие слова являются либо архаическими («соитие» или совокупление), либо медицинскими (коитус), либо не совсем определенными («спать», «состоять в интимных отношениях»), либо откровенно ненормативными, нецензурными, причем они звучат грубее, чем аналогичные английские или французские слова. Я уже не говорю об обширной «сексуальной фене» уголовного сленга.188

Так же противоречивы и морально-психологические установки россиян.

На поставленный во всесоюзной анкете ВЦИОМ в 1992г. вопрос, допустимо ли заниматься сексом без любви, положительных ответов оказалось мало. С наибольшей готовностью секс без любви принимают узбеки (35 процентов), затем эстонцы (25 процентов), а замыкают таблицу литовцы и таджики (по 9 процентов). В Российской Федерации секс без любви признали нормальным 15, ненормальным — 57 процентов опрошенных. При этом доля положительно ответивших мужчин в славянском регионе втрое превышает долю женщин (в Средней Азии, напротив, женщины оправдывают безлюбовные отношения чаще, чем мужчины -26 процентов против 18).

Но любовь — товар дефицитный. На вопрос «Как вам кажется, была ли у вас в жизни настоящая любовь?» в славянском регионе положительно ответили 53 процента мужчин и 49 процентов женщин, отрицательно — 16 и 18 процентов, затруднились ответом 31 и 33 процента. И далеко не у всех счастливая любовь совпадает со счастливым браком. На вопрос «Счастливы ли вы или нет в любви?» в славянском регионе утвердительно ответили на 11 процентов меньше мужчин и на 7 процентов меньше женщин, чем на вопрос «Счастливы ли вы в семейной жизни?» И это вполне естественно: семейное счастье зависит не только от любви, к нему предъявляются другие требования. Не большие или меньшие, а качественно другие.

При более тонких исследованиях и у более молодых респондентов, взаимосвязь брака, любви и секса выглядит еще более неоднозначной.

При сравнительном обследовании сексуального поведения и установок советских и немецких студентов в 1990 г. (в СССР было опрошено 1509 человек), молодые россияне высказали меньше уверенности в посюстороннем существовании «так называемой большой любви», чем их немецкие сверстники, и только 33 процента российских студентов (по сравнению с 53 процентами восточных и 49 процентами западных немцев) сказали, что они сами ее испытали. Наименее романтичными оказались российские юноши. Секс без любви для них морально вполне приемлем и фактически широко распространен. Они заметно опередили своих немецких сверстников по количеству (4,3) сексуальных партнеров.189

О прагматическом отношении российской молодежи к любви, браку и сексу свидетельствует и сравнительное исследование «стилей любви» американских, японских и русских студентов. Ученые спрашивали университетских студентов: «Согласились ли бы вы вступить в брак с человеком, в которого вы не влюблены, если он обладает всеми остальными желаемыми вами качествами?» Ответить можно было только «да» или «нет». Авторы ожидали, что только индивидуалистически воспитанные американцы будут непременно требовать любви, а русские и японцы будут более практичными. Но оказалось, что для японцев любовь почти так же важна, как и для американцев, мало кто из них готов вступить в брак без любви. Российские мужчины оказались лишь слегка более прагматичными, чем остальные; жениться без любви готовы 30 процентов опрошенных. Зато русские женщины преподнесли сюрприз: выйти замуж без любви готовы 41 процент опрошенных!190

Исследователи не считают, что отвечая на этот вопрос, русские девушки руководствовались меркантильными соображениями. По шкале прагматизма они практически не отличались от своих сверстников-мужчин. (А по прежним советским исследованиям, включая цитированные выше данные ВЦИОМ, добавлю я, женщины ориентированы на романтические ценности даже больше, чем мужчины). Просто девушки могли думать, что если претендент обладает хорошими человеческими качествами, влюблен, хорошо знаком и т. д., они могут полюбить его позже, в процессе совместной жизни, по старой формуле «стерпится — слюбится».

Между прочим, вопрос о соотношении рациональных и эмоциональных мотивов супружества дебатировался и в советской социологии. 3. И. Файнбург в 1970 г, сопоставив мотивы заключения брака со степенью его успешности (и то и другое оценивали сами респонденты), пришел к выводу, что браки по любви дают наибольший процент — 43,5 процентов- неудавшихся; среди браков по расчету доля неудачных составляла 35,2, а среди браков по «стереотипу», с минимумом романтических ожиданий — только 26,3 процента.191 Методология этого исследования вызвала основательную критику. Тем не менее социологи дружно писали, что одной любви для успешного брака мало. С.И. Голод пришел к выводу «о предпочтительности духовности как базовой ориентации на брак перед страстью», поскольку «мотивация иного рода, в том числе эмоциональная, чаще приводит к негативным последствиям».192 Однако большой разницы между супругами, вступившими в брак «по любви» или «по общности взглядов и интересов» он не обнаружил. В первом случае браком максимально удовлетворены 37,9 процента, удовлетворены — 41,8 процента, неудовлетворены — 20,3 процента; во втором случае соответствующие цифры — 40,4,46,4 и 13,2 процента.193 Да и может ли человек ретроспективно строго разграничить мотивы столь ответственного решения? Последующий опыт всегда накладывает отпечаток на интерпретацию прошлого.

В последние годы споры о соотношении секса, любви и брака стали особенно ожесточенными и политизированными. Идеал романтической любви-страсти исторически формировался как антитеза, с одной стороны, безлюбовному и унылому супружеству, а с другой стороны — бездуховной и изменчивой «похоти». В ходе сексуальной революции на Западе последний водораздел был ослаблен, роковая «страсть» стала безобидным и общедоступным «удовольствием».

Сейчас то же самое происходит в России. Изголодавшиеся по сексуальной информации люди жадно поглощают всевозможные западные и восточные (как правило — в упрощенных и вульгаризованных западных вариантах) рецепты эротической кухни, находящиеся в кричащем противоречии не только с привычной советской сексофобией, но и с романтическими ценностями.

Новая русская порнография так же примитивна и печальна, как порождающая ее российская жизнь. «Глядя на изможденные лица актеров и актрис, на их дистрофичные тела, думаешь о плохом питании, никуда не годной воде, о мраке и ужасе медицинского обслуживания населения. И актеров жалеешь, как самого себя. Они стараются, но все, что делают они, делается через силу».194

Значительная часть нашей новой эротики, как российской, так и эмигрантской, является агрессивно-сексистской. Особенно выделяется бывший ленинградец Михаил Армалинский, ныне живущий в США и выпускающий в собственном издательстве книгу за книгой. Женщина как личность и даже как тело для него не существует, его интересует только половое отверстие, которое он воспевает и описывает в стихах и прозе:

Конечно же, ебля для мужчины — это онанизм, но обогащенный контактом с живым отверстием, зрением, запахом, с фантазиями духовных переживаний. Да, дорогие феминистки, женщина и есть прекрасное устройство для онанизма, живая дрочидьня, но не самодельная, подобно вашему вибратору, а «Богодельная». Кто же более человечен: мужчина, которому для максимального удовольствия нужна женщина, или женщина, которой для максимального удовольствия нужен вибратор?195

Такое видение мира имеет своих поклонников. Некая Ирина Радищева, рецензируя в журнале «Андрей» опубликованные Армалинским откровенно фальшивые, вызвавшие дружное негодование пушкинистов, «Тайные записки 1836-1837 годов» А. С. Пушкина, высказывает предположение, что Армалинский — не иначе как потомок рода Ганнибалов:

Да, мой мир перевернулся. Пушкин теперь проживает в Америке, резвится на ее бездуховных просторах, выпускает книжку за книжкой и плевать хотел на наших «Ганнибалов». Мир перевернулся, но было, есть и будет так: человек ищет, где безопаснее, «хек» ищет, где глубже, а «пепельницы» ищут, где «хек».196

У большинства интеллигентных россиян подобная философия вызывает протест. При этом, консервативные мыслители, как и сто лет назад, во имя «спасения и сохранения семейных ценностей», отвергают не только порнографию, но любую эротику, сексуальное просвещение и даже любовную страсть.

«Нередко многие беды в вопросах любви и семьи пытаются объяснить тем, что слишком мало и слишком стыдливо мы говорим о сексуальной стороне жизни, — пишет философ Владислав Шердаков. — Появляются призывы сбросить всяческие табу и запреты с этих тем. Забывают, что за этими табу и за стыдливостью скрывается отнюдь не невежество и темнота, а глубокие нравственные чувства, разрушающиеся от вторжений образованного цинизма. Есть сокровенное, что прячется от посторонних глаз, что является и должно оставаться тайной. Семья строится не на рациональных-лишь основах и половом влечении».197

«Что скрывается за романтическим культом «страсти» — свобода от оков ханжества? — спрашивает известный философ и социолог Юрий Давыдов. — Нет! Здесь уместней говорить об отсутствии нравственной воли. В жизни и литературе страсть ныне чаще именуется «сексом», влюбленные — партнерами. Необязательность в отношениях между мужчиной и женщиной стала делом настолько обычным, что находит даже своих литературных адвокатов. Не свидетельство ли это духовной деградации личности? Несомненно! Мораль не может быть делом моды, а семейные ценности — предметом торга, платой за удовольствия!»198

От обличения сексуальной разнузданности, во имя стабильности семьи, ученый переходит, таким образом, к развенчанию самой любовной страсти, видя в ней, в соответствии с этимологией слова «страсть», прежде всего «страдание», «болезненное состояние души, связанное с нарушением присущей ей меры».199 Супружеская любовь, считает Давыдов, основывается не на страсти, а на чувстве долга. Поэтому для супружеского счастья «нужны настоящие, а не «феминизированные* мужчины, застывшие в позе «радикальной необязательности». Причем они должны иметь не только мужской характер, но и мужской склад мышления, которое не уклоняется от ответственности за результаты однажды принятых решений».200

Я полностью согласен с Шердаковым и Давыдовым в том, что любовь и, тем более, брак, не терпит легкомыслия и не сводится к сексу. Но правомерны ли полемические противопоставления? Всегда ли личная свобода означает моральную необязательность? Верно ли, что не уклоняться от ответственности должен лишь мужчина? Может быть на это способны и женщины? И не вытекает ли из этой философии практически, что однажды сделав ошибку и неудачно женившись, человек уже не может развестись, даже если он глубоко несчастен и заражает своим несчастьем окружающих, включая собственных детей?

Круг замкнулся. Нас опять ставят перед жестким альтернативным идеологическим выбором там, где необходимы понимание и плюрализм.

Но оставим философию любви и брака и вернемся к более прозаическим вопросам. В каком возрасте россияне начинают сексуальную жизнь? Как они относятся к добрачным связям? Как протекает их сексуальная жизнь в браке? Насколько часты и как оцениваются внебрачные связи?

Достоверно ответить на эти и подобные вопросы очень трудно. Научных исследований мало, все они являются выборочными и распределены крайне неравномерно: о студентах мы знаем значительно больше, чем о рабочих, о жителях больших городов — неизмеримо больше, чем о сельчанах. Даже локальные выборки часто сделаны социологически некорректно, а инструментарий (вопросники, тесты и т.п.) не подвергался предварительной строгой проверке на достоверность. Наконец, ни одно советское/российское исследование сексуального поведения и установок из-за дефицита бумаги и средств никогда не было опубликовано полностью и в надлежащей научной форме, со всеми вопросниками, таблицами, статистическими выкладками и т.д. В подавляющем большинстве случаев публикуются краткие итоговые результаты, которым вы можете верить или не верить в зависимости от ваших собственных представлений и профессиональной репутации авторов. Впрочем, многие из перечисленных недостатков характерны и для западных исследований этого типа.

Несмотря на эти трудности, основные тенденции сексуального поведения россиян вырисовываются довольно отчетливо. Первая долгосрочная статистическая тенденция — снижение среднего возраста начала сексуальной жизни.

Среди опрошенных Голодом в 1960-70-х годах ленинградских студентов, сексуальный опыт к моменту опроса имели четверо из пяти мужчин и каждая вторая женщина, а среди рабочих соответственно 88 и 45 процентов. Из числа сексуально активных студентов, в 1965 г. до 16 лет половую жизнь начали 10 процентов мужчин и 2 процента женщин, от 16 до 18 лет-42 и 13 процентов, между 19 и 21 годами — 33 и 50 процентов. В 1972 г. аналогичные цифры составили: до 16 лет — 12 и 4 процента, от 16 до 18 лет — 38 и 21 процент, от 19 до 21 года — 38 и 54 процента.

Когортная динамика возраста сексуального дебюта ленинградских студентов по последним данным С. И. Голода (каждая подвыборка состоит из 500 студентов обоего пола из разных вузов, в возрасте от 18 до 24 лет, как правило — неженатых) представлена в таблице 1.

Таблица 1. Возраст начала сексуальной жизни ленинградскими студентами (% тех, кто уже имеет сексуальный опыт):201

Среди опрошенных Голодом в 1969г. молодых специалистов, повышавших в Ленинграде свою квалификацию, до 16 лет начали сексуальную жизнь 7 процентов мужчин и 1 процент женщин, между 16 и 18 годами — 22 и 8 процентов, от 19 до 21 года — 30 и 40 процентов. При аналогичном опросе в 1989 г. эти цифры составили соответственно: 11 и 1,32 и 13,42 и 46 процентов.202

По данным выборочных эпидемиологических обследований в Москве О. К. Лосевой, которая сравнивала венерологических больных с аналогичными контрольными группами (эти люди обращались в кожно-венерологический диспансер в связи с кожными, а не венерологическими заболеваниями), средний возраст начала половой жизни у контрольных групп в 1983/84 гг. по сравнению с 1975/76 снизился у мужчин с 19,2 до 18,1 года и у женщин — с 21,8 до 20,6 года.203

По данным упоминавшейся выше германо-советской анкеты, проведенной в июне 1990 г. среди студентов бывшего СССР, средний возраст начала половой жизни у мужчин был 18,4 года, а у женщин — 19,0 лет.204

Как видим, цифры расходятся не так уж сильно.

Эти сдвиги отражаются и в общественном сознании. По данным репрезентативного опроса ВЦИОМ (июнь 1993),205 средний возраст начала половой жизни («В каком возрасте вы впервые вступили в половую связь?») был 19,5 года. А на вопрос «С какого возраста, по вашему мнению, допустимо начало половой жизни?» люди, среди которых было значительно больше пожилых, чем юных, назвали 17,9 года (усредненный показатель).

Снижение возраста сексуальной инициации затрагивает оба пола и женщин — больше, чем мужчин. Тем не менее гендерные различия в сексуальном поведении и его мотивации сохраняются: женщины в этом отношении консервативнее и избирательнее мужчин.

В 1960-х годах, на вопрос Голода группе ленинградских рабочих и служащих (126 человек), считают ли они принципиально возможным для себя вступить в сексуальную связь с «любимым* человеком, положительно ответили 91 процент мужчин и 81 процент женщин. С просто «знакомым» человеком это готовы были сделать около 60 процентов мужчин и только 14 процентов женщин. Отвечая на вопрос, почему они не вступили в сексуальную связь, мужчины чаще всего (48,5 процентов) ссылались на «отсутствие случая», тогда как женщины чаще апеллировали к моральным соображениям (34,1 процента) и отсутствию сексуальных потребностей (34,1 процента).206 Даже если это просто дань привычному стереотипу, такой двойной стандарт характерен.

В 1978/79 учебном году в рамках большого опроса студентов 18 вузов страны (3721 человек) Голодом был задан вопрос; «Как вы думаете, с какой целью юноши и девушки вступают сегодня в интимные отношения?» (в опубликованной книге Голода соответствующая таблица, по требованию редакторов, была ханжески названа «Мотивы ухаживания*).207 Ответы распределились следующим образом (таблица 2):

Таблица 2. Мотивы выступления студентов в интимную связь

Из таблицы 2 видно, что в сознании советских студентов ухаживание и сексуальность резко отделены от матримониальных намерений и имели самостоятельную ценность. Решающее значение имели, с одной стороны, эмоционально-коммуникативные (любовь, потребность в эмоциональной близости), а с другой — гедонистически-развлекательные (приятное времяпрепровождение, получение удовольствия) мотивы и ценности. При этом женщины значительно чаще ссылаются на любовь, а мужчины — на развлечение и удовольствие. Вряд ли когда-нибудь было иначе.

Важный аспект либерализации половой морали — рост терпимости к добрачным связям. Несмотря на ханжескую нетерпимость официальной советской морали и педагогики, общественное мнение, особенно молодежное, давно уже стало относиться к добрачным отношениям спокойно и равнодушно.

Из 500 ленинградских студентов, опрошенных Голодом в 1965 г., добрачные связи признали допустимыми 45 процентов, недопустимыми — 22, нейтральную, неопределенную позицию заняли 33 процента опрошенных. Семь лет спустя ответы аналогичной выборки составили 47 процентов «за», 14 процентов «против» и 39 процентов неопределенных ответов. Моральная оценка добрачных отношений зависит, с одной стороны, от их мотивации (по любви или просто так), а с другой — от социальной среды. В большой студенческой выборке Голода 1978/79 гг. добрачные связи оправдывали 58 процентов ленинградцев, 50 процентов жителей областных центров, 47 процентов жителей малых городов, 41 процент жителей поселков городского типа и только 35 процентов сельских жителей.

Эти тенденции характерны не только для молодежи. При всесоюзном опросе ВЦИОМ в мае 1989г. (опрошено 3014 человек от 16 лет и старше) семья оказалась одной из высших личных ценностей (ее упоминули 89,5 процента ответивших). Однако многие люди принципиально допускают и незарегистрированное сожительство: 22,5 процента респондентов считают его неприемлемым, 33,5 процента — допустимым в определенных случаях, а каждый третий — всегда, причем в младшей возрастной группе, до 20 лет, сожительство осуждают меньше 14 процентов, среди 50-59-летних — 30,5 процентов, а в группе старше 60 лет — 47.3 процента. С повышением образовательного уровня терпимость, наоборот, растет.208

В анкете ВЦИОМ 1992 г. отношение к добрачным связям выявило большие национально-региональные, социально-образовательные и половозрастные вариации. Вступать в половые связи до заключения брака признали нормальным, допустимым 67 процентов эстонцев и только 10,5 процентов-таджиков (среди других мусульман-узбеков, соответствующая цифра — 46 процентов). Россияне стоят посредине: 37 процентов считают добрачные связи допустимыми, нормальными, а 41 процент — нет.

Как всегда, велики половозрастные различия. В славянском регионе добрачные связи признали нормальными половина мужчин и только 28 процентов женщин, в Балтии — 61 процент мужчин и 46 процентов женщин. Зато в азиатском регионе картина перевернута: добрачные связи сочли нормальными 32 процента женщин и только 26 процентов мужчин. По возрастным характеристикам, самыми терпимыми в этом вопросе оказались в славянском и балтийском регионах молодые люди от 20 до 24 лет (61 и 93 процента), а в Средней Азии — люди старше 54 лет. В славянском регионе терпимее всего относятся к добрачным связям люди с высшим образованием, никогда не состоявшие в браке, живущие в Москве или Санкт-Петербурге и сами родившиеся в крупном городе. В Балтии и Средней Азии связь этих установок с уровнем урбанизации менее выражена.

По данным всероссийского опроса ВЦИОМ 1993 г, отношение россиян к добрачному сексу стало более либеральным. Только 19 процентов мужчин и 33 процента женщин считают его недопустимым, 43 процента мужчин и 33 процента женщин с этим не согласны. В младшей возрастной группе соотношение «за» и «против* выглядит как 56:15, а среди лиц с высшим образованием — как 44:15. Опрос 1994 года дал более консервативные цифры: добрачные связи категорически осудили 34 процента мужчин и 49 процентов женщин, однако половые и возрастные различия примерно те же. Среди людей старше 55 лет добрачные связи признали всегда неправильными 63 процента, а среди тех, кто младше 25 лет, лишь 18 процентов209 Кроме того, важно иметь в виду, что в этом опросе речь шла не вообще о добрачных связях, а о половых связях подростков, причем без уточнения их возраста.

В отношении россиян к добрачным связям сохраняется двойной стандарт: мужчины вообще терпимее женщин и оба пола терпимее к мужчинам, чем к женщинам. На вопрос, допустимы ли добрачные сексуальные отношения для юношей, в 1993г. отрицательно ответили 12 процентов мужчин и 22 процента женщин; четверть мужчин и 13 процентов женщин уверены, что это «не только допустимо, но полезно, необходимо»; в младшей возрастной группе так считают свыше 30 процентов. На тот же вопрос относительно девушек реакция другая: 19 процентов мужчин и 30 процентов женщин «против» и только 11 и 6 процентов — «за». Даже более молодые и образованные люди поддерживают в этом отношении двойной стандарт.

Как подметила Оксана Бочарова, в ответах людей даже на самые общие вопросы анкеты прослеживается их собственная жизненная перспектива. «Молодые и холостые мужчины — те, кто столь активно исповедует добрачную сексуальную свободу — не распространяют свои взгяды на прекрасную половину человечества. Для них очевидна в недалеком будущем перспектива перехода от роли «сексуального героя» к «любящему мужу». При ответе на вопрос о добрачном поведении женщин внутренним адресатом становится будущая жена и непременным атрибутом ее образа становится верность будущему мужу».210

Сравнительное исследование сексуальной пермис-сивности и двойного стандарта у американских, российских и японских студентов211 показало, что в целом американские студенты относятся к добрачному сексу терпимее российских и японских, причем в США и в России (но не в Японии) мужчины в этом отношении терпимее женщин. Молодые россияне сильнее своих американских и японских сверстников придерживаются в этом вопросе двойного стандарта. Однако российские студенты значительно опередили и американцев и японцев по степени своей готовности вступить в сексуальную связь на первом же свидании. Иными словами, американцы и японцы допускают для себя возможность сексуального сближения на более поздних стадиях ухаживания и знакомства, тогда как многие молодые россияне готовы лечь в постель чуть ли не с первым встречным. Как мы увидим дальше, такая установка проявляется и у подростков.

Каковы бы ни были публично высказываемые мнения, добрачные связи в России массовы. В подавляющем большинстве случаев брачный союз давно уже не предшествует сексуальной близости, а закрепляет ее. Когда гости на свадьбе кричат «Горько!», никто не ждет от них смущения и не надеется наблюдать нечто интимное. На вопрос ВЦИОМ «Имели ли Вы добрачные отношения с супругой (супругом)?» утвердительно ответили 52 процента мужчин и 42 процента женщин, причем среди людей моложе 25 лет этот опыт имели 77 процентов состоящих в браке, а в группе старше 55 лет — 28 процентов.212

Не только сексуальная близость, но даже беременность все чаще предшествует браку, иногда ускоряя его заключение. Стабильный рост числа и удельного веса добрачных зачатий — долгосрочная тенденция. Проанализировав архивы Ленинградского дворца регистрации новорожденных «Малютка», Голод нашел, что из 239 супружеских пар, зарегистрировавших рождение первенца в декабре 1963 г., 69 (24 процента) зачали его за три месяца до юридического оформления брака; в декабре 1968 г. из 852 пар таких было 196 (23 процента), в декабре 1973 г. из 851 пары — 240 (28 процентов), в декабре 1978 г. из 643 пар — 243 (38 процентов), в декабре 1984 г. из 448 пар — 223 (49 процентов). Сходные результаты дало изучение регистрационных актов одного из районов Ленинграда.213 По данным национальной пятипроцентной микропереписи 1995 г., от даты регистрации брака до рождения первого ребенка в России в среднем проходит 6 месяцев.

Несмотря на постепенное выравнивание отношений, добрачный секс имеет разное психологическое и социальное значение для мужчин и женщин. По данным Лосевой, первым сексуальным партнером каждой второй женщины был ее будущий супруг, но лишь каждый шестой мужчина женился на своей первой женщине. Каждый десятый мужчина в этой выборке имел 10 и больше добрачных партнерш, у женщин число партнеров гораздо меньше. Почти у трети опрошенных Лосевой мужчин первая связь была одноразовой или продолжалась всего несколько дней. У женщин так бывало редко (4,5 процента), три четверти продолжали свою первую связь более или менее длительное время.

По данным нескольких опросов Голода, первой сексуальной партнершей мужчин-студентов чаще всего бывала близкая по возрасту и социальному статусу подруга (свыше 50 процентов) или женщина значительно старше (около 30 процентов), а у девушек-студенток — друг (30-40 процентов) или жених (около 30 процентов). Чем старше девушка в момент своей сексуальной инициации, тем вероятнее, что ее первым партнером станет жених или будущий супруг. Среди опрошенных в 1989 г. женщин, имеющих высшее образование и начавших половую жизнь между 16 и 18 годами, женихи и мужья были первыми сексуальными партнерами у 28 процентов, среди тех, что начал в 19-21 год, — у 66 процентов, а среди сделавших это между 22 и 24 годами — у 76 процентов. У молодых мужчин эта тенденция выражена значительно слабее: у юношей, прошедших сексуальную инициацию в 16-18 лет, доля невест и жен составила 4 процента, у тех, кто начал в 19-21 год, — 23 процента, в 22-24 года — 47 процентов.214

Впрочем, это зависит как от социальной среды, так и от индивидуальных особенностей молодых людей: насколько серьезно он/она относится к интимным отношениям, каковы его/ее сексуальная конституция, навыки общения и многое другое. Возраст сексуальной инициации — не всегда результат свободного выбора.

Средний уровень сексуальной активности россиян, как и остальных людей, зависит от пола, возраста и многих других условий. По данным всероссийского опроса 1993 г. (еще раз напоминаю — свыше 40 процентов не ответили на этот вопрос), ни одного сексуального партнера в течение жизни не имели 3 процента мужчин и 4 процента женщин, одного партнера — соответственно 14 и 30 процентов, от двух до пяти — 36 и 18 процентов, от шести до десяти — 7 и 1 процент, свыше десяти партнеров — 12 и 2 процента. Во время проведения опроса, не имели сексуальных отношений 9 процентов мужчин и 10 процентов женщин; ежедневно имели сношения соответственно 5 и 3 процента, несколько раз в неделю — 21 и 17 процентов, несколько раз в месяц — 19 и 14 процентов, один раз в месяц и реже — 6 и 3 процента. Самая сексуально-активная группа — от 25 до 40 лет.

В выборке Лосевой, средний мужчина в течение жизни имел 12,3, а женщина — 4,1 сексуального партнера. По данным телефонного опроса Д.Д. Исаева в Петербурге осенью 1993 г., из 155 опрошенных мужчин (на вопросы о своей сексуальной жизни ответили 96 процентов), две трети имели в течение жизни меньше 10 партнерш, зато 11 процентов — свыше 50. В последний год перед опросом не имели сексуальных партнерш 9,4 процента, одну-двух — 74,4 процента, от трех до пяти — 7,7 процента и свыше пяти — 8,6 процента (из них 3,5 процента — свыше 50). У 280 женщин (интимные вопросы признали приемлемыми 81 процент) статистика более умеренная: свыше 51 процента имели в течение жизни одного-двух партнеров, 85 процентов — меньше десяти, 6 процентов — свыше 20 и 3,7 процента — больше пятидесяти партнеров. В последний год не имели сексуальных партнеров 9,1 процента, одного-двух — 79,4 процента, троих пятерых — 8,2 и больше пятерых — 3,3 процента. Подавляющее большинство респондентов Исаева — люди с высшим или средним образованием, в браке состоят 67 процентов, на момент опроса постоянную партнершу или партнера имели 79 процентов мужчин и 86,5 процента женщин.

Несмотря на ослабление брачно-семейных уз в последние десятилетия, они имеют для людей огромную ценность. В опросе ВЦИОМ 1992 г. респондентам был предложен широкий выбор суждений о том, что считать самым важным в жизни. 58 процентов россиян выбрали высказывание «Для меня нет ничего более важного, чем семья». Хотя большинство опрошенных считают, что за последние пять лет семейные отношения в большинстве семей ухудшились, удовлетворенность собственной семейной жизнью сравнительно высокая. На вопрос «Счастливы ли вы или нет в семейной жизни?» ответили «скорее, да» 56 процентов мужчин и 42 процента женщин, «скорее, нет* — 14 и 24, затруднились ответом 29 и 33 процента.

Важную роль в семейном благополучии играет, разумеется, и секс. По данным опросов Голода в 1978 и 1981 гг. (было обследовано по 200 супружеских пар), сексуальная гармония неизменно занимает третье место в ряду факторов супружеской адаптации, после духовной и психологической совместимости (любовь, взаимное уважение, общие интересы) у супругов, состоящих в браке до 10 лет, и после духовной и бытовой (справедливое распределение домашних обязанностей) совместимости — утех, кто живет совместно от 10 до 15 лет.215 Сексуальная удовлетворенность и общая удовлетворенность браком взаимопереплетаются. Среди пар, максимально удовлетворенных браком, сексуально совместимыми считают себя практически все, а среди неудовлетворенных — только 63 процента. Опросы 1988/89 гг. подтвердили эту тенденцию.

Однако в этой области имеется много болевых точек, обусловленных, в частности, низкой эротической культурой. Сексуальность относительно автономна от других аспектов брака. По данным Голода, даже в самых благополучных браках каждая десятая жена считает себя сексуально неудовлетворенной. Вместе с тем 30 процентов жен, которые в целом своим браком не удовлетворены, к его сексуальной стороне претензий не имеют.216

Сексологические исследования показывают, что многие супруги плохо знают о степени сексуальной удовлетворенности своих партнеров и часто даже не пытаются их понять. Рассогласованность сексуально-эротических желаний и потребностей супругов, которая нормально должна быть предметом выяснения и переговоров, часто рассматривается самими супругами и их окружением как проявление неустранимой органической «сексуальной несовместимости», единственным выходом из которой может быть развод. Монотонность и однообразие сексуальной техники отметила каждая третья из опрошенных Лосевой партнерских пар. 54 процента супружеских пар практически используют только 2-3 позиции, лишь 16 процентов действительно разнообразят свой сексуальный репертуар. Только в самое последнее время, в значительной мере — благодаря «СПИД-инфо», эти проблемы вышли наружу и стали широко обсуждаться.

Отсутствие общего языка и сексологическое невежество порождают у супругов массу коммуникативных трудностей. Вместо того, чтобы выяснять свои проблемы совместно или пойти к врачу, супруги бегут советоваться к друзьям и приятелям собственного пола. Профессор Свядощ рассказывал мне такой случай. К нему обратилась молодая женщина по поводу отсутствия оргазма при сношениях с мужем. Осмотрев пациентку на гинекологическом кресле, Свядощ легко нащупал несколько необычно расположенную чувствительную точку. «Все прекрасно, — сказал он. — У вас отличная реактивность, приходите ко мне с мужем, я покажу ему, что надо делать». — «Увы, — ответила женщина, — это невозможно. Муж считает, что все знает сам. Он говорит: «С другими женщинами у меня получается, а с тобой — нет, значит, ты ненормальная». Я люблю его, но, видимо, нам придется разойтись».

С точки зрения этого мужа, все женщины — на одно лицо (хотя в данном случае речь идет о совсем другой части тела), принять сексуальную индивидуальность жены он не может. Таких мужей в России много. В архиве профессора Свядоща — свыше тысячи клинических историй жен-девственниц, которые не сумели реализовать свой сексуальный союз.

Раньше, до появления в стране сексопатологии, женщины молча мирились с таким положением, а многие даже не знали, что обделены счастьем. Гинекологи «удовольствием» не занимались (разве что налицо были грубые анатомические нарушения). Если бы женщина пожаловалась врачу на сексуальную неудовлетворенность, он бы ее, вероятно, не понял и прочитал лекцию, что супружество — дело серьезное, что нельзя быть эгоисткой, что долг важнее удовольствия и т. п. Женщина-гинеколог могла бы впридачу поделиться собственным печальным опытом: и ничего, живем, у нас прекрасные дети!

Начиная с 1970-х гг., положение быстро меняется. Молодые женщины усвоили, что «имеют право» на оргазм. Но просто «качать права», ожидая что кто-то выдаст «положенное», и не прилагая усилий к взаимопониманию, бессмысленно. В результате обе стороны вынуждены притворяться.

Интересный случай рассказал профессор С. С. Либих. В рамках брачной консультации врачи-сексопатологи опрашивали группу мужей, как протекает их интимная жизнь, практикуют ли они эротические ласки, какие именно, и что больше нравится их женам. Потом те же самые вопросы задавали женам, и иногда получались забавные вещи. «Да,- говорила женщина,- мой муж делает то-то и то-то».- «Ну, а как это действует на вас?» — «Да никак». — «А какие ласки вам были бы приятны?» Некоторые женщины отвечали: «Не знаю». Другие же называли вполне определенные действия. «Так почему вы не скажете этого своему мужу?» А как она может сказать? Он спросит: «Откуда ты знаешь?» И тогда выяснится, что женщина либо испытала это с другим, более предприимчивым мужчиной, либо открыла сама, с помощью мастурбации. Мужья не любят ни того, ни другого.

Впрочем, в самой российской сексопатологии женщина была и отчасти остается Золушкой. По подсчетам Льва Щеглова, на первой конференции по сексопатологии в Москве (1968) мужской сексуальности было посвящено 50 докладов, а женской — 10; на конференции в Тамбове (1974) соотношение было 25 и 5, а на конференциях 1981, 1984 и 1985гг. женщины удостоились только по одному сообщению. Доля женщин среди пациентов/клиентов врачей-сексопатологов колебалась от 1 до 10 процентов, причем три четверти из них жалуются на сексуальную неудовлетворенность. Вместе с тем мужчина часто приходит к сексопатологу не по собственной инициативе, а по настоянию жены. Вот вам и источник ссор и взаимных обвинений.

Столь же острой, сколь и деликатной проблемой являются внебрачные связи. В принципе, супружеская неверность осуждается. При опросе ВЦИОМ 1992г. «иметь, помимо мужа (жены), любовника (любовницу)» сочли нормальным, допустимым только 23 процента, а ненормальным, недопустимым — 50 процентов россиян. В других бывших советских республиках доля положительных ответов на этот вопрос колеблется от 45 процентов у узбеков до 14 процентов у таджиков.

Снова бросаются в глаза половые различия. В славянском регионе наличие любовника или любовницы оправдывают 32 процента мужчин и только 18 процентов женщин. Возрастной пик терпимости к внебрачным связям в славянском регионе представляют люди от 24 до 40 лет, в Балтии — 20-24-летние, а в Средней Азии, наоборот, 40-54-летние.

В российском опросе ВЦИОМ 1993 г., «людей, которые часто меняют своих сексуальных партнеров», осудили 42 процента мужчин и 57 процентов женщин; нейтральную позицию заняли соответственно лишь 15 и 9 процентов. Но, как всегда, сказывается двойной стандарт: неверность мужа строго осуждают 43 процента мужчин и 59 процентов женщин, а оправдывают соответственно 15 и 7 процентов. К жене требования строже: ее измену осуждают 62 процента мужчин и 60 процентов женщин, а допускают только по 8 процентов тех и других.217

Однако между моральными установками и реальным поведением существует большой разрыв. Наличие внебрачных связей признали 55,5 процентов опрошенных О. К. Лосевой мужчин и 25,5 процента женщин. При этом мужья начали изменять женам уже в первые три года супружества, а жены — на 4-5 году. По количеству внебрачных связей неверные мужья делятся на три примерно равные группы, из которых первая имеет 1-2, вторая — от 3 до 5 и третья — шестерых и больше внебрачных партнеров. Неверные жены более умеренны: четыре пятых из них имеют одного-двух и только 8 процентов — от трех до пяти любовников. Между прочим, сексуальная техника и степень получаемого от внебрачных связей удовлетворения, мало отличаются от того, что люди имеют в браке; адюльтер лучше в мечтах, чем в действительности.

Среди опрошенных Татьяной Гурко в 1989 г. 233 молодых московских супружеских пар, наличие внебрачных связей у себя признали 31 процент мужей и 18 процентов жен; факты супружеской неверности своих жен отметили 11 процентов мужчин, а мужской неверности — 16 процентов женщин.218

Сравнив две сходные выборки молодых специалистов, по 250 человек в каждой, с интервалом в 20 лет (1969 и 1989), Голод нашел рост не только терпимости к внебрачным связям, но и увеличения количества таких связей, особенно у женщин. В 1989 г. 36 процентов опрошенных женщин высказали к внебрачным связям терпимое отношение, 33 процента — нейтральное и 31 процент — отрицательное. Примерно то же было и в 1969г. Зато доля женщин, признавших, что они сами имели такие связи, выросла с одной трети в 1969 до половины в 1989 году. Та же тенденция — среди мужчин: в 1969г. меньше половины женатых мужчин признали наличие внебрачных связей, а в 1989г. — свыше трех четвертей.219 Впрочем, это может объясняться не только сдвигами в реальном поведении, то и тем, что люди стали откровеннее.

Хотя наличие внебрачных связей к какой-то мере зависит от общей удовлетворенности браком, оно не обязательно вытекает из сексуальной неудовлетворенности. По данным О. К. Лосевой и ее коллег, 49 процентов мужей и 21 процент жен, браки которых, по их самооценке, были вполне удовлетворительны, тем не менее имели внебрачные связи. О том же говорят и данные Голода: даже в самых благополучных браках четверть жен имели внебрачные связи, в неудовлетворительных же браках их доля повышается до двух третей.

Многие россияне старших поколений считают любые формы сексуальной близости, кроме полового акта, сексуальными извращениями и не смеют признаться, что сами пользуются ими. Только 8 процентов опрошенных Лосевой москвичей и москвичек признались, что занимались оральным и 4,4 процента — анальным сексом. Опрошенные Исаевым в 1993г. петербуржцы были откровеннее: 44 процента мужчин и 43 процента женщин сказали, что часто занимаются оральным сексом; анальные сношения часто имели 14 процентов мужчин и 11 процентов женщин, а редко — соответственно 6 и 4 процента.

Молодые и образованные «новые русские» более сексуально раскованны и склонны к экпериментам. Например, 41 процент мужчин, ответивших на анкету российского издания «Playboy», считают своей любимой формой получения оргазма оральный секс (он уступает только половому акту) и 12 процентов — анальный секс (этот опыт имели 48 процентов опрошенных), 49 процентов предпочитают во время полового акта позицию «женщина сверху», 97% смотрели порнографические фильмы, каждый пятый имел от 11 до 25 и еще двадцать процентов — свыше 25 сексуальных партнеров, и т. д.220 Впрочем, эта группа достаточно маргинальна, а сам опрос — непрезентативен.

Можно ли считать, что сексуальное поведение и установки россиян радикально изменились за последние 5-7 лет? По мнению Ольги Бочаровой, опирающейся на анализ данных ВЦИОМ, «…шаг в сторону сексуальной пермиссивности был сделан не сейчас, а в 70-х, не нынешней молодежью, которая «подхватила эстафету», а предыдущим поколением.- «Послеоттепельное поколение» разрушило старую нормативную структуру и отделило секс от семьи. Можно назвать этот ценностный сдвиг «бархатной сексуальной революцией», почти незаметно для современников подточившей одну из опор социального порядка»221 Нынешнее поколение лишь продолжило эту тенденцию в гораздо более явной, открытой форме. «Тем не менее, за исключением высоко-статусных модерных групп, для большинства продолжают действовать достаточно жесткие, патриархально ориентированные схемы».222

Этот вывод кажется мне слишком категоричным. Хотя для сравнения сексуального поведения и установок поколений 1950, I960 и 1970-х годов у нас нет достаточно массовых объективных данных, общие тенденции развития сомнений не вызывают. В 1990-х годах эти сдвиги не только стали более явными, но и, судя по поведению молодежи и подростков, а это самая важная и сексуально активная часть населения, — заметно ускорились, приблизившись к западноевропейским и американским показателям. А поскольку сексуально-эротическая культура населения осталась крайне низкой, это обостряет старые и порождает новые социальные проблемы (нежелательные беременности и аборты, рост сексуального насилия, проституции и болезней, распространяющихся половым путем).

В российских средствах массовой информации сейчас идут практически те же самые споры, что и в 1920-х и 1900-х годах, сплошь и рядом — в тех же самых формулировках и, увы, на том же самом, далеком от современности, интеллектуальном уровне.

Подростки: зона повышенного риска
Несмотря на свою неумытость и непричесанность, ваньки препрозорливый народ. К тому же они пустились нынче в какие-то психологические тонкости: разбирают себе на досуге не только действия, но и поводы, но и побудительные причины к ним. При таком настроении, что можно ожидать от них хорошего?

Салтыков-Щедрин

«Соседка по лестничной площадке Ирина Павловна, недавняя выпускница пединститута, преподает географию в обычной средней школе. И, разумеется, «классная дама». В 8 «А». Как-то осенью пришла ко мне на чай — лицо в пятнах, руки дрожат.

— Господи, какая же я дура! — запричитала она. — Представляешь, насколько нужно быть ненормальной, чтобы пойти с этими кретинами в поход с ночевкой!

— А что случилось?

— Если бы ты видел, что они ночью вытворяли! Все друг с другом… И меня чуть… Сопляки, восьмиклассники. И самое ужасное, что не стесняются.»223

Журналист встретился с учениками своей приятельницы, и все подтвердилось: все восьмиклассники давно трахаются друг с другом, девочки имеют по 7, 10, 20 партнеров, и все это открыто обсуждается в классе…

Такие сообщения часто появляются в российской прессе, одни журналисты пишут о подростковом сексе с ужасом, а другие — со смаком.

Любят сенсационные сообщения и отдельные ученые. Например, заведующий отделом научной информации Санкт-Петербургского института имени Пастера доктор Николай Чайка сообщил нескольким международным конференциям по профилактике СПИДа, будто за последние 25 лет в России средний возраст первого полового акта снизился у мужчин с 20 до 14, а у женщин — с 22 до 15 лет.224 С его легкой руки по миру гуляют и другие, столь же фантастические, цифры, основанные на данных анкетного опроса, проведенного в 1990 году журналом «Здоровье», на который якобы ответили 200.000 и даже 500.000 человек. Никто такого количества анкет, разумеется, не читал и не обрабатывал. По словам главного эпидемиолога Санкт-Петербурга профессора Азы Рахмановой, «согласно анонимному опросу», 90 процентов выпускников средней школы уже имеют сексуальный опыт.225 Какой опрос, какие выпускники, какой опыт — неизвестно.

В отличие от дилетантов, специалист обязан прежде всего спросить: а был ли мальчик-то? Если в стране действительно происходит радикальная сексуальная революция, прежде всего она должна проявиться именно у подростков. Может быть просто у страха глаза велики?

В жизни бывает всякое. Внук моих старых друзей, очень милый и счастливо женатый 21-летний студент начал сексуальную жизнь в 14 лет и имел до женитьбы больше 80 женщин. Его родителям и дедушке с бабушкой подобное не могло бы даже присниться. Впрочем, и многие его сверстники, пробавляющиеся онанизмом и порнографическими картинками, слушая его рассказ, умирали бы от зависти или встали в гордую позу морального негодования. Но какова все-таки сегодняшняя среднестатистическая норма?

В том, что средний возраст сексуального дебюта подростков в России, как и везде, снижается, никаких сомнений нет, соответствующие цифры приведены в предыдущей главе. Отчасти это объясняется акселерацией, ускорением полового созревания подростков (по данным В.Г. Властовского, средний возраст менархе (начало менструаций) у девочек-москвичек снизился с 15,1 года в 1935 до 13 лет в 1970 году,226 сейчас это происходит еще раньше), а больше всего — социальными факторами. Но что конкретно стоит за этим и чем сексуальное поведение и ценности сегодняшних российских подростков отличаются от старших поколений и от своих западноевропейских и американских ровесников?

Судя по данным наших социологических опросов 1993227 и 1995228 годов, слухи о скором конце света на почве разнузданного подросткового секса оказались сильно преувеличенными, но тем не менее сексуальные установки и поведение современных подростков сильно отличаются от тех, которые были характерны в том же возрасте для их отцов и дедов.

Не в том смысле, что у подростков ослабела ориентация на любовь, брак и семейные ценности. В сравнительном исследовании ценностных ориентаций московских и амстердамских старшеклассников (было опрошено 1162 юных москвича, 893 их родителя и 681 учитель) «счастливая семейная жизнь» заняла первое место, ее назвали 73,5 процента юных москвичей, по сравнению с 68 процентами голландцев. Подобно своим учителям и родителям, самым важным в браке наши подростки считают «теплые, искренние отношения». Однако, в отличие от старших, они придают значительно большее значение «сексуальной гармонии»; эту ценность упомянули 43 процента школьников, 32,6 процента учителей и только 23,3 процента родителей, причем ее значение резко возрастает с возрастом учащихся: ее упомянули 22,3 процента 13-14-летних, 47,8 процента 15-16-летних и 57,5 процента 17-18-летних. Интересно, что юные голландцы, для которых сексуальность давно уже перестала быть запретным плодом, упоминают ее значительно реже.229

Подобно своим предкам или, как их теперь называют, «шнуркам», в 1993 г. городские подростки начинали ухаживать и назначать свидания задолго до завершения полового созревания: примерно половина их делает это еще не достигнув 12 лет. К шестнадцати годам трепета уединенных встреч не испытал лишь один из пяти. Более или менее устойчивые пары возникают гораздо позже. К моменту опроса даже среди 16-17-летних свыше половины постоянной пары еще не имели. Вообще ухаживание, влюбленности и сексуальная близость — вещи совершенно разные.

Наличие сексуального опыта (половой акт) в целом по выборке признали около 15 процентов девочек и 22 процента мальчиков. Почти половина сексуально-искушенных подростков (34 процента девочек и 57 процентов мальчиков) свой первый половой акт пережили до пятнадцати лет, а 5 процентов девочек и 20 процентов мальчиков — в 12 лет и младше. При подсчете по отдельным возрастным группам, среди не достигших 14 лет сексуально искушены 2 процента, среди 14-15-летних 13 процентов, среди 16-17-летних — 36 процентов.230

В 1995 г. возраст сексуальной инициации заметно снизился: среди шестнадцатилетних первый половой акт пережили 50,5 процентов юношей и 33,3 процента девушек, среди семнадцатилетних – соответственно 57,1 и 52,4 процента, среди восемнадцатилетних – 69,8 и 50,8 процента и среди девятнадцатилетних – 77,5 и 54,8 процента.

Хотя снижение возраста сексуального дебюта заметнее всего у девочек, традиционные различия между полами в этом вопросе сохраняются — мальчики начинают половую жизнь значительно раньше девочек и имеют больше сексуальных партнеров. К примеру, среди опрошенных в 1993 г. 16-летних сексуальный опыт имели 62 процента мальчиков и 38 процентов девочек. Очень велики также социальные различия, что наглядно видно при сравнении учащихся общеобразовательной школы с учащимися ПТУ (таблица 1) . Учащиеся ПТУ начинают половую жизнь значительно раньше, чем их сверстники из обычных школ; особенно велика эта разница у девочек (среди 16-летних учениц ПТУ сексуально-искушенных почти вдвое больше, чем среди школьниц).

Таблица 1

Удельный вес сексуально искушенных школьников и учащихся ПТУ в зависимости от пола и возраста в выборках 1993 и 1995 годов

По данным опроса 1995 года, сексуальное поведение подростков варьирует также в зависимости от размера города. Среди юношей-школьников Москвы и Новгорода сексуальный опыт имел практически каждый второй, тогда как в Борисоглебске — только каждый третий. Еще более строгие правила поведения у девочек-школьниц из малых городов; если в Москве сексуальный опыт имела каждая третья, то в Борисоглебске — лишь 14 процентов. В патриархальных городах Сибири эта цифра, вероятно, будет значительно ниже. К сожалению, мы ничего не знаем о сексуальном поведении и установках сельских подростков.

Хотя романтический культ любви и дружбы очень силен среди подростков, ранний сексуальный дебют, особенно у юношей, еще не означает ни страстной любви, ни начала регулярной половой жизни. Ранние связи очень часто безлюбовны и весьма прозаичны. Почти треть сексуально активных подростков никогда не имели друзей противоположного пола. Правда, это больше касается юношей, среди которых 41 процент не имели постоянной подруги, по сравнению с 17 процентами девушек. Зато девушки, однажды начавшие половую жизнь, ведут ее более регулярно, чем мальчики, хотя и у них постоянные пары сравнительно редки.231

Опрос 1995 года, в котором более подробно фиксировались обстоятельства сексуального дебюта и особенности первого сексуального партнера, позволяет конкретизировать картину. Только 35 процентов 16–19-летних девушек и 15 процентов юношей сказали, что были влюблены в своего первого партнера, остальные довольствовались симпатией или вообще ничего романтического не чувствовали (так ответил почти каждый четвертый юноша). 21 процент юношей и 11 процентов девушек начали свою сексуальную жизнь с человеком, которого до этого вовсе не знали; 19 и 9 процентов были знакомы со своим первым партнером не больше недели, 15 и 15 процентов – около месяца, 12 и 16 процентов – два-три месяца. Только 22 процента юношей и 34 процента девушек были знакомы со своим избранником год или больше. У многих первая связь была случайной и сразу же прервалась. Более или менее регулярную половую жизнь ведут лишь немногие 16–19-летние.

У девушек сексуальный дебют, как правило, происходит с более старшим (на два и более года) партнером. Эта закономерность, наиболее выраженная в раннем возрасте, сохраняется во всех обследованных группах (Таблица 2).

40 процентов 13-14-тилетних девочек дебютируют с совершеннолетними партнерами. Каждый пятый мальчик этого возраста также приобретает первый сексуальный опыт с совершеннолетней женщиной. Однако если девушки довольно часто теряют невинность с мужчинами, которые более чем на пять лет их старше (так произошло у 22 процентов опрошенных), то для юношеской инициации такой возрастной разрыв скорее исключение (менее пяти процентов).

Разница в возрасте с первым половым партнером в зависимости от пола и возраста респондента во время первого полового опыта

Сверстники оказываются первыми партнерами чаще всего в том случае, если знакомство длилось долго, более года. Почти половина (48 процентов) девушек, дебютировавших со своими сверстниками, отдались после более чем годового знакомства. Большинство юношей, начиная с пятнадцати лет, чаще осуществляют первые сексуальные эксперименты со сверстницами, а начиная с восемнадцати лет — переключаются на более юных, чем они сами, девушек.

Судя по ответам большинства опрошенных, сексуальный дебют редко является осознанным шагом, подготовленным длительной историей взаимоотношений или пылким чувством. Всего четверть (26 процентов) опрошенных юношей и менее трети (31 процент) девушек сказали, что они предвидели, что это произойдет именно с данным человеком. Для многих выбор партнера оказался случайностью. У 30 процентов девушек до момента сближения вообще не возникало самого желания интимной близости с кем бы то ни было. У юношей такое желание было, но большей частью не персонифицировалось. Лишь около половины девушек и четверть юношей сказали, что их первым партнером по сексу стал их постоянный парень (постоянная девушка).

Вопреки распространенным представлениям, примерно половина сексуальных дебютов ( 56 процентов у девушек и 45 процентов у юношей) происходили, когда оба партнера были трезвы. 2/3 девушек и половина юношей сказали, что во время своего первого полового акта они сами были совершенно трезвы. Тем не менее это событие нередко предваряется выпивкой.

Пережитые во время первой близости впечатления так или иначе влияют на все последующее развитие сексуальности. Между тем они напрямую связаны с теми чувствами, которые возбуждал партнер. Это особенно характерно для женщин. Две трети юношей воспринимают акт своей сексуальной инициации, даже если партнер не вызывал у них никаких чувств, как положительное событие, плохое впечатление осталось лишь у 7 процентов опрошенных; у девушек соответствующие цифры составляют 19.5 и 46 процентов. Различаются и ретроспективные оценки этого события. Чем младше девушка в момент своего сексуального дебюта, тем вероятнее, что в дальнейшем она будет сожалеть о своем поступке и считать его ошибкой. У юношей такой закономерности нет.

Сравнение сексуально-искушенных и девственных 16-летних (выборка 1993 г.) показывает некоторые социальные и психологические корреляты ранней, по сравнению со среднестатистическими показателями, сексуальной инициации.

Прежде всего, бросаются в глаза половые/гендерные различия: среди сексуально-активных подростков мальчиков почти вдвое больше, чем девочек (62 и 38 процентов).

Поскольку секс для подростка — нечто запретное и рискованное, раньше всего вовлекаются в него те, кто любит риск и самопроверку и нуждается в самоутверждении. С утверждением «Я получаю настоящее удовольствие, совершая довольно-таки рискованные поступки» согласились 58 процентов сексуально-активных подростков и только 43 процента девственников. Суждение «Мне нравится постоянно испытывать себя, делая что-нибудь немного рискованное», применили к себе 65 процентов первой и 44 процента второй группы. Больше половины сексуально-активных и менее трети девственных подростков сказали: «Я часто стараюсь проверить, насколько далеко я могу зайти». 43 процента сексуально искушенных подростков сказали, что они «иногда делают что-то специально, чтобы шокировать родителей или других взрослых, просто для смеха». У девственников таких ответов на 12 процентов меньше.

Связь уровня сексуальной активности и общей эмоциональной раскованности, проявляющейся в любви к риску, необычным поступкам и переживаниям, особенно характерна для юношей и, возможно, связана с индивидуальными различиями в уровне секреции тестостерона.232

Сексуально-активные подростки более уверены в себе, чтобы не сказать — самоуверенны. Однако психологическая независимость от старших часто оборачивается повышенной конформностью, рабской зависимостью от сверстников. Среди сексуально-активных чаще встречаются юноши и девушки, податливые на уговоры и заразительные примеры окружающих. 52 процента из них сказали: «Иногда я позволяю другим уговорить себя сделать то, чего, как я знаю, делать не следует». Девственников с такой самохарактеристикой на 10 процентов меньше.

У сексуально-активных подростков учебная успеваемость и дисциплина несколько ниже, чем у девственников. Среди них в два с половиной раза больше второгодников и тех, кого учителям приходилось отстранять от занятий. Планирующих продолжить учебу в вузе среди них на 10 процентов меньше.

Более раннее начало половой жизни статистически связано с разными формами девиантного, социально неодобряемого поведения. Курящих и пьющих среди сексуально-активных шестнадцатилетних втрое больше, чем среди девственников. С наркотиками баловались соответственно 32 и 6 процентов (данные 1993 года). В 1995 г. на вопрос «Пробовал ли ты травку?» утвердительно ответил 83 процента сексуально-активных и 26 процентов в выборке в целом.

Так же ведут себя, по их мнению, и их друзья. На вопрос «Многие ли из твоих друзей употребляют наркотики или алкоголь?» «большинство» и «практически все» ответили 51 процент сексуально активных и 25 процентов девственных старшеклассников.

За этим социально-психологическим синдромом часто стоят неблагоприятные социальные, прежде всего семейные условия. Ранняя сексуальная инициация более характерна для выходцев из менее образованных семей. Это особенно ясно видно при сопоставлении учащихся элитных общеобразовательных школ с учащимися ПТУ. Среди подростков с ранним сексуальным опытом чуть больше таких, которые воспитывались в неполных семьях, но разница эта статистически незначима.233 Образовательный уровень и социальный статус их родителей, особенно отцов, несколько ниже среднего. Доля отцов, не имеющих постоянного места работы, среди них почти втрое выше, а возможность свободного обсуждения с родителями проблем секса в таких семьях значительно ниже. Однако влияние семьи в целом требует специального исследования.

В исследовании 1997 года подросткам, их учителям и родителям предлагалось выразить свое согласие или несогласие с определенным набором суждений, начиная от полезности или вредности добрачного сексуального опыта и кончая отношением к гомосексуальности. Как и следовало ожидать, практически по всем вопросам подростки значительно терпимее и даже радикальнее взрослых. Отчасти за этим стоят межпоколенные, когортные различия, то, что дети воспитываются в других культурных условиях, а отчасти — социально-возрастные различия: молодые люди больше склонны к сексуальному либерализму, воспитатели же опасаются его нежелательных последствий.

Решающую роль в формировании нормативных ориентаций подростков, особенно относящихся к сексуальности, играет общество сверстников, которое часто подталкивает их к более ранней сексуальной инициации. Хотя 44 процента девочек и 39 процентов мальчиков сказали, что не знают, совпадают ли их взгляды на секс со взглядами соучеников, 35 процентов девушек и 45 процентов юношей считают, что они тождественны или похожи. С возрастом эта предполагаемая общность взглядов увеличивается с 35 процентов у тех, кто младше 14, до 60 процентов у 16-17-летних.

Хотя подавляющее большинство подростков отрицают давление со стороны сверстников в сторону более раннего начала половой жизни, такое давление, особенно на мальчиков, довольно сильно. На вопрос «Твои друзья одобрили бы или осудили молодых людей твоего возраста за половые сношения?» 11 процентов 16-летних девственников сказали, что осудили бы, 46 процентов — что не стали бы ни осуждать, ни поддерживать, и 42 процента — что отнеслись бы одобрительно. Среди сексуально искушенных соответствующие цифры составляют 4, 30 и 67 процентов.

Многие подростки склонны преувеличивать сексуальную «продвинутость» своих друзей и однокашников. Хотя в 1993 году только 36 процентов 16-17-летних сами имели сексуальный опыт, на вопрос: «Сколько примерно твоих друзей уже имели половые сношения?» 15 процентов этой возрастной группы ответили «примерно половина», 16 процентов — «больше половины» и еще столько же — «практически все». У сексуально искушенных аберрация еще больше: «никто» — меньше одного процента, «меньше половины» — 21 процент, «примерно половина» — 18 процентов, «больше половины» — 26 процентов, «практически все» — 33 процента. Завышенная оценка возрастной «нормы» толкает подростка к рискованным сексуальным и прочим экспериментам: не могу же я отставать от других ?!

Нравственные убеждения, с которыми подростки сверяют свои поступки, противоречивы, непоследовательны и далеко не всегда реализуются в поведении (как и у взрослых).

41 процент опрошенных в 1993 году 12-17 летних девочек и 29 процентов мальчиков сказали, что придают важное значение религии. 46 процентов девочек и 23 процента мальчиков говорят, что добрачный секс противоречит их убеждениям. Однако среди 16-17-летних, у которых этот вопрос из теоретического становится практическим, так считают уже только 21 процент, 60 процентов этого мнения не разделяют.

Установки и взгляды подростков часто значительно радикальней их собственного поведения. Для взрослых подростковый секс — опасное, отклоняющееся от нормы, поведение, для подростков же он вполне нормален. С мнением «Нереально думать, что молодежь удержится от занятий сексом в подростковом возрасте» полностью согласны 46 процентов мальчиков и 36 процентов девочек. 53 процента мальчиков и 36 процентов девочек не видят ничего плохого в добрачных отношениях, если молодые люди любят друг друга. С суждением «К половым сношениям нужно относиться как ко вполне нормальной и ожидаемой части свиданий подростков» полностью согласились 36 процентов мальчиков и 21 процент девочек (среди сексуально искушенных 16-летних — соответственно 56 и 37 процентов).

Анализ ответов на вопрос: «Если ты не занимался (не занималась) сексом или сейчас сознательно воздерживаешься от дальнейших сексуальных контактов, то почему?», показывает, что подростковая мотивация довольно прагматична. Их ответы обобщены в таблице 3:

Таблица 3. Мотивы сексуального воздержания подростков (опрос 1993 г.)

Моральные («Почему я не должен?») и психологические («Почему я не хочу?») доводы отступают на второй план перед соображениями практического свойства: «Чего я боюсь?» и «Что мне мешает?», особенно у мальчиков.

В опросе 1995 г. молодых людей просили ответить, какие причины удерживают их от вступления в сексуальную связь, а затем указать, что из перечисленного для них наиболее важно, то-есть выбрать из нескольких причин одну. Самым важным фактором для обоих полов, который указали 39 процентов девушек и 30 процентов юношей, оказалось «Я еще не нашел подходящего человека». У юношей на втором месте (23 процента) стоит собственная застенчивость и нерешительность (среди девушек так ответили меньше 5 процентов) и на третьем (18 процентов) – отсутствие возможности (среди девушек так ответили меньше 4 процентов). У девушек вторая по значимости (19 процентов) причина сдержанности – чувство своей неготовности к столь ответственному шагу (среди юношей так ответили вдвое меньше) и третья (12 процентов) – нежелание быть использованной ради чьего-то удовольствия (только 0.6 процента мальчиков выбрали этот вариант). Девушки в два с половиной раза больше мальчиков озабочены проблемой возможной беременности и вдвое больше – негативной реакцией родителей.

Если принять во внимание только такие факторы как возраст и мотивы сексуальной инициации, то ничего сенсационного в российских данных нет, они вполне сопоставимы с западными.

В 1990 г. коитальный опыт имели 40 процентов 16-17-летних западно-германских юношей и 34 процента девушек.234 У их восточногерманских сверстников соответствующие цифры составили 47% и 59% у 16-летних и 52 процента и 58 процентов у 17-летних (девушки здесь опережали юношей).235

По данным Британского национального опроса (1991), 18,7 процента 16-19-летних женщин и 27,6 процента мужчин этого возраста пережили первое половое сношение до наступления 16 лет.236

В Скандинавских странах, начиная с 1950-х годов, женщины начинают сексуальную жизнь раньше мужчин. В Норвегии средний возраст сексуального дебюта составляет 17.3 года у женщин и 18.0 у мужчин. По данным большого опроса 16-20-летних норвежских учащихся, коитальный опыт имели 33.5 процента 16-летних, 44.5 процента 17-летних, 58.5 процента 18-летних и 84.4 процента 19-летних.237

По американским данным, средний возраст первого полового сношения составляет 16,6 года для юношей и 17,4 года для девушек; в 16 лет этот опыт имеют 42 процента тинейджеров.238

Среди 16-летних юношей-школьников одного из пригородов Монреаля, где проживает преимущественно средний класс франкоговорящих квебекцев, сексуально искушенные составили ровно половину.239

Так что ничего сенсационного в российских цифрах, за исключением разве что быстроты их изменения, нет. Проблема однако состоит в том, что российские подростки «догоняют» и «перегоняют» своих западных ровесников в крайне сложных и неблагоприятных социокультурных условиях.

Тип современной российской подростковой сексуальной культуры очень похож на ту, которая существовала в США и в странах Западной Европы 30 лет тому назад. Раннее начало сексуальной жизни тогда тоже коррелировало с плохой учебой, конфликтами с родителями, вовлечением в преступные группы, кражами, угоном автомашин, вандализмом, насилием, курением, пьянством, употреблением наркотиков.240

Сама по себе сексуальная активность отнюдь не была причиной антисоциального поведения, но за статистическими корреляциями прослеживались контуры такого типа молодежной субкультуры, когда и взрослое общество и сами тинейджеры видят в сексуальной жизни, курении, выпивке и баловстве с наркотиками знаки взросления, обретения самостоятельности от старших, прежде всего от родителей. Когда общество перестает табуировать юношескую сексуальность, начинает относиться к ней спокойно, помогая подросткам овладеть необходимыми для жизни знаниями, ее связь с девиантным поведением ослабевает и даже вовсе исчезает.

Именно это происходит сейчас в Западной Европе. Сравнение сексуального поведения западно-европейских подростков и юношей 1990-х годов с тем, каким оно было 20 — 25 лет тому назад, выявило несколько общих черт.241

Сексуальность, перестав быть запретной, уже не связана с девиантным поведением (исключение составляют уличные шайки). Быстрое снижение возраста сексуальной инициации, характерное для предыдущего двадцатилетия, практически остановилось, стабилизировавшись на определенном уровне (около половины к 16 годам). Вследствие изменения родительских установок, подростковая сексуальность становится приемлемым сюжетом внутрисемейного общения, а терпимое отношение взрослых побуждает юношей и девушек принимать на себя большую ответственность за последствия своих поступков. Сегодняшние юноши меньше зависят не только от родителей, которые вынуждены признать их независимость в этом вопросе, но и от собственных сексуальных импульсов и потенциального давления сверстников.242

Первый сексуальный опыт, при всей его психологической значимости, в какой-то степени утратил былое значение символического рубежа превращения мальчика в мужчину. Поскольку секс как таковой стал доступнее, юноши стремятся уже не столько к сексу, сколько к более стабильным и психологически интимным отношениям. В результате восстановились ценности романтической любви, которую некоторые теоретики сексуальной революции 1960-х годов легкомысленно поспешили похоронить.

Сходные, хотя менее заметные, перемены происходят и у девушек. Девушки проявляют теперь больше инициативы и контроля в сексуальных отношениях, но нередко получают от них меньше удовольствия. Гендерные различия в сексуальном поведении и установках юношей и девушек, резко уменьшившиеся в предыдущий период, более или менее стабилизировались на этом новом уровне. Причем, по мнению исследователей, все эти сдвиги не зависят от образовательного уровня подростков и не являются результатом эпидемии СПИДа, с которой подростки, увы, мало считаются. Просто цивилизованная сексуальность менее агрессивна и более избирательна.

Однако так происходит только там, где взрослое общество обладает достаточно высокой сексуальной культурой и терпимостью. США, где консервативные силы пытались в конце 1960-х остановить сексуальную революцию с помощью заклинаний и запретов, уверяя, что сексуальное просвещение — «грязный коммунистический заговор для подрыва духовного здоровья американской молодежи», сейчас расплачиваются за это неслыханным в Западном мире размахом сексуального насилия, подростковых беременностей и абортов.

Разумеется, это зависит от множества социальных причин, но сексуальная безграмотность, в сочетании с агрессивным культом секса в средствах массовой информации, тоже немало способствует этому.

США имеют едва ли не лучшие в мире научные исследования проблем пола. Но когда в конце 1989 г. Институт Кинзи протестировал 1974 взрослых американцев, задав 18 элементарных сексологических вопросов, 55 процентов опрошенных провалились, не сумев правильно ответить даже на половину вопросов, только пять человек получили «пятерки» и 68 (4 процента) — «четверки». Да и как могло быть иначе, если лишь 14 процентов этих людей получили в юности какое-то сексуальное образование?243 В опросе, проведенном в начале 1990-х годов супругами Джанус, 53 процента мужчин и 33 процента женщин сказали, что главные сведения о сексе почерпнули на улице, 25 и 40 процентов — в кругу семьи, и только 20 и 25 процентов — в школе.244

В последние годы сексуальное просвещение в США стало улучшаться. Судя по недавнему опросу, три четверти тинейджеров так или иначе обсуждают эти вопросы с родителями и 72 процента имели какие-то занятия в школе. Именно этим американское правительство и ученые объясняют достигнутое в 1995 году — впервые с 1970 года ! — пятипроцентное снижение числа подростков, начавших половую жизнь между 15 и 19 годами (количество девушек, начавших сексуальную жизнь в этом возрасте, снизилось с 55 процентов в 1990 до 50 процентов в 1995 , а доля юношей — с 60 процентов в 1988 до 55 процентов в 1995 году). Девять из десяти опрошенных 18-19-летних сказали, что они получили какое-то систематическое сексуальное просвещение. Тем не менее две трети подростковых беременностей возникают помимо их воли.245

В России ситуация гораздо хуже.

В 1991 г. на вопрос ВЦИОМ, «Говорили ли ваши родители с вами на темы полового воспитания?» положительно ответили 13 процентов, отрицательно — 87 процентов опрошенных. Особенно обделены родительским вниманием мальчики: если с девочками говорили 15 процентов родителей, то с мальчиками — только 10. Снова бросается в глаза социально-возрастная дифференциация: среди людей моложе 25 лет положительно ответили на этот вопрос 27-28 процентов, а среди тех, кому больше 55 лет, — только 5 процентов. Городские родители говорят на эти темы чаще, чем сельские и т.д.

Собственных детей респонденты воспитывают или собираются воспитывать иначе. На вопрос «Говорили ли вы, собираетесь ли вы говорить со своими детьми на темы полового воспитания?» утвердительно ответили 51 (женщин на 6 процентов больше, чем мужчин) , отрицательно — 48 процентов. Однако перевес положительных ответов достигается главным образом за счет молодежи, уменьшаясь с 83 процентов в группе 20-24-летних, которые говорят только о своих намерениях, до 23-24 процентов среди тех, кто старше 55 лет.

Для опрошенных Сотниковой и Перминовой девушек-москвичек в 1988 г. главным источником информации по вопросам пола и контрацепции (56 процентов) были подруги и знакомые; доля родителей составила 9,7, медицинских работников — 3,8, учителей — 1,2 процента.

По данным нашего опроса 1993 г., больше двух третей родителей никогда не говорили со своими детьми о сексе, а те, кто таких тем касался, делали это один-два раза. Сами ребята спрашивать родителей стесняются или не хотят. За последний год перед опросом 67 процентов девочек и 77 процентов мальчиков ни разу не задавали таких вопросов. Не удивительно, что на вопрос: «Насколько совпадают твои взгляды и принципы, касающиеся секса, со взглядами и принципами твоих родителей?» свыше половины подростков ответили «Не знаю»; 38 процентов 16-17-летних убеждены, что их взгляды решительно расходятся с родительскими.

Так же «невинна» по части сексуального просвещения и школа. Только 17 процентов учащихся двух крупнейших столичных городов получили в школе какие-то сведения, как правило, одну или две лекции, остальные — ничего.

При опросе в 1997 г. учащихся 7-9-х классов 16 пилотных школ (869 мальчиков и 928 девочек) в восьми разных регионах выяснилось, что специальные занятия или уроки по сексуальному просвещению (чаще всего — одно-два занятия) посещали лишь 16 процентов мальчиков и 23 процента девочек. Основными источниками знаний о сексе являются печатные издания (30 процентов мальчиков и 28 процентов девочек) , фильмы и телепередачи (22 и 13 процентов), разговоры с друзьями (22 и 16 процентов). Родителей и других родственников упомянули 6 процентов мальчиков и 15 процентов девочек, учителей и лекторов — 3 и 4 процента, медработников — 2 и 4 процента. По сравнению со своими родителями (их опрашивали по сходной анкете) дети имеют более надежные источники информации, чем имели их отцы и матери в их возрасте, но все это пущено на самотек. Лишь ничтожная доля родителей говорит с детьми на эти темы.

Уходят от деликатных вопросов и учителя. 67 процентов опрошенных в 1997 г. учителей пилотных школ сказали, что девочки-ученицы никогда не задавали им вопросов о взаимоотношениях между полами ( применительно к мальчикам доля отрицательных ответов возрастает до 87 процентов), а большинство тех, кому такие вопросы задавали, старались дать обтекаемый ответ или перевести разговор на другую тему. На вопрос «Ощущаете ли Вы себя готовой / готовым дать ответы на вопросы, связанные с сексуальным развитием и поведением учащихся, если в Вам обратятся школьники или их родители?» определенно утвердительно ответили только 11.5 процентов учителей.

Интересно выявленное И. Луниным расхождение в оценке подростками «достоверности» и «доступности» разных источников сексуальной информации. Достоверность информации от родителей оценивается высоко (56 процентов), уступая только медицинской литературе, зато этот источник кажется подросткам наименее доступным. Напротив, друзья — самый доступный (80 процентов), но наименее достоверный (32 процента) источник информации о сексе. Следующие наиболее доступные источники информации: видеофильмы (72 процента), художественная литература (65 процентов) и эротические журналы (53 процента). Их достоверность подростки оценивают невысоко, но у них практически нет выбора…

В средствах массовой информации сообщение научной сексуальной информации нередко заменяется прямой дезинформацией. Причем это делают не только низкопробные «эротические» издания, но и люди, берущиеся говорить от имени науки.

Как и их зарубежные сверстники, большинство российских подростков начинает свою сексуальную жизнь с мастурбации. Хотя говорить об этом вслух не принято, все знают, что она массова. Еще в 1943 г. в нашем пионерском лагере ходила подпольная частушка:

Солнце, воздух, онанизм Укрепляют организм.

Тем не менее люди этого стыдятся. При национальном опросе ВЦИОМ в июне 1993 г. «поведение людей, которые занимаются мастурбацией (онанизмом)» встретило более жесткое осуждение, чем «половые связи до брака» и «просмотр порнографических фильмов». Такое поведение категорически осудили 47 процентов мужчин и 49 процентов женщин. «Ничего предосудительного» не видят в нем только 20 процентов опрошенных.

Сейчас некоторые авторы умышленно культивируют и политизируют мастурбационные страхи. «Я знаю, отчего смертность в России превысила рождаемость — от онанизма и голубизны. Предпочитаем иметь дело со своими».246

Писатель Борис Камов, возглавляющий Центр нетрадиционной педиатрии «Солнышко», поведал читателям газеты «Совершенно секретно», что онанизм вызывает не только импотенцию, но и все прочие болезни. Именно от него, оказывается, умер Гоголь. Зато древние китайские медики, которые вместо рукоблудия занимались лечебной гимнастикой, жили долго: «Имеются данные, что основоположник одной из китайских сексуально-оздоровительных систем прожил восемь столетий. Это означает: если бы основатель Москвы князь Юрий Долгорукий стал бы заниматься в молодости по этой системе, он мог бы дожить до наших дней» и247 занимать место Юрия Лужкова, а то и Бориса Ельцина. В следующей статье тот же автор, представленный на сей раз как президент Фонда «Лечение без лекарств», рассказывает, что распространение онанизма — результат страшного всемирного заговора «сексуально-промышленного комплекса» (СПК), о котором подробно говорится в книге Камова «Как стать женщиной. Как остаться мужчиной».248

Сегодняшние российские подростки не лучше и не хуже своих зарубежных сверстников, но они живут и формируются в зоне повышенного риска, где секс так же опасен, как и все остальное. Это особенно ясно видно при рассмотрении проблемы абортов, венерических заболеваний и сексуального насилия.

Аборт или контрацепция?
В воспитании нуждается не столько общественное мнение, сколько общественные деятели.

Оскар Уайльд

Одно из самых тяжелых последствий сексуального бескультурья- крайне низкая контрацептивная культура населения, в результате чего ведущим методом планирования и регулирования рождаемости в России был и до сих пор остается искусственный аборт.

Как было показано выше, русские врачи уже в начале XX в. поняли и официально признали в резолюции Пироговского общества, что единственная альтернатива искусственного аборта, со всеми его опасными последствиями, — создание эффективных противозачаточных средств. Понимали это и советские медики. До конца 1920-х гг. СССР занимал ведущие позиции в мире по изучению абортов и методов планирования семьи. Как же случилось, что в 1950-х гг. он стал мировым лидером по числу абортов и нежелательных беременностей?249

Советская политика в этом вопросе не была последовательной. С 1920 по 1936 г. основным методом регулирования рождаемости в стране были искусственные аборты. В 1936 г. они были запрещены, но никакой другой помощи женщины не получили. К ноябрю 1955г., когда запрещение абортов было, наконец, отменено, контрацептивная ситуация в мире изменилась. Тем не менее, ничего, кроме искусственных абортов, советская медицина женщинам не предложила. А чтобы скрыть от собственного народа и зарубежных наблюдателей печальные итоги своей политики, власти перестали публиковать статистические данные.

Уже в 1929г., сразу же после выхода сборников «Аборты в 1925 году» и «Аборты в 1926 году», вся информация по этой проблеме была засекречена, стала ведомственной монополией Минздрава СССР. Ведомственная же статистика не только недоступна объективной критике, но, как правило, также ненадежна, отражая не столько реальное положение вещей, сколько конъюнктурные интересы соответствующего ведомства. Первая с 1929 г. официальная публикация о числе абортов в СССР вышла только в сентябре 1988 г.! Не поощрялись и научные исследования по этой тематике.

О контрацептивном поведении советских людей с 1938 г.250 до середины 1960-х годов практически ничего не известно. Медицинская статистика его не отражала, а опросов населения не проводили, — они и вообще-то были тогда не в моде, а тут еще в придачу такая деликатная тема…

Если судить по моим личным воспоминаниям, в конце 1940-х и 1950-х годах молодые люди уповали главным образом на презервативы. И если на комсомольском собрании обсуждалось персональное дело по поводу чьей-то незапланированной беременности (виновника-мужчину обязывали жениться или объявляли ему выговор), с задних парт раздавались иронические выкрики «Позор бракоделам резиновой промышленности!».

В следующем поколении у молодых неженатых мужчин неуклюжие и грубые презервативы (молодежь называла их «галошами»), по-видимому, вышли из моды. Жертвами ослабления морально-идеологического контроля — обращаться по таким вопросам, если не было каких-то дополнительных отягощающих обстоятельств, в партком или комсомольскую организацию уже считалось неприличным — стали, как всегда, женщины. Не удивительно, что главной формой контроля за рождаемостью оставались искусственные аборты.

Вплоть до 1988г. советское «планирование семьи» отличали следующие общие черты: 251

1. Хотя формально право на планирование семьи и регулирование рождаемости, в соответствии с международными соглашениями, признавалось, фактически оно было неосуществимо.

2. Соответствующие услуги были недоступны или вовсе не существовали из-за полного отсутствия информации, отсутствия специализированных медицинских служб и квалифицированных кадров, а также современных контрацептивов.

3. Государство предписывало населению репродуктивное поведение, начиная с формулирования его мотивов и кончая выбором способов контроля за рождаемостью.

4. Единственным легко доступным методом регулирования рождаемости семьи был искусственный аборт.

5. Способы регулирования рождаемости сильно варьировали по регионам, в зависимости от этнографических, демографических и социально-экономических реалий каждого региона.

Не имея ни необходимой научной информации, ни самих современных контрацептивов, как и умения ими пользоваться, советские люди были обречены пользоваться традиционными, малоэффективными методами.252

У опрошенных в 1976г. москвичек самыми распространенными методами контрацепции были календарный ритм (31,5 процентов) и механические средства (30 процентов). Пилюлями пользовались только 4 процента женщин с неполным средним и около 11 процентов женщин с высшим образованием. Несмотря на высокий общеобразовательный уровень выборки, очень многие вообще не могли оценить ассортимент и качество доступных им противозачаточных средств. Половина женщин не могли даже ответить на вопрос, имеются ли в аптеке удобные и эффективные контрацептивы.

При опросе 1978 г. на первом месте оказались механические средства, на втором — календарный ритм, на третьем — прерванное сношение. По заключению исследователей, это «свидетельствует о низкой контрацептивной культуре населения, что в значительной мере обусловлено малой возможностью пользования современными противозачаточными средствами».253

По результатам изучения контрацептивного поведения супружеских пар в Москве, Саратове и Уфе (опрошено около 1000 совместно проживающих супружеских пар с одним или двумя детьми, возраст жены — до 35 лет), способом, свойства которого лучше всего известны москвичам, оказалось прерванное сношение. О свойствах остальных методов контрацепции от 11 до 60 процентов мужчин и от 20 до 75 процентов женщин ответили «не знаю». Особенно слабо люди были информированы о современных средствах. Мужчины и женщины часто по-разному оценивали одни и те же методы предохранения. Например, презерватив сочли неудобным 65 процентов мужчин и только 45 процентов женщин. Спринцевание же удобно для 77 процентов мужчин и только для 44 процентов женщин.254

При опросе С. И. Голодом 250 ленинградских супружеских пар, на первом месте (42 процента мужчин и 41 процент женщин) оказался календарный метод; на втором месте у мужчин (39 процентов) стоит презерватив (его назвали также 18 процентов женщин), а у женщин — искусственный аборт (34 процента, его назвали также 19 процентов мужчин); на третьем месте (22 процента мужчин и 21 процент женщин) стоит прерванное сношение. Гормональные средства упомянули лишь 3,6 процента женщин и 4,6 процента мужчин.255

В малых городах и, тем более, селах России и остальных советских республик дело обстояло еще хуже. Не имея ни достаточного выбора контрацептивов, ни информации о них, советские женщины вынуждены были прибегать чаще всего к искусственным абортам, которые казались им наименьшим злом.

Процедура эта не только жестокая, но и унизительная. Вот как описывают свой «путь на Голгофу» опрошенные Гайгесом и Суворовой молодые москвички.256

Биолог, 27 лет: «Я была на третьем месяце, когда решилась на аборт. Лучше бы я родила! Это было ужасно: новокаин, местный наркоз, не помог — я чувствовали и как они инструменты меняли, и как скоблили… Сидишь в этом кресле, как на электрическом стуле, и ничего сделать не можешь. После аборта я потеряла 10 килограммов веса».

Студентка, 19 лет: «Когда я зашла в операционную, медсестра закричала: «Ты куда пришла, на дискотеку? Иди, обстриги свой маникюр». А я целый час себя морально готовила-. Вышла, как оплеванная, — ножниц

найти не могу, вся в слезах. Кто-то дал мне тупые щипцы, я ими все пальцы в кровь порезала».

Манекенщица, 23 года: «Операция прошла без наркоза. В больнице была атмосфера, как в конюшне. С нами, женщинами, обращались, как со шлюхами. Такое впечатление, что сам факт прихода сюда — уже наказание: тебя наказывают за твое поведение, за секс. Невозможно описать мужчине эти переживания — нужно быть женщиной».

Очень часто аборты делались при первой беременности. По данным Марка Тольца, обследовавшего архивы города Перми (население около 1 млн.), в 1981 г. на каждую 1000 беременностей у ранее не рожавших женщин пришлось 272 аборта, 140 внебрачных рождений (матери — одиночки) и 271 рождение в первые месяцы брака (так называемые браки вдогонку, вынужденные или ускоренные беременностью).257

Новые методы контрацепции не только не внедрялись, но всячески дискредитировались. Особенно негативным было отношение к гормональной контрацепции. Споры о достоинствах и недостатках оральной контрацепции начались в СССР уже в 19б0-х гг., однако Министерство здравоохранения в начале 1970-х гг. заняло в этом вопросе жесткую консервативную позицию. Приказом от 1 августа 1971 года применение пилюль было разрешено только в лечебных целях, но не как средство предотвращения беременности, потому что, по мнению авторов этого приказа, долгосрочное применение пилюль имеет сильный побочный канцерогенный эффект. В инструктивном письме Минздрава СССР, выпушенном в 1974 г., нагнетались еще большие страхи: пилюли противопоказаны женщинам, страдающим 10 разными заболеваниями, а с учетом косвенных противопоказаний, их не следовало рекомендовать по крайней мере 8-9 женщинам из 10! Эти выводы широко пропагандировались среди практических врачей и в массовой печати, породив у населения крайне враждебное отношение к гормональной контрацепции. Искусственный аборт по сравнению с пилюлями казался безобидным.

Почему советская медицина заняла в этом вопросе такую реакционную позицию?

Первая очевидная причина — невежество и беспринципность медиков, пользовавшихся устаревшими сведениями и охотно принимавших любые «антизападные» установки, особенно когда это затрагивало корыстные ведомственные и личные интересы. Советская медицина, как и вся советская жизнь, была крайне инерционна, отказываться от налаженной абортной службы и создавать нечто новое чиновникам не хотелось, абортные клиники давали Минздраву немалые деньги, да и сами врачи извлекали из них «левые» доходы.

Были и причины более общего порядка. Власти боялись, что распространение пилюль может привести к значительному снижению рождаемости в стране. Кроме того переход от абортной стратегии к контрацептивной означал существенное расширение прав личности, ослабление государственного контроля за репродуктивным поведением и замену его сознательным самоконтролем. Врач в этом случае остается только консультантом, решение же принимает сама женщина. Это противоречило главным политическим установкам советской власти и всему ее историческому опыту. Тоталитарное государство не могло отказаться от контроля за репродуктивным поведением своих подданных, обязанных поставлять ему дешевую рабочую силу и пушечное мясо.

Против этой реакционной стратегии резко выступали отдельные гинекологи, например, Арчил Хомасуридзе,258 и демографы (М. С. Бедный, М. С. Тольц, Л. И. Ременник, А.А. Попов и другие). Лариса Ременник, работавшая во Всесоюзном онкологическом центре, опираясь на мировые данные, показала полную несостоятельность мифа о канцерогенности пилюль и подчеркивала, что «из всего арсенала доступных средств ограничения деторождения оптимальными, как с позиций репродуктивных интересов семьи и общества, так и с точки зрения минимизации онкологического риска, вероятно, являются оральные контрацептивные препараты, применяемые короткими сериями (1-2 года) попеременно с другими эффективными средствами, например ВМС (внутриматочные средства). Сравнивая степень риска, всегда сопряженную с любым вмешательством в физиологию репродуктивной и сексуальной функции человека, наибольшим злом все же следует признать аборт».259

Однако официальная медицина не обращала на эту критику внимания, а до широкой публики она не доходила, поскольку демографы печатали свои статьи в малотиражных научных изданиях. Да и с какой стати люди стали бы верить социологам и демографам, если специалисты-врачи, гинекологи и эндокринологи, уверяли их в обратном?!

Когда в интервью «Аргументам и фактам» я сказал, что у нас очень низкая контрацептивная культура и что нужно изменить отношение к гормональной контрацепции, пришло много негодующих писем, в частности, от врачей. Вот как иронизировал по поводу моего осторожного высказывания, что, может быть, следует знакомить старшеклассников с основами контрацепции, кандидат медицинских наук А. Сухарев:

Профессор исходит из «объективной реальности», т.е. из того, что «многие (интересно, какой, извините, процент?) подростки начинают интимную жизнь, не спрашивая родительского согласия» и призывает добродетельную общественность помочь бедным детишкам с презервативами. (Гормональные средства все же вредны, уважаемый ученый). Зачем же, почтенный профессор, возводить аномалии в ранг закономерности?

Психологическим поворотным пунктом в изменении общественного мнения в этом вопросе послужила, как это ни парадоксально, передача известного американского тележурналиста Фила Донахью. Донахью приехал в Советский Союз в первый период перестройки, на рубеже 1986 и 1987 г., буквально в канун провозглашения гласности и одна из его передач была посвящена встрече с семьями. Центральное телевидение пригласило меня на эту встречу в качестве эксперта: «Что там будет — мы сами не знаем, но вдруг вам захочется что-то сказать?». Я приехал на телестудию с твердым решением ничего не говорить, а только смотреть и слушать, чтобы лишний раз убедиться, как американцев (и нас вместе с ними) обманывают: не может быть, чтобы люди на ТВ говорили правду, а потом ее показывали всему свету!

Вначале люди действительно говорили в основном официальные, казенные слова, но постепенно расшевелились, оттаяли, стали говорить более откровенно. Но как только Донахью задал вопрос об абортах и контрацепции, наступило долгое мертвое молчание. Когда же одна женщина, наконец, подняла руку и обрадованный Донахью подошел к ней, она раздраженно заявила ему: «Почему вы задаете такие мелкие и незначительные вопросы?! Давайте лучше говорить о моральных идеалах и воспитании наших детей!» (Эта реплика в передачу не вошла). Донахью был явно озадачен, а я подумал: «Может быть советское телевидение пригласило меня для того, чтобы я сказал, что мы на самом деле — отсталая страна, но начинаем это понимать?»

Так я и сделал. Я сказал, что у нас не принято публично говорить на эти тему, что население контрацептивно невежественно и потому предпочитает аборты пилюлям, что сами контрацептивы в стране дефицитны и т.д. Одна из советских участниц передачи, работавшая в аптеке, тут же поспешила меня опровергнуть: все противозачаточные средства в аптеках есть, спрос на них полностью удовлетворяется! Разумеется, я мог бы сказать гораздо больше: у меня в памяти были только что опубликованные цифры о внебольничных абортах, и я знал, что американское телевидение — лучший канал для информирования советского правительства. Но я боялся «перебрать» — ведь гласность только-только начиналась…

Сразу же после записи передачи, в холле телестудии Останкино, меня обступила толпа встревоженных москвичек с расширенными от удивления и ужаса глазами: «Как, вы полагаете, что пилюли лучше абортов? Но ведь вы не врач, а все знают, что от пилюль бывает рак и прочие неприятности?» Без американской телекамеры я, разумеется, сказал этим бедным женщинам, что я думаю о невежественных врачах и о Минздраве, а сам приготовился к неприятностям: это ведь действительно не моя область… Когда передача Донахью была показана по первой программе центрального телевидения, ее смотрели буквально все. В первые дни до меня доходили в основном неблагоприятные отзывы: «И чего этот Кон лезет не в свое дело? Что он понимает в контрацепции?»

Но прогрессивные демографы также перешли в наступление. В начале 1987 г. проблеме абортов и контрацепции был посвящен круглый стол в массовом женском журнале «Работница». Консервативные медики вначале пытались защищать свои прежние позиции, но М. С. Бедный и М. С. Тольц прижали их к стене неопровержимыми фактами, а редакция подготовила целую подборку страшных писем своих читательниц. В результате заместитель министра здравоохранения А. А. Баранов вынужден был признать, что положение с абортами и контрацепцией в стране критическое, и профессора-гинекологи не могли с ним не согласиться. Все эти материалы редакция не только опубликовала, но и передала Раисе Горбачевой и, по слухам, Михаил Горбачев лично поручил новому министру здравоохранения Евгению Чазову принять самые срочные меры для охраны здоровья беременных женщин.

После этого Минздрав радикально изменил свою позицию. В грандиозном десятилетнем плане развития советского здравоохранения, принятом в 1987 г., был особый параграф о борьбе с абортами и развитии контрацепции, об этом стали писать в газетах, говорить по телевидению и т. д.

Правда, сделать было гораздо труднее, чем пообещать.

Прежде всего, налицо был хронический дефицит всех контрацептивов, особенно современных, которых в СССР не производили, а для их закупки за рубежом не хватало валюты. В 1989г. поставки презервативов покрыли лишь 11 процентов существовавшей, по заниженным данным Минздрава СССР, потребности, ВМС и оральных контрацептивов — соответственно 30 и 2 процента!260 Иными словами, люди просто не могли купить то, что им нужно.

К тому же современная контрацепция сложна, часто требует индивидуального подбора и систематического врачебного контроля. Для ее внедрения нужно было заново обучить или переподготовить практически всех врачей-гинекологов (этого по сей день не сделано). В середине 1980-х годов 70 процентов пациентов женских консультаций в РСФСР были плохо осведомлены о существующих методах контрацепции и девять женщин из десяти выбирали методы не по их качеству, а только в зависимости от их наличия.261 Хотя по оценке зарубежных экспертов, профессиональный уровень российских врачей-гинекологов за последние годы заметно повысился, многие из них все еще настороженно относятся в гормональной контрацепции. Даже в Петербурге 60 процентов опрошенных врачей считают ее опасной.262 Чтобы изменить сложившиеся десятилетиями ложные стереотипы и предубеждения, нужны годы.

По данным всесоюзного опроса, проведенного Госкомстатом СССР в 1990г., которым было охвачено 93 тысячи женщин репродуктивного возраста,263 лишь 22 процента российских женщин пользовались контрацептивами регулярно, 19 процентов применяли их от случая к случаю, 57 процентов не применяли их никогда, а 6 процентов даже не знали об их существовании. Еще хуже обстояло дело с подростками. Ничего не знали о контрацепции 30,5 процента девочек младше 15 лет, 20,6 процента 16-17летнихи 11 процентов 18-23-летних.

Главной формой регулирования рождаемости на всей территории бывшего СССР был искусственный аборт. Правда, в 1980-х гг. число официально зарегистрированных абортов несколько снизилось. Это объясняется отчасти изменениями в возрастной структуре женщин плодовитых возрастов, а отчасти тем, что с начала 1980-х в СССР стало развертываться массовое производство так называемых мини-абортов, которых официальная статистика не учитывала. Общее ежегодное число абортов в СССР в конце 1980-х гг. по официальным данным составляло 6-7 миллионов. Это была почти пятая часть или даже четверть всех производимых в мире абортов.

К этому надо добавить внебольничные, нелегальные аборты. По официальным данным, они составляли 12, а по некоторым экспертным оценкам даже 50 процентов зарегистрированных. К внебольничным абортам чаще всего прибегали жительницы сельских районов (там хуже медицинская помощь и сильнее — боязнь нежелательной огласки) и подростки младше 17 лет. Такие аборты, особенно при первой беременности, нередко сопровождаются осложнениями. Из общего числа смертей от абортов, четверть составляли женщины моложе 25 лет. Из-за неудачных абортов при первой беременности, почти пятая часть супружеских пар лишается возможности производить потомство.264

Понимая, что одно государство с проблемами планирования семьи не справится, советская общественность в конце 1980-х годов начала создавать для этой цели независимые фонды и организации. В январе 1989 г. была создана Международная ассоциация «Семья и здоровье» во главе с известным гинекологом и эндокринологом И. А. Мануйловой. В 1991г., после распада Советского Союза, была создана Российская ассоциация планирования семьи (РАПС) под председательством академика медицины В. И. Кулакова (генеральный директор И. И. Гребешева). При помощи Международной Федерации планирования семьи РАПС проводит большую пропагандистскую и просветительскую работу. С 1993 г. она издает международный медицинский журнал «Планирование семьи» (с 1997 г. он называется «Выбор»), проводит семинары по подготовке социальных работников, выпустила несколько книг для социальных работников и популярных брошюр для подростков. Много делают и ее местные отделения. В Северо-западном административном округе Москвы успешно работает Медико-педагогический центр для подростков. В результате его усилий в округе вдвое снизилось число абортов у несовершеннолетних девушек. «В моей школе не было ни одной беременности в течение трех лет работы сотрудников молодежного центра. До этого я не знала, что делать», — говорит директор Учебно-воспитательного комплекса №1875 И. В. Сивцова.265 В работе Национальной конференции РАПС на тему «Репродуктивное здоровье и сексуальное воспитание молодежи» (1994) участвовали ряд парламентских комиссий, министерств и ведомств.

Прислушавшись к мнению специалистов, государство начало в 1994 году специальную президентскую программу «Планирование семьи», целями которой является содействие реализации прав каждой семьи, каждого человека, мужчины и женщины, свободно и без принуждения решать, сколько и когда они хотели бы иметь детей; охрана репродуктивного здоровья населения; профилактика абортов, болезней, передаваемых половым путем, и СПИДа. Чтобы законодательно оформить эту социальную политику, фракция «Женщины России» внесла в Госдуму законопроект «О репродуктивных правах граждан и гарантиях их осуществления», который предусматривает:

 право свободно и без принуждения решать вопрос, когда и сколько иметь детей в семье,

 право на предупреждение аборта путем использования современных средств контрацепции,

 право на получение качественных услуг в области планирования семьи и охраны репродуктивного здоровья,

 право на получение грамотной и доступной информации о безопасном сексуальном поведении и охране репродуктивного здоровья, получение образования в этой области в учебных учреждениях.

Вряд ли можно переоценить значение этой программы, особенно с учетом российской социально-демографической ситуации. По данным официальной статистики, каждая третья женщина в России страдает анемией, около 70 процентов детей рождаются больными. Показатели материнской смертности в 5-10 раз выше, чем в развитых странах, детской смертности — в 2-4 раза. В общей структуре материнской смертности доля смертей по причине абортов и осложнений после них превышает четверть.266

«Планирование семьи» оказалось едва ли не единственной относительно успешной государственной программой. В результате совместных усилий медиков и социальных работников значительно больше женщин в России стали применять контрацепцию. По данным независимого исследования,267 в конце 1995г. контрацепцией пользовались 63 процента замужних женщин репродуктивного возраста (20-49 лет). Самым популярным методом, который предпочитает почти половина опрошенных, остаются ВМС, примерно четверть применяет менее надежные традиционные методы; пилюли принимает меньшинство, 5-8 процентов. Тем не менее многие женщины, которые заведомо не хотят иметь детей, не пользуются контрацепцией.

Повышение контрацептивной культуры способствовало снижению числа абортов. Число искусственных абортов на 1000 женщин фертильного возраста (15-49 лет) снизилось, по данным официальной статистики, с 88 в 1993 до 74 в 1995 году.268 Некоторые независимые авторы дают даже более низкую цифру — 55 абортов (с учетом миниабортов) на 1000 женщин от 20 до 49 лет.269

Однако эти успехи относительны. По числу абортов на 100 рождений Россия опережает США приблизительно в 8 раз, Англию и Францию — 10, Нидерланды — в 20 раз. Из трех беременностей родами завершается только одна. В стране ежегодно прерывается свыше 170 тысяч первых беременностей. Крайне тревожным остается положение с абортами у несовершеннолетних. Удельный вес абортов у девушек моложе 19 лет в 1995 году составил 10,8 процента от общего числа абортов, больше, чем в 1991 году.

В 1994 г. на вопрос ВЦИОМ «Если в вашей семейной жизни случится незапланированная беременность, то как вы скорее всего поступите — оставите ребенка или прервете беременность?», 47 процентов опрошенных выбрали аборт, 15 процентов — сохранение ребенка, остальные затруднились ответом.270 Наиболее склонны к прерыванию беременности не мужчины, а женщины: среди мужчин соотношение сторонников аборта к сторонникам сохранения ребенка составляет 33 процента к 16 процентам, а среди женщин — 55 к 13!

По данным Санкт-Петербургского городского консультативно-диагностического центра здоровья подростков «Ювента», 80 процентов женщин приходят в гинекологическую клинику лишь после того, как они уже попытались, часто с ущербом для здоровья, решить проблему собственными силами.

Из-за отсутствия подготовленных психологов и социальных работников, в ряде случаев наблюдается даже не медикализация, а гинекологизация сексуального просвещения. Вот, например, как определяет «элементы, составляющие программу подготовки девочки к материнству» главный детский гинеколог Санкт-Петербурга, президент Российской Федерации детской и подростковой гинекологии профессор Ю. А. Гуркин:

Формирование фемининных черт личности (доброты, терпимости, чистоплотности, хозяйственности, умения вести дом, уступчивости и др.) является основным содержанием полового воспитания. Еще одной задачей можно назвать культивирование родительского инстинкта-

Соблюдать требование сублимации полового вдечения-

Относительно большие требования к девочкам, чем к мальчикам-.

Учет биологических различий женского и мужского организма предполагает некоторые ограничения для девочек, девушек, женщин детородного возраста. Избыток информации <какой? не учить их математике и физике? — И.К> влечет за собой синцром поликистозных яичников…271

Профессор Гуркин — замечательный детский гинеколог, энтузиаст сексуального просвещения. И, конечно же, девочек нужно специально готовить к материнству. Но можно ли делать это в отрыве от других женских ролей? В том числе — сексуальных…

Для учителей и особенно для врачей сексуальное просвещение — прежде всего средство уберечь подростка от связанных с сексом опасностей. Но, как показывает мировой опыт, «биолого-контрацептивная» стратегия так же неэффективна, как морализаторская. Отвечая на вопрос И. И. Лунина о том, чего они ждут от сексуального просвещения, 61 процент 17-летних подростков сошлись на том, что оно прежде всего должно помогать получать удовольствие от секса.272 Разумеется, никто не станет проводить в школе уроки «по Комфорту». Но если полностью обойти эту сторону дела, мы потеряем слушателей. И, конечно, нельзя никуда уйти от социальных проблем, динамики половых ролей и тому подобного. Согласно концепции РАПС, половое воспитание не сводится к вопросам контрацепции и защиты от болезней, но выступает как часть процесса формирования личности, «оно включает в себя не только проблемы здоровья, но и моральные, правовые, культурные и этические аспекты».273

Опасный секс: Насилие, проституция, болезни
Я неоднократно пыталась выяснить, почему наши мужчины считают постыдным дать девушке ну хотя бы 300 рублей за приятно проведенное время. Они тут же начинают возмущаться, что я могу это и бесплатно сделать. Я хотела бы призвать всех девушек Казани — не отдавайтесь бесплатно, имейте хоть маленькое чувство собственного достоинства! Из письма в газету студентки Казанского университета

Радикальные социальные перемены всегда и везде сопровождаются значительными потерями и издержками. Российская антикоммунистическая революция, в которой первоначальное накопление и передел капитала являются откровенно криминальными, не составляет в этом смысле исключения. Это побуждает людей, иногда даже независимо от их собственных политических взглядов, рассматривать все происходящее сквозь призму отрицательных явлений. В отношении к сексуальности, которая всегда казалась официальному обществу подозрительной и опасной, эта тенденция проявляется особенно отчетливо. «Сексуальное освобождение» обернулось в первую очередь ростом морально неприемлемого и опасного секса — сексуального насилия, проституции и болезней, передаваемых половым путем (БППП).

Сексуальное насилие
Две подружки, 15-летняя Таня и 17-летняя Инна, пошли вечером в кино, и вот что с ними случилось.

Инна: «Мы поехали в кинотеатр «Слава», взяли билеты на фильм «Заклятие долины змей». И тут к нам подошли ребята, двоим лет но семнадцать одного звали Чеком, другого — Хабой. И двое — лет по 14-15: Бычок и Голова.-Мы вместе посмотрели фильм. А потом нам снова предложили прогуляться и по пути осмотреть их «качалку». Ну, это такой подвал, где парни качают мускулы. Мы, дуры, согласились. Чек и Хаба — ребята с виду хорошие, не хамы. Ну, а Бычок и Голова — вообще еще дети… Потом Хаба куда-то ненадолго исчез и принес две бутылки вина. Мол, надо же праздник отметить. Ну, и знакомство… Потом нас завели в подвал. Никаких гимнастических снарядов там почему-то не было. А в дальней очень маленькой комнате с железной дверью стояла старая софа. Таню ввели туда, а Чек меня остановил и говорит: «Понимаешь, Инна, тут такое дело. Вас сюда привели не для того, чтобы качалку смотреть, а чтобы насиловать..»»

Таня: «Меня усадили на диван. Слева сел Бычок. Справа — Голова. Хаба встал напротив и говорит. «Ну, кто из нас тебе больше нравится?» Я поняла, что тут что-то не то, а сказать ничего не могу… А Хаба: «Ну, короче: ты мне нравишься. Давай!» Я говорю: «Ты что, в своем уме?» А он:

.Давай, я хочу!» А Бычок шепчет: «Давай лучше со мной!» А Голова, щенок сопливый, уже лезет под пальто. Я — сопротивляться. А он мне: «Убери руки! По хорошему говорю!»

У меня все помутилось. Плачу, умоляю: «Не ломайте мне жизнь». А Хаба свое: «От нас никто просто так еще не уходил…» Я снова реву, умоляю. Тогда Хаба говорит:

«Ладно, я тебя оставлю такой, какая ты есть, но ты… Поняла?» Я закричала «Нет!» — «Тогда, — говорит Хаба, — будем делать силой и то, и другое. Считаю до трех. Ну!» Я снова стала его умолять. А он: «Ну, ты меня вывела». Как даст мне кулаком в лицо. Потом ногой…»274

Сексуальное насилие — явление не новое. В 1960-х гг. изнасилования составляли 90-95 процентов всех советских половых преступлений. Эта цифра осталась такой же и в 1988 г.275 По данным А. П. Дьяченко, изнасилования составляют в среднем четыре пятых половых преступлений.276 Однако его абсолютные показатели быстро растут. В 1988 г. в СССР было официально зарегистрировано 17658 изнасилований и покушений на изнасилование, а в 1990 г. — 22469, из которых на РСФСР приходилось 15010. По сравнению с 1961 г. прирост составил 60 процентов, с 1986 — 21,3 процента. На 100 тысяч населения в 1990 г. было совершено по СССР 7,8 изнасилований и попыток изнасилования, по РСФСР — 10,1 (в России этот коэффициент был гораздо выше, чем во всех остальных республиках).277

Согласно официальной статистике, наибольший прирост зарегистрированных изнасилований и попыток изнасилования падает на 1989г. (14597 случаев, годовой прирост 26,3 процента). В 1990 г. годовой прирост составил 2,8 процента. В следующие два года количество изнасилований несколько снизилось, но в 1993 г. оно снова выросло на 5,3 процента, составив 14414 случаев. Свыше четверти преступлений совершено 14-17 летними юношами и больше половины — молодыми мужчинами от 18 до 29 лет.278 По данным Дьяченко, который проанализировал рассмотренные судами в 1983-1992 гг. уголовные дела по ст. 117 в отношении 160 осужденных и 180 потерпевших, подавляющее большинство — 81 процент — изнасилований произошло с помощью физического принуждения и 11 процентов — под угрозой его применения.

Ничего особенно сенсационного в этих цифрах нет. Рост количества изнасилований — лишь небольшая часть гигантского роста преступности в стране, включая преступления против личности. Абсолютные цифры изнасилований в России приблизительно в 6 раз ниже, чем в США. По данным американского Национального обследования, сексуальное принуждение испытали 22 процента женщин и 2 процента мужчин,279

Но зачем равняться на худшие образцы? Во Франции на вопрос «Случалось ли вам иметь сексуальные отношения по принуждению?» ответили «да» лишь 4,4 процента женщин и 0,5 процента мужчин, причем большей частью это случилось с ними в ранней юности.280 Среди 16-20-летних норвежцев только 2,7 процента девушек (и ни один юноша) сказали, что совершили свой первый половой акт «под давлением» (это понятие вовсе не эквивалентно изнасилованию).281

Кроме того, в России значительно выше прирост подобных преступлений, а криминальная статистика гораздо менее надежна. Из 785 обратившихся в Санкт-Петербургский Центр помощи пострадавшим от сексуального насилия (из них 427 моложе 18 лет), в правоохранительные органы обращались только 37 человек, меньше пяти процентов!

Люди не обращаются в милицию по многим причинам. Тут и боязнь психологической травмы, связанной с расследованием и судебным процессом, и страх распространения информации в школе и среди знакомых, и сомнения относительно эффективности правовой помощи, и страх за личную безопасность. К сожалению, все эти опасения абсолютно обоснованны.

Даже когда речь идет о несовершеннолетних, милиция старается не открывать такие дела и не гарантирует сохранения тайны и безопасности жертвы, которую часто встречают недоверчиво и даже с откровенной издевкой. Поэтому в российской уголовной статистике фигурируют преимущественно грубые, чаще всего групповые и уличные изнасилования. То, что в США называют date rape (изнасилование во время свидания) и marital rape (супружеское изнасилование), у нас большей частью остается безнаказанным и в криминальную статистику не попадает.

Сексуальное насилие, идет ли речь о жертвах или о насильниках, как и вся прочая преступность, заметно молодеет и становится все более жестоким, причем ни жертвы, ни насильники не получают профессиональной медико-психологической помощи. Если раньше подобные факты от общественности скрывались, то теперь они широко и сладострастно муссируются средствами массовой информации, вызывая у населения состояние страха и моральной паники, и становятся предметом политических спекуляций.

Сексуальное насилие можно рассматривать в трех проекциях: с точки зрения личности насильника, с точки зрения личности жертвы и с точки зрения порождающих насилие социальных условий.

В первых двух планах у нас нет ничего оригинального. По данным советской криминальной статистики, в 1990г. 28 процентов всех изнасилований совершали 14-17-летние подростки и юноши, 56 процентов — молодые, 18-29-летние мужчины, 16 процентов — мужчины старше 30 лет. Две трети насильников — моложе 22 лет, среди несовершеннолетних самый опасный возраст — 16-17 лет, однако наблюдается снижение возрастной планки до 15-14 лет.282 По социальному составу 49 процентов преступников — рабочие, 7 процентов — крестьяне, около 1,5 процентов — служащие, 21 процент — учащиеся, 22 процента — лица без определенных занятий. Каждое четвертое насилие является групповым; чем моложе преступники, тем чаще их действия являются групповыми. 40 процентов насильников ранее были уже судимы. Две трети в момент нападения были в нетрезвом состоянии.

Среди жертв насилия, девять десятых — молодые женщины, на достигшие 25 лет, их них 46 процентов — несовершеннолетние. 70 процентов из них уже имели сексуальный опыт, 55 процентов в момент покушения были в нетрезвом состоянии, 25 процентов — любительницы веселого времяпрепровождения, 15 процентов уже раньше подвергались изнасилованию.

40 процентов изнасилований совершалось в доме преступника или потерпевшей, что говорит о наличии какого-то предварительного знакомства. По данным А. В. Астрашабова, доля жертв, с которыми насильники были лично знакомы, в 1983 г. составляла 52 процента, а в 1988 г. выросла до 73 процентов.283 Кстати сказать, в том случае, с которого я начал рассказ, старшая из девушек тоже была знакома с одним из парней.

Это похоже на западные данные. Только 4 процента подвергшихся сексуальному принуждению американок назвали виновником постороннего мужчину; у 46 процентов это был любимый, у 22 процентов — хороший знакомый, у 19 процентов — просто знакомый и у 9 процентов — муж. Во Франции лишь одна из четырех жертв была изнасилована незнакомцем.

Психологические профили насильников, полученные Ю. М. Антоняном и его сотрудниками при помощи специальных тестов, опять-таки схожи с теми, которые рисуют западные исследователи.

В последние годы пресса часто пишет про страшных сексуальных маньяков, которые не только насилуют, но и зверски убивают свои жертвы. Знаменитый Андрей Чикатило, 56-летний женатый мужчина, отец двоих детей, с университетским образованием, изнасиловал, садистски убил и частично съел расчлененные тела 52 детей, подростков и женщин. Другой маньяк, киномеханик, убил 14 женщин, третий, рабочий и комсомольский активист, убил семерых подростков, четвертый, врач скорой помощи — семерых женщин и десять детей, и так далее.284 Хотя психиатрическая экспертиза признает этих людей вменяемыми, все они имеют серьезные психические и сексологические нарушения. Тот же Чикатило, помимо многого другого, большую часть своей супружеской жизни был импотентом и даже собственная половая идентичность и сексуальная ориентация оставались для него проблематичными. Поведение сексуальных маньяков от социальной ситуации практически не зависит, они есть всюду и везде.

С обычными насильниками дело обстоит иначе. 61 процент осужденных за изнасилование мужчин, обследованных Антоняном и его сотрудниками, психически здоровы; среди остальных имеются психопаты — 15,8 процента, хронические алкоголики — 9 процентов и олигофрены — 6,8 процента. Однако их гендерные установки и отношение к женщинам, как правило, болезненны и ущербны. Женщина в их восприятии — враждебная, агрессивная, доминирующая сила, к которой они испытывают чувства пассивности и зависимости.

Психологически, сексуальная агрессия и изнасилование — своеобразное проявление «подросткового бунта» против женщин вообще. На первом плане оказывается не удовлетворение сексуальных потребностей, а унижение и подавление женщины. Большинство таких мужчин не способны к персонифицированному выбору женщины даже в качестве сексуального партнера, не говоря уже об остальных ее социальных ролях. Даже возраст и внешность для насильника не имеют существенного значения.

Очень часто в основе такой установки лежат старые счеты с доминантной или холодной матерью: «Мать меня никогда не ласкала, я чувствовал, что бабушка любила меня намного больше, чем она»; «Я был послушным, тем не менее она меня часто незаслуженно наказывала, била, не покупала подарки. Подарки делали брату»; «Доверительных отношений с мамой у меня не было, сестру любили больше»; «Мать очень строго следила за мной, ничего не прощала», и тому подобное.285

Индивидуальные психологические черты насильника здесь непосредственно связаны с особенностями его воспитания и опосредованно — с ценностными ориентациями общества.

Консервативные публицисты обычно объясняют рост сексуального насилия падением нравов и особенно — либерализацией половой морали. На самом деле это связано прежде всего с общим уровнем агрессивности общества, а также сексизма.

Сексистская психология и культ агрессивной маску-линности, готовой при решении любых проблем апеллировать прежде всего к силе, везде и всюду имеет свой сексуальный компонент. Мужская сексуальность очень часто содержит в себе элементы условной или реальной агрессии: мужчина должен «взять», «завоевать» женщину, сопротивление возбуждает его. Такие фантазии широко представлены в мужском, особенно подростковом, эротическом воображении. Как писал Лев Толстой, «когда мальчик шестнадцати лет читает сцену насильст-вования героини романа, это не возбуждает в нем чувства негодования, он не ставит себя на место несчастной, но невольно переносится в роль соблазнителя и наслаждается чувством сладострастия».286

Несколько десятилетий тому назад, когда в СССР еще не было никакой эротической литературы, группу студентов спросили, какие художественные произведения сильнее всего задели их эротическое воображение. Пальму первенства получила сцена группового изнасилования из «Тихого Дона» Михаила Шолохова. А ведь там нет ни деталей, ни смакования…

Подрыв традиционной гендерной стратификации делает привычные нормы и правила отношений между полами проблематичными. У слабых, неуверенных в себе мужчин это вызывает протест, который прорывается, в частности, в сексуальной агрессии и насилии как единственной возможности утвердить или доказать другим, но еще более — самому себе, собственную маскулинность.

Личные проблемы усугубляются специфическими нормами девиантной молодежной субкультуры, в которую втягиваются, часто помимо их собственной воли, все больше подростков. В этой среде девочки часто практически не имеют выбора:

«Ты заходишь в универмаг, а к тебе подваливает целая банда (человек семь) ребят в возрасте от четырнадцати до девятнадцати и без лишних ритуалов командует: «Пошли!» Все»»

Девушка, которая однажды стала «общей», обратного хода уже не имеет. Вот что говорит пятнадцатилетняя Маша:

— Тебе что, все это нравилось? — Нет, и сейчас не нравится. — Что, нельзя отказаться от унизительного предложения? — Нельзя. Откажешься — хуже будет… Изнасилуют несколько человек…»

Иногда первая связь бывает добровольной, но потом… 15-летняя девочка отдалась 19-летнему парню по любви, а после этого он «отдал» ее всем остальным членам своей компании:

Меня затаскали. Если я отказывалась, меня тащили силой. Потом наступил следующий этап. Собирались все парни компании, как они это называют, в «театр». Я раньше не знала, что это такое, теперь знаю — ад. «Театр» был в каком-то погребе за городом. Меня и еще двух девчонок затащили туда силой (не пойдешь — убьем)…

«Общие девчонки», в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы то же пережили другие, и добиваются этого с изощренной жестокостью, превосходя в этом отношении парней.

Жаловаться на изнасилование часто некуда — милиция не хочет расследовать такие дела, а консервативное общественное мнение говорит «сама виновата». Так думают и многие подростки. 44 процента опрошенных И. Луниным питерских десятиклассниц и 30 процентов десятиклассников сказали, что лично знают кого-то, кого принудили к сексу вопреки ее/его воле. Тем не менее каждая пятая девочка и каждый третий мальчик (среди сексуально-искушенных мальчиков доля таких ответов снижается до 13 процентов) считают, что если женщина сопротивляется, изнасиловать ее невозможно; половина девочек и 62 процента мальчиков (у сексуально опытных — 33 процента) согласны с тем, что мини-юбка увеличивает шанс быть изнасилованной.

Жестокость подростковых компаний, в свою очередь, нередко коренится в условиях авторитарного семейного воспитания, отражающего общий стиль человеческих взаимоотношений в обществе. Семейная дисциплина, при всех индивидуальных различиях, всюду и везде тесно связана с общими принципами социальной дисциплины. Если в обществе действует принцип «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак», детям трудно рассчитывать на автономию и понимание. Дети — самые естественные и беззащитные жертвы всех фрустраций и разочарований взрослых.

Надо сказать, что в этом вопросе советская педагогическая теория и практика резко расходятся. Наша педагогика всегда осуждала телесные наказания. На вопрос большой анкеты ВЦИОМ (апрель 1992) «Допустимо ли наказывать детей физически?» утвердительно ответили только 16 процентов россиян, против высказались 58 процентов опрошенных. Россияне оказались гораздо гуманнее представителей других народов бывшего СССР: телесные наказания детей считают нормальными, допустимыми 24 процента эстонцев, 29 процентов литовцев и 39 процентов узбеков.

Увы, как нередко бывает, на практике дело обстоит иначе. Когда журналист Николай Филиппов с помощью педагогической общественности провел анонимное анкетирование семи с половиной тысяч детей от 9 до 15 лет в 15 городах страны, оказалось, что 60 процентов родителей используют в воспитании своих детей телесные наказания; 86 процентов среди этих наказаний занимает порка, 9 процентов — стояние в углу (на коленях — на горохе, соли, кирпичах), 5 процентов — удары по лицу и по голове. Иногда наказание за проступки трудно отличить просто от битья, в том числе откровенно сексуального и садистского (унизительно оголяют ребенка, бьют прутом по половым органам и т. п.).287

Многие дети, как поротые, так и непоротые, считают этот стиль воспитания нормальным и собираются в будущем, когда вырастут, бить собственных детей.

«Какое наказание без ремня?» — спрашивает 10-летний мальчик. — Воспитывать детей надо строго, а не сюсюкать с ними, как с маленькими». Девятилетняя Аня, лукаво улыбнувшись, прощебетала: «Конечно, буду бить, как меня мама, что они, лучше, что ли?» А вот ответ 11-летнего Вовы: «Меня наказывают ремнем ради профилактики по понедельникам, средам и пятницам. Своего же ребенка я буду бить каждый день». Рассудительный 14-летний Роман говорит: «Меня бьют очень редко. Но если бьют, то по-настоящему — «опускают почки». Обязательно буду бить свою дочь или сына, только наказывать нужно ремнем, чтоб не сломать позвоночник ребенку».

Это ли не эстафета поколений? Таким путем передается и сексуальный опыт.

В середине 1980-х гг., когда я отдыхал в Крыму, меня попросили срочно приехать в Артек. Начальник одной из дружин, умный и интеллигентный 45-летний Евгений Васильев, сказал, что у них происходит нечто необычное, но из его сбивчивых объяснений я ничего не понял (он стеснялся называть вещи своими именами). Тогда он дал мне прочитать письменные объяснения героя происшествия, 14-летнего мальчика (самого мальчика уже не было, их смена благополучно закончилась), который инициировал, соблазнив или принудив к этому почти половину отряда, целую серию разнообразных сексуальных игр. Проигравшие мальчики должны были сосать члены и лизать ноги победителям, есть их кал, танцевать по трое в кружке со связанными концами половых членов и с веточками в заднем проходе и т.д. Иногда это делалось добровольно, а иногда и нет. Потом мальчики стали парами ходить в комнату к девочкам, ложились к ним в постель и проделывали с ними все, что приходило в голову. Девочки для виду визжали, но на самом деле не возражали. В конце концов кто-то пожаловался, и тогда начальник дружины получил те письменные объяснения, которые показал мне. В отличие от педагога, мальчик выражался вполне понятно.

Зная, что такое подростковая сексуальность, я не особенно удивился этим играм, но предположил, что инициатор научился им в детском доме, где подобные вещи делались всегда. Ошибаетесь, сказал Васильев, и дал мне «вторую серию» объяснений, откуда вытекало, что всему этому, и многому другому, мальчика научили и неоднократно проделывали с ним сначала отец, а затем также мать и старшая сестра, по отдельности и все вместе. Сначала это делалось насильно и сопровождалось побоями, а потом мальчик привык, стал получать удовольствие и привез этот опыт в лагерь. Таких семей, — сказал Васильев,- много, а раньше я ничего подобного не встречал (хотя он работает в Артеке четверть века).

Семейный опыт часто прокладывает путь к групповому изнасилованию. Вот что рассказал корреспонденту «СПИД-инфо» осужденный по 117 статье (изнасилование) 15-летний Игорь:

Обычная история. Мать с отцом крепко квасили и мне начали наливать, когда в шестой класс перешел. Одна;ды проснулся и чувствую, что кто-то меня целует э… внизу живота. Гляжу, тетя Галя, отцова сестра. Я обалдел. Ты чо, говорю, тетя Галя, делаешь? А она совсем пьяненькая. Хочу, говорит, из тебя мужчину сделать. Ну и это… сами понимаете. У меня сначала ничего не получилось, но потом, под утро уже, все вышло как надо. Она была довольна, даже похвалила: «Из тебя неплохой мужичок со временем получится». И позвала к ней заглянуть вечером…

Связь с теткой продолжалась месяц, пока не вернулся ее сожитель. Племянник получил отставку, а что ему делать — ведь уже хочется. Через несколько дней он предложил своему дружку Володьке «попробовать девочку». Стали искать, нашли какую-то Таньку, зашли к ней, когда дома никого не было, но она сказала, что без презерватива не будет. «А у нас не было презерватива, и мы решили так… Танька сначала вырывалась, но Володька — очень здоровый парень — скрутил ее и мы начали. Но эта Танька вдруг оказалась «целочкой». Кричала, ругалась, пока я ей рот не заткнул. В общем все равно вдвоем сделали ее как надо. Володька пригрозил: «Кому скажешь — убьем». Тем же вечером им «еще чего-то захотелось», на пустыре возле общежития они поймали и изнасиловали еще одну девушку. Наутро их арестовали…288

Общественное мнение относится к сексуальному насилию неоднозначно. Если жертвами изнасилования становятся дети — люди единодушно требуют применения смертной казни. Но когда речь заходит о взрослых, положение меняется: женщины, как правило, непримиримы, а мужчины призывают к снисходительности, ссылаясь на возможность и распространенность шантажа.

В одном и том же номере «СПИД-инфо» напечатаны два письма. В первом молодая женщина проклинает и угрожает убить изнасиловавшего ее мужчину. Второе — крик о помощи:

Обращаюсь с просьбой ко все девушкам. Не губите нас, парней!!! Мы не хотим садиться в тюрьму! «За изнасилование». Сейчас становится даже страшно встречаться с вами: сначала хотите трахаться по согласию, а потом заявляете в милицию. Кошмар! Роман, 18 лет. Р.S. Уже две недели, как в тюрьме.

Грань между сексуальным домогательством, принуждением и изнасилованием подвижна, но она есть. Николай Попов, проанализировав «несколько тривиальных историй про любовь, которая закончилась в отделении милиции» ложными обвинениями в изнасиловании, пишет, что необходимо уточнить законодательство: «Нанес побои — судите, ограбил — судите, убил — казните. Но не делайте из мужика законопослушного импотента. Любой мужчина по природе инициатор секса, то есть — насильник».289

С таким пониманием мужской сексуальности нельзя согласиться. Вместе с тем каждая российская женщина, которая участвует в пьяной вечеринке или идет в гости к малознакомому мужчине, заведомо знает, чем это может кончиться. Мужчина, который не попытается в подобной ситуации добиться сексуальной близости, потеряет лицо, его примут за рохлю, а то и хуже. И это — не только русский стереотип.

За ритуалами ухаживания стоит не только социальное неравенство и отношения власти (мужчина — покупатель, женщина — товар). Оценка любого поступка зависит, с одной стороны, от воспитания и опытности действующего лица (опытный мужчина всегда сумеет выразить свой интерес к женщине, не оскорбляя ее достоинства), а с другой — от восприятия его действий партнером по взаимодействию. Мальчик-подросток дергает девочку за косички, потому что еще не умеет ухаживать иначе. Девочка жалуется, но в глубине души ей это не так уж неприятно. Настойчивость ухажера, который нравится, воспринимается как знак любви и верности, а в другом случае то же самое поведение кажется назойливым.

Можно ли сделать так, чтобы в любовной игре мужчина и женщина говорили друг другу правду, только правду и всю правду, так что «нет* всегда означает «нет», а «да» — всегда «да», как хотят американские феминистки? Не все можно выразить в словах. Кроме того неопределенность и недосказанность — необходимые элементы флирта, любовной игры. Если все ее условия сформулировать заранее, как в брачном контракте, от романа останется скучная рациональная схема. Юридическое регулирование таких отношений, при отсутствии прямого злоупотребления служебным положением и совершения откровенно оскорбительных действий, очень затруднительно.

В какой-то степени это касается и сексуального принуждения. В нашем опросе 1993 г. 24 процента девочек и 11 Процентов мальчиков сказали, что испытали какое-то сексуальное принуждение. Близкие цифры — 25 и 12 процентов — получил И. И. Лунин. В опросе 1995 г., объясняя причины своей неудовлетворенности первым половым актом, 21,8 процента девушек и 2 процента юношей сказали, что он был совершен по принуждению, под нажимом.

Трудно сказать, насколько сильным было это принуждение и было ли сопротивление ему искренним. Наряду с подлинным нежеланием, люди, особенно женщины часто оказывают сексуальным поползновениям притворное сопротивление, говоря «нет», а подразумевая «да». В России, где традиционные полоролевые стереотипы сильнее, чем на Западе, это особенно распространено. На вопрос, случалось ли им когда-нибудь сказать «нет», «хотя они сами намеревались и хотели вступить в сексуальные отношения», утвердительно ответили 59 процентов студенток Владимирского политехнического института (по сравнению с 38 процентами американок и 37 процентами японок); 30 процентов из них поступали так дважды или трижды, а 12 процентов — больше четырех раз.290

Новый Уголовный кодекс России разграничивает «изнасилование* (ст. 131) и «насильственные действия сексуального характера» (ст. 132), когда имело место применение к потерпевшей или потерпевшему физического насилия или угрозы его применения, либо использовалось беспомощное состояние жертвы, и «понуждение к действиям сексуального характера» (ст. 133) путем шантажа, угрозы нанесения имущественного ущерба либо с использованием зависимого положения потерпевшего (потерпевшей). Первые два преступления наказываются лишением свободы от трех до шести лет, а при отягощающих обстоятельствах — до 15 лет. Третье карается денежным штрафом или исправительными работами либо лишением свободы на срок до одного года.

Особая и сравнительно новая проблема — изнасилование или, по терминологии российского Уголовного кодекса — «насильственные действия сексуального характера» в отношении мужчин и мальчиков. Количество таких случаев, жертвами которых чаще бывают несовершеннолетние (по данным Ю. М. Антоняна и С. П. Поздняковой291 среди изнасилованных женщин несовершеннолетние составляют 36,3 процента, а среди мужчин — 80 процентов) быстро растет. Обычно эта проблема обсуждается в контексте гомосексуальных отношений в исправительно-трудовых колониях, тюрьмах и в армии, но насильницами бывают и женщины.

Несколько таких случаев рассказано в «СПИД-инфо». Группа несовершеннолетних вокзальных проституток, подвергшихся в прошлом изнасилованию и другим злоупотреблениям, решила мстить всем мужчинам подряд. Они приглашали клиента на квартиру, подсыпали в спиртное снотворное, затем возбуждали, перетягивали основание члена и коллективно насиловали до полного изнеможения, после чего бросали в безлюдном месте на другом конце города. К тому времени, как эту группу разоблачили, ее жертвами за полгода стали 10 мужчин.

Двадцатилетнего парня, возвращавшегося поздно вечером домой, окликнула компания пьяных девчонок. Они зашли вслед за ним в подъезд и попросили денег.

Я покачал головой и тут же получил сильный удар в нос, потом — тут же удары в ухо и между ног. Я упал на колени. Они достали из карманов все деньги, сорвали золотую цепочку. Им было лет по 16-17.

«Ну теперь ты понял, козел, почему нам должен!» Высокая подняла мне за волосы голову. «А может, девки, дать ему полизать?» — они захохотали. От боли я не соображал, что делаю. Они сорвали с меня одежду… Высокая увела меня на чердак, где, схватив за волосы, заставила лизать свои гениталии. Через какое-то время туда поднялись другие девчонки. Они пили водку, хохотали, били меня и заставляли делать то же, что и высокая. Вдруг тупая боль сзади заставила обернуться: две из них пытались вставить мне в зад горлышко от бутылки: «Не дергайся, милашка, щас мы тебе целку сломаем». Они навалились на меня, кто-то схватил за мошонку. Ужасная боль, потом все помню смутно, валялся на полу, а они по очереди писали на меня. Не помню, как добрался домой, маме сказал, что избили взрослые мужики.

Изнасилованные мужчины, как бы ни было им тяжко, предпочитают не обращаться в милицию, опасаясь огласки, — очень уж постыдна ситуация. Поэтому в криминальной статистике мало таких данных. Но последствия сексуального насилия для мужчин очень тяжелые, вплоть до импотенции.

Уничтожить сексуальное насилие административно-правовыми мерами невозможно, тем более в обстановке общего разгула преступности. Тем важнее — психологическая помощь жертвам изнасилования, прежде всего — телефоны доверия, о необходимости которых я писал в «Труде» еще в 1990 г. В крупнейших городах России такие службы постепенно создаются. В Москве изнасилованная женщина может позвонить в центр «Сестры», в Петербурге — в Центр помощи пострадавшим от сексуального насилия. Российская ассоциация телефонной экстренной психологической помощи (РАТЭПП) также занимается проблемами сексуального насилия и имеет свой круглосуточно работающий телефон.

Проституция
Подобно сексуальному насилию, до середины 1980-х гг. существование в СССР проституции официально отрицалось. Конечно, были отдельные «распущенные женщины» с повышенными сексуальными потребностями, но, с официальной точки зрения, такое поведение не было и не могло стать профессиональной деятельностью, так как в стране официально не было бедных. Юристы и социологи, особенно грузинские (Анзор Габиани), проводили на эту тему исследования, но все они были закрытыми и печатались под грифом «Для служебного пользования».

Заговор молчания был прорван в ноябре 1986 г. сенсационным очерком Евгения Додолева «Белый танец» в газете «Московский комсомолец» о райской жизни валютных проституток.292 За первой статьей последовали другие, столь же сенсационные. Хотя проституция в них морально осуждалась, у бедных советских женщин, живших на скромную зарплату и не могших покупать дорогие модные наряды, этот образ жизни невольно вызывал жгучую зависть.

Настоящим бестселлером стала повесть Владимира Кунина «Интердевочка» (1988) и снятый по его сценарию одноименный фильм. Кстати, могу засвидетельствовать, что в отличие от большинства литераторов, делающих деньги на «неприличной» теме, Кунин стал серьезно исследовать ее, когда она была еще абсолютно запретной и шансы на создание фильма были довольно шаткими. В репинском Доме творчества кинематографистов, где писатель жил и работал, на стене его номера висел «Список консультантов», в одной колонке были телефоны путан, а в другой — офицеров милиции. Это вызывало юмористические ассоциации.

При анонимном анкетировании старших школьников в Риге и Ленинграде в 1989 г. валютная проституция

оказалась в десятке наиболее престижных профессий. При опросе московских школьников и учащихся ПТУ, проведенном «Литературной газетой», относительно наиболее престижных и доходных профессий, проститутки разделили с «директорами» и «продавцами» 9-11 места, опередив журналистов, дипломатов и таксистов, не говоря уже о профессорах и академиках.

Правда, вскоре выяснилось, что журналисты, как всегда, многое упростили и опошлили. Интердевочки, «путаны», работающие только за валюту, оказались лишь верхушкой айсберга, немногочисленным аристократическим слоем; чтобы попасть туда, нужны внешние данные, квалификация и, главное, как всегда и везде, связи. Гораздо более многочисленная категория проституток, работавших за советские «деревянные* рубли, рискует гораздо больше, а зарабатывает неизмеримо меньше. А внизу этой лестницы стоят опустившиеся, спившиеся женщины, околачивающиеся по вокзалам и подворотням, которым и вовсе не позавидуешь. Кроме профессиональных проституток, существуют любительницы, которые продают свое тело ради дополнительного дохода, чтобы приодеться, а то и просто для пополнения семейного бюджета.

Первые выступления прессы по этому вопросу были окрашены, с одной стороны, завистью, а с другой — ненавистью («Их, проституток, надо обливать бензином и поджигать», «Я бы всех проституток уничтожал»).

По мере развала советской экономики, проституток, добровольных и вынужденных, становилось все больше (только с 1987 по 1989г. количество известных милиции элитных проституток в Москве выросло на 11 процентов,293 — а точного числа их не знает никто), а отношение к ним — спокойнее. Появились и социологические исследования,294 не всегда сопоставимые и часто с сильным ведомственным, милицейским душком. Поэтому когда один автор доказывает, что проститутки происходят преимущественно из бедных, малообеспеченных и неблагополучных семей, а другой это категорически отрицает, оба могут быть правы.

По оценке А П. Дьяченко, 79 процентов проституток — моложе 30 лет, почти каждая пятая начала заниматься этим делом до 18 лет. Каждая седьмая имела одного или двух несовершеннолетних детей, которые проживают вместе с матерью и видят ее поведение. Примерно половина из них не работали; среди работающих чаще всего встречались продавщицы, парикмахерши, официантки, медсестры, воспитательницы детских домов, обслуживающий персонал гостиниц. Быстро растет количество подрабатывающих проституцией студенток вузов и техникумов (в Петербурге ими оказалась почти каждая десятая задержанная милицией проститутка). Каждая вторая в момент задержания за проституцию была в состоянии алкогольного опьянения. Каждая десятая уже была за что-то осуждена. Каждая седьмая переболела венерическими заболеваниями. Более представительные данные ВНИИ МВД, относящиеся к 1987-88 гг., показывают, что возраст и прочие социально-демографические свойства различны у разных категорий проституток, усреднять их невозможно.295

Советские правоохранительные органы традиционно не любили рассматривать отрицательные явления как социально-обусловленные; гораздо безопаснее было объяснять их индивидуальными склонностями. Применительно к проституции это означает, что «шлюха», работающая за деньги, обязательно должна быть также «блядью», получающей от своей работы удовольствие. Отсюда — повышенный интерес к их сексуальной жизни. Однако, при всем несовершенстве исследовательских методов, предположения о повышенной сексуальности проституток не подтвердились. По грузинским данным А. Габиани и М. Мануильского, сексуальное удовлетворение от своей работы получали не более 20-30 процентов. Главные мотивы занятия этим ремеслом — экономические.

Если раньше эта деятельность была более или менее индивидуальной, то теперь она зависит от организованной преступности. Все городские территории и сферы влияния поделены. Проститутке, которая осмелится нарушить принятый порядок и откажется платить за «покровительство», грозят серьезные неприятности, вплоть до убийства.

Особенно беспокоит специалистов связь проституции с распространением БППП и СПИДа. Хотя в 1987 г. проститутки составили две трети людей, привлеченных к уголовной ответственности за распространение венерических заболеваний, они оставались беспечными. На вопрос Жигарева «Занимаясь проституцией, не боитесь ли вы заразиться СПИДом?» утвердительно ответили только 42 процента.

Современная городская проституция в основном профессиональна и четко стратифицирована. По оценке сотрудников Санкт-Петербургской милиции, в городе имеется около 5 тысяч профессиональных проституток, для которых это основной источник дохода в течение нескольких лет. Общее число женщин, подрабатывающих этим ремеслом, конечно, гораздо больше.

По мнению специалистов-социологов,296 самая организованная форма сексуальной коммерции, — гостиничная проституция. Она полностью контролируется соответствующими преступными группировками, которые не пускают в «свою» гостиницу посторонних. Образовательный уровень этих женщин очень высок, каждая третья имеет высшее или незаконченное высшее образование, многие знают иностранные языки. Постоянными клиентами 70 процентов из них являются иностранцы, а доход их очень велик — 150 долларов за одно обслуживание, что значительно выше месячной зарплаты научного сотрудника с ученой степенью. Один из показателей их профессионализма — регулярное пользование презервативами.

Вторая по распространенности форма организованной проституции — многочисленные «агентства» по предоставлению интимных услуг, функционирующих под видом клубов, саун, массажных кабинетов, бюро знакомств и т. п. Они широко рекламируются в газетах. Почасовая оплата колеблется от 20 до 100 долларов в зависимости от класса заведения. Некоторые из них рассчитаны исключительно на иностранцев.

Существуют и агентства по вербовке или продаже молодых женщин и девушек за границу. Этот мафиозный бизнес быстро растет и дает огромный доход.

Ступенькой ниже стоит «квартирная» проституция. Ею занимаются женщины, имеющие собственную сеть клиентов и старающиеся избежать внимания милиции и рэкетиров. Однако сделать это очень трудно.

Особую разновидность проституток составляют «кидалы», работающие в тесном контакте с водителями такси или владельцами частных автомашин. Они подбирают клиентов в ресторанах, барах и кафе, расположенных в центре города, получают деньги за будущие услуги, водитель везет их якобы на квартиру, а на самом деле останавливается у проходного двора или парадной, где женщина скрывается. Около 40 процентов полученной платы достается водителю. Бывает и хуже: доверчивого клиента избивают, грабят и даже убивают.

Самая низшая категория — уличная проституция, рассчитанная в основном на приезжих. Занимаются ею обычно опустившиеся, спившиеся женщины. Ни о каких мерах противоэпидемической безопасности тут нет и речи.

На фоне общего разорения страны и роста детской безнадзорности быстро растет детская проституция. Иногда дети и подростки идут на панель вследствие бездомности или спасаясь от пьянства и жестокости родителей, а иногда просто от легкомыслия.

Сексуальная жизнь 15-летней Марины, с которой журналист из «СПИД-инфо» познакомился в клинике, где она лечилась от гонореи, началась с того, что в 12 лет ее изнасиловали. «Мы с мальчиками сидели на чердаке, выпивали, музыку слушали, а потом они взяли и устроили со мной групповуху». Мальчиков, которым было лет по 18, посадили, Марина полгода приходила в себя, потом оправилась, у нее появился «хороший мальчик», работает она на вокзале, при помощи своей компании.

Найти клиента просто. Одеваешься поярче и стоишь, куришь. Обычно солдаты подходят, от черных <имеются в виду кавказцы — И.К> вообще отбоя нет, но я их нс люблю — жестокие очень. Самые выгодные — это старички и дядьки с Севера. Щедрые. Если одна бомбишь, тогда лучше с солдатами. Они не обманут, безопасно- А еще долгое воздержание — кончают быстро. Хотя и денег у них немного. Ну, а если с ребятами работаешь, тогда они клиента ищут. Где происходит? Когда где. Пенсионеры, которые у вокзалов живут, комнаты нам сдают, но это под богатых клиентов. А так днем в заброшенных домах рядом с вокзалом, в электричках, которые в отстойниках стоят, в ручных камерах хранения — на чемоданах. А летом, когда тепло и темно, в переходе- Да в любом закоулке, где потемней. Дело-то ведь быстро делается… Самое дешевое — в рот взять…297

Быстро растет и мужская проституция, как гетеро-, так и гомосексуальная. В одном из самых приличных «голубых» изданий было напечатано следующее письмо:

…Вот какое у меня предложение. Сейчас время очень тяжелое. И особенно трудно приходится нашим газетам и журналам. Почему бы не организовать пока подпольные места, где наши услуги будут платными, и мы этим сможем помочь нашему изданию выжить? Причем и для нас хорошо. Многие уже трахаются, кто за рубли, кто за СКВ. Лично я согласен работать 50 на 50. То есть половину мне, половину — журналу. Если вы считаете это нормальным — я готов. Женя, 25 лет, Москва.

Такая вот новая форма борьбы за права человека… Впрочем, газета предложение не поддержала.

Сексуальные услуги широко рекламируются в частных объявлениях: «Приветствуем англо-говорящих гостей России! Две очаровательные блондинки помогут вам организовать ваш досуг. Соотечественников просьба не беспокоиться»; «Красивый мужчина, 39 лет, рост 1б1 см, выполняет куннилингус за плату. Возможно обслуживание на дому»; «Красивые русские женщины! Вас ждут в гаремах Востока! Бесплатный проезд к новому месту жительства!»298

Начиная с 1980-х годов растет и ширится практика продажи молодых российских женщин и несовершеннолетних девушек в зарубежные бордели. Большинство идут на это сознательно, но некоторые даже не подозревают, что будет с ними дальше. Разыскать таких нелегальных иммигранток с фальшивыми паспортами, когда о них начинают беспокоиться родственники, практически невозможно.

К сожалению, мы почти ничего не знаем о тех, кто пользуется платными сексуальными услугами. По данным телефонного опроса Д.Д. Исаева в Петербурге, 8 процентов мужчин сказали, что имели контакты с проститутками часто и еще 8 процентов — редко. При анонимном опросе случайных прохожих, среди которых, конечно, преобладали приезжие, на улицах Москвы, 150 мужчин из 280 сказали, что пользовались платными сексуальными услугами, причем 31 процент из них первый свой подобный опыт имел еще до восемнадцатилетия, а некоторые — даже до 16 лет.299 Однако эти цифры абсолютно нерепрезентативны.

Если взять американские данные, то хотя проституция в США процветает, ее услугами пользуется меньшинство мужчин; в Национальном опросе это признали 16 процентов; доля мужчин, начавших свою сексуальную жизнь с проституткой, снизилась с 7 процентов среди достигших совершеннолетия в 1950-х, до 1,5 процентов среди возмужавших в конце 1980 — начале 1990-х годов.300

Что делать с сексуальной коммерцией ?

В принципе есть три стратегии: 1) пытаться уничтожить древнейшую профессию путем уголовно-правово-го преследования; 2) ограничить ею распространение определенными местами или условиями; 3) легализовать проституцию, поставив ее под охрану и контроль государства.

Советская власть пыталась сочетать первые два пути. По Уголовному кодексу РСФСР сама по себе проституция была уголовно ненаказуема, наказывалось только вовлечение в нее несовершеннолетних (статья 210) и содержание притонов разврата и сводничество с корыстной целью. В 1987 г. эти меры были дополнены статьей 164.2 Кодекса об административных нарушениях, предусматривавшей административную ответственность за занятие проституцией в виде предупреждения или штрафа. Кроме того, проституткам часто предъявлялись обвинения в незаконных валютных операциях.

Эта компания провалилась. В 1987-89 гг. в СССР было привлечено к административной ответственности за проституцию около 5 тысяч женщин, но инфляция и изменившееся общественное мнение сделали административные меры бессмысленными. Например, в Петербурге в 1990г. было привлечено к административной ответственности 193 женщины, в 1992 — 4, в 1993 — 7.

Изменение общественного мнения связано, с одной стороны, с расширением понятия социально приемлемой экономической активности, а с другой — с ростом сексуальной терпимости. По данным Афанасьева и Скоробогатова, в 1992 г. каждый десятый молодой, до 25 лет, петербуржец считал проституцию вполне законной формой получения денег.

Рост терпимости к проституции демонстрируют и опросы ВЦИОМ. В 1989 г. на вопрос: «Как следовало бы поступить с проститутками?» 27 процентов ответили «ликвидировать», 33 процентов — «изолировать», 8 процентов — «помогать» и 17 процентов — «предоставить самим себе». В 1994 г. соответствующие цифры составляют 18, 23,12 и 30 процентов.301 В нашем опросе 1995 г. с мнением, что «занятие сексом ради денег не должно осуждаться в современном обществе» не согласились 41 процент 16-19 летних девушек и 34 процента юношей, согласились 37 и 46 процентов. При опросе в 1997 г. школьников 7-9 классов, доля полностью согласившихся с этим суждением юношей почти вчетверо, а доля девушек — в два с половиной раза превысила аналогичные ответы их учителей и родителей.

Отношение к сексуальной коммерции раскалывает не только общественное мнение, но и специалистов. Сторонники жесткого курса доказывают, что проституция морально разлагает общество, подрывает устойчивость брака и семьи, способствует распространению БППП и СПИДа и совершению ряда преступлений; любимый старый советский мотив — «извлечение нетрудовых доходов» сменился теперь ссылками на греховность блуда. «Либералы» доказывают, что введение уголовной ответственности заведомо неэффективно и только породит произвол и недоразумения, акцент должен делаться на социально-экономических мероприятиях и воспитании, уголовная же ответственность должна наступать только за действия, способствующие распространению проституции. «Радикалы» считают и эти меры бессмысленными, призывая легализовать проституцию, взимать с проституток налоги и вместе с тем заботиться о санитарно-гигиенической стороне дела.

Эти позиции являются в известной мере ведомственными. При опросе в 1989 г. 154 сотрудников органов внутренних дел и 42 ученых-экспертов,302 среди первых преобладали сторонники жесткой линии, предлагавшие усилить административные меры, увеличить суммы штрафов, арестовывать, аннулировать прописку, высылать из города и т. д. У многих работников милиции вызывает ностальгию старый (1961 г.) Указ «Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни». Но хотя под этот Указ подпадали и проститутки, самой знаменитой его жертвой был будущий Нобелевский лауреат Иосиф Бродский. 72 процента сотрудников органов внутренних дел высказалось за введение уголовной ответственности за проституцию, а 77 процентов хотели бы распространить какую-то административную ответственность также на клиентов проституток.

Эксперты-ученые были значительно либеральнее. 83,3 процента их убеждены, что проституция неизбежна; 52,3 процента думают, что она не обязательно ведет к преступной деятельности (остальные такую взаимосвязь видят). На вопрос «Целесообразно ли установление уголовной ответственности за проституцию?» 83,3 процента экспертов ответили отрицательно, причем весьма категорично («Боже упаси!» «Я абсолютно против!»). 64,2 процента высказались и против привлечения к ответственности клиентов.

Новый российский Уголовный кодекс практически сохранил прежнее положение. В нем нет статьи об уголовной ответственности за проституцию, однако статья 249 предусматривает ответственность за вовлечение женщин в занятие проституцией, а статья 241 — за содержание притонов. Министр МВД А.С. Куликов, шокированный распространением проституции в самом центре Москвы, рекомендует мэру столицы переместить сексработников в какое-то другое место, где их легче будет контролировать. Но для этого нет правовой базы.

Апеллируя к соображениям противоэпидемической безопасности, некоторые радикальные журналисты предлагают не только легализовать проституцию, одновременно обложив ее налогом, но и открыть вместо подпольных притонов официальные публичные дома. Однако, независимо от соображений нравственного порядка, это едва ли возможно. Дело не столько в том, что «обобществление» сексуального сервиса выглядит комично в то время, как все остальное приватизируется, сколько в том, что это невыгодно самим «сексуальным работникам». В таких странах как Голландия проститутки платят налоги, зато государство обеспечивает им социальный статус и безопасность. В России все налогоплательщики бесправны. Если милиция не может обеспечить безопасность банкиров, будет ли она охранять бедную жрицу любви? Так уж лучше иметь дело с сутенером или мафией.

Короче говоря, споры идут по тем же направлениям, что и по остальным вопросам развития общества: будет ли государство по-прежнему все регламентировать (не слишком эффективно) или же люди сами возьмут на себя ответственность за свое поведение, включая и его моральные и социальные издержки.

Болезни, передающиеся половым путем (БППП) и СПИД
Одна из самых больших издержек либерализации половой морали — распространение БППП. Привычное ханжество не позволяло советским людям говорить о них более или менее открыто, эти болезни, как и в XIX в., считались постыдными.

Это мешало санитарному просвещению, особенно когда речь шла о новых инфекциях, о которых люди ничего не знали. Однако бесплатная государственная медицина, сочетавшая лечение в специализированных кожно-венерологических диспансерах и клиниках с принуждением — все случаи венерических заболеваний официально регистрировались, больных брали на специальный учет, источники заражения выяснялись и врачи, с помощью милиции, старались проследить всю цепочку опасных связей, лечение было принудительным, уклонение от него и заведомое заражение кого-либо венерической болезнью подлежало уголовной ответственности (статья 115 Уголовного кодекса РСФСР) — позволяла блокировать опасность, удерживая ее в определенных рамках.

Заболеваемость сифилисом и гонореей даже снижалась. По официальной статистике, в 19в7г. в СССР на 100 тысяч населения было 5,6 больных сифилисом (в 1985 г. — 9,6), в 2,2 раза меньше, чем в США, и 86 больных гонореей (в 1985 г. — 113), в 6 раз меньше, чем в США. Даже с учетом ненадежности подобной статистики, это можно было считать достижением.

Однако уже в начале 1980-х гг. врачи отмечали значительный рост, особенно среди молодежи и подростков, так называемых малых венерических заболеваний, которые часто протекают бессимптомно и при неупорядоченных сексуальных связях образуют запущенный «букет», с которым уже трудно сладить. Никакой сколько-нибудь серьезной профилактической работы среди населения не велось. Например, о генитальном герпесе и хламидиозе советские люди практически ничего не знали, пока не сталкивались с ними на личном опыте.

Развал советской системы резко ухудшил эпидемиологическую ситуацию. Экстенсивная половая жизнь с меняющимися партнерами, при незнании и несоблюдении элементарных правил безопасности и гигиены, сама по себе опасна. Кроме того, государственная медицина ослабела, а то и вовсе рухнула из-за отсутствия средств, лекарств и оборудования, а частная медицина не всем доступна и к тому же, когда дело касается заболеваний, требующих длительного лечения и последующего контроля, менее эффективна. Наконец, ослабел административный контроль, а официальная статистика стала еще менее надежной.

Отсюда — быстрый рост всех болезней, передаваемых половым путем (БППП), особенно среди молодежи и подростков. Заболеваемость сифилисом приняла поистине эпидемический характер. Число заболевших сифилисом среди взрослых с 1990 по 1995 год выросло в 33,4 раза, а среди подростков — в 51 раз. По числу зараженных сифилисом на 100000 населения Россия в 50 раз опережает США и Западную Европу. В 1995 г. зарегистрировано заболевание сифилисом 5 тысяч несовершеннолетних юношей и 15 тысяч девушек. Свыше тысячи из них — младше 14 лет.303 Быстрый рост наблюдается и по другим БППП, причем по мнению руководителей столичного здравоохранения, официальная статистика фиксирует немногим более половины реальных случаев заболевания, а независимые эксперты считают, что мимо нее проходит 60-70 процентов случаев «венеры». По данным проф. К. К. Борисенко, сейчас в стране официально зарегистрировано 1300 тысяч больных БППП, реальная же цифра составляет 3 миллиона.

Все чаще жертвами БППП становятся дети и подростки 12-14 лет. Это связано прежде всего с более ранним началом и экстенсивностью сексуальной жизни и особенно — с ростом детской проституции. При обследовании в 1989/90 гг. в Центральном кожно-венероло-гическом институте группы больных БППП подростков, выяснилось, что половую жизнь до 17 лет они начинают вдвое чаще своих здоровых сверстниц, а среднее число сексуальных партнеров у них впятеро больше: 12,5 против 2,3.304 Многие россияне даже не знают, что они больны и чем именно. Вместо того, чтобы сразу обратиться в вендиспансер, юноши занимаются самолечением, наживая в результате новые болезни. В урологии даже появился новый диагноз — «хронический юношеский простатит».

Что делать? Снова сталкиваются те же две стратегии. Одни требуют ужесточения административных мер, в частности, запрещения частным врачам лечить БППП. Другие, как московский эпидемиолог А. Хазиева, призывают считаться с социальными и психологическими реалиями: «Надо менять подход к больному, дать ему право выбора — к какому хочет врачу, пусть и идет: за деньги у частника или без денег в казенном учреждении. Однако частный врач обязан сообщать нам о случаях болезни, чтобы можно было правильно оценить эпидемическую обстановку, прогнозировать ситуацию и быть готовым к любым вариантам. Сегодня лечить такого больного частный венеролог не имеет права. Это неверно. Я бы высказалась за принцип лицензирования подобной практики: пусть квалифицированные врачи получат возможность лечить частным образом — разумеется, представляя правдивую статистику. Для этого надо пересмотреть инструктивные материалы Минздрава либо передать решение вопроса местным органам здравоохранения.305

Пожалуй, самый характерный сюжет, в котором проявляются все противоречия постсоветской сексуальной политики, — отношение к СПИДу.

Благодаря социальной и сексуальной изоляции страны, ВИЧ пришел в СССР значительно позже, чем на Запад, и в более мягкой форме. Мы имели несколько лет форы для подготовки к нему, но все это время было потрачено впустую. Сначала советская пресса, при участии чиновных эпидемиологов и руководителей Минздрава, использовала эпидемию в США для грязной антиамериканской пропагандистской кампании, будто бы ВИЧ изобретен Пентагоном в военных целях. Одновременно уверяли, что нам бояться совершенно нечего, потому что вирус поражает гомосексуалов и наркоманов, против которых у нас есть такое мощное средство как уголовный кодекс.

После того, как инфекция в СССР все-таки пришла и был диагностирован первый больной, начали создавать специализированную службу диагностики, однако все цифры держали в секрете. Покойный видный вирусолог академик медицины В.М.Жданов, первым опубликовавший в 1986г. правдивую информацию о СПИДе в массовой печати, имел из-за этого крупные неприятности.

В 1987 г., не столько в связи с осознанием опасности СПИДа, сколько в результате гласности, о СПИДе начали говорить публично. Однако все внимание было сосредоточено на так называемых «группах риска» — проститутках, наркоманах и особенно гомосексуалах, которых малевали самой черной краской. Что касается благонамеренных и сексуально благонадежных граждан, то им рекомендовали просто придерживаться норм традиционной моногамии, не нарушать супружеской верности, а при случайных связях, которых, впрочем, быть не должно, применять, как выразился в своем первом телевизионном интервью заведующий первой лабораторией по диагностике и лечению СПИДа Вадим Покровский, — «извините, презерватив». Так это неприличное слово впервые прозвучало с непорочного советского телеэкрана. Все это было скорее развлекательно, чем страшно.

Что же касается самых решительных людей, им все было ясно. В «Комсомольской правде» 1 августа 1987г. было процитировано письмо 16 студентов-медиков, призывавших к физическому уничтожению всех проституток, наркоманов и гомосексуалов. СПИД рассматривался в нем как средство нравственного очищения общества. С этим мнением, разумеется, не согласились. Президент Академии медицинских наук В. И. Покровский сказал, что такие люди просто недостойны быть врачами.

Первой серьезной и тревожной публикацией о СПИДе в массовой печати была составленная из серии интервью статья Аллы Аловой «Жизнь при СПИДе: готовы ли мы?» в популярнейшем в то время еженедельнике «Огонек» (июль 1988 г.).

Отвечая на вопросы журналистки, я сказал, что меня крайне беспокоят «настойчивые разговоры о группах риска. Мы как бы отгородились от проблемы СПИДа этими группами: мол, СПИД — это там, у них, за непроницаемой стеной, а тут у нас все спокойно. Но стены нет, группы риска обитают не на Луне, а здесь, среди нас. И, простите, половой жизнью живут не только группы риска. Вполне добропорядочные люди тоже занимаются сексом, и не только со своими супругами, хотя бы потому, что не у всех есть семьи… Опасность заразиться СПИДом уже давно вышла из «резерваций» групп риска… Зоной риска стал вообще секс. И внебрачные, и добрачные и даже брачные связи». Но секс как таковой устранить нельзя. На опыте борьбы американской армии с венерическими заболеваниями были показаны преимущества «оппортунистической» тактики пере от случайных сексуальных связей, объяснялось, что эффективное использование презервативов зависит не только от их наличия и качества, но и от общей сексуальной культуры населения. Это были элементарные вещи, но в советской печати они сообщались впервые.

Страна также была предупреждена об опасности морализации и спидофобии:

В XIX веке сифилис был не опаснее, чем туберкулез. Однако отношение к больным сифилисом и к больным туберкулезом было разное. В случае туберкулеза инфекция порождала страх, но сами больные вызывали сочувствие. В случае венерического заболевания, поскольку оно было связано с нарушением религиозных и моральных запретов, отвращение и страх перед болезнью переносились на жертву. Конец XX века — вроде бы совсем иное отношение к сексу, совсем другие моральные критерии, но по отношению к больным СПИДом люди снова превращаются в беспощадных моралистов, в средневековых инквизиторов…

СПИД — своего рода экзамен для человечества на гуманность и здравый смысл… Вообще, если мораль данного общества выдаст разрешение дискриминировать людей по одному признаку (зараженность СПИДом), это означает разрешение дискриминировать и по всем другим признакам. Как сухая трава от искры, вспыхнут национальные вопросы, расовые… Все общество превратится в систему гетто, которые будут ненавидеть друг друга.

— То, что безнравственно, негуманно, — оно и невыгодно?..

— Вот именно! Но нас-то десятилетиями учили абстрагироваться от понятия гуманности, уметь противопоставлять суровую историческую необходимость нравственным порывам, «слюнявому либерализму», подавлять в себе жалость, элементарное человеческое сочувствие. Хорошо учили, и многие научились. Прибавьте к этому навыку вдолбленное в наши души четвертьвековым поиском «врагов народа», отточенное до автоматизма, до рефлекса умение переносить борьбу с недостатками с самих недостатков на любого имеющегося под рукой козла отпущения. Главное — всегда иметь козла…

Однако для чиновников это были пустые слова, необычность которых только шокировала. Даже технические вопросы — одноразовые шприцы, презервативы — не решались. «Огонек» получил письмо из Риги, что там целый месяц не было презервативов. Алла Алова позвонила начальнику Главного аптечного управления Минздрава СССР:

— Вас интересует изделие №2? (Догадываюсь, что это своеобразный министерский эвфемизм).

— Изготовитель изделия №2 — Миннефтехимпром СССР. Мы заказали ему на 1988 год 600 миллионов штук. Такова потребность населения в изделии №2 для предупреждения заражения вирусом СПИДа.

— Простите, а каким образом вычислена эта потребность?

— Ученые подсчитали.

— Какие ученые? Из какого института?

— Я затрудняюсь сказать, не знаю… Но Миннефтехимпром отказался от такого плана, снизил план поставок на 1988 год до 220 миллионов, объяснив это отсутствием необходимых мощностей. А 220 миллионов проблему, конечно, не решат. Но все вопросы — к Миннефтехим-прому. Мы и так с ними бьемся, бьемся…

— Может быть, пока наша промышленность не справляется, в связи с ожидаемой эпидемией СПИДа надо закупить импортные… изделия?

— Нет, закупать мы не будем — валюты не хватает.

— А не намечается выпуск презервативов более высокого качества?

— Нет, зачем же — сейчас у нас изделия нормального качества. Их производят на импортной линии, они прочные, не рвутся. Так что в смысле предупреждения заражения СПИДом они высококачественные, не уступают импортным. Ну, а в смысле удовольствия, удовлетворения женщин — это, знаете, нас не волнует.

Вообще мое мнение — презерватив погоды не сделает. Не должно быть случайных связей — вот главное! Тогда и презервативы не нужны будут. Если мужчина спит только с женой, зачем ему презервативы?..

— А как же быть молодежи и вообще всем тем, кто еще не вступил в брак?

— Ну, это случайные связи…

С тех пор утекло много воды. Первые панические прогнозы о быстром распространении СПИДа в России, слава Богу, не оправдались,34 зато притупили у людей чувство опасности. Однако число больных и инфицированных неуклонно растет, и скорость прироста возрастает. По данным Минздрава, на конец мая 1997 года в России зарегистрировано 4494 случая ВИЧ-инфекции, в том числе 259 больных. Минздрав считает, что реальные цифры в два-три раза выше. В 1996 году в стране зарегистрировано больше новых случаев БИЧ, чем за все девять лет с начала эпидемии! По оценкам В. В. Покровского, к 2000 году число ВИЧ-инфициро-ванных может достигнуть восьмисот тысяч человек. Вполне возможно, что эти прогнозы не оправдаются так же, как и предыдущие. Но в том, что в некоторых портовых городах (Калининград, Новороссийск) и отдельных районах сибирской глубинки (Красноярский край) прирост ВИЧ инфекции уже достиг эпидемических масштабов, сомневаться не приходится.

Все это — не неожиданность, и неподготовленность страны к эпидемии объясняется не только дефицитом средств.

В отличие от западных стран, первой наиболее многочисленной группой риска — 286 человек — были в России не гомосексуалы, наркоманы и проститутки, а новорожденные дети, которых заразили в родильных домах из-за отсутствия одноразовых шприцов и небрежности медицинского персонала. После этого сами они и их семьи стали жертвами не только страшной болезни, но и спидофобии: медицинский персонал боится их лечить, сослуживцы не хотят вместе работать, зараженных детей требуют убрать из общих школ и т. д.

Правда, когда распространение СПИДа оказалось не таким быстрым, общая спидофобия несколько уменьшилась. При опросе ВЦИОМ в 1989г., 13 процентов опрошенных высказывались за «ликвидацию» больных СПИДом и 24 процента — за их изоляцию. В 1994 г. доля таких ответов снизилась до 7 и 20 процентов, а доля тех, кто считает нужным «помогать», напротив, выросла с 57 до 68 процентов. Но одно дело — ответ на общий вопрос, другое — реальное поведение в конкретной ситуации.

После скандала с заражением большой группы детей, страна закупила или получила в порядке гуманитарной помощи большое количество одноразовых шприцов. Резко улучшилось и качество отечественных презервативов, производимых на Баковском заводе. По мнению экспертов, лучшие из них не уступают по качеству зарубежным. Но многие аптеки презервативов не закупают, продаются они без инструкций, часто с просроченным сроком годности. О том, как пользоваться любриканта-ми, не знает почти никто (даже слово это мало кому известно). К тому же импортные презервативы, которые россияне предпочитают отечественным, дороги.

По старой командно-административной рутине, все государственные средства по борьбе со СПИДом были сосредоточены в руках отца и сына Покровских, президента Академии медицинских наук и директора Центра по борьбе со СПИДом.

Для массового тестирования населения в бывшем СССР было создано 748 диагностических лабораторий, 6 региональных и 73 территориальных центра, 128 консультаций для анонимного тестирования. В России делается больше тестов, чем где бы то ни было в мире: 24 миллиона в 1993 и 20 миллионов в 1994 году. Но хотя стоит это очень дорого, надежность тестов у многих вызывает сомнения.

Медицинские меры были дополнены карательными и административными. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 августа 1987 г. «О мерах профилактики заражения вирусом СПИД» и затем статьей 115.2 УК РСФСР была предусмотрена уголовная ответственность за «заведомое поставление другого лица в опасность заражения заболеванием СПИД». Изданные на этой основе административные акты допускали возможность принудительного массового тестирования лиц, принадлежащих к группам риска.

Между тем пропагандой безопасного секса государственные антиспидовские организации практически не занимались. Ни один социолог или психолог к разработке их программ не привлекался. Ничего не было сделано и для подготовки соответствующих кадров. Непонимание того, что мы имеем дело с социальной проблемой, которой, наряду с медиками, должны заниматься также обществоведы, и желание сохранить собственную монополию на решение всех вопросов СПИДа привели к тому, что страна не сумела выработать продуманную социальную политику в этом трудном вопросе. «Эпидемиологизация» СПИДа во многом аналогична «гинекологизации» планирования семьи.

Некоторые другие члены эпидемиологического истеблишмента, например, главный инфекционист мэрии Санкт-Петербурга профессор Аза Рахманова и московский инфекционист, президент ассоциации «САНАМ» К.К. Борисенко, гораздо демократичнее и социально активнее Покровских, но их административные и финансовые возможности ограничены. Издаваемый Рахмановой журнал «СПИД, секс, здоровье» освещает широкий круг вопросов и интересен как для профессионального, так и для массового читателя.

Поняв, что с государственной медициной кашу не сваришь, общественность решила взять антиспидов-скую пропаганду и помощь ВИЧ-инфицированным в собственные руки, создав для этого ряд добровольных общественных фондов и ассоциаций. Благотворительный фонд «Огонек»-ВИД-АнтиСПИД», созданный в январе 1990г., собрал свыше 5 миллионов долларов, использованных на закупку одноразовых шприцев и гуманитарную помощь ВИЧ-инфицированным детям, каждый из которых получает от Фонда крошечное пособие. Чтобы стимулировать антиспидовскую пропаганду в средствах массовой информации, в 1994 г. Фонд провел Первый международный конкурс тематических видеоклипов, лучшие из которых демонстрируются по российскому ТВ. Более медицински ориентированная Ассоциация по профилактике СПИДа (первым ее президентом был Вадим Покровский) публикует учебники для медицинских учреждений и популярные брошюры для массового читателя; Ассоциация начала также издавать ежемесячную газету «СПИД-инфо», но как только газета достигла массового тиража, она стала самостоятельной и ее название имеет так же мало общего с ее содержанием, как «Московский комсомолец» и «Комсомольская правда» — с идеологией бывшего коммунистического союза молодежи. Полезную работу по профилактике СПИДа в течение нескольких лет проводил основанный американцем Кевином Гарднером Центр ЭЗОП. Общество ВИЧ-инфицированных и их друзей «Мы и вы», основанное в 1992г., оказывает психологическую, социальную и правовую помощь жертвам страшной болезни.

К сожалению, как в остальных сферах постсоветской общественной деятельности, антиспидовские организации разобщены и подчас не столько сотрудничают, сколько соперничают друг с другом. Очень мешает им и недостаток профессионализма, в результате чего специальные эпидемиологические вопросы подчас обсуждаются так, как если бы они были только политико-идеологическими. Для некоторых людей борьба со СПИДом стала удобной кормушкой.

В 1994 г. политическая ситуация вокруг СПИДа резко обострилась. Против монопольного положения Покровских резко выступила группа молодых биологов и медиков — Андрей Козлов, Эдуард Карамов и другие. Обвиняя руководство Минздрава в недооценке угрозы распространения СПИДа, они настаивают на продолжении и даже расширении массового тестирования, а главное — на необходимости и возможности для России создать собственную эффективную вакцину. Стоимость этого проекта и его социально-правовые аспекты, их, кажется, не особенно заботят. Вадим Покровский назвал их «сторонниками репрессивных методов», которые предлагают насильственно обследовать «все население России и всех ВИЧ-инфицированных интернировать». На что Козлов ответил ссылкой на особенности русской ментальности: «Когда мы брали кровь на анализ у представителей 10 групп риска, никому из них не пришло в голову воспринимать это как покушение на свободу личности».37

Не будучи биологом, я не могу судить об обоснованности притязаний этой группы ученых на разработку оригинальной вакцины. Президент РАМН В. И. Покровский утверждает, что они просто самозванцы и, например, Карамов, представляющийся профессором и экспертом ВОЗ, на самом деле не имеет даже кандидатской степени.38 В России сейчас все возможно. Меня как обществоведа настораживают ссылки этих людей на национальную ментальность и геополитические соображения. В недавнем прошлом помещение инакомыслящих в психушки тоже не воспринималось как нарушение свободы личности. Подозрительно и то, что в числе активных защитников всеобщего тестирования, какого нет нигде в мире, — производители отечественной тест-диагностики, которым это сулит баснословные прибыли.

Борьба интересов ярко проявилась при обсуждении Госдумой закона «О предупреждении распространения в Российской Федерации заболевания, вызываемого вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ-инфекции)». Первоначальный проект имел более или менее нормальный «западный» вид. Идея всеобщего обязательного тестирования, которую проталкивали производители тест-систем, не прошла не потому, что это ущемляет права человека, а потому что слишком дорого стоит. Зато, следуя духу советской командно-административной системы и вопреки категорическим возражениям ученых и международных организаций, включая Всемирную организацию здравоохранения (ВОЗ), 11 ноября 1994 г. Дума подавляющим большинством голосов приняла закон, предусматривавший обязательное обследование на ВИЧ всех прибывающих в Россию иностранцев, доноров (что вполне логично), а также российских граждан, занимающихся «определенными видами деятельности», перечень которых утверждается правительством.

Тут уж взвыли не только правозащитники, но и внешнеполитические и внешнеэкономические ведомства. Допустим, президента США и королеву Елизавету II от получения справки как-нибудь освободят. Но ведь к нам едут многие тысячи бизнесменов и туристов, они не станут возиться с получением справок. От инфекции справки страну не спасут из-за ненадежности тест-систем и продажности чиновников, а международные контакты пострадают. На председателя думского комитета по охране здоровья эти доводы впечатления не произвели, но президент Ельцин с ними посчитался и вернул закон на доработку.

Согласно окончательной редакции закона, должны предъявлять сертификат об отсутствии у них ВИЧ-инфекции или проходить тестирование при въезде в страну только те иностранцы, которые приезжают в Россию на срок свыше трех месяцев. Насколько я знаю, это требование не выполняется. ВИЧ-инфицированные иностранцы подлежат депортации. Для российских граждан тестирование остается добровольным, за исключением работников «отдельных профессий, производств, предприятий, учреждений и организаций, перечень которых утверждается Правительством Российской Федерации», для которых такое освидетельствование обязательно, хотя каких-либо санкций за уклонение от проверки не предусмотрено.

Закон этот не удовлетворил никого.

Сторонники поголовного тестирования уверяют, что он открывает дорогу эпидемии. Правозащитники указывают на его внутреннюю противоречивость и даже видят в нем попытку воздвигнуть новый «железный занавес» вокруг России.

Официальная же медицина по-прежнему охраняет прежде всего собственные ведомственные интересы. Оказавшись под огнем критики, В.И. и В.В. Покровские возражают против принудительного тестирования и сетуют на свое административное бессилие и ведомственную разобщенность, доказывая необходимость создания нового государственного органа, который должен возглавить «руководитель рангом никак не ниже вице-премьера страны». Но кого будет слушаться этот высокий руководитель? Вадим Покровский справедливо жалуется на непрофессионализм и неэффективность «самодеятельных» антиспидовских организаций и доказывает необходимость «срочно, специальным образом, готовить или переподготавливать кадры, перебрасывая их на профилактику- Нужны люди, способные не только читать лекции студентам, но и соответствующим образом беседовать с гомосексуалистами, проститутками, наркоманами, бродягами».

Но все это было ясно и восемь лет назад! И смогут ли социологически, исторически, этнографически и сексологически безграмотные эпидемиологи взять на себя обучение россиян безопасному сексу «в формах, соответствующих традиционным представлениям наших народов, а не заимствованным у других культур» (любимый эвфемизм современного антизападничества).

Интересно, где они будут искать эти древние, но вечно живые формы? В боярской думе или крестьянской общине? Или имеются в виду холерные бунты? Все это, увы, просто неизящная словесность.

Что же касается широкой публики, то ей не до СПИДа. При такой всеобщей неразберихе, кому охота думать, от чего мы вымрем в более или менее отдаленном будущем? Может быть, мы вообще генетически не расположены к СПИДу? Давно сказано: что русскому здорово, то немцу смерть. Авось, и на этот раз пронесет. Такая вот, по выражению «Известий», русская народная борьба со СПИДом…

Голубые и розовые
Затравленность и умученность ведь вовсе не требуют травителей и мучителей, для них достаточно самых простых нас, если только перед нами — не свой: негр, дикий зверь, марсиянин, поэт, призрак. Несвой рожден затравленным.

Марина Цветаева

Один из самых важных показателей сексуальной культуры, лакмусовая бумажка сексуальной (и общей) терпимости — отношение общества к сексуальным меньшинствам. Российский опыт в этом вопросе весьма поучителен, в нем, как в капле воды, отражается море общественной психологии, с его глубинными течениями и разыгрывающимися на его поверхности политическими играми.

«Я прочитал вашу статью в «Литературной газете» и не могу не написать вам. Увы, я отношусь к тем, про кого эта статья… Я не могу больше сдерживать в себе все то, что наболело, и должен высказаться, хотя бы на бумаге…

Да, я так называемый «голубой», и вы первый человек, которому я говорю это. Мне 23 года, окончил институт, живу с родителями. Это началось где-то в 13-14 лет. Я пробовал отвлечься (занятия различными видами спорта, всевозможные коллекционирования, музыка, чтения и т.п.), но ничего не помогало. Везде я встречал тех, кто мне нравился (юноши моего возраста и младше). Но я никогда не делал каких-либо попыток, чтобы как-то осуществить свое желание. Мне было очень стыдно, я в душе презирал себя, но ничего не мог поделать. Это выше моих сил. Я заставлял себя встречаться с девушками, довольно часто попадал в интимные ситуации, но никогда у меня не возникало желание, я постоянно заставлял себя, и ничего хорошего, конечно, не получалось. Ни одна девушка не способна вызвать у меня такую сладостную дрожь, которая бывала, когда я случайно прикасался к понравившемуся парню. Но повторю, и поныне я не вступал в половой контакт с юношами. Я просто не представляю, как это сделать. Все мои друзья и родители считают меня абсолютно нормальным и ни о чем даже не подозревают. Но так жить я больше не в силах. Я десять лет боролся с собой, и больше не могу. Ночи у меня — это сплошной кошмар.

Раньше я думал, как это страшно — лишить себя жизни. Но сейчас при мыслях о самоубийстве у меня уже нет страха перед смертью. Не знаю, смогу ли я решиться. Только, ради Бога, не уверяйте меня, что это не лучший выход. Это — единственный выход. За последние 2 -3 года у меня пропал интерес к чему бы то ни было. Я двигаюсь, говорю, делаю что-нибудь, и все это — как во сне».

Это письмо я получил после того, как в 1987 г. «Литературная газета» напечатала мою беседу с писателем и публицистом Олегом Морозом. Таких писем было много, и за каждым из них стояла своя особенная трагедия.

Поводом же к выступлению «Литгазеты», которое готовилось к печати целых 9 месяцев, послужило следующее письмо:

«На страницах вашей газеты поднимаются различные проблемы, касающиеся разных сторон жизни как страны в целом, так и отдельных людей. Но об одной проблеме, о которой я хочу рассказать, наша пресса стыдливо умалчивает.

Я женщина, мать троих детей, и мне очень трудно писать об этом, но и молчать тоже нелегко. В таких вопросах советчиков не найдешь, не с кем и поделиться, спросить, как жить дальше.

Хочу рассказать о своем сыне Игоре. В детстве он мне не доставлял никаких хлопот. Рос послушным и способным мальчиком. Может, даже слишком послушным и добрым. Чуткость, отзывчивость, мягкость душа стали его основными чертами характера и в последующей жизни. Он очень болезненно переносил обиды (незаслуженные), всякую несправедливость, терпеть не мог жестокости, насилия. Такие черты характера и определяли круг людей его общения.

Закончил школу с отличными оценками, отслужил в армии. Затем поступил в институт, закончил его с отличием. Постоянно выполнял различные общественные поручения. Всегда был активен. Легко находил контакт с людьми. Они всегда к нему тянулись. Но, сказать по правде, близких друзей у него не было. Уже на старших курсах и тогда, когда он работал в НИИ, его часто охватывала хандра, чувство одиночества. Я начала ему говорить, что пора обзавестись семьей, привести в дом жену. Но он уклончиво отвечал, что еще рано, что он не готов к семейной жизни, что хочет посвятить себя науке.

Поступил в аспирантуру, закончил. Работа над диссертацией приближалась к защите. Целыми днями пропадал в институте. Кроме основной работы читал еще лекции, постоянно был загружен общественной работой. Приняли в члены КПСС. Так незаметно ему перевалило за тридцать.

И тут — как гром среди ясного неба! Меня вызывают в РОВД (районный отдел внутренних дел) не то как на допрос, не то, чтобы я узнала, кто есть на самом деле мой сын. Оказывается, один из его знакомых попал в кожвендиспансер с венерической болезнью. При выяснении контактов он назвал моего сына и рассказал, что был с ним в гомосексуальной связи.

Начались допросы, очные ставки. Он не выдержал и хотел покончить жизнь самоубийством. Его спасли. Я плакала, просила, чтобы он остался жить хотя бы ради меня. И он пообещал мне это. Исключили из партии. Уволили с работы по статье. Закончилось следствие. Присудили ему год заключения.

Когда я подошла к прокурору и сказала, что будем жаловаться и подавать апелляцию, он ответил: «Что ж, пожалуйтесь, если вам не стыдно». А потом добавил, что он такую мразь вообще расстреливал бы.

Не скажу, что я испытываю симпатии к такому явлению. Но я мать, и мне, может, еще больше жаль такого ребенка. Ведь потом он мне рассказал, что это влечение идет помимо его воли. Что по-другому он не может не оттого, что он испорчен, извращен, а оттого, что это его потребность. И если он даже будет жить на безлюдном острове, все равно другим он не станет.

Через год он пришел из заключения. В настоящее время работает рабочим. Он остался таким же добрым и чутким, не злым к людям. Но это все равно уже не тот человек. Мы, родные, близкие, соседи, к нему относимся по-прежнему. Пытаемся делать вид, что ничего не произошло, все забыто, все осталось в прошлом. Но он-то знает, что на самом деле это не так.

Должностные лица нет-нет да и упомянут где-то на собраниях — вот, дескать, недосмотрели, проник в наши ряды. А кто проник?

Я хотела узнать, что же это — болезнь или действительно преступление? Литературы по этому вопросу так и не нашла. Что к ним отношение особое. Но почему так? Разве нельзя иначе? Почему молчит наука?»

Однако у науки, как и у общества, был накрепко завязан рот…

В отношении советского общества к сексуальным меньшинствам после 1933 г. можно выделить четыре основных периода.

1934 — 1986 — уголовные преследования, дискриминация и замалчивание.

1987 — 1990 — начало открытого публичного обсуждения проблемы с научной и гуманитарной точки зрения, учеными и журналистами.

1990 — июнь 1993 — выход на арену борьбы представителей самих сексуальных меньшинств, выдвижение на первый план проблемы прав человека, превращение проблемы из медицинской в политическую, возникновение геевских организаций и изданий.

С отмены статьи 121.1 УК РСФСР по настоящее время — некоторое улучшение положения геев и лесбиянок, начало превращения гомосексуального подполья в «голубую» субкультуру, борьба против гомофобии, за полную ликвидацию репрессивного законодательства и сексуальное равенство.

О первом периоде уже говорилось выше. Надо отметить, что первая антигомосексуальная кампания в советской прессе была очень короткой, уже в середине 1930-х годов на сей счет установилось полное и абсолютное молчание. Гомосексуализм просто нигде и никак не упоминался, став в буквальном смысле «неназываемым». Заговор молчания распространялся даже на такие академические сюжеты как фаллические культы или античная педерастия.

В 1974 г. я опубликовал в академическом журнале Вестник древней истории (№ 3) статью «Понятие дружбы в Древней Греции». Статья была сугубо научной и речь ней шла не о однополой любви, а об эволюции понятия и института дружбы. Но говорить об этом, не касаясь темы гомоэротизма, невозможно. Разумеется, все члены редколлегии прекрасно знали о греческой педерастии. Однако две ученые дамы потребовали, чтобы это слово, как и гомоэротизм, ни в коем случае не упоминалось. В конце концов, по совету главного редактора профессора С.Л. Утченко, который горячо поддерживал статью, был использован эвфемизм «эти специфические отношения».

В массовой печати говорить об «этом» было и вовсе немыслимо, разве что глухими намеками. В сборнике русских переводов Марциала было выпущено 88 стихотворений, в основном те, где упоминалась педерастия или оральный секс.1 При переводах арабской поэзии любовные стихи, обращенные к мальчикам, переадресовывались девушкам, и тому подобное.

Мрачный заговор молчания еще больше усиливал психологическую трагедию советских «голубых»: они не только боялись преследований и шантажа, но не могли даже выработать адекватное самосознание, понять, кто они такие.

Мало чем помогала им и медицина. В советских книгах по сексопатологии гомосексуализм трактовался как опасное «половое извращение», болезнь, подлежащая лечению.2 Даже наиболее либеральные и просвещенные советские сексопатологи и психиатры, поддерживавшие декриминализацию гомосексуальности, за редкими исключениями, по сей день считают ее болезнью и воспроизводят в своих трудах многочисленные нелепости и отрицательные стереотипы массового сознания. В вышедшем в 1990 г. справочнике по сексопатологии3 гомосексуализм определяется как «патологическое влечение». Кроме биологических причин, по мнению авторов, «сильным патогенным фактором, способствующим формированию гомосексуального влечения, может стать внушение родителями и воспитателями неприязненного отношения к противоположному полу».4 В диссертации Г.Е. Введенского, защищенной в 1994 г.5, не только само гомосексуальное поведение признается «аномальным», но оказывается, что большинству из обследованных 117 мужчин-гомосексуалов свойственны «психический, физический или дисгармонический интфантилизм, проявляющийся в виде личностной незрелости прежде всего эмоционально-волевой сферы», «признаки органического поражения ЦНС » (центральной нервной системы) и «сверхценность сексуальной сферы, проявляющаяся в фиксации на половой жизни». Между прочим, все эти люди обратились в лечебно-диагностический центр «Медицина и репродукция» именно и только потому, что у них что-то было неладно с сексуальностью, еще бы им на ней не «фиксироваться»!

В начале 1980-х годов медицинская гомофобия дополнилась педагогической. В первом и единственном в СССР учебном пособии по половому просвещению для учителей А.Хрипковой и Д.Колесова, изданном тиражом в 1 миллион экземпляров, гомосексуализм определяется не только как опасная патология, но как и «посягательство на нормальный уклад в области половых отношений». «Гомосексуализм противостоит не только нормальным гетеросексуальным половым отношениям, но и системе культурных, нравственных достижений общества. Поэтому он заслуживает осуждения и как социальное явление, и как психический склад и линия поведения конкретного человека… Профилактика гомосексуализма является одной из важных задач половой гигиены мальчика, подростка, юноши. Она заключается в предотвращении влияния всех тех факторов, которые могут настраивать мальчика, подростка, юношу против женского пола, в контроле за характером их взаимоотношений с представителями своего пола, в тщательном подборе работников учебных заведений типа школ-интернатов».6

Эпидемия СПИДа еще больше обострила ситуацию. Первая информация о нем в советской печати звучала так: в США появилась неизвестная болезнь, носителями и жертвами которой являются гомосексуалисты, наркоманы и пуэрториканцы. Воспитанные в духе официального интернационализма, советские граждане никак не могли понять, почему пуэрториканцы? С гомосексуалами и наркоманами все ясно — Бог наказывает их за грехи, но почему пуэрториканцы? Не может же Бог быть расистом!

В 1986 г. тогдашний заместитель Министра здравоохранения и Главный санитарный врач СССР академик медицины Николай Бургасов публично заявил: «У нас в стране отсутствуют условия для массового распространения заболевания: гомосексуализм как тяжкое половое извращение преследуется законом (статья УК РСФСР 121), проводится постоянная работа по разъяснению вреда наркотиков».7

Вслед за ним министр здравоохранения РСФСР профессор-психиатр А. Потапов на страницах той же Литературной газеты, отвечая на вопросы о наркомании, по собственному почину «увязал» ее с гомосексуализмом и добавил: «Мои коллеги в Париже рассказали мне, как в одном из парков столицы разъяренная толпа убила двух гомосексуалистов. Прямо на глазах у полиции». Никакой оценки этому событию представитель самой гуманной профессии не дал, перейдя к тому, как в Бельгии ограничивают порнобизнес, и раздумчиво заключил: «Видите: как жизнь заставляет».8 Никто не заметил чудовищности сказанного…

Когда СПИД уже появился в СССР, руководители государственной эпидемиологической программы В.И. и В.В. Покровские в своих публичных выступлениях опять-таки обвиняли прежде всего гомосексуалов, представляя их носителями не только ВИЧ, но и всякого прочего зла. И нельзя упрекать эпидемиологов за это: в советских медицинских институтах гомосексуализм «не проходили». Даже на страницах либерального Огонька, опубликовавшего первую статью о больных СПИДом, первая советская жертва страшной болезни — инженер-гомосексуал, заразившийся в Африке, — описывалась с нескрываемым отвращением и осуждением.

Начиная с 1987 г., вопрос о том, что такое гомосексуализм и как следует относиться к «голубым»,- считать ли их больными, преступниками или жертвами судьбы, — стал широко обсуждаться на страницах массовой, особенно молодежной, печати (Московский комсомолец, Комсомольская правда, Собеседник, Молодой коммунист, Литературная газета, Огонек, Аргументы и факты, СПИД-инфо, Юность, Парус, некоторые местные газеты), по радио и на телевидении. Хотя публикации эти были весьма различны по своему уровню и направленности, они имели огромное значение. Из журналистских очерков и опубликованных писем гомосексуалов, лесбиянок и их родителей рядовые советские люди впервые стали узнавать об искалеченных судьбах, милицейском произволе, судебных репрессиях, сексуальном насилии в тюрьмах, лагерях, в армии, наконец, о трагическом неизбывном одиночестве людей, обреченных жить в постоянном страхе и не могущих встретить себе подобных. Каждая публикация вызывала целый поток противоречивых откликов, с которыми редакции не знали, что делать.

С научной информацией дело обстояло плохо. Правда, в руководстве для врачей по психогигиене пола у детей Д.Н. Исаева и В.Е. Кагана (1986) , был раздел «Формирование сексуальной ориентации», где подростковая и юношеская гомосексуальность рассматривалась не как «половое извращение» и следствие совращения взрослыми, а как аспект нормального психосексуального развития. В последнее (1989) издание моей книги «Психология ранней юности» я впервые смог включить несколько страниц о подростковой и юношеской гомосексуальности, подчеркивая, что «интимные эротические переживания подростков и юношей находятся практически вне сферы педагогического контроля» и что «за сексуальными проблемами всегда стоят проблемы человеческие».9 В предыдущих изданиях книги (1979, 1980 и 1982 гг.) эта тема даже не упоминалась. В 1988 г. вышло, наконец, мое «Введение в сексологию», где излагались современные теории сексуальной ориентации и приводились данные, доказывающие неправомерность и вредность дискриминации гомосексуалов и т.д. Однако вопросы о положении гомосексуалов в СССР, как и все юридические проблемы, в книге полностью обойдены. Без умолчаний и компромиссов книга не могла бы выйти в свет.

Центральным вопросом во второй половине 1980-х годов стала судьба статьи 121 УК РСФСР. В профессиональных юридических кругах вопрос о ней обсуждался давно. Уже в учебнике уголовного права М.Шаргородского и П.Осипова (1973) говорилось:

«В советской юридической литературе ни разу не предпринималось попытки подвести прочную научную базу под уголовную ответственность за добровольное мужеложество, а единственный довод, который обычно приводится (моральная развращенность субъекта и нарушение им правил социалистической нравственности), нельзя признать состоятельным, так как отрицательные свойства личности не могут служить основанием для уголовной ответственности, а аморальность деяния недостаточна для объявления его преступным. …Существуют серьезные сомнения в целесообразности сохранения уголовной ответственности за неквалифицированное мужеложество».10

На мнение авторитетных ученых никто внимания не обратил. Такая же судьба постигла и записку, которую специалист в области половых преступлений профессор А.Н. Игнатов направил руководству МВД СССР в 1979 г. Сам я безуспешно пытался опубликовать статью на эту тему в журнале Советское государство и право в 1982 г.

Вообще-то я не собирался об этом писать, понимая, что ничего, кроме неприятностей, из этого не выйдет. Но на совещании ученых-сексологов социалистических стран в Лейпциге (1981) известный сексолог из ГДР Зигфрид Шнабль неожиданно спросил, в каких странах существует антигомосексуальное законодательство и чем оно мотивируется, и оказалось, что оно есть только в СССР (румынских представителей на совещании не было). Мне было стыдно и неприятно, и по возвращении я решил, вопреки здравому смыслу, проинформировать начальство и спросить, что оно думает. Медики в лице Г.С. Васильченко сказали, что они пытались поднимать этот вопрос, но руководство Минздрава всегда было против. Юристы же сказали, что у них нет для постановки этого вопроса достаточных аргументов. Главный редактор журнала Советское государство и право профессор М.И. Пискотин предложил мне, вместо заведомо риторических вопросов, написать об этом статью.

— Но вы же ее не напечатаете!

— Не знаю, но попробуем. Во всяком случае, будет материал для обсуждения.

Я срочно изучил законодательство других стран и написал аргументированную статью. Ее горячо поддержали профессора-медики Г.С. Васильченко и Д.Н. Исаев, но юристы испугались и передали статью в административный отдел ЦК КПСС, где им сказали, что поднимать этот вопрос «несвоевременно». Тем все и закончилось…

В пользу декриминализации приводился целый ряд аргументов:

1. Несоответствие советского законодательства нормам и принципам международного права;

2. Его противоречие общим представлениям современной науки;

3. Соображения гуманитарного порядка, — поскольку люди не свободны в выборе сексуальной ориентации, карать за нее жестоко;

4. Отсутствие внутренней логики в самой правовой системе, карающей только мужской гомосексуализм;

5. Социальный ущерб вследствие отчуждения гомосексуалов от общества и заталкивания их в грязное подполье;

6. Санитарно-гигиенические соображения, в частности, трудности борьбы с венерическими заболеваниями;

7. Неизбежность злоупотреблений при применении подобного законодательства со стороны правоохранительных органов.

Хотя этот вопрос не выносился на страницы печати, из проекта нового Уголовного кодекса РСФСР, подготовленного комиссией юристов в середине 1980-х годов, статья 121 была исключена. Однако обсуждение и принятие нового кодекса затянулось, а тем временем споры о статье 121 перешли на страницы массовой печати и экраны телевизоров.

Существовали три точки зрения:

1. Полностью отменить статью 121 и вообще не упоминать сексуальную ориентацию в уголовном кодексе, поскольку дети и подростки, независимо от их пола, защищены другими законами; эту позицию активно поддерживали юристы А.Н. Игнатов и А.М. Яковлев, психоэндокринолог А.И. Белкин и некоторые другие ученые.

2. Отменить уголовную ответственность за гомосексуальные контакты по обоюдному согласию между взрослыми, но сохранить вторую часть статьи 121, касающуюся детей и несовершеннолетних; такова была позиция многих работников МВД.11

3. Оставить все, как было; этого требовали право-националистические и некоторые религиозные организации.

Статья 121 затрагивала судьбы многих тысяч людей, и не только ее непосредственных жертв. Как уже говорилось выше, в 1930-1980-х годах в СССР по ней ежегодно осуждались и отправлялись в тюрьмы и лагеря около 1000 мужчин. В конце 1980-х их стало значительно меньше. По данным Министерства юстиции РФ, в 1989 г. по статье 121 в России были приговорены 538, в 1990 — 497, в 1991 — 462, в первом полугодии 1992 г. — 227 человек. Правда, неизвестно, как распределялись при этом осужденные по ст. 121.1 и 121.2, а также входят ли в это число люди, осужденные уже в местах заключения, чисто которых может быть значительным. По сведениям МВД, на момент отмены статьи 121.1 27 мая 1993 г. в местах лишения свободы находились 73 мужчины, осужденных исключительно за добровольные сексуальные отношения со взрослыми мужчинами, и 192 мужчины, отбывающих срок по совокупности этой и нескольких других статей.12

Дело не только в необоснованности и суровости наказания. Советская пенитенциарная система, больше чем любая другая, сама продуцировала сексуальное насилие, вовлекая в него все новые и новые жертвы.

Криминальная сексуальная символика, язык и ритуалы везде и всюду тесно связаны с иерархическими отношениям власти, господства и подчинения, они более или менее стабильны и универсальны почти во всех закрытых мужских сообществах.13 В криминальной среде реальное или символическое, условное (достаточно произнести, даже не зная их смысла, определенные слова или выполнить некий ритуал) изнасилование — прежде всего средство установления или поддержания властных отношений. Жертва, как бы она ни сопротивлялась, утрачивает свое мужское достоинство и престиж, а насильник, напротив, их повышает. При «смене власти» прежние вожаки, в свою очередь, насилуются и тем самым необратимо опускаются вниз иерархии. Так что дело здесь вовсе не в сексуальной ориентации и даже не в отсутствии женщин, а в основанных на грубой силе социальных отношениях господства и подчинения и освящающей их знаковой системе, которая навязывается всем вновь пришедшим и передается из поколения в поколение.

Самые вероятные кандидаты на изнасилование — молодые заключенные. При медико-социологическом исследовании 246 заключенных, имевших известные лагерной администрации гомосексуальные контакты, каждый второй сказал, что был изнасилован уже в камере предварительного заключения, 39 процентов — по дороге в колонию и 11 процентов — в самом лагере.14 Большинство этих мужчин ранее не имели гомосексуального опыта, но после изнасилования, сделавшего их «опущенными», у них уже не было пути назад.

Вот пример, описанный Еленой Светловой в газете Московский комсомолец:

«Мне сказали: «Он не будет с вами говорить». Он согласился. Невысокий симпатичный паренек, которого ничуть не портила ни черная роба, ни короткая стрижка почти под нуль. Недавно исполнилось шестнадцать. В заключении — восемь месяцев. Срок — три года. Был арестован за карманную кражу. В колонии с ним никто не дружит. Он совершенно одинок. Никому не придет в голову угостить его маминым пирожком или привезенными родными конфетами. Он выкурит сигарету сам — после него ни один не сделает затяжку. Он «опущенный». В следственном изоляторе над ним надругались сокамерники.

— В хате (камера следственного изолятора на жаргоне) их было пятеро, трое по 117 (изнасилование) и двое взрослых. Они закрыли глазок. После третьего удара я потерял сознание. Потом случилось это.. Что я мог сделать?

— Сколько ты там был?

— Три с половиной дня.

— Но разве ты не мог позвать на помощь, попросить перевести в другую камеру?

— Нет. Бесполезно. В тюрьме «внутренний телефон». В тот момент, когда отправляли на пересылку, по тюремным дворикам прокричали про меня…

— А как тебе живется здесь?

— Сейчас нормально. Смотрят не так, не здороваются. Но не бьют, нет.

— Ты сам рассказал про свою беду?

— Нет. Председатель отряда сказал «Мы все знаем». Из той «хаты» узнали, кто со мной этапом пойдет, и передали».

«Не так смотрят», «не здороваются» — это еще пустяки. Как правило, «опущенным» дают в полной мере почувствовать себя изгоями. «Просто так» им пробивают миски, сидят они отдельно, за последним столом.

Ужасающее положение «опущенных» и разгул сексуального насилия в тюрьмах и лагерях подробно описаны в многочисленных диссидентских воспоминаниях (Андрея Амальрика, Эдуарда Кузнецова, Вадима Делоне, Леонида Ламма и других) и рассказах тех, кто сам сидел по 121 статье или стал жертвой сексуального насилия в лагере (Геннадий Трифонов, Павел Масальский, Валерий Климов и другие).15

«В пидоры попадают не только те, кто на воле имел склонность к гомосексуализму (в самом лагере предосудительна только пассивная роль), но и по самым разным поводам. Иногда достаточно иметь миловидную внешность и слабый характер. Скажем, привели отряд в баню. Помылись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоряжающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Решает: «Ты, ты и ты — остаетесь на уборку», — и нехорошо усмехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное помещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизоголубые от сполной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. Поздним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их определена.

Но и миловидная внешность не обязательна. Об одном заключенном — маленьком, невзрачном, отце семейства — дознались, что он когда-то служил в милиции, давно (иначе попал бы в специальный лагерь). А, мент! «Обули» его (изнасиловали), и стал он пидором своей бригады. По приходе на работу в цех его сразу отводили в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил весь день. К нему туда шли непрерывной чередой, и запросы были весьма разнообразны. за день получалось человек пятнадцать-двадцать. В конце рабочего дня он едва живой плелся за отрядом…»16

По данным А.П. Альбова и Д.Д. Исаева, опросивших 1100 мужчин-заключенных, «обиженные» составляют 8-10 процентов всех заключенных. Треть из них осуждены за изнасилование. Каждый «обиженный» обязан безотказно сексуально обслуживать любого желающего, имея в среднем 30-50 партнеров, либо является исключительной собственностью привилегированной группы из 10-15 мужчин. Того, кто вступится за «обиженного» или рискнет дружить с ним, самого ждет та же судьба. Это хорошо показано в фильме «Беспредел».

Сходная, хотя и менее жесткая система, существует и в женских лагерях, где грубые, мужеподобные и носящие мужские имена «коблы» помыкают зависящими от них «ковырялками». Эти сексуальные роли также необратимы. Если мужчинам-уголовникам удавалось прорваться в женский лагерь, высшей доблестью считалось изнасиловать кобла, который после этого был обязан покончить самоубийством.17

Администрация тюрьмы или лагеря, даже при желании, практически бессильна изменить эти отношения, предпочитая использовать их в собственных целях. Один стукач, завербованный КГБ, рассказывал, что когда он донес своему оперуполномоченному о совершенном или готовящемся акте изнасилования, тот сказал: «Саша, ну какая нам разница? Для нас все одинаковы, но лучше, конечно, когда изнасилованных больше, ведь они быстрее идут на контакт с администрацией и, главное, работают, как трофейные кони, потому что им больше делать нечего, как забыться в работе и искать у нас помощи от «волков»… В общем, черт с ними, «петухами»…18

Угроза «опидарасить» часто использовалась следователями и охраной лагерей, чтобы получить от жертвы нужные показания или завербовать ее.

Вообще говоря, нравы советских тюрем и принятые в них ритуалы, язык и символы мало чем отличаются от американских или иных пенитенциарных учреждений,19 но советские тюрьмы значительно менее благоустроены, чем западные, поэтому здесь все еще более жестоко и страшно.

Отсюда, из криминальной субкультуры, которая пронизала собой все стороны жизни советского общества, соответствующие нравы распространились и в армии. «Неуставные отношения», дедовщина, тиранническая власть старослужащих над новобранцами, очень часто включают явные или скрытые элементы сексуального насилия. Сочетание длительной половой сегреграции, сексуальной депривации и жесткой иерархии властных отношений между молодыми мужчинами неизбежно порождает сексуальное насилие. При этом ни жертвы, ни насильники вовсе не обязательно гомосексуалы, просто слабые вынуждены подчиняться более сильным, а гомосексуальный акт закрепляет эти отношения.

По словам анонимного автора, опросившего более 600 военнослужащих, «техника изнасилования повсюду одна и та же: как правило, после отбоя двое-трое старослужащих отводят намеченную жертву в сушилку, каптерку или другое уединенное место ( раньше популярны были ленинские комнаты) и, подкрепляя свою просьбу кулаками, предлагают «обслужить дедушку». В обмен на уступчивость «солобону» предлагается «хорошая жизнь» — освобождение от нарядов и покровительство.

Выполняются обещания крайне редко, и легковерный, о сексуальной роли которого становится скоро известно всей роте, весь срок службы несет двойные тяготы и навсегда остается «сынком», прислуживая даже ребятам свого призыва. Гораздо реже изнасилование, как и за решеткой, является наказанием за воровство, за неотдание долга или другую «подлянку».20

Разумеется, степень распространенности этого аспекта «неуставных отношений» в разных воинских частях зависит отношения к этому непосредственного армейского начальства.

Статья 121 дамокловым мечом нависала и над теми, кто не сидел в тюрьмах. Милиция и КГБ вели списки всех действительных и подозреваемых гомосексуалов, используя эту информацию в целях шантажа. Эти списки, разумеется, существуют и поныне.

Поскольку однополая любовь, в любой форме, была вне закона, до конца 1991 г. «голубым» и лесбиянкам было негде по-человечески общаться, открыто встречаться с себе подобными. Разумеется, в больших городах существовали известные места, «плешки», где они собирались. Однако страх разоблачения и шантажа делает большую часть таких контактов безличными, анонимными и однократными, лишенными человеческого тепла и психологической интимности.

Экстенсивный и безличный секс резко увеличивает риск заражения венерическими заболеваниями. По данным украинских и белорусских венерологических центров, в 1980-х гг. мужчины-гомосексуалы составляли свыше 30 процентов всех больных сифилисом, а в Латвии — даже свыше половины. Опасаясь разоблачения, люди избегали обращаться к врачам или делали это слишком поздно. В Москве поздние сроки госпитализации по поводу сифилиса были отмечены у 84 процентов гомосексуалов. Еще труднее было выявить источник их заражения. По данным московского эпидемиолога, генерального директора Ассоциации по борьбе с заболеваниями, передаваемыми половым путем, профессора Константина Борисенко, процент выявления источников заражения сифилисом у мужчин-гомосексуалов не превышал 7,5-10 процентов, тогда как у остальных он составлял 50-70 процентов.21

Улично-туалетные контакты опасны и в других отношениях. Организованные группы хулиганов, иногда при негласной поддержке милиции, провоцируют, шантажируют, грабят, жестоко избивают и даже убивают «голубых». При этом они лицемерно изображают себя защитниками общественной нравственности, называя свои действия «ремонтом». Поскольку гомосексуалы боятся сообщать в милицию о таких случаях, большая часть преступлений против них остается безнаказанной, а потом работники милиции их же самих обвиняют в том, что они являются рассадниками преступности. Убийства с целью ограбления сплошь и рядом изображаются следствием якобы свойственной гомосексуалам особой патологической ревности и т.д.

Говоря о гомосексуальности, в России большей частью имеют в виду мужчин. Но положение лесбиянок ничуть не лучше. Правда, их отношения не подпадали под статью 121, да и самая близость между женщинами меньше бросается в глаза окружающим. Зато молодой девушке, осознающей свою психосексуальную необычность, еще труднее, чем парню, найти близкого человека. А отношение общества к ним столь же непримиримое: насмешки, травля, изгнание из университетов, увольнение с работы, угрозы отобрать детей.

Вот что пишет 23-летняя лесбиянка:

» Как это началось?… Да, наверное, сие у меня было всегда. В детстве я дружила с мальчишками, играла в хоккей, футбол, войну. Позже влюблялась в подруг, молодых женщин. Очень страдала, мучилась, но сказать им об этом не могла. Я часто видела сны приключенческого или эротического содержания, где я сражалась и защищала Даму своего сердца. Раньше я думала, что это — нечто детски-романтическое и со временем оно пройдет. Но не прошло. Трудней всего в этом было признаться самой себе. Желая убедить себя в обратном, я пыталась встречаться с мужчинами, был даже опыт сексуального общения. Я испытала оргазм. Но не было того душевного подъема, восторга, который я ощущала рядом с женщинами. После таких встреч мне было очень стыдно, я просто ненавидела себя, при этом я ощущала себя проституткой. Эти эксперименты я прекратила».

Особенно сложно, если у лесбиянки есть дети. Мысль, что «гомики» и лесбиянки могут быть полноценными родителями, в России показалась бы абсурдом.

До конца 1980-х годов советские «голубые» были жертвами, они могли только жаловаться на свою судьбу и о молить о снисхождении. Правда, были отдельные исключения. В 1984 г. около 30 молодых людей в Ленинграде, во главе с Александром Заремба, объединились в сообщество «геев и лесбиянок», создали «Гей-лабораторию», установили связь с финской ассоциацией геев и лесбиянок, переправили на Запад информацию о бедственном положении советских «голубых» и начали, насколько позволяли их возможности, заниматься профилактикой СПИДа, чего советская медицина не делала. Однако группа быстро попала в поле зрения КГБ, последовали политические и идеологические обвинения, угрозы и репрессии, в результате чего одни были вынуждены эмигрировать, а другие — замолчать.

В первые годы гласности о проблемах сексуальных меньшинств говорили исключительно «эксперты», в тональности отчужденного сочувствия. Но постепенно жертвы стали борцами. Большую помощь в изменении их самосознания оказали зарубежные гей организации и пресса.

28 — 30 мая 1990 г. в Таллинне, по инициативе Института истории Эстонской академии наук и при поддержке ряда зарубежных гей-сообществ состоялась первая на территории СССР международная научная конференция о положении сексуальных меньшинств и о меняющемся отношении к однополой любви в Европе XX века.22 В конференции приняли участие видные зарубежные ученые Джеффри Уикс, Герт Хекма и другие. Конференция способствовала росту самосознания и прояснению социальной и психологической идентичности советских геев и лесбиянок. В рамках советско-финской программы по изучению социальных меньшинств, началось первое сравнительное анкетное исследование положения и проблем сексуальных меньшинств в Финляндии и Эстонии. Эта анкета распространялась также и в России.

В конце 1989 г. в Москве была создана первая «Ассоциация сексуальных меньшинств (Союз лесбиянок и гомосексуалистов)». Программа АСМ подчеркивала, что это «прежде всего правозащитная организация, ее основная цель — полное равноправие людей различной сексуальной ориентации». Главные задачи АСМ: борьба за отмену ст. 121.1; изменение общественного отношения (точнее, предрассудков) к сексуальным меньшинствам, с использованием для этого возможностей официальной прессы; социальная реабилитация больных СПИДом; издание газеты Тема и других материалов; помощь людям в поисках друзей и единомышленников, пропаганда безопасного секса и сбор информации о преследовании гомосексуалов. Формального членства АСМ не имела, присоединиться мог любой человек старше 18 лет.

В газете СПИД-инфо было напечатано обращение АСМ к Президенту СССР и Верховным Советам СССР и союзных республик, подписанное В.Ортановым, К.Евгеньевым и А. Зубовым с просьбой отменить дискриминационные статьи уголовного кодекса и объявить амнистию тем, кто был осужден по этим статьям. Одновременно они заявили «о своем безусловном осуждении любых попыток растления малолетних и насилия, в какой бы форме и по отношению к лицам какого бы пола и кем бы эти попытки ни предпринимались». «Мы никого не стремимся обратить в свою веру, но мы таковы, какими нас сделала природа. Помогите нам перестать бояться. Мы — часть вашей жизни и вашей духовности. Это не наш и не ваш выбор».23

Свидетельством изменения самосознания стало то, что вместо медицинского и вследствие этого имманентно дискриминационного термина «гомосексуалисты», они стали, по западному образцу, называть себя геями. Это слово обозначает не просто сексуальную ориентацию, но и определенный тип социального самосознания, принадлежность к определенной субкультуре, которой можно гордиться.

В пост-советском обществе все социальные движения сразу же начинают дробиться на группы и фракции, которые не хотят работать совместно. Геи в этом отношении не были исключения. Сразу же после выхода второго пробного номера Темы в АСМ произошел раскол. Люди, подписавшие изложенную выше декларацию, вышли из АСМ, которая реально перестала существовать, а возникший на ее месте Московский Союз лесбиянок и гомосексуалистов (МСЛГ) возглавили Евгения Дебрянская и 24-летний студент Роман Калинин, который стал единоличным издателем и редактором газеты Тема. В октябре 1990 г. Тема была официально зарегистрирована Моссоветом как его частная газета .

Создание АСМ и официальная регистрация «Темы» открывали перед «голубыми» большие возможности. То, что нашлись мужественные люди, которые выступили с открытым забралом, требуя не снисхождения, а гражданских прав, было важным нравственным почином. Этот почин нашел поддержку международных правозащитных организаций, в частности, основанной в 1991 г. и базирующейся в Сан-Франциско Международной комиссии по правам человека для гомосексуалов и лесбиянок (МКПЧГЛ) во главе с Джули Дорф. Но какими средствами продолжать борьбу?

Лидеры МСЛГ, заручившись политической и финансовой поддержкой американских гей-организаций, решили действовать путем уличных митингов и демонстраций под хлесткими политическими лозунгами, рассчитанными не столько на соотечественников, сколько на западных корреспондентов. Радикальным американским гей-активистам эта тактика импонировала. Калинин имел большой успех в США, был торжественно принят мэром Сан-Франциско, дата его приезда в этот город была объявлена «днем Романа Калинина», ему вручили почетную грамоту и обещали завалить СССР бесплатными презервативами.24

На собранные в США средства летом 1991 г. в Ленинграде и Москве Международной организацией «Тема» был проведен международный симпозиум по правам гомосексуалистов и лесбиянок и борьбе со СПИДом. Пленарные заседания происходили в больших конференц-залах. Одновременно, впервые в СССР, открыто демонстрировались несколько голубых и лесбиянских фильмов. Кроме пленарных заседаний, посвященных в политическим вопросам, был организован ряд симпозиумов, где обсуждались конкретные вопросы жизни сексуальных меньшинств, их здоровья и культуры. От намеченного парада на Красной площади под лозунгом «Превратим Красные Площади в Розовые Треугольники» — ни американцы, ни их московские партнеры не знали, что Красная площадь — не коммунистический символ, а древнее название, такой лозунг для русского человека звучал бы откровенно провокационно и оскорбительно — в последний момент благоразумно отказались, ограничившись более скромной манифестацией у Моссовета и бесплатной раздачей презервативов.

В деятельности Романа Калинина и его единомышленников ярко проявились общие свойства пост-советской политической жизни: отсутствие политического опыта, экстремизм и нежелание считаться с реальностью. Требования Либертарианской партии, в которую входил МСЛГ, о легализации сексуальных меньшинств, проституции и наркотиков, каждое в отдельности, были достаточно серьезны, но взятые все вместе и без аргументов, — а в прессу попадали только голые лозунги, — они лишь подкрепляли стереотип, что гомосексуализм, проституция и наркомания — явления одного порядка и что никакого снисхождения «этим людям» оказывать нельзя.

Осенью 1990 г. коммунистическая и националистическая пресса раздула страшный скандал вокруг опубликованного в московской районной газете Каретный ряд интервью Калинина, где говорилось, что АСМ защищает права не только гомосексуалистов и лесбиянок, но и педофилов, зоофилов и некрофилов:

«Сам я детьми не занимаюсь, а вообще позиция Ассоциации такая: статью за развращение несовершеннолетних надо убрать из Уголовного кодекса. Мы против насилия, но если все происходит по взаимному согласию — это норма в любом возрасте, в любом сочетании полов. Где берут? Есть свои каналы: ребенок стоит 3-5 тысяч. Педофил получает изысканнейшее наслаждение, ведь ребенок — это прекрасное тело и душа, еще ничем не замутненная…

— А трупы для некрофилов?

— Тут тоже нет проблем, одни некрофилы работают в моргах, на «Скорой помощи», на кладбищах. Другие — договариваются с ними».25

Было ли все это сказано именно так или подгулявшая компания решила просто поиздеваться над совсем юным, непрофессиональным журналистом — не столь важно. Сенсационное сообщение никому неизвестного Каретного ряда сразу же подхватили ТАСС, Советская Россия, Правда, Семья, невзоровские «600 секунд». Пропагандистская кампания была направлена против демократического Моссовета, который яростно обвиняли в поощрении половых извращений и порнографии. На некоторых предприятиях далеко от Москвы организовывались митинги протеста, принимались резолюции с требованиями немедленного переизбрания Моссовета и, во всяком случае, абсолютного запрещения Темы и Ассоциации сексуальных меньшинств. Переполошились родители: в стране и так растет преступность, детей страшно выпускать на улицу, а тут открыто защищают педофилию и торговлю детьми!

Демократическая пресса справедливо расценила сообщение ТАСС и прочие подобные публикации как умышленную политическую провокацию. Началась газетная война. Моссовет подал в суд на Каретный ряд, доказывая, что в программе зарегистрированной им газеты Тема ничего подобного не содержалось (не было этого и в ее номерах, вышедших до регистрации), АСМ же Моссовет вообще не регистрировал и отвечать за нее не может. Суд признал претензии Моссовета справедливыми и обязал Каретный ряд принести печатные извинения. Испугавшись следующего судебного процесса, извинилась, повторив однако свои выпады против Темы и сексуальных меньшинств, и «Правда».26 Так что Моссовет свою честь защитил.

Но моральный урон, нанесенный скандалом репутации сексуальных меньшинств, от этого не уменьшился. В ходе печатной полемики обе стороны старались прежде всего отмежеваться от непопулярных «сексуальных меньшинств». Коммунистическая пресса обвиняла в их поощрении Моссовет, Моссовет же доказывал, что именно коммунистическая печать созданной ею шумихой делает рекламу гомосексуалам. Только один влиятельный еженедельник Аргументы и факты напечатал в это время статью, защищавшую принципиальную законность, правомерность и необходимость легального существования подобных ассоциаций, несмотря даже на возможные экстремистские выходки их лидеров, которые вообще типичны для советской политической жизни.27 Но что значила одна статья на фоне массированной пропагандистской кампании среди и без того встревоженных людей?

В конце апреля 1991 г. политический хэппенинг Романа Калинина продолжился: было сообщено, что он баллотируется в президенты России, чего он никак не мог сделать хотя бы по молодости лет. Из возникшего неловкого положения Калинину пришлось выходить столь же неловкими способами.

Другие лидеры гей-движения (Владислав Ортанов, Ольга Жук, Александр Кухарский) осудили эти действия, которые консервативные местные власти использовали как предлог для отказа в регистрации другим, более конструктивным, голубым организациям и изданиям.

После распада Советского Союза некоторые республики (Украина, Эстония, Латвия и Армения) отменили у себя антигомосексуальное законодательство. Однако все они, за исключением Армении, дополнили свои кодексы юридически и сексологически неясными и некорректными статьями, направленными против «извращенных форм удовлетворения половой страсти».

В России процесс декриминализации гомосексуальности затянулся до 27 мая 1993 г., когда был опубликован подписанный президентом Ельциным 29 апреля 1993 г. Закон о внесении изменений в Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР и Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, который отменил статью 121.1 и снизил максимальное наказание статье 121.2 с восьми до семи лет. Сделано это было главным образом под давлением международного общественного мнения, чтобы облегчить вступление России в Совет Европы, и осуществлено втихую, без широкого оповещения и разъяснения в средствах массовой информации.

После этого развернулась длительная борьбы вокруг нового Уголовного кодекса РФ.28

Хотя оба альтернативных проекта, подготовленные комиссиями юристов при Минюсте и при Комиссии по законодательству бывшего ВС РСФСР, не предусматривали наказаний за добровольные гомосексуальные контакты между взрослыми, предварительное обсуждение их показало, что большинство юристов и законодателей не готовы к радикальному решению вопроса. Экспертов-сексологов к обсуждению закона вообще не привлекали.

Первый Минюстовский проект, опубликованный осенью 1992 г. в приложении к «Известиям», «компенсировал» отмену статьи 121 введением новой 132 статьи, карающей за гомосексуальное изнасилование, в которой впервые в истории мирового уголовного законодательства предусматривалась кара и за лесбиянство. Вообще логики в этом проекте было мало. В следующем его варианте, подготовленном в тайне от общественности и специалистов, лесбиянство не упоминалось, зато была статья 142 «Насильственное мужеложство», карающая за «мужеложство с применением физического насилия, угрозы его применения к потерпевшему или его близким, а равно с использованием беспомощного состояния потерпевшего».

Критики нового законопроекта, прежде всего А.Н. Игнатов (я также послал в Думу критическое письмо и был потом приглашен для разговора в Комитет по законодательству) , указывали, что такое решение неудачно. Всякое сексуальное насилие должно быть наказуемо, независимо от соотношения пола жертвы и насильника, для этого не нужно отдельной статьи. Упоминание мужеложства и неупоминание насильственных актов лесбиянства противоречит принципу равенства полов. Сам термин «мужеложство» традиционно подразумевает только анальную интромиссию, хотя насильственный оральный секс нисколько не лучше. Не выдерживает критики и понятие «извращенных форм» сексуального удовлетворения. Поскольку речь идет о преступлениях против личности, важен не пол жертвы и не метод насилования, а сам факт сексуального насилия. Именно этим современное право отличается от архаического.

В конечном итоге, в результате длительных дискуссий, был принят компромиссный вариант. Особой статьи о мужеложстве в главе «Преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности» нет, но статья 132 «Насильственные действия сексуального характера» предусматривает, что «мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера с применением насилия или угрозы его применения к потерпевшему (потерпевшей) или к другим лицам либо с использованием беспомощного положения потерпевшего (потерпевшей), наказываются лишением свободы на срок от трех до шести лет.»

Исчезло и «удовлетворение половой потребности в извращенных формах». Статья 133 «Понуждение к действиям сексуального характера» карает «понуждение лица к половому сношению, мужеложству, лесбиянству или совершению иных действий сексуального характера путем шантажа, угрозы уничтожения, повреждения или изъятия имущества либо с использованием материальной или иной зависимости потерпевшего».

Упоминание лесбиянства, которого не было ни в одном русском уголовном законодательстве, формально есть шаг назад, но фактически это своеобразная, хотя довольно комичная, дань принципу равенства полов. Отказаться от упоминания мужеложства законодатели не решились, но наказываются только насильственные действия. И, что очень важно, статьей 134 установлен единый легальный возраст начала сексуальной жизни -16 лет, независимо от пола участников (в первом варианте, принятом Думой предыдущего созыва, он был ниже — 14 лет). В целом ряде западных стран, несмотря на решения Европарламента, это до сих пор не сделано, легальный возраст начала гомосексуальных отношений остается выше, чем для гетеросексуальных. Вв Англии, к примеру, легальный возраст гомосексуальных отношений только недавно был снижен с 21 года до 18 лет.

Так что в этом отношении Россия сделала большой шаг вперед.

Но как бы радикально ни менялось законодательство, реальное положение сексуальных меньшинств зависит не только и не столько от нормы закона, сколько от состояния общественной психологии. Гомофобия, иррациональный страх перед гомосексуальностью и ненависть к ее носителям — одна из главных проблем современной российской сексуальной культуры.

Термин «гомофобия» сам по себе крайне неудачен, потому что ассоциируется с индивидуальной психопатологией, собственной подавленной или латентной гомосексуальностью, неврозами, сексуальной ущербностью и т.п. Хотя эти явления вполне реальны, они не обязательны. Страх и ненависть к гомосексуалам — прежде всего элемент культуры и общественного сознания, одно из многих предубеждений и враждебных стереотипов, таких как расизм, сексизм и антисемитизм, и понять его можно только в этом, социально-психологическом контексте.29 Индивидуальные пристрастия в большинстве случаев производны от культурных норм и социальных интересов.

Как показывают кросс-культурные исследования, уровень гомофобии в разных человеческих обществах зависит от нескольких факторов.

Во-первых, от общего уровня социальной и культурной терпимости. Нетерпимость к различиям, авторитаризм плохо совместимы с сексуальным, как и всяким другим, плюрализмом. С точки зрения тоталитарного сознания, гомосексуал опасен уже тем, что он — диссидент, который отличается от других. Общество, которое пытается контролировать ширину брюк и длину волос, не может быть сексуально терпимым.

Во-вторых, гомофобия — функция сексуальной тревожности. Чем более антисексуальной является культура, тем больше в ней сексуальных табу и страхов. Человек, который даже собственную гетеросексуальность считает постыдной и грязной, не может спокойно принять однополый секс. СССР в этом, как и предыдущем, отношении — предельный, крайний случай.

В-третьих, гомофобия тесно связана с сексизмом, гендерным и сексуальным шовинизмом. Ее главная социально-историческая функция — поддержание незыблемости системы гендерной стратификации, основанной на мужской гегемонии и господстве. Обязательная, принудительная гетеросексуальность (гетеросексизм) направлена на защиту института брака и патриархальных отношений; В свете этой идеологии, женщины — существа второго сорта, их главная и единственная функция — деторождение, а независимая женщина — такое же извращение, как однополая любовь. Культ агрессивной маскулинности помогает также поддерживать иерархические отношения в самом мужском сообществе; нежный, неагрессивный мужчина или властная, независимая женщина — вызов господствующему стереотипу. Даже многие сексуально-терпимые общества придают особое значение сексуальным позициям: «активный» гомосексуальный партнер, который вводит член, сохраняет свое мужское достоинство, тогда как «пассивный», которому «втыкают», его утрачивает. Ненависть к «гомикам» — средство поддержания мужской солидарности, особенно у подростков, которым она помогает утвердиться в собственной проблематичной маскулинности. Недаром женщины обычно относятся к гомосексуалам терпимее, чем мужчины.

В-четвертых, многое значит характер и отношение господствующей традиционной идеологии, особенно религии, к сексу. Антисексуальные религии. такие как иудаизм и христианство, обычно более нетерпимы к гомосексуалам, чем просексуальные.

В-пятых, чрезвычайно важный фактор — общий уровень образованности и особенно сексуальной культуры населения. Образованность сама по себе не избавляет от предрассудков и предубеждений, но, при прочих равных условиях, облегчает их преодоление.

Наконец, существуют ситуативные, социально-политические факторы. Как и прочие социальные страхи и формы групповой ненависти, гомофобия обычно обостряется в моменты социальных кризисов, когда нужен зримый враг или козел отпущения.

Уровень терпимости к гомосексуальности исторически изменчив и неодинаков в разных странах. По данным сравнительных исследования известного американского социолога и политолога Рональда Ингелхарта, в 1980/82 гг. самой терпимой страной была Голландия, за которой следовали Дания и ФРГ (с мнением, что «гомосексуальность всегда неправильна» в этих странах согласились соответственно 22, 34 и 42 процента опрошенных), а самыми нетерпимыми — Мексика и США (73 и 65 процентов таких ответов).30 Американское Национальное обследование 1993 г. дало такую же цифру — 64,8 процента; однако она ниже, чем доля людей, осуждающих внебрачные связи, и сильно (от 6-9 до 96 процентов) варьирует в зависимости от общих социально-политических установок опрошенных. При этом, по данным Ингелхарта, молодые люди (от 18 до 24 лет) во всех обществах значительно терпимее старших; по сравнению с теми, кто старше 65 лет — вдвое. Это связано с их большей общей терпимостью и образованностью, кроме того, они чувствуют себя увереннее и потому допускают больше вариаций в поведении и установках других людей.

В России происходит то же самое.

Советское общество отличалось крайней нетерпимостью к любому инакомыслию и необычному поведению, даже совершенно невинному. Гомосексуалы были в нем самой стигматизированной социальной группой. По данным всесоюзного опроса ВЦИОМ в ноябре 1989 г. на вопрос «Как следовало бы поступать с гомосексуалистами?» 33 процента опрошенных ответили — «ликвидировать», 30 процентов — «изолировать», 10 процентов — «предоставить самим себе» и только 6 процентов — «помогать». Отношение к ним было значительно хуже, чем к проституткам, наркоманам, неполноценным от рождения, больным СПИДом, бродягам, алкоголикам и выдуманным (и потому особенно опасным) «рокерам».

Ответы сильно зависели от уровня образования («ликвидировать» гомосексуалистов предлагали 38 процентов лиц с неполным средним образованием и 22 процента — с высшим) и возраста (самые нетерпимые — лица старше 50 лет), но практически не связана с половой принадлежностью. В социальном плане максимальную гомофобию обнаружили пенсионеры, домохозяйки и военнослужащие, а минимальную — кооператоры, за которыми шли научные сотрудники и художественная интеллигенция (20 процентов за «ликвидацию» и 34 процента — за «изоляцию»). Определенной связи гомофобии с имущественным положением не было, зато была связь с наличием личной библиотеки: люди, имеющие большую домашнюю библиотеку, значительно либеральнее тех, кто ее не имеет. Регионально гомофобия сильнее всего была представлена в Узбекистане (54 процента за «ликвидацию»), затем шли Грузия и Армения (43 процента), а самыми либеральными оказались Москва и Литва (26 процентов за «ликвидацию»). По религиозной принадлежности, мусульмане выглядят более нетерпимыми, чем христиане. Многое зависит от размеров населенного пункта: москвичи терпимее, чем жители периферийных городов и чем сельские жители.

При опросе, проведенном Институтом молодежи в июле 1990 г. среди населения 16 регионов РСФСР (опрошено 1500 человек, из них 26 процентов — моложе 30 лет), гомосексуалы снова оказались самой ненавидимой группой: 62 процента опрошенных их резко осуждают, 20 процентов относятся нейтрально, 0,6 процента — положительно, 8 процентов от ответа уклонились.31

Людям трудно было даже обсуждать эти вопросы. Анализируя данные ВЦИОМ, социологи выделили две крайние группы респондентов: репрессивно-ригидных и терпимых, толерантных. Эти группы различны почти во всем, включая отношение к гомосексуалам: первые за то, чтобы их «ликвидировать», а вторые — за оказание им социальной помощи. Единственный пункт, где их мнения совпадают, — что проблемы гомосексуальных отношений нельзя или нежелательно обсуждать в печати.32

В 1990 г. Институт социологии РАН и Центр общечеловеческих исследований опрашивали население Европейской части СССР (4309 человек) о его отношении, по 11-балльной шкале (от «очень не нравится» до «очень нравится») к различным этническим и политическим группам, куда включили также гомосексуалистов.33 Гомосексуалисты заняли третье место по неприязни, после «неонацистов» и «сталинистов»; крайнюю позицию («очень не нравится») выбрали 68,7 процента мужчин и 69,4 процента женщин. По возрасту самыми нетерпимыми оказались люди от 41 до 50 лет (75,2 процента крайних ответов) и от 31 до 40 лет (72 процента). Образование не только не смягчает гомофобию, но даже усиливает ее; максимум враждебности (76,7 процента) продемонстрировали люди со средним специальным образованием, на втором месте — с высшим образованием (70,4 процента).

В 1992 г. исследование, проведенное при участии ученых политологов Хьюстонского университета Джеймса Гибсона и Рэя Дача, охватившее всю территорию бывшего СССР, дало сходные результаты: гомосексуалисты стоят по неприязни на втором месте после неофашистов, они «очень не нравятся» 58,2 процента мужчин и 58,6 процента женщин. Правда, возрастные параметры гомофобии здесь несколько иные; самые нетерпимые — люди, родившиеся между 1921 и 1960 гг., ответы молодежи на 4 — 6 процентов терпимее.34

Однако несмотря на общее предубеждение против гомосексуалов, в массовом сознании происходят заметные сдвиги. Опрос, проведенный ВЦИОМ в 1994 г., выявил некоторый общий рост толерантности россиян по сравнению с 1989 г. Применительно к «голубым» он, пожалуй, наиболее заметен. Они не только уступили пальму первенства по неприязни наркоманам, но и общее отношение к ним заметно улучшилось. Количество желающих «ликвидировать» их уменьшилось с 31 процента в 1989 (здесь и дальше приводятся данные только по России, а не по Союзу, как выше) до 22 процентов в 1994 г. За «изоляцию» вместо 32 процентов высказались 23 процента. Напротив, за «помощь» высказались 8 процентов вместо 6, а за то, чтобы предоставить их самим себе — 29 вместо 12 процентов, рост в 2,5 раза.35

Очень выразительны социально-возрастные параметры этого опроса. Предоставить гомосексуалов самим себе готовы 40.8 процента людей моложе 24 лет и только 12.3 процента тех, кто старше 55. Среди людей с высшим и незаконченным высшим образованием этот вариант ответа выбрали 43.4, а с образованием ниже среднего — 20.4 процента опрошенных. По социально-профессиональному статусу, самыми либеральными являются руководители и специалисты (47.1 и 42.6 процента), а самыми нетерпимыми — пенсионеры (12.1 процента). Люди, работающие в частном секторе и имеющие высокий доход опережают бедных и работников государственного сектора, а жители Москвы и Санкт-Петербурга существенно (37.8 против 21.7 процента) опережают сельчан.

Сходные результаты дают и другие массовые опросы. В июне 1993 г. на вопрос ВЦИОМ «Как бы вы оценили по шкале от 1 до 5 поведение людей, которые имеют гомосексуальные связи?» отрицательный полюс («это заслуживает осуждения») выбрали 69.4 процента мужчин и 71.6 процента женщин, а положительный полюс («не вижу в этом ничего предосудительного») — только 8.8 и 7.8 процентов. Но при разбивке по возрасту, в младшей возрастной группе (от 16 до 25 лет) такие полярные ответы соотносятся как 54.3 : 18.5 , а в старшей (старше 55 лет) — как 82.6 : 4.1. Сходная картина и с образовательным уровнем. Самыми терпимыми к гомосексуалам оказались молодые женщины от 16 до 25 лет, среди которых ничего предосудительного в таком поведении не видят 22 процента (среди мужчин того же возраста так ответили только 13 процентов; разница вполне объяснима, так как юношам этого возраста еще нужно доказывать себе и другим собственную маскулинность, одним из показателей которой является гетеросексуальность).

Интересны также «промежуточные» группы (суммированные ответы на вторую и третью ступени шкалы), которые помещают гомосексуальность где-то между девиацией и нормой, не расставляя окончательных акцентов. В целом по выборке таковых 16 процентов, среди молодых, высокообразованных и предпринимателей — 25, а среди студентов — 30 процентов .

В июле 1994 г. на вопрос ВЦИОМ «Как вы относитесь к гомосексуалистам?» (опрошено 1779 человек) благожелательную позицию («очень положительно» и «скорее положительно») заняли около 9 процентов, нейтральную — 23, негативную («очень отрицательно» и «скорее отрицательно») — 16 процентов мужчин и женщин; 12 процентов затруднились ответить. На вопрос «Как вы считаете, должны ли гомосексуалисты обладать равными со всеми правами»? голоса разделились: около 38 процентов сказали «да», 41 процент — «нет» и 21 процент затруднились ответить.

В нашем опросе 16-19 -летних молодых людей в 1995 году, на вопрос «Как вы относитесь к гомосексуалам?» 29 процентов юношей и 37 процентов девушек ответили «Никак не отношусь, никогда об этом не думал». Вариант «С симпатией и пониманием» выбрали 2.6 процента юношей и 9.3 процента девушек, нейтральное отношение («не вижу в этом ничего особенного») — 19.2 и 32. 5 процента и отрицательное («испытываю к ним отвращение») — 48.4 процента юношей и 21.2 процента девушек. С более безличным суждением «Гомосексуальные отношения не должны осуждаться в наше время» согласились 15 процентов юношей и 22 процента девушек, не согласились 32 и 21 процент, не имеют определенного мнения 24 и 21 процент.

В опросе учащихся 7-9 классов пилотных школ в 1997 г. с суждением «Гомосексуальные отношения не должны осуждаться, это личное дело каждого» полностью согласились 37.7 процента мальчиков и 53 процента девочек, скорее согласны, чем несогласны 17 и 19 процентов, не согласны 24.4 процента мальчиков и 10.4 процента девочек, затруднились ответить 20.7 и 17.2 процента опрошенных. Подростки оказались в этом вопросе значительно, в 2-3 раза терпимее своих родителей и учителей.

Хотя тенденции развития в России в этом вопросе те же, что и в странах Запада, вопрос о сексуальных меньшинствах остается чрезвычайно сложным и политически острым.

После провала августовского (1991 г.) путча и затем отмены статьи 121.1 их положение заметно улучшилось. Они стали видимыми и слышимыми, а иногда и уважаемыми. Однополая любовь, еще недавно неназываемая, стала модной темой средств массовой информации и искусства.

Эта тема занимает важное место в творчестве популярного театрального режиссера Романа Виктюка, на его спектаклях всегда аншлаг. В Петербурге известный танцор Валерий Михайловский создал великолепный балет. Знаменитый хореограф Борис Эйфман поставил в своем театре современного балета спектакль, посвященный жизни Чайковского, который имел отличную прессу, раньше даже намек на сексуальные сложности композитора воспринимался как кощунство. Проблемы геев и лесбиянок открыто обсуждаются на ТВ и в массовых газетах. В кинотеатрах и по телевидению идут классические фильмы Джармена, Висконти и других. Гомосексуальные аллюзии уже мало кого шокируют. Широкий читатель впервые открыл для себя поэзию Михаила Кузмина и его знаменитый роман «Крылья» (вы не поверите, но я впервые познакомился с ними в библиотеке Гарвардского университета в 1991 г.!) Опубликовано исследование покойной С.В. Поляковой о взаимоотшениях Марины Цветаевой и Софьи Парнок. На русский язык переведены романы Жана Женэ, Джеймса Болдуина, Трумэна Капоте, Юкио Мисимы, стихи Кавафиса, воспоминания Жана Марэ и т.д. Опубликован двухтомник сочинений талантливого русского писателя, актера и режиссера Евгения Харитонова (1941-1981).

Многое меняется в повседневном быту. В Москве и Петербурге открыто функционируют голубые дискотеки и бары. Геи и лесбиянки имеют региональные правозащитные и культурные организации в Москве, Петербурге, Барнауле, Ростове, Нижнем Тагиле, Калуге, Мурманске, Омске, Томске, Ярославле и некоторых других городах.

Несмотря на финансовые и иные трудности, развивается «голубая» пресса. Издаваемая Калининым газета Тема (объявленный тираж — 20 тысяч экземпляров), в 1993 г на 13 номере закончила свое существование; по словам Калинина, она «выполнила свою историческую миссию». Товарищество «АРГО-РИСК» (АРГО = Ассоциация за равноправие гомосексуалистов) с 1992 г. выпускает газету РИСК («Равноправие-Искренность-Свобода-Компромисс») (редактор Владислав Ортанов, тираж 5 тысяч, всего вышло 7 номеров). В 1994 г. Ортанов передал редактирование газеты, преобразованной в литературный журнал, Дмитрию Кузьмину, а сам стал издавать иллюстрированный эротический литературно-публицистический и рекламный журнал для геев АРГО (пока вышло 2 номера). Самая стабильная геевская газета — 1/10 (с ноября 1991 г., редактор Дмитрий Лычев, вышло 22 номеров, тираж — 25 тысяч). С января 1995 г. в Москве российская организация «ГендерДок» издает содержательный информационный бюллень Зеркало (главный редактор Виктор Обоин), с обзорами прессы и новой литературы о положении и проблемах геев и лесбиянок. В Петербурге в 1992 г. вышел под редакцией Ольги Жук один номер литературно-исторического журнала GAY, славяне, а в Москве в 1993 г. — один номер иллюстрированного гей-журнала ТЫ. Другие попытки такого рода успехом не увенчались.

Эти газеты и журналы, которые сначала печатались на плохой оберточной бумаге, теперь выглядят полиграфически вполне прилично и публикуют информацию о жизни геев и лесбиянок, эротические фотографии и рассказы, переводные и оригинальные статьи, интервью с известными людьми (не обязательно голубыми), частные объявления (служба знакомств), медицинские и иные советы (например, как бороться с «ремонтом»), рекламу презервативов и тому подобное. Новый РИСК (вышло 2 номера) печатает серьезную художественную прозу, стихи и культурологические очерки.

Женских материалов, не говоря уже об эротике, значительно меньше, чем мужских. В Санкт-Петербурге издается первый в России лесбийский журнал «Пробуждение», который в июле-августе 1995 г. выпустил свой шестой номер. Но делается журнал кустарно, не имеет даже компьютера. Анонимные редакторши горько жалуются на отсутствие помощи со стороны российских феминисток: «Все правильно, почтенные дамочки! Мы вам не сестры!!!» Но и для многих западных феминисток лесбиянство — тема деликатная…

Письма и объявления показывают, что стили жизни и запросы российских геев так же разнообразны, как на Западе. «Общительный, веселый, интеллигентный парень, 22/170/58, ищет высокого, спортивного, образованного друга-гея с хорошими данными и размером члена 22-28 см». Многие молодые люди откровенно ищут богатых покровителей. Но немало и объявлений, подчеркивающих потребность в любви и дружбе.

Когда РИСК (1992, № 2-3) открыл дискуссию о проблеме постоянного партнера, 19-летний Игорь написал:

«По-моему, все эти разговоры о постоянстве — одна сплошная муть… Спать все время с одним и тем же — скучно, это же ежу понятно! Я, слава Богу, не урод, и могу себе найти столько парней, сколько надо: разные тела, разные губы, разные члены — каждый раз новый кайф. Вот лет через 20, когда мне уже будет ничего не нужно, придется обзавестись кем-то постоянным, а сейчас — что я, чокнутый?»

А рядом — письмо 27-летнего Дмитрия:

«Я не знаю, что такое проблема постоянного партнера. Просто с тех пор, как год назад он вошел в мою жизнь, она стала наполненной и осмысленной. Я хочу его постоянно, все время, но дело не в этом: уже достаточно давно секс отошел куда-то на второй план, к тому же жить нам негде, так что вместе мы по большей части гуляем по городу и пьем чай в гостях у его или моих друзей, давно уже ставших общими… Наверно, нас можно назвать постоянными партнерами, а для меня он — никакой не «партнер», а любимый. И это навсегда.»

Политическая деятельность геев и лесбиянок менее успешна. В первой половине 1990-х годов они создали несколько самостоятельных правозащитных и просветительских организаций. В Санкт-Петербурге это были основанный Ольгой Жук «Фонд культурной инициативы и защиты сексуальных меньшинств имени Чайковского» и Ассоциация защиты гомосексуалистов «Крылья» во главе с профессором Александром Кухарским («Крылья» сначала назывались «Невскими берегами», а затем «Невской перспективой», но городские власти сочли это название «пропагандирующим гомосексуализацию региона»). В Москве номинально существует официально не зарегистрированный политический союз «Освобождение», созданный в 1991 г. Дебрянской и Калининым вместо МСЛГ. Гуманитарно-просветительской деятельностью занимается созданное весной 1991 Милой Угольковой и Любовью Зиновьевой Московское объединение лесбийской литературы и искусства (МОЛЛИ), которое провело несколько выставок живописи и графики и литературных вечеров. Созданный в январе 1993 г. Добровольный благотворительный фонд «Имена» (председатель Николай Недзельский) работает над увековечением памяти россиян, погибших от СПИДа, и оказывает социально-психологическую поддержку ВИЧ-инфицированным и их близким. Правозащитной деятельностью и профилактикой СПИДа занимались основанный Кевином Гарднером центр ЭЗОП и организация «Мы и вы» (Геннадий Крименской )

Политическое влияние разобщенных и маломощных геевских организаций, лидеры которых постоянно конфликтуют друг с другом, ничтожно. Они не умеют ни организовывать, ни лоббировать. Даже отмена статьи 121.1 явилась для них неожиданностью. Самой важной правозащитной акцией было создание в рамках МКПЧГЛ Московской рабочей группы (МРГ) по главе с журналисткой Машей Гессен, которая подготовила и опубликовала в 1994 г. основательный отчет о положении дел с правами человека в этом вопросе в России.

В августе 1993 г. 27 местных организаций формально создали общенациональную ассоциацию лесбиянок, геев и бисексуалов «Треугольник». Московские власти незаконно отказали в официальной регистрации ассоциации, ссылаясь на то, что ее создание якобы «противоречит общественным нормам нравственности». Лидеры «Треугольника» подали в суд, но пока дело ожидало рассмотрения, у организации кончились деньги, а очередная внутренняя распря и смена руководства заставили ее свернуть активность и прекратить издание информационного бюллетеня «Треугольник».

Отмена статьи 121 далеко не решила проблемы гражданского равноправия сексуальных меньшинств. Как сказал начальник одной исправительной колонии, «мне наплевать, что статью отменили. Сидят и будут сидеть». А сотрудник Петербургского УВД, по поводу жалоб на издевательства заключенных над «опущенными», заявил М.Гессен, что гомосексуалы «сами выбрали такую жизнь, от того, что они — такие — не отрекаются, так что же их тут охранять?»306 Как и раньше, геи и лесбиянки часто являются объектами грубого милицейского произвола, на них стараются свалить нераскрытые преступления и т.п.

В рамках большой, с участием государственных структур, международной конференции «Семья на пороге третьего тысячелетия» (Москва, июнь 1994) состоялся круглый стол «Однополые браки: моральные и юридические проблемы». Тема подсказана зарубежным опытом. Первой узаконила однополые брачные союзы Дания, ее примеру последовали Норвегия и Швеция, теперь это обсуждают в других странах. На первый взгляд, зачем нужно регистрировать сожительства, в которых нет детей? Даже многие гетеросексуальные пары предпочитают обходиться без вмешательства государства. Однако регистрация брака дает значительные преимущества в плане социального страхования, наследования имущества и т.д. Кроме того, можно ли упрекать людей в сексуальной распущенности и одновременно отказывать им в праве узаконить свои стабильные отношения? Многие геи и лесбиянки имеют детей от прежних браков и их дети, как правило, вырастают гетеросексуальными. Хотя некоторые участники круглого стола говорили, что однополая любовь кажется им противоестественной и морально неприемлемой, против легализации таких отношений, в которой одинаково заинтересованы и личность, и общество, не возражал никто. Круглый стол рекомендовал Госдуме включить соответствующую статью в новый кодекс семейного права. Разумеется, никто не ожидает, что это произойдет быстро.

Гомофобия сознательно насаждается и активно пропагандируется шовинистическими средствами массовой информации, такими как «Советская Россия», «Завтра», «Русское воскресение», «Наш современник», «Молодая гвардия» и т.д.

Фашистская пресса методично и последовательно связывает в единый комплекс большевизм, сионизм, демократию и гомосексуализм. Например, газета Русское воскресение в статье под названием «Защитим русское православие от жидов» пишет: «И большевики, и демократические лидеры, — иноземного происхождения. И те и другие — половые извращенцы. Ведь первым декретом Советской власти было отменено наказание за гомосексуализм. Теперь того же самого добились демократы. (Оно вновь было введено православным Сталиным и его русским окружением в 1934 году)».307

После отмены статьи 121 нападки на гомосексуалов в массовой прессе стали еще более ожесточенными. Лидер шовинистического союза «Возрождение» Валерий Скурлатов, тот самый, что ратовал за моральную чистоту еще в 1960-х годах, в августе 1993 г. заявил, что 70 процентов членов правительства Ельцина — гомосексуалисты, представляющие опасность для государства из-за своей ненависти к здоровым гражданам.308

В компании по дискредитации сексуальных меньшинств участвуют и некоторые врачи. Президент Академии медицинских наук В.И. Покровский с негодованием отозвался о письме группы студентов-медиков, которые высказались за физическое уничтожение «групп риска». Однако в 1991 г. в качестве члена президентской комиссии по борьбе с порнографией, в интервью газете Мегаполис-экспресс он заявил, что СПИД — «нравственная болезнь общества», а «требования узаконить гомосексуализм» назвал абсурдными. На реплику журналиста «Но это же болезнь?..» академик ответил: «Вот именно болезнь. Есть люди, которые генетически ориентированы на этот вид половых контактов. Считать это нормой — абсурд. Еще абсурднее считать нормальными здоровых людей, которые из-за своей сексуальной пресыщенности завязывают гомосексуальные связи, растлевают малолетних. Это не болезнь, а распущенность, с которой надо бороться, в частности, и законным путем».309 Кто именно — врачи или милиционеры — и по каким признакам будут отличать больных от распущенных, академик не сказал.

Глава российской анти-спидовской службы Вадим Покровский несколько раз публично поддерживал декриминализацию гомосексуальности. Тем не менее, в программной статье о мерах по профилактике СПИДа, включая работу с сексуальными меньшинствами, он говорит о «моральной деградации населения», проявляющейся, в частности, в «гомосексуализации культуры».310 Однополая любовь для него — такое же зло, как сексуальная распущенность, наркомания и проституция.

Откровенной ксенофобией и гомофобией пронизана статья психиатра Михаила Буянова «Патология не должна овладевать массами»:

«В России, как, кстати, и во Франции, гомосексуализм был всегда нетипичен (на самом деле ни в одной литературе мира однополая любовь не занимает такого места, как во французской -И.К.). Мы не англичане (на самом деле Англия всегда славилась ханжеством и сексуальной нетерпимостью — И.К.) или какие-нибудь шведы с голландцами, где выставляют свои пороки напоказ… Навязывать нам то, что всегда было чуждо духу россиян, тем более отвратительно. Не нужно патологию единиц приписывать массам…»311

Такие настроения не обязательно связаны с фашизмом или со свойственной советской «репрессивной психиатрии» нетерпимостью к различиям,. Сенсационность и, я бы сказал, вызывающий эксгибиционизм, с которым российская пресса пишет об этих сюжетах, вызывает протест даже у непредубежденных людей. Когда я прочитал в газете «Еще» признания популярного танцовщика Бориса Моисеева, как он спал с прежними комсомольскими вождями, мне стало неприятно. Ничего сверхестественного в его рассказе не было. Многие балерины и драматические актрисы тоже вынуждены, ради получения хороших ролей, спать с режиссерами и начальниками. Но публично рассказывают об этом только профессиональные проститутки. А тут нам предлагают чуть ли не восхищаться такой откровенностью.

В результате даже некоторые либеральные и демократически настроенные деятели российской культуры публично говорят о существовании «международного гомосексуального заговора», не уточняя, является ли он частью «жидомасонского заговора» (любимый конек русских фашистов) или существует сам по себе. На встрече ведущих деятелей российской интеллигенции с президентской администрацией 19 августа 1996 г. выдающийся и глубокий писатель Фазиль Искандер, поддержанный пианистом Николаем Петровым, предложил даже ввести нравственную цензуру «в связи с нашествием на телеэкраны агрессивной прослойки секс- меньшинств», — «всяких пенкиных и моисеевых». По словам газетного отчета, «вялое сопротивление «духу цензуры» оказал только Мстислав Ростропович, сказав: «Лишь благодаря знакомству с творчеством Элтона Джона я понял, что такое «рок».312

В этом вопросе, как и во многих других, американские образцы не подходят для России. Русские «голубые» интеллектуалы и художники не выходят со своими сексуальными исповедями на публику не только потому, что боятся последствий, но и потому, что предпочитают не выставлять свою личную жизнь напоказ.

Коммерциализация, которой однополый секс подвержен больше, чем любой другой, их шокирует. «Голубые» клубы и дискотеки посещают прежде всего богатые «новые русские» и готовые сексуально обслуживать их молодые люди. Это лучше, чем общественные туалеты, но далеко не романтично и не всегда безопасно. Романтически настроенному интеллигенту «голубая» дискотека кажется «перевернутым миром», где «цыплят по осени снимают».

«Наследие панели вкупе с особенностями мужского менталитета (все мужики кобели) обращают многих невольников страсти в «товар» этого рынка. Тут продаются и покупаются, заключают сделки, в общем, идет негласный и постоянный торг. Несостоятельная, но привлекательная молодость платит за веселье и сытость зажиточной, но подувядшей старости своим единственным богатством — натурой».313

Популярная в США идея особой «геевской идентичности» многим россиянам тоже не импонирует, а мелкие склоки и претензии самопровозглашенных лидеров их раздражают.

«Эти паршивые активисты только и делают, что всюду ходят и рассказывают о своей сексуальности. И делают они это только для того, чтобы привлечь внимание Запада; активизм здесь появился потому, что западные люди научили этому русских. Мои добрые друзья знают, что я гей, но это мое личное дело. Мне незачем рассказывать каждому, что мне нравится спать с мужчинами», — сказал один петербургский голубой интеллигент американскому журналисту. А другой добавил: «Я не хочу принадлежать ни к какой субкультуре. Я знаю, что это модно на Западе, но из того, что я предпочитаю спать преимущественно с мужчинами-геями, не вытекает, что я хочу общаться в первую очередь с ними же».314

Политизация сексуальности так же одностороння и опасна, как и ее коммерциализация. Но без каких-то элементов общинной жизни, кто поможет геям и лесбиянкам защищать свои гражданские права, находить себе подобных и получать, если она требуется, психологическую помощь?

Российские геи и лесбиянки, наконец, получили возможность выйти на свет, осознав себя социальным и культурным меньшинством. Но мир, в который они выходят, хаотичен и опасен, люди видят в других не столько друзей, сколько врагов. В случае поворота к коммуно-фашизму, геи и лесбиянки, наряду с евреями-интеллигентами, будут первыми жертвами массовых репрессий.

И снова, это не сексуальная, а социальная проблема…

Закрыть Америку!
У синего моря урядник стоит, А синее море шумит и шумит. И злоба урядника гложет, Что шума унять он не может.

Максим Горький

Изменения сексуальной морали и поведения ставят перед российским обществом множество новых и придают дополнительную остроту старым проблемам. Одна из таких социальных проблем — сексуальное просвещение вообще и молодежи и подростков в особенности. Для страны, население которой было в течение многих лет полностью отрезано от научных знаний и где самое слово «секс» является ругательным, это очень сложный вопрос.

Поскольку сексуального просвещения у нас нет, на его счет, как и на счет частной собственности, бытует множество необоснованных страхов и столь же беспочвенных упований. Одни люди непоколебимо уверены в том, что любая сексуальная информация развращает подростков, повышает их сексуальную активность, увеличивает количество добрачных связей, беременностей и прочих ужасов. Другие столь же категорически утверждают, что стоит только ввести половое просвещение, как все проблемы подростковой, да и взрослой сексуальности исчезнут, никто никого не будет насиловать, девушки будут строго следовать принципу «умри, но не давай поцелуй без любви», а в браках воцарится небывалая сексуальная и прочая гармония.

Но зачем гадать и строить предположения, если во многих странах сексуальное просвещение давно существует, и его опыт безоговорочно рассеивает как иррациональные страхи, так и завышенные ожидания.315

Некоторые учителя и родители опасаются, что школьное сексуальное просвещение может поощрять ребят к ранней половой жизни. Эти страхи неосновательны. В 1993 г. по заказу Всемирной организации здравоохранения, группа ученых проанализировала, как разные программы сексуального просвещения влияют на сексуальное поведение учащихся.316 Оказалось, что ни одна из действующих программ не способствует ускорению начала сексуальной жизни учащихся: школьный курс либо отсрочивает начало половой жизни, либо делает ее более упорядоченной. Сексуально активные школьники, прошедшие соответствующий курс, поступают менее рискованно, чем их менее образованные сверстники. При этом программы, которые не просто призывали подростков не спешить с началом половой жизни, но и обучали их правилам безопасного секса, эффективнее тех, которые пропагандировали только сексуальное воздержание. Самыми успешными являются программы, которые а) начинаются раньше, чем школьники вступают в половые отношения, и б) вооружают учащихся не только знаниями (анатомия и физиология репродуктивной системы, сведения о контрацепции и т.п.), но и психологическими навыками и социально-нравственными нормами (как нужно поступать в критических ситуациях, как сопротивляться нажиму сверстников и т.п.)

Сексуальное просвещение не делает сексуально-эротические установки и ценности подростков единообразными, соответствующими желаниям и нормативным ожиданиям старших. Рецептов всеобщего сексуального счастья и благополучия нет и быть не может. Половое просвещение – не черная и не белая магия, глупо ждать от него чудес. Тем не менее оно полезно и эффективно.

1. Дети и подростки, прошедшие систематический курс сексуального просвещения, больше знают о сексуальности, и их знания более достоверны.

2. Это не снимает проблем и трудностей психосексуального развития, но облегчает разрешение возникающих при этом конфликтов.

3. Знание облегчает понимание и терпимость к чужим взглядам и поведению, что весьма ценно как в личном, так и общественном плане.

4. Если курс сексуального просвещения включает сведения о контрацепции и преподается достаточно рано, он резко уменьшает количество подростковых беременностей и абортов.

На мой взгляд, это немало. А ведь кроме непосредственных результатов, существует долгосрочный, исторический эффект. Люди, получившие в детстве хорошее половое воспитание, не только сами живут лучше, но и передают свои знания и навыки детям, что уменьшает напряженность в отношениях между родителями и детьми.

Хотя наш народ практически не информирован об этих фактах, он интуитивно чувствует истину. Во всех репрезентативных опросах общественного мнения, которые ВЦИОМ проводил с 1989 года, подавляющее большинство взрослого населения высказалось в пользу систематического сексуального просвещения, особенно школьного.

В конце 1989 г. ответы на вопрос: «Какие каналы получения информации по вопросам сексуальной жизни вы считаете наиболее приемлемыми и эффективными?» распределились следующим образом:317

 специальный учебный курс в школах, учебных заведениях — 45,6 процента;

 специальная научно-популярная литература — 42,5 процента;

 специальные научно-популярные фильмы, специальная научно-популярная программа телевидения — 28,7 процента;

 консультации у врачей-специалистов — 22,2 процента;

 беседы с родителями — 21,4 процента;

 обсуждение проблем сексуальной жизни со сверстниками — 5,3 процента;

 другие способы — 0,7 процента;

 просвещение молодежи в вопросах сексуальной жизни вообще не нужно — 3,0 процента;

 затруднились с ответом — 6,2 процента.

При всероссийском опросе в 1991 г. за введение уроков полового просвещения в школе, начиная с 5-6 класса, высказались 60 процентов (женщины — 61, мужчины — 58), против — 21 процент. Причем очень велика в глаза возрастная разница: среди людей моложе 25 лет положительно ответили свыше 80 процентов, а среди тех, кто старше 60, — 38 процентов. Люди, для которых секс уже перестал быль актуальным, стараются заблокировать информацию для тех, у кого жизнь еще впереди.

Во вциомовский анкете 1992 г. был вопрос, преподаванию каких школьных предметов сейчас следовало бы, по мнению респондентов, уделить наибольшее внимание. В длинном списке предметов фигурировала и «гигиена сексуальных отношений» (название, прямо скажем, не слишком увлекательное). В славянском регионе этот предмет вышел у мужчин на шестое, а у женщин — на четвертое по значимости место. Младшая возрастная группа (от 16 до 20 лет) даже поставила его на первое (его упомянули 29 процентов опрошенных), а группа 20-24-летних — на второе место.

По данным общенационального опроса ВЦИОМ в 1994 г., 81 процент взрослых выступают за введение полового просвещения в образовательных учреждениях для 14-16-летних подростков и только 10 процентов – против (категорически против лишь 2.7 процента мужчин и 4.4 процента женщин) . Мужчины поддерживают сексуальное просвещение больше, чем женщины, молодые — больше, чем пожилые (среди респондентов моложе 25 лет безусловно поддерживают введение такого курса 70 процентов, а среди тех, кто старше 55 лет, — 32 процента), и люди с высшим образованием — больше, чем с начальным (61 : 38 процентов). 42 процента мужчин и 37 процентов женщин согласны даже на то, чтобы этот курс получали 10-13-летние школьники.318

Выборочные опросы школьников, учителей и родителей показывают то же самое.

При опросе 16-19 летних юношей и девушек в 1995 г. с мнением, что «сексуальным отношениям нужно уделять не меньше внимания, чем учебе или работе» согласились 59 процентов девушек и 60 процентов юношей (не согласились 21 и 23 процента) . С идеей ввести в школах специальный курс сексуального просвещения согласны 88 процентов девушек и 78.5 процента юношей ( против — 5 и 9 процентов).

При опросе в 1997 г. учащихся 16 пилотных школ, их учителей и родителей, за введение специального школьного предмета, посвященного сексуальным отношениям, высказались более 80 процентов педагогов и около 90 процентов учащихся 7-9 классов и их родителей (таблица1).

Таблица 1

Согласие / несогласие с утверждением : «В школах следует ввести специальный курс сексуального просвещения» в зависимости от места в педагогическом процессе и пола (%)

Разумеется, это только верхушка айсберга. Как только заходит вопрос о том, чем именно должно заниматься сексуальное просвещение, кто и как должен его проводить, мнения людей расходятся.

При анкетировании группы школьников в Москве в 1993 г., 50 процентов подростков сказали, что хотели бы получать информацию от врачей, 22 процента — из специальной литературы, 18 процентов — от родителей и никто — от школьных учителей. На вопрос о необходимости специальных школьных уроков полового просвещения положительно ответили 71 процент учителей, 69 процентов родителей и только 21 процент подростков. Между прочим, 83 процента учителей тоже считают, что вести этот предмет должен «человек со стороны».319

По этом вопросам могут и должны спорить специалисты, но то, что Россия «созрела» для сексуального просвещения, сомнению не подлежит.

Исходя из этого, Министерство образования несколько лет просило и в летом 1996 г. получило финансовую помощь со стороны Фонда народонаселения ООН для проведения экспериментальной работы в течение трех лет для подготовки 30 часового курса полового воспитания в 7-9 классах 16 пилотных школ, чтобы на этой основе в дальнейшем создать необходимые стране альтернативные программы, учебные пособия и т.д. Иностранные (голландские) специалисты предполагались только в роли консультантов, сами же педагогические программы должны были создавать, проверять и дорабатывать российские авторы, круг которых не был определен заранее.

Как всегда, не обошлось без ошибок. Министерские чиновники не позаботились о политическом обеспечении проекта, обществу не разъяснили заранее его целей и задач. Одновременно с информацией о начале работы над проектом Министерство разослало по школам 5 альтернативных программ полового воспитания, написанных не имеющими опыта работы в школе отечественными авторами, без учета возрастных особенностей детей и существующих учебных планов (одна программа рассчитана на 374 часа, с первого по десятый класс), что внесло путаницу в умы — чем и как собираются заниматься. Проект в целом не имел единого научного руководства и требовал серьезной доработки, а первая анкета, рассчитанная на выяснение того, что подростки знают о сексуальности, содержала ряд неудачных вопросов, на которые 7-8 — классники заведомо не могли ответить.

Однако вместо конструктивной критики проекта, его недостатки, а точнее — сама идея полового воспитания, были использованы консервативными силами для раздувания политического скандала и антизападных настроений. Форма этой компании, как и в предшествующие аналогичные кризисные периоды ( в начале XX века и в последние годы горбачевской перестройки), была классически российской: констатируются тревожные явления, интерпретируются в терминах «падения нравов», а затем задаются два канонических вопроса: кто виноват и что делать? Ответ на первый вопрос очевиден: на всем протяжении российской истории во всех ее бедах был виноват Запад, и теперь западные, особенно американские, спецслужбы пытаются уже не просто развратить, но окончательно физически истребить русский народ с помощью женского равноправия, контрацепции и сексуального просвещения. Ответ на второй вопрос так же очевиден: закрыть Америку, а буде сие невозможно, административно преградить пути ее растленному влиянию.

Единственное отличие сегодняшней моральной паники от предшествующих состоит в том, что в 1991 г. крестовый поход против секса и эротики возглавляла КПСС, а теперь его инициировали организации, действующие по рецептам и под эгидой (не исключено, что и при финансовой помощи) американских ультраправых организаций, тех самых протестантских фундаменталистов, конкуренции которых опасается Русская православная церковь.

Речь идет о так называемом международном движении ProLife, представляющим из себя широкую коалицию ультраправых политических и религиозных групп и организаций, с центром в США. Самоназвание это обманчиво. Под предлогом борьбы «за жизнь» и против абортов, оно ведет широкую атаку против всех демократических институтов и гражданских прав. Американские антиабортники, как их чаще всего называют, требуют запретить не только аборты, но и контрацепцию, сексуальное просвещение, продленный день и завтраки в школе, которые, по их мнению, ослабляют влияние родителей. В годы холодной войны они выступали в защиту ядерного оружия и против отмены смертной казни. Для ProLife характерен воинствующий антикоммунизм и желание любой ценой сохранить традиционную классовую, расовую и половую / гендерную иерархию в семье и обществе. Этот нечестивый союз ханжей и террористов располагает огромными финансовыми средствами и ведет продуманную антидемократическую пропаганду по всему миру, не гнушаясь и насильственными методами.

С 1977 по 1996 г. активисты «движения» совершили в США 1983 акта насилия, включая 5 убийств (врачей делавших аборты) , 43 взрыва, 109 поджогов, 351 нелегальное вторжение в чужие дома и учреждения, 645 актов вандализма, 98 нападений и избиений своих идейных противников, 279 угроз убийства. За эти и другие преступления власти США вынуждены были произвести 33 769 арестов.320 Чтобы положить конец их бесчинствам и агрессивному пикетированию абортных клиник (мы не раз видели это на наших телеэкранах) в США в 1994 г. был принят специальный закон о свободном доступе людей в медицинские учреждения.

Эта неприглядная деятельность, а также вскрытые правоохранительными органами США тесные связи антиабортников с международным терроризмом и военизированной милицией, стремящейся дестабилизировать американские демократические институты и установить диктатуру фашистского толка, сильно скомпрометировали их в глазах американского общественного мнения. Используя политическую нестабильность в России, они перенесли свою пропагандистскую деятельность и на нашу почву, особенно рьяно атакуя репродуктивные права женщин, планирование семьи и сексуальное просвещение. В этом духе действуют православный медико-психологический центр «Жизнь», организация «Голуба» и ряд других групп.

Примитивная идеология «антиабортников» не имеет в России широкой поддержки: опыт тотального контроля над личностью, включая запрет абортов, еще свеж в памяти россиян. Отвечая на анкету ВЦИОМ в 1993 году, только 16 процентов опрошенных сказали, что поддержали бы запрещение абортов, при 60 процентах против. Подавляющее большинство россиян, включая людей религиозных, категорически против принудительных мер как поощрения, так и ограничения рождаемости.

В опросе ВЦИОМ 1994 года право женщин на аборт признали 73 процента мужчин и 88 процентов женщин (против — 11 и 8 процентов). 74 процента мужчин и 63 процентов женщин согласны с тем, что 14-16 летние подростки имеют право на получение средств контрацепции даже без согласия родителей!321

Выступать одновременно и против абортов, и против контрацепции, значит практически призывать к отказу от сексуальной жизни в браке. Каждая здоровая супружеская пара, не контролирующая свою рождаемость, будет, при нормальном ритме половой жизни, иметь по 10-15 детей. Кто и как их будет содержать? Мне вспоминаются в этой связи подпольные послевоенные частушки:

Еще пожелать на прощанье осталось, Чтоб в год по ребенку у вас нарождалось, И лет через десять, коль муж не разиня, Получите орден вы «Мать героиня». Окружат вас милые дочки с сынками, А как прокормить их — подумайте сами. Так будьте здоровы, живите богато, Насколько позволит вам ваша зарплата. А если зарплата вам жить не позволит, Ну, что ж, не живите, никто не неволит.

Выступать с подобной проповедью открыто — засмеют. Гораздо более удобной мишенью оказался проект полового воспитания школьников, о котором, за отсутствием объективной реальности, можно рассказывать все, что угодно. Атака началась из единого центра и по единому плану, докладом сопредседательниц некоего «Фонда социально-психического здоровья семьи и ребенка» И.Я. Медведевой и Т.Л. Шишовой в Комитете по безопасности Госдумы 1996.322 Документ этот — редкая смесь невежества, фальсификации и переворачивания причинно-следственных связей.

Если верить этому докладу, абсолютно все беды Запада — от моральной распущенности до импотенции и СПИДа — последствия сексуального просвещения. Вопреки общеизвестному факту, что гормональная контрацепция снижает вероятность раковых заболеваний у женщин, Медведева и Шишова утверждают, что таблетки канцерогенны (с. 7). По словам доклада, англичане «озабочены проблемой подростковой импотенции: начав жить половой жизнью в 9 лет, подростки к 12-ти нередко «теряют интерес» и становятся импотентами» (с.7); мои английские коллеги долго смеялись над этим и спрашивали, как можно потерять потенцию, не достигнув ее. Сообщение о «росте гомосексуализма» на Западе (с. 8) также противоречит научным фактам — легализация однополой любви делает ее более видимой, но не более распространенной. Глобальное противопоставление «телесно-ориентированной» западной культуры и православной аскезы не учитывает противоречивости обоих архетипов, а ссылка на «анархическое начало» русского этоса (с. 13) выглядит как аргумент в пользу невозможности в России либерализма и демократии. Предсказывая, что сексуальное просвещение неминуемо приведет Россию к депопуляции, краху государственности и прочему Апокалипсису, доклад величественно заканчивается словами: «Итак, мы предупредили» (с. 16) «Предупреждение» Медведевой и Шишовой упало на благодатную почву и стало, как по команде, с одними и тему же цитатами и ошибками, тиражироваться разными газетами, дополняясь все более фантастическими подробностями о подрывной сексуально-просветительской (у Кочетова, если помните, шпионы занимались сексуально-танцевальными диверсиями) деятельности западных спецслужб, разоблачениями сомнительной нравственности основательницы Международной Федерации Планируемого родительства Маргарет Зангер и т.п.

Газеты запестрели заголовками типа «Занятия сексом в школьном расписании» («Вечерняя Москва», 30 декабря 1996), «РАПСодия по чужой партитуре» («Правда пять,» 31 января 1997), «Куклы или презерватив?» («Тверская 13», 6-12 февраля 1997), «К нам пришел секс, нас ему научат» («Вечерняя Москва», 30 апреля 1997) и т.д. «Правда пять» превратила лозунг РАПС «Рождение здоровых и желанных детей, ответственное родительство» в лозунг «Один ребенок в семье». Бдительная Ирина Иващенко обнаружила идеологический подвох даже в переводе названия Международной Федерации Планирования Семьи : «Понимающие английский язык с легкостью заметят, что Planned Parenthood — это ОГРАНИЧЕННОЕ РОДИТЕЛЬСТВО, а вовсе не «планирование семьи».323 Люди, знающие хотя бы латинский алфавит, легко догадаются, что слово «planned» значит именно плановый, а вовсе не «ограниченный». «Планируемое родительство» предполагает, что человек , супружеская пара могут иметь сколько угодно детей, но тогда, когда они сами этого захотят , а не «как получилось», чтобы потом убивать нежеланного ребенка в утробе матери или подбрасывать в чужое гнездо.

Журналистов и ученых, выступающих против этой компании, начали подвергать травле. Журналистка «Известий», написавшая статью в защиту полового воспитания, стала получать анонимные письма с обещаниями «Мы будем вешать вас на фонарных столбах!» В некоторые выступлениях зазвучали антисемитские нотки.

К этой идеологической компании присоединились и некоторые деятели Русской Православной Церкви. В определении Архиерейского собора, состоявшегося 12 -23 февраля 1997 года в московском Свято-Даниловом монастыре, главным объектом критики стало «введение в ряде школ предмета полового воспитания», которое «может радикально изменить к худшему нравственную атмосферу в обществе, нанести ущерб целостности человеческой личности, особенно в детском и юношеском возрасте».

Озабоченность церкви состоянием общественной нравственности вполне понятна и обоснованна. Выступая на Архиерейском соборе 18 февраля 1997 года, Патриарх Алексий Второй сказал, что «особое внимание надо уделить семейному и половому воспитанию школьников. Такое воспитание, если оно вводится в государственной школе, должно быть умеренным, бережным. Совершенно необходимо прочно соединить его с нравственным формированием личности, с ответственной подготовкой юного человека к семейной жизни».

С этим нельзя не согласиться. Но нравственное воспитание не исключает сексуального просвещения. Вдумчивые священнослужители видят тут немало проблем.

По признанию сотрудника отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата священника Всеволода Чаплина, «церковь испытывает большие затруднения в связи с тем, что наше каноническое право сегодня не всегда можно применять буквально. Иначе всех нужно отлучить от Церкви. Если православный ходит в баню, то он должен следить за тем, нет ли рядом еврея. Ведь по каноническим правилам православному нельзя мыться в бане с евреем». Вряд ли современный священник сочтет результатом греховных помыслов ночную поллюцию. «Но вы накажете прихожанку, сделавшую аборт, отлучив на какое-то время от причастия? » — спросил журналист. — «Я должен это сделать, но часто можно с уверенностью предсказать, что в храм она больше не придет. Вот и решайте, что более угодно Богу», — ответил отец Всеволод.324

Молодой московский священник отец Петр Коломейцев (родился в 1959 г., имеет высшее архитектурное образование, рукоположен в 1991 г.) считает, что «если сравнивать контрацепцию и аборт, то контрацепция не просто меньшее зло, а не зло вообще».325 Представления некоторых священников, что супругам следует по возможности воздерживаться от интимных отношений, отец Петр называет «извращенной точкой зрения», ее проповедуют люди, для которых «уйти в Церковь — это значит закрыть шорами глаза, оставить узенькую щелочку и сделать вид, что ничего, кроме этой щелочки, и нет». Церковь, по его словам, не препятствует интимным отношениям.326

Однако многие священники думают иначе . По мнению отца Максима Обухова, «использование противозачаточных средств является смертным грехом, равнозначным убийству», а РАПС «есть антихристианское образование, поставившее своей целью разрушение семьи в нашем Отечестве».327

Протоиерей Дмитрий Смирнов на заданный самому себе вопрос «Если с медицинской точки зрения точно известно, что мать умрет родами, что делать?» ответил: «Естественно, умирать родами. Если птица, рискуя жизнью, уводит лису от гнезда, спасая яйца, которые не известно, высидит ли кто, то почему человеку, существу высшему, не пожертвовать собой ради спасения ребенка?».328

Московский священник отец Артемий Владимиров даже подкрепляет свои уроки целомудрия «научными» данными:

«Относительно медицинских, физиологических последствий нецеломудрия много свидетельств дает современная наука. Есть такой закон: «телегония». … Породистая сука, которую не уберегли хозяева для законной случки, возымев знакомство с одноухим деревенским Бобиком и принеся приплод, считается уже испорченной. Ее потомство уже не будет носить признаков породы — ни первое, ни последующее… Еще в большей степени этот закон действует в человеческом обществе. Выражается он в том, что человек, лишивший девицу девства ( как правило, это люди циничные, развратные, нечистые, больные), отравит всю последующую жизнь не только ей, но и ее детям. Ибо клетки прелюбодея, проникшие в лоно незадачливой романтической девушки, остаются там десятилетия и затем вступают в сражение с плодом, который заблагорассудится когда-то зачать этой потрепанной жизнью душе.. Это одна из основных причин врожденных болезней детей, начиная от расстройства всех сигнальных систем, внутричерепного давления, недоразвитости, болезни Дауна, идиотизма и пр.».329

По убеждению авторов книги «Православный брак и страсть блуда» О. Соловьева и Е. Шишимарова, подростков нужно оберегать не только от «дьявольской» науки сексологии, но и от классической литературы и искусства: «Толстой — классический писатель маразматического типа»; Пушкин — «развратник», «Евгений Онегин — классический пример искаженного понятия о браке» и «написан довольно пошлым языком», «Капитанская дочка» и «Дубровский» с точки зрения морали весьма сомнительны», а безобразник Микеланджело на фреске «Страшный суд» «изобразил всех людей голыми» ( а надо было в мундирах и при орденах?). Главная опасность для человечества, по мнению авторов, — гомосексуальность. «Есть целые профессии, о которых можно сказать, что это «профессии группы риска», среди которых процент половых отклонений необычайно высок, в некоторых профессиях близок к ста. Это, кроме сексологов: психиатры, экстрасенсы, просто врачи, педагоги, журналисты, писатели, а особенно, детские писатели, и, конечно, музыканты, художники, фотографы, артисты, режиссеры…» (Странно, что в этом списке отсутствуют монахи и священники).

По сравнению с Соловьевым , полковник Скалозуб, мечтавший сжечь только книги, выглядит большим либералом. Чтобы изжить самостоятельность и тягу к культуре, родителям усиленно рекомендуют как можно чаще и сильнее пороть своих детей, «при этом девочек можно наказывать и чаще, и сильнее», «не боясь переборщить». Особенно полезны заведомо несправедливые наказания: «Наказание, которое кажется ребенку справедливым, вредно для ребенка, так как укрепляет его в гордыне». Так же полезны телесные наказания и для взрослых.

Разумеется, Православная церковь не может отвечать за все, что говорится от ее имени. Но из двухдневной дискуссии в Российской Академии образования в марте 1997 г., в которой участвовали авторитетные и весьма уважаемые мною священнослужители, я так и не смог уяснить себе, какие конкретные меры, кроме общего нравственного воспитания , они предлагают для профилактики СПИДа, сексуального насилия, подростковых беременностей и других тревожных явлений. Если безопасный секс, как утверждают священнослужители, неминуемо приводит к распущенности, а к отказу от добрачного секса современные российские подростки, как и их зарубежные сверстники, явно не готовы и принудить их к этому невозможно, единственной реальной альтернативой становится опасный, нецивилизованный секс, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все это мы уже проходили при советской власти.330

К сожалению, высказывания многих моих коллег по РАО, которая, как преемница бывшей Академии Педагогических Наук, несет прямую ответственность за многолетнее оставание нашей страны в деле сексуального просвещения, были не более конструктивными. Академики сменили ссылки на моральный кодекс строителя коммунизма на апелляцию к православной морали и «национальным нравственно-этическим представлениям и традициям народов России», но нежелание и неспособность смотреть фактам в глаза остались прежними. Справедливо отмечая недостатки так называемого «проекта ЮНЕСКО» и предложив Министерству приостановить его реализацию, Президиум РАО поставил задачу «выявления оптимальных форм и методов нравственного воспитания школьников, включающего элементы полового воспитания» (оппортунистическая формулировка начала 1960-х годов, в 80-е уже вводили курс этики и психологии семейной жизни).

Что это значит в контексте реально происходящего в стране взрыва подростковой сексуальности, эпидемического роста БППП и сексуального насилия, низкой контрацептивной культуры и т.п., — объяснять не нужно. Под предлогом заботы о нравственности и здоровье нации, подростков в очередной раз хотят оставить один на один с их жизненными проблемами, ограничиваясь заведомо бессильными запретами и увещеваниями. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Главное — не подпускать подростков к воде и не учить их плавать.331

Обострилась в последнее время и проблема борьбы с порнографией. Российские законодатели поняли, что административные запреты неэффективны. Хотя секс-индустрия в России стала весьма доходным промыслом (по экспертной оценке, месячный оборот порнопродукции в одной только Москве составляет 5 млн. долларов), ее легальный статус не определен.332 Статья 242 нового Уголовного кодекса наказывает не за изготовление или потребление порнографии, а только за незаконный оборот порнографических материалов, а также за вовлечение в изготовление материалов или предметов порнографического характера несовершеннолетних и за распространение порнографических материалов или предметов среди несовершеннолетних.

Но какой именно оборот является законным? И что такое вообще порнография? 73 процента судей и 88 процентов адвокатов, опрошенных А.П.Дьяченко, не смогли ответить на вопрос, чем порнография отличается от легальной эротики, а определения, которые дали остальные, расплывчаты и субъективны. Репрессивные меры, применяемые местными органами власти, часто оборачиваются произволом и нарушением Конституции.

Чтобы выйти из этого тупика, в феврале 1997 г. Госдума приняла в первом чтении проект Закона «Об ограничениях оборота продукции, услуг и зрелищных мероприятий сексуального характера в Российской Федерации». Предложенные в нем меры по ограничению и контролю за распространением порнографии и коммерческой эротики, особенно среди несовершеннолетних (локализация их распространения в специально отведенных для этого местах, лицензирование соответствующей коммерческой деятельности, обложение ее дополнительным налогом и т.п.) давно назрели и необходимы. Помимо фискальных соображений, это попытка удушить ненавистную эротику ограничениями и налогами. Но сделано это практически так же, как большевики в эпоху НЭПа поступали с частным предпринимательством: не в силах вытеснить его в честном экономическом соревновании, его убили репрессивными мерами.

Ахиллесова пята Закона — неопределенное и расширительное определение деятельности и продукции «сексуального характера».

В статье 2 Закона сказано, что его действие «не распространяется на занятие проституцией, на организацию притонов для занятий проституцией, вовлечение в проституцию, регламентируемых действующим административным и уголовным законодательством, а также на оборот научных, научно-популярных, публицистических материалов по вопросам пола и изделий медицинского назначения». Как ни странно выглядит объединение науки и публицистики в одной статье с проституцией и содержанием притонов, ученым это дает известные гарантии. Но в Законе не нашлось подобной же оговорки для художественного творчества и эротического искусства, без которого включение сексуальности в высокую культуру невозможно. Это забвение искусства и настойчивые попытки элиминировать из законодательства самое понятие «эротики» не случайно.

Комиссия Говорухина пытается разрубить гордиев узел разграничения эротики и порнографии красногвардейским натиском. Согласно статье 4, «продукция сексуального характера — продукция средств массовой информации, иная печатная и аудиовизуальная продукция, в том числе реклама, сообщения и материалы, передаваемые и получаемые по компьютерным сетям, а также различные изделия и средства, удовлетворяющие потребности, связанные с сексуальным влечением, за исключением лекарственных средств и изделий медицинского назначения».

С научной точки зрения, это определение, под которое можно подвести все, что угодно, бессмысленно. Топор может быть орудием убийства, но тем не менее не является оружием. А тут речь идет о человеческих чувствах. «Потребности, связанные с сексуальным влечением», и способы их удовлетворения неотделимы от общего психического и духовного мира личности и сугубо индивидуальны. В древней Греции был случай, когда юноша, плененный красотой статуи Афродиты, тайно совокупился с ней, оставив на мраморе несмываемые пятна. Для него статуя богини явно была «продукцией сексуального характера». Значит ли это, что фотографии этой скульптуры можно показывать только в специально отведенных для этого местах? Японский писатель-гомосексуал Юкио Мисима пережил свой первый оргазм под впечатлением картины Гвидо Рени «Святой Себастьян». Значит ли это, что картина Гвидо Рени и ее репродукции — изделия сексуального характера? По букве и духу нового Закона — да. В случае его принятия, Эрмитаж, музей имени Пушкина и Третьяковская галерея срочно должны купить предусмотренные Законом лицензии, но даже после этого водить туда школьников не следует. Классическое искусство от этих новаций как-нибудь отобьется, но новое искусство обречено уйти в подполье, дополнительные налоги ему не под силу. Да и всякий ли художник согласится с подобным ярлыком?

Что значит «сценические действия сексуального характера» ? Изображение полового акта? Показ половых органов? Демонстрация обнаженного тела? Хорошо сыгранный поцелуй тоже может пробуждать «сексуальное влечение». Запрещение «использования образов несовершеннолетних, выраженных в любой форме, в продукции сексуального характера» (статья 5), при столь расширительном толковании последнего термина, делает практически невозможной, например, набоковскую «Лолиту». По букве нового Закона, сочинение, издание и даже хранение подобного произведения в публичной библиотеке становится противоправным.

В настоящем своем виде, Закон практически отдает сексуальную культуру общества на произвол коррумпированных чиновников, милиции и ими же подобранных «экспертов» и кажется шагом назад по сравнению с Информационным письмом Прокуратуры СССР от 17 апреля 1989 г. «О практике применения уголовного законодательства об ответственности за распространение порнографических предметов и произведений, пропагандирующих культ насилия и жестокости», авторы которого пытались, с помощью профессиональных экспертов-искусствоведов, найти какие-то объективные критерии. Ожидаемых доходов государство не получит, все они осядут в карманах чиновников, с которыми порноиндустрия всегда договорится. А вот искусство в очередной раз будет кастрировано. Кроме того, очередной мертворожденный закон будет способствовать усилению правового нигилизма.

Похоже на то, что сексуального просвещения в российских школах в обозримом будущем не будет, и даже то немногое, что уже делалось, будет выкорчевано. В Госдуме и Совете Федерации проблемы сексуального просвещения обсуждают в контексте изучения методов подрывной деятельности Западных спецслужб. Генеральную прокуратуру вынудили начать следственное дело, чтобы квалицифицировать сексологические опросники как «развратные действия» и «совращение несовершеннолетних». В атмосфере охоты за ведьмами, которая на местах может принимать и вовсе экзотические формы, директора школ и учителя предпочтут не рисковать своим положением и репутацией.

Тяжелая это работа — из болота тащить бегемота…

Тем не менее пугаться не стоит. Начавшаяся в стране «сексуальная контрреволюция» — всего лишь одно из звеньев борьбы за восстановление в России тоталитарного строя. Контроль за сексуальностью — одна из самых древних и жестоких форм подавления личности. Но это попытка с негодными средствами. Люди, освободившиеся от тоталитарного гнета, не допустят восстановления былых оков. Если перекрыть один какой-то канал информации, например, школу, его тут же восполнят другие, например, компьютерные сети. В каком-то смысле нынешние баталии напоминают битву на неприступной линии Мажино, которую никто и не собирался штурмовать, ее просто обошли с флангов и тыла. Если государство не приложит усилий к восстановлению им же удушенной сексуальной культуры, люди обойдутся без него.

Это будет сопровождаться углублением рва между поколениями (по всем социологическим опросам рубеж проходит прежде всего по возрасту) и новыми издержками для здоровья и нравственности, но повернуть процесс вспять никому не дано.

Так не лучше ли взглянуть правде в глаза и не превращать русскую историю в сказку про белого бычка?

Секс как зеркало русской революции
Кого град молотит по голове, тому кажется, будто все полушарие охвачено грозою и бурей.

Мишель де Монтень

Мы рассмотрели основные моменты истории и современного состояния русской сексуальной культуры.

Русский эрос, со всеми его противоречиями, всегда был и остается неотъемлемой частью русской культуры и общественно-политической жизни. Его противоречия — драматический разрыв «верха» и «низа», «духовности» и «телесности», слова и дела, тяготение, с одной стороны, к анархии, а с другой — к жесткому внешнему контролю, трудности процесса индивидуализации и формирования высокой эротической культуры — неразрывно связаны с общими особенностями российской истории, включая гораздо большую, чем на Западе, разобщенность народных масс и элиты.

Культурная революция Серебряного века, тесно связанная с урбанизацией и индустриализацией России, была первым серьезным ударом по традиционным формам социального контроля и символической оппозиции «секса» и «культуры» у самой интеллектуальной элиты. Но она была относительно изолированным культурным явлением, далеким от повседневной жизни трудящихся и средних слоев, и вызвала острую критику как справа, так и слева.

Октябрь 1917 в сексуальной, как и в других сферах общественной жизни, был попыткой насильственного уничтожения всей прежней нормативной культуры, гендерной дифференциации и системы брачно-семейных отношений. Эта революция выглядела чрезвычайно радикальной, вызывая ликование одних и ужас других. Но в действительности она была верхушечной и в значительной мере словесной. «Свобода от» не превратилась и не могла превратиться в «свободу для». При всем радикализме лево-анархической фразеологии молодежи 1920-х гг., ее глубинные ценностные ориентации и стереотипы не так уж сильно отличались от предреволюционных: тот же примитивный сексизм, те же иррациональные страхи, та же нетерпимость, то же отсутствие высокой эротики. Поэтому большевикам как правящей партии было очень легко подавить и уничтожить слабые ростки сексуальной, как и всякой иной, свободы, восстановив и многократно усилив другую сторону традиционной русской жизни — внешний контроль и государственную регламентацию.

Сталинистская сексофобия была порождением другой «культурной революции» или, точнее, контрреволюции начала 1930-х гг., направленной на уничтожение всех и всяческих социально-культурных различий и установление тотального контроля над личностью. Однако она имела эффект бумеранга. Ликвидация сексульно-эротической культуры и низведение элиты до уровня масс способствовали не столько десексуализации общественной и личной жизни, сколько их обеднению и примитивизации. Загнанная в подполье и низведенная до уровня «полового инстинкта» сексуальность становилась все более дикой и потенциально агрессивной. И если вначале режим мог использовать подавление сексуальности против своих противников (культ вождя, ненависть к врагам народа), то в дальнейшем репрессивность обращается против него самого. Как и предсказывали анти-утопии Евгения Замятина и Джорджа Оруэлла, сексуальность — любая! — стала знаком социального протеста и убежищем от тоталитарного господства. Сначала в официальной пропаганде, а затем и в массовом сознании запрещенная эротика стала мощным антисоветским и антикоммунеистическим символом, ставя людей перед необходимостью выбора, и что бы они ни думали и ни говорили публично, их тела голосовали против режима.

Постепенная либерализация советского режима после смерти Сталина и превращение его из тоталитарного в авторитарный распространилась и на сексуальную жизнью. Грубое отрицание и насильственное подавление сменились неуклюжими попытками приручения, медикализации и педагогизации секса. Но советский сексуальный либерализм провалился так же, как политико-экономические реформы. У него также не было ясных целей, он добивался не освобождения, а смягчения форм социального контроля и апеллировал к тем самым партийно-государственным властям, в руках которых этот контроль находился и которые не желали его ослабления. Как и в остальных сферах жизни, тупая и близорукая партбюрократия оказалась неспособной пожертвовать частью ради спасения целого. Везде и всюду время для либеральных реформ было безвозвратно упущено.

Крушение советского режима принесло людям желанное сексуальное освобождение. Но так же, как в политике и экономике, сексуальная свобода обернулась прежде всего аномией и анархией. Рождение новой сексуально-эротической культуры — долгий и мучительный процесс. Пока что мы находимся в его негативной фазе, для которой характерно не столько рождение нового, сколько выход из подполья подавленного, агрессивного и уродливого старого. Вместо индивидуализации, приватизации и интимизации сексуальности, происходит ее деромантизация, коммерциализация и тривиализация. Дикий секс, как и дикое первоначальное накопление, вызывает растущее разочарование и раздражение, которое консервативные круги используют для разжигания моральной паники и усиления социальной напряженности. Американизация российской сексуальной, как и прочей массовой культуры, способствует развитию антизападных настроений и позволяет фашистам и националистам позировать в роли защитников духовных ценностей, к которым они на самом деле никакого отношения не имеют.

Но, как в любую кризисную эпоху, не все заявления нужно принимать на веру. Как показывают данные профессиональных опросов, средства массовой информации преувеличивают масштабы негативных изменений в сексуальном поведении и установках молодежи и недооценивают их мнгообразие, рассогласованность и внутреннюю противоречивость. Многое из того, что сегодня кажется новым, в действительности существовало всегда, но раньше замалчивалось, а теперь демонстративно выставлено напоказ. Кроме того, переходный период всегда сопровождается аномией и социальной дезорганизацией, которые трудно пережить, но из-за которых не следует впадать в панику. Главный вопрос: знаем ли мы, куда идем и чего мы на самом деле хотим?

Нынешняя антикоммунистическая революция по своей природе глубоко двойственна. Она является либерально-демократической, поскольку она направлена против авторитарного режима. Но поскольку ее подразумеваемая цель — восстановление ранее существовавшего социального строя и ценностей, она является также консервативной. За этими тенденциями стоят разные социальные силы, имеющие также разные представления о сексуальности.

В случае победы авторитарных сил, страну ожидают новые сексуальные репрессии, под лозунгами защиты моральной чистоты и восстановления семейных ценностей, что вызовет новые социальные и психологические издержки, за которыми неизбежно последует новая волна радикализма. Если победят либерально-демократические силы, развитие пойдет более или менее по Западному пути.

Как ни экзотична, на поверхностный взгляд, советская и постсоветская жизнь, ее фундаментальные проблемы, включая сдвиги в сексуальных ценностях, принципиально те же, что и на Западе. Сексуальная революция, начало которой журнал «Тайм» широковещательно объявил на обложке одного из своих номеров в 1964 г., а конец — в 1984 г., на самом деле была лишь звеном длительного исторического процесса индивидуализации и секуляризации секса. Ее издержки, на которых сосредоточили все внимание консервативные критики, были очень похожи на то, что сегодня происходит в России.

Но означает ли «конец революции», что все вернулось на круги своя и сексуальное поведение стало таким же, каким было до 1960-х? Сексуальная революция 1960-х выполнила свои главные деструктивные задачи и открыла не менее сложный, но более тихий и длительный эволюционный процесс формирования новых сексуально-эротических ценностей. Как бы ни оценивать характер и масштабы этих перемен, «сексуальный мир, какой мы знали в 1950-х, сегодня кажется почти неузнаваемым… За последние пятьдесят лет Америка из общества, в котором сексуальность была покрыта тайной и неназываема, превратилась в общество, где она вездесуща».333 Причем, по мнению известного социолога Айры Рисса, Америка все еще находится в процессе мучительных родов сексуального плюрализма как необходимого аспекта демократического образа жизни.334

То, что США не смогли переварить за полстолетия, в России произошло за какие-нибудь 10 лет, причем на фоне всеобщей дезорганизации и криминализации общественной жизни. Не удивительно, что это вызывает у нас тревогу и подчас панику. Какую проблему ни возьми, будь то подростковая сексуальность, эротика и порнография, сексуальное насилие, проституция, контрацепция или профилактика БППП, всюду мы видим борьбу тех же двух тенденций, что и во всех социально-политических вопросах: вернуться к административно-бюрократическому государственному контролю или дать простор индивидуальной инициативе, хотя это и сопряжено с определенными социальными издержками?

Но не будем преувеличивать.

Да, очень плохо, что место научного сексуального просвещения занимает у нас дешевая эротика и порнография. Но даже это лучше, чем старая большевистская сексофобия, когда всякая сексуальная информация была запретной.

Да, уровень контрацептивной культуры в России чудовищно низок. Но несколько лет назад ситуация была гораздо хуже, и люди этого даже не сознавали.

Нас тревожит социальная, политическая и сексуальная дискриминация российских женщин. Но десять лет назад такое положение казалось соверщенно естественным и слова «сексизм» не было даже в профессиональном языке.

Мы жалуемся на дискриминацию и угнетение сексуальных меньшинств. Но десять лет назад об этом нельзя было даже заикнуться, они были неназываемыми.

Даже новый и опасный рост проституции, сексуального насилия и БППП отчасти связан с новоприобетенной индивидуальной свободой от принудительного государственного, полицейского и медицинского контроля. Как все демократические страны, мы должны научиться сами контролировать свою жизнь и нести за это ответственность.

Перед Россией сейчас стоит выбор: идти ли ей вперед, к XX1 веку, или назад, к XIX-му, а то и к доиндустриальному прошлому. Некоторым людям хотелось бы второго. Но на самом дели пути назад нет.

Как и многие другие аспекты советского образа жизни, сексофобия была порождением маргинальных, деклассированных люмпенов, «выдвиженцев» из крестьян, которые на самом деле не принадлежали ни к деревне, ни к городу. Сейчас эти слои постепенно сходят с исторической сцены. В 1990 г. среди 60-летних россиян доля коренных горожан не превышала 15 — 17 процентов, среди 40-летних их было уже примерно 40 процентов, а среди 20-летних — больше половины. И хотя эти горожане в первом поколении еще несут на себе отпечаток прошлого, они уже отличаются от поколений своих отцов и дедов. Почти 70 процентов всех детей в России рождаются и воспитываются в городах. К 2000 году из каждых ста 40-летних россиян почти 50 будут коренными горожанами, из 30-летних — свыше 60, а из 20-летних — 70.335

А городская культура по самой сути своей требует плюрализма. Ведь и в США самые ярые противники сексуальной терпимости — выходцы из сельской местности и маленьких городков; воспитание, полученное в детстве и юности, важнее, чем субъективные психологические качества и личный сексуальный опыт.336

Сексуальные ценности и сексуальное поведение россиян сегодня существенно варьирьют в зависимости от их пола, возраста, образования, социального происходения, этнической принадлежности, региона и религии. В ближайшем будущем эта разнородность, вероятно, увеличится, что, при отсутствии достаточной терпимости друг к другу, может порождать конфликты. Но в долгосрочной перспективе, определение того, что хорошо и что плохо в сексуальной жизни, будет принадлежать более молодым, городским и образованным людям. Любые попытки ограничить их сексуальную свободу и регламентировать их поведение и чувства, кто бы их ни предпринимал, государство, церковь или общинные институты, заранее обречены, те, кто попытается это сделать, только потеряют авторитет.

Иррациональные запреты порождают не столько целомудрие, сколько лицемерие или слепой бунт, а также те самые отрицательные последствия нецивилизованного секса (подростковые беременнности, аборты, сексуальное насилие и БППП), которых родители и воспитатели хотели бы в первую очередь избежать.

Однако сексуальная культура сама собой не возникает. Ее надо планомерно создавать, используя при этом также положительный и отрицательный опыт Запада. Если мы этого не сумеем и будем равняться не на лучшие, а на худшие образцы, как это происходит сейчас, мы будем иметь те же самые издержки, только многократно выросшие.

1Адам Олеарий. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1906, с. 187
2C.Carey. Les proverbes erotiques russes. Etudes de proverbes recueШis et non-publics par Dal’ et Simoni. The Hague: Mouton, 1972.
3К сожалению, в источнике, по которому готовился fb2 файл, в некоторых главах отсутствует связь между текстом и сносками — примечание оформителя
4М. Foucault. Histoire de la sexualite. 1. La volonte de savoir. Paris: GaUimard, 1976, p. 139.
5См. об этом подробнее: J. Weeks. Sex, Politics and Society. The Regulation of Sexuality since 1980. London: Longman, 1981.
6Л. Энгельштейн. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков. М.: Терра, 1996, с. 12.
7Там же, с. 338.
8А.О. Афиногенов. Жизнь женского населения Рязанского уезда в период детородной деятельности женщины и положение деда акушерской помощи этому населению. СПб., 1903, с. 57. Цит. по: Вишневский. Ранние этапы-, с. 127.
9В. Милютин. Избранные произведения. М., 1946, с. 93.
10Л.Н. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 25, М., 1937, с 408.
11А.Г. Боряковский. О вреде средств, препятствующих зачатию // Врач. 1893. № 32, с. 886,887. Цит. по: Вишневский. Ранние этапы.., с. 128.
12Там же.
13Общество русских врачей в память Н. И.Пирогова. Двенадцатый Пироговский съезд. Вып. II, СПб., 1913, с. 88.
14См. Л. Энгельштейн. Ключи счастья, гл. 1 -3.
15Об истории проституции в царской России см. Г. М. Г[ерценштейн]. Проституция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, Т.25А, СПб., 1898, с. 479-486; В. О. Дерюжинский. Полицейское право. СПб., 1903; Б. И. Бентовин. Торгующие телом. Очерки современной проституции, 2-е изд., СПб., 1909; В.М.Броннер, А. И. Елистратов. Проституция в России. М., 1927; Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, 40-е гг. XIX в. — 40-е гг. XX в. М.: Прогресс-Академия, 1994; И. А. Голосенко. Российская социология проституции. 1861-1917. СПб.: Санкт-Петербургский филиал Института социологии РАН, 1997; ILStites. Prostitute and Society in Pre-Revolutionary Russia // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, vol.31 (1983), pp. 348-364; L. Bernstein. Yellow Tickets and State-Licensed Brothels: The Tsarist Government and the Regulation of Urban Prostitution // Health and Society in the Revolutionary Russia. Ed. by S.G.Solomon and J. F. Hutchinson. Bloomington: Indiana University Press, 1990, pp. 45-54; Л. Энгельштейн. Ключи счастья.
16И.А. Голосенжо. Российская социология проституции, с. 45.
17Цит. по кн.: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, с. 108-109.
18А.И. Куприн. Яма // Собр. соч. в 6 томах, т. 5, М.: ГИХЛ, 1958, с 251-252.
19Л.Н. Толстой. Крейцерова соната // Собр. соч. в 22 томах, т. 12. М.: Художественная литература, 1982, с. 135.
20Статистика Российской империи. XIII. Проституция в Российской империи по обследованию на 1 августа 1889 года. СПб., 1890, с. XXXVI. Цит. по: Б.Ф.Калачев. Взгляд на проблему через-, столетие // Проституция и преступность. М.: Юридическая литература, 1991, с. 39.
21Г.М. Г[ерценштейн]. Проституция, с. 482.
22В. Stites. The Women’s Liberation Movement in Russia. Feminism, Nihilism, and Bolshevism 1860-1930. Princeton University Press, 1978, p. 183.
23П.E. Обозненко. Поднадзорная проституция С-Петербурга по данным врачебно-полицейского комитета и Калининской больницы. Дисс. СПб., 1896, с. 21. Цит. по: Калачев, Указ. соч., с 42.
24Там же, с 44.
25В.В. Воронский. Литературно-критические статьи. М.: Советский писатель, 1956, с. 115.
26М.И. Покровская. О жертвах общественного темперамента. СПб., 1902, с 28-29.
27Цит. по: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, 40-е гг. XIX в. — 40-е гг. XX в., с. 114.
28Цит. по: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, 40-е гг. XIX в. — 40-с гг. XX в., с. 119.
29А.И. Елистратов. О прикреплении женщины к проституции: врачебно-полицейский надзор. Казань, 1903, с. 15.
30См. Л. Энгельштейн. Ключи счастья, гл. 6.
31Там же, с. 240.
32М. А. Членов. Половая перепись московского студенчества // Русский врач. 1907. №31-32, с. 1072-1111.
33См. Д.Н.Жбанков. О половой жизни учащихся женщин Врачебное дело. 1922. №10-12, с. 225.
34Л. Энгельштейн. Ключи счастья, с. 255.
35Об этом сложном явлении см. А.Эткинд. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М.: ИЦ-Гарант, 1996.
36В быту к этому относились спокойно-иронически. Казанова рассказывает о своей встрече с любимчиком статс-секретаря Теплова, белокурым красавцем поручиком Луниным, который «плевал на предрассудки» и старался обольщать всех подряд. «Посему он сел за стол рядом со мной и так кокетничал за обедом, что я, право слово, принял его за девицу, одетую парнем». Оскорбленный таким подозрением поручик «тотчас показал, чем превосходит он слабый пол <…> завладел мною и, решив, что понравился, приступил к решительным действиям, дабы составить свое и мое счастье». Казанова, искушенный и по этой части, ничего не имел против, но дело расстроила присутствовавшая при сем ревнивая француженка, обозвавшая обоих мужчин мужеложниками (Казанова. История моей жизни, с. 565-566).
37А.С. Пушкин. В академии наук.» // Собрание сочинений, т. 2, М.:ГИХЛ,1959,с.451.
38Eros russe. Русский эрот не для дам (Женева, 1879). Исправленное издание, Oakland: Scythian Books, 1988, р. 59.
39А.И. Куприн. Яма, с. 248.
40См.: S. Karlinsky. The Sexual Labyrinth of Nikolai Gogol. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1976.
41Л.Н. Толстой. Дневники (1851, 29 ноября) // Полное собрание сочинений, т. 46, с. 237-238.
42Самый обстоятельный анализ истории и состояния русского права по этим вопросам см. В.Д.Набоков. Плотские преступления, по проекту уголовного уложения // Вестник права. 1902. №9-10. Эта большая статья включена в книгу Набокова «Сборник статей по уголовному праву» (СПб., 1904). Раздел о гомосексуализме напечатан также в немецком переводе в журнале «Jahibuch fur sexueUe Zwischenstufen» [56 №2 (1903), SS. 1159-1171].
43Cм. S. Karlinsky. Russia’s Gay Literature and Culture: The Impact of the October Revolution // Hidden from History. Reclaiming the Gay and Lesbian Past Ed. by M.LDuberman, M.Vicinus, and G. Chauncey, Jr. N.Y.: NAL Books, 1991, pp. 347-363; A. Poznan-sky. Tchaikovsky. The Quest for the Inner Man. N.Y.: Schirmer Books, 1991; А. Позианский. Самоубийство Чайковского. Миф и реальность. М.: Глагол, 1993; Л. Энгельштейн. Ключи счастья, гл. 2.
44Л. Энгельштейн. Ключи счастья, с. 106
45L. Engelstein. Soviet policy toward male homosexuality: Its origins and historical roots // Journal of Homosexuality, vol. 29, №2/3,1995,pp.158.
46См. В. М. Тарновскнй. Извращение полового чувства: Судеб-но-психиатрический очерк для врачей и юристов. СПб., 1885; И. М. Тарковский. Извращение полового чувства у женщин. СПб., 1895.
47Tax было, например, с маркизом де Кюстином. Не имея возможности опровергнуть его язвительную книгу о николаевской России, царская охранка сознательно муссировала сплетни о порочности писателя (он действительно был гомосексуалом). См. В. А. Мильчнна, А.Л.Осповат. Маркиз де Кюстин и его первые русские читатели (Из неизданных материалов 1830-1840-х годов) // Новое литературное обозрение, №11 (1995), с. 107-138; они же. Петербургский кабинет против маркиза де Кюстина: нереализованный проект С.С. Уварова // Новое литературное обозрение, №13 (1995). с. 272-285. То же самое делает американский журналист Борис Парамонов, в духе «прикладного психоанализа» изображающий дело так, будто все содержание книги Кюстина обусловлено его гомосексуальностью (Время и мы. 1993. №119, с. 155-176). Почему же тогда она имела такой большой и длительный — до сегодняшнего дня — читательский успех и люди принимали ее, с какими-то поправками, за правдивое изображение России? Или все они были ослеплены теми же самыми комплексами?
48См. А. Познанский. Самоубийство Чайковского; В. С Соколов. До и после трагедии. Смерть П. И. Чайковского в документах // Знамя. 1993. №11,с. 144-169.
49Ф.Энгельс. Книга откровения // К. Маркс и Ф.Энгельс. Сочинения, Изд. 2, М.: Политиздат, т. 21, с. 8.
50В последующем изложении я опираюсь, в частности, на следующие исследования: С.И. Голод. Изучение половой морали в 20-е годы // Социологические исследования, 1986, №2, с. 152-155; S. Fitzpatrick. Sex and Revolution: An Examination of Literary and Statistical Data on the Mores of Soviet Students in the 1920s // Journal of Modem History, June 1978, pp. 252-278; R. Stites. The Women’s Liberation Movement in Russia: Feminism, Nihilism, and Bolshevism. 1860-1930, Princeton University Press, 1978; E.Nalman. The Case of Chubarov Alley: Collective Rape, Utopian Desire, and the Mentality of NEP // Russian History/ Histoire Russe, 17, №1 (Spring 1990), pp. 1-30; W.Goldman. «Women, Abortion, and the State, 1917-36» and E. Waters. «The Female Form in Soviet Political Iconography, 1917-32» in: Russia’s Women. Accommodation, Resistance, Transformation. Edited by B. E. Qemens, B. A. Engel, С D. Worobec. University of California Press, 1991. Wendy Z. Goldman. Women, the State and Revolution. Soviet Family Policy and Social Life, 1917-1936. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. Ценные документы и статьи содержат также сборники Bolshevik Culture: Experiment and Order in the Russian Revolution. Ed. by A. Gleason, P. Kenez, and R. Stites. Bloomington, Indiana University Press, 1985; Sexuaifor-shung und -Politik in der Sowjetunlon seit 1917. Hrsg. von J. S. Hohmann. Peter Lang, 1990.
51К. Маркс. Святое семейство // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 2, с. 24.
52К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений, с. 587.
53Маркс — Женни Маркс, 21 июня 1856 г. // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, с. 434,435.
54Ф. Энгельс. Книга откровения // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, с. 6.
55Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства // К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, с. 85.
56К. Цеткин. Из записной книжки // Воспоминания о Ленине. Т. 5. М.: Политиздат, 1979, с. 435.
57В этом разделе я широко опираюсь на работы S. G. Solomon. Social Hygiene in Soviet Medical Education, 1922-30 // journal of the History of Medicine and Allied Sciences, vol. 45, №4 (October 1990), pp. 607-643, и The Demographic Argument in Soviet Debates Over the Legalization of Abortion In the 1920s // Cahlers du Monde Russe et Sovietique, 1992, №7.
58Б.Н. Миронов. История в цифрах. Л.: Наука, 1991, с. 133.
59См. об этом подробнее: R. Stites. The Women’s Liberation Movement in Russia, ch. XI.
60В.И. Ленин. Рабочий класс и неомальтузианство // Подн. собр. соч., т. 23, с. 257.
61См. W. Goldman. Women, Abortion and me State, p. 248
62См. S. G. Solomon. The Demographic Argument in Soviet Debates Over the Legalization of Abortions in the 1920s.
63См. С. И. Голод. Изучение половой морали в 20-е годы.
64Труд, здоровье и быт ленинградской рабочей молодежи. Вып. 1, Л., 192 5, с. 23.
65В. Кетлинская, Вл.Слепков. Жизнь без контроля. М., 1929. Цит. по книге Н. Б. Левина, М. В. Шэгаровсккй. Проституция в Петербурге, 40-е гг. XIX в. — 40-е гг. XX в. М- Прогресс-Академия, 1995.
66Данные приводятся по статье Goldman, примеч. 3.
67М. А. Вейн. Основные факторы, влияющие на рост и распространение венерических болезней // Венерология и дерматология, 1925, №6, с. 133-136.
68Материалы межведомственной комиссии по борьбе с проституцией. Вып. 1. М., 1921, с.7. Цит. по: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, с. 142.
69Там же, с. 137-138.
70С.Я. Голосовкер. Итоги половой анкеты // Молодая гвардия, 1923, №4-5. Цит. там же, с.135.
71С.Я. Голосовкер. Итоги половой анкеты // Молодая гвардия, 1923, №4-5. Цит. там же, с.135.
72Н.Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге,с.154.
73См. подробнее: И. А. Голосешсо. Социология проституции в Советской России 20-х — начала 30-х годов // Социология и социальная антропология. СПб.: Алетейя, 1997, с. 216-235.
74S. Fitzpatrick. Sex and Revolution, p. 271
75Ibid. pp. 275,277.
76А. М. Коллонтай. Дорогу крылатому Эросу! Письмо к трудящейся молодежи // Молодая гвардия, 1923, №3 (10), с. 111-113.
77См. подробнее: R. Stites. The Women’s Liberation Movement in Russia.
78Цит. по: Н. Б. Левина, М. В. Шкаровский. Проституция в Петербурге, с. 186.
79См. о нем подробнее А. Эткинд. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб.: Медуза, 1993, с. 328-333.
80А. Залкинд. Революция и молодежь. Л., 1924.
81Вместо Ленина это сделал Н. И. Бухарин, который так отозвался о заповедях Залкинда: «чушь и мещанская накипь, которая желает лезть во все карманы* (Правда, 12 февраля 1925).
82Цеткин. Указ. соч., с. 436.
83Там же.
84Там же, с. 437.
85Там же, с. 435.
86См. М. Золотоносов. Мастурбанизация. «Эрогенные зоны» советской культуры 1920-1930-х годов // Литературное обозрение, 1991, №11, с. 93-99.
87С.Р. Равич. Борьба с проституцией в Петрограде // Коммунистка, 1920, №1, с. 23. Цит. по: С.И.Голод. Изучение половой морали в 20-е годы, с. 155.
88Л. Гинзбург. Литература в поисках реальности. М.: Советский писатель, 1987, с. 156.
89А.М. Коллонтай. «Любовь пчел трудовых». Из серии рассказов Революция чувств и революция нравов. М.; Пг., 1923, с. 43-44.
90Цит. по М. Золотоносов. Мастурбанизация. «Эрогенные зоны» советской культуры 1920-1930-х годов // Литературное обозрение, 1991, № 11,с. 98.
91И. Ильф. Записные книжки (1925-1937) // И. Ильф, Е. Петров. Собрание сочинений в 5 томах. Т. 5, М.: ГИХЛ, 1961, с. 178,2 51.
92И. Ильф, Е. Петров. Саванарыло // Собрание сочинений, т. 3, М., 1961, с. 188-189.
93М. М. Бахтин. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1990, с. 353-354.
94Там же, с. 355.
95М. Поповский. Третий лишний, с. 404. 7
96В. Белов. За тремя волоками. Повесть и рассказы. М.: Советский писатель, 1968, с. 27.
97W. Reich. The Sexual Revolution (1935). N.Y., 1969, p. 186.
98М. А. Серейский. Гомосексуализм // Большая Советская Энциклопедия. Т. 17, М., 1930, с. 593.
99Там же.
100Подробная информация о жизни советских гомосексуалов содержится в работах Семена Карпинского. См.: S. Karlinsky. Russia’s Gay Literature and Culture: The Impact of the October Revolution // Hidden from History. Reclaiming the Gay and Lesbian Past. Ed. by ML. Duberman a.o., N.Y- NAL Books, 1990. Их хорошо дополняет книга Владимира Козловского «Арго русской гомосексуальной субкультуры» (Benson, Vt Challdze Publications, 1986); эта книга гораздо шире своего названия и содержит данные и документы о всех аспектах гомосексуального образа жизни и его отражении в литературе, дневниках и тд. См. также L. Engelstein. Soviet policy toward male homosexuality: Its origins and historical roots // Journal of Homosexuality, vol.29, №2/3, 1995, pp. 155-178; Joachim S.Hohmann. Zur rechtlichen und sozialen Problem der Homosexualitat // Sexualforschung und -politik in der Sowjet-union seit 1917. Frankftirt am Main; Bern; New Yoric; Paris: Peter Lang, 1990; S.Tornow. Riickschritt gleich Fortschritt Geschichte der Schwulen in Sowjet-Russland // Siegessaule, 1987, №6 и др.
101Отчет о докладе Крыленко опубликован в журнале Советская юстиция, 1936, №7 и воспроизведен в книге Козловского.
102БСЭ, т. 12,1952, с. 35.
103См. А.Боссарт. Сергей-Иосиф: апокрифы // Огонек, 1991, №31,с. 15.
104Максим Горький, Леонид Андреев. Неизданная переписка // Литературное наследство, т. 72. М., 1965, с. 288.
105М. Горький. Предисловие // С. Цвейг. Смятение чувств. Из записок старого человека. Л., 1927.
106А. М. Горький. Пролетарский гуманизм // Собрание сочинений в 30 томах, т. 27, М., 1953, с. 238.
107Данные о динамике рождаемости и абортах см. F. Lorimer. The Population of the Soviet Union: History and Prospects. Geneva, 1946; А. Г. Вишневский, А. Г. Волков. Воспроизводство населения СССР. М.: Статистика, 1983; S.G.Solomon. The Demographic Argument in Soviet Debates Over the Legalization of Abortions in the 1920s // Cahiers du Monde Russe et Sovietique, 1992, №1; А. Г. Вишневский. Эволюция семьи в СССР и принципы семейной политики // Семья и семейная политика. Отв. ред. А. Г. Вишневский. М.: Институт социально-экономических проблем народонаселения АН СССР и Госкомтруд СССР, 1991.
108Л. С. Выготский, А. Лурия. Предисловие к русскому переводу «По ту сторону принципа удовольствия» // 3. Фрейд. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1989, с. 29.
109Цит. поА. Эткинд. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб.: Медуза, 1993, с. 214.
110А. Макаренко. Книга для родителей. М.: Учпедгиз, 1954, с. 233.
111Там же, с. 2 56.
112А. Платонов. Антисексус // Новый мир, 1989, №9, с. 170.
113А. Эткинд. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М.: ИЦ-Гаракг, 1996, с. 134.
114На это обстоятельство первым обратил внимание Борис Парамонов (См. Б. Парамонов. «Чевенгур» и окрестности // Континент, 1987, №54, с. 332-372), однако он склонен гипертрофировать эту черту и обнаруживать ее буквально у всех. Особенно бездоказательны его домыслы относительно Макаренко (см. Б.Парамонов. Педагог Макаренко // Новое русское слово, 17-18 августа 1996). См. также Б.Ланнн. Русская литературная антиутопия. М, 1993.
115Джордж Оруаял. 1984 // Новый мир, 1989, №3, с. 151.
116• Юрий Борев. Сталиниада. М., 1990, с. 84,153-154.
117Цит. по: М. Золотоносов. Мастурбанизация. «Эрогенные зоны» советской культуры 1920-1930-х годов, с. 99.
118М. Lewin. Society, State, and Ideology during the First Five — Year Plan // Cultural Revolution in Russia, 1928-1931. Ed. by S.Fitz-patrick. Bloomington: Indiana University Press, 1978, p. 52. Подробнее об этих процессах см. Shella Fitzpatrick . The Cultural Front. CorneU University Press, 1990.
119R. Stites. Revolutionary Dreams. Utopian Vision and Experimental Life in the Russian Revolution. Oxford University Press, 1985, p. 201.
120Ibid., p. 215.
121Джордж Оруэлл. Указ. соч., с. 151.
122И. Бродский. Меньше чем единица // Формы времени. Стихотворения, эссе, пьесы. В 2 т. Минск, Эридан, 1992, т. 2, с. 333.
123Марк Поповский. Третий лишний, с. 119.
124С. И. Голод. Стабильность семьи. Социологический и демографический аспекты. Л.: Наука, 1984, с. 91.
125Марк Поповский. Указ. соч., с. 129.
126Яркевич. Как я занимался онанизмом. Роман. М.: ИМА-пресс,1994,с. 17.
12738. См. И. П. Ильина. Влияние войн на брачность советских женщин // Брачность, рождаемость, смертность в России и в СССР. Под ред. А Г. Вишневского. М.: Статистика, 1977, с.50-61; А. Я. Кваша. Демографическое эхо войны // Проблемы исторической демографии СССР. Отв. редактор Ю. А Поляков. Киев: Наукова думка, 1988, с. 18-26.
128В начале 1960-х годов, когда я, по наивности, не зная порядков, написал письмо министру связи, требуя найти и вернуть недошедшие до меня абсолютно невинные и не имевшие никакого отношения к сексу иностранные книги, меня вызвали в райком партии и строго предупредили, ссылаясь на высшие инстанции, что даже простое упоминание, в заказном письме министру связи СССР, существования цензуры является разглашением государственной тайны. После этого я познакомился с Тупицыным, и он популярно мне объяснил, что жаловаться на их ведомство — то же, что ссать против ветра, а вот если вежливо попросить, например, выдать нужную иностранную книгу, после того, как цензура вырежет из нее несколько наиболее одиозных страниц, — то каких-то исключений из общих правил можно добиться. Так я в дальнейшем и делал. В зависимости от времени и обстоятельств, иногда это срабатывало, иногда нет. Например, выпушенный в Англии сборник русских переводов Фрейда, который коллеги посылали мне дважды, оба раза безнадежно оседал на спецхране, а 24-томное английское стандартное издание его сочинений дошло беспрепятственно.
129См.: С.И. Голод. Стабильность семьи: социологический и демографический аспекты. Л.: Наука, 1984; С.И. Голод. Личная жизнь: любовь, отношения полов. Л.: Знание, 1990; А.Г. Харчев, С.И. Голод. Молодежь и брак // Человек и общество, вып. VI. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1969, с. 125-142; С. И. Голод. XX век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб„ Алетейя, 1996 и др.
130Демографический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1985, с. 359.
131М.Сонин. Демографические аспекты службы брака // Молодая семья. М.: Статистика, 1977, с. 73-87.
132П. Вайль, А. Генис. 60-е. Мир советского человека. Ann ArboR Ardis,1988,c.ll3-114.
133И. Бродский. Меньше чем единица // Формы времени. Стихотворения, эссе, пьесы. В 2 т. Минею Эридан, 1992, т. 2, с. 229.
134См. об этом подробнее I. S. Коп. Identity Crisis and Postcommu-nist Psychology // Symbolic Interaction, 1993, Fall, 16 (4), pp. 395-410; I.S.Kon. Moral culture // Russian Culture at the Crossroads: Paradoxes of the Postcommunist Consciousness. Ed. by Dmitri Shalin. Boulder: Westview Press, 1995.
135См. В.В.Нагаев. Социально-гигиенический и психологический анализ формирования полового поведения молодежи, проблемы его коррекции и психогигиенического воспитания. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора медицинских наук. М.: Всесоюзный научно-исследовательский институт социальной гигиены и организации здравоохранения им. Н. А. Семашко, 1987, с. 8.
136М. Поповский. Указ. соч., с. 220-221.
137И.Бродский. Меньше чем единица, с. 327.
138В.Н. Колбановский. Вступительная статья. Половая любовь как общественная проблема // Р.Нойберт. Новая книга о супружестве. Проблема брака в настоящем и будущем. Перевод с немецкого. М.: Прогресс, 1969, с. 20,22-23.
139И. Яркевич. Как я занимался онанизмом. Роман. М.: ИМА-пресс, 1994, с. 16.
140Садистские стишки (Из коллекций А.Ф. Белоусова, К.К. Немировича-Данченко и А.Л. Топоркова) // Школьный быт и фольклор. Ч. 1. Учебный материал по русскому фольклору. Таллинн, Таллиннский пединститут им. Э. Вильде, 1992, с. 139.
141М.Л.Лурье. О школьной скабрезной поэзии // Школьный быт и фольклор. Ч. 1. Учебный материал по русскому фольклору, с.151-161.
142Цит. по книге М. Поповского, с. 213.
143А.Г. Хришсова, Д.В. Колесов. Девочка — подросток — девушка. М.: Просвещение, 1981, с. 84,87,73.
144А.Г. Хришсова, Д.В. Колесов. Мальчик — подросток — юноша. М.: Просвещение, 1982, с. 19,75,76.
145И.Ф. Юнда, Л.И. Юнда. Социально-психологические и медико-биологические основы семейной жизни. Киев, 1990, с.138,147,160,224,225.
146Характерно в этом смысле название книги Д. В. Колесова и Н.Б. Сельверовой «Физиолого-педагогические аспекты полового созревания» (М.: Педагогика, 1978). Межцу физиологией и педагогикой должна, по логике вещей, стоять психология, а ее как раз и нет…
147См. И. С. Кон. Эпоху не выбирают // Социологический журнал, 1994, №2, с. 173-185.
148• S. Cohen. Folk Devils and Moral Panics. London: MacGibbon and Kee,1972,p.9. 2 CM.J.
149• Weeks. Sex, Politics and Society. The Regulation of Sexuality since 1800. London: Longman, 1981.
150Прокуратура Союза ССР. Прокурорам республик, краев, областей. Информационное письмо. 17.04.89. №12-4д-89 <0 практике применения уголовного законодательства об ответственности за распространение порнографических предметов и произведений, пропагандирующих культ насилия и жестокости».
151Lynne Attwood. Sex and the Cinema // Sex and the Russian Society, Ed. by I. Kon and J. Riordan. Bloomington: Indiana University Press, 1993, p. 64.
152В. Ерофеев. Выступление на беседе «Эротика и литература» Ц Иностранная литература, 1991, № 9, с. 226.
153Там же, с. 2 27.
154См. В.А. Геодакян. Эволюционная логика дифференциации полов в филогенезе и онтогенезе. Автореферат на соискание ученой степени доктора биологических наук. М., 1987.
155В.А. Геодакян. Теория дифференциации полов в проблемах человека // Человек в системе наук. Отв. ред. И. Т. Фролов. М.: Наука, 1989, с. 171-188.
156В.П. Багрунов. Половые различия в видовой и индивидуальной изменчивости психики человека. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата психологических наук Л., 1981, с. 15.
157Подробнее о деятельности Центра см. Московский Центр гендерных исследований. 1990-1995. М.: МЦГИ, 1995.
158Ю. Рюриков. По закону Тезея. Мужчина и женщина в начале биархата // Новый мир, 1986, №7, с. 186,188.
159Вестник статистики, 1988, № 1, с. 62.
160С. L. Kourilsky . Module culturel russe et evolution de la regulation normative de la famille // Droit et Cultures, 1989,1.18.
161F. Du Plessix Gray . Soviet Women. Walking the Tightrope. Dou-bleday,1989,p.48.
162Е.В.Груздева, Э. С. Чертихина. Положение женщины в обществе: конфликт ролей // Общество в разных измерениях. Социологи отвечают на вопросы. М.: Московский рабочий, 1990. с. 157
163Народное хозяйство СССР в 1987 г. Статистический ежегодник М.: Статистика, 1988, с. 384,385.
164См. об этом подробнее О. А. Воронина. Женщина в мужском обществе // Социологические исследования, 1988, №2, с. 104-
165Н. Захарова, Л. Посадская, Н. Римашевская . Как мы решаем женский вопрос // Коммунист, 1989, №4, с. 56-65.
166См. С.И. Голод. Стабильность семьи-, с. 71.
167См. Игорь Кон. Равенство? Одинаковость? // Разрешите познакомиться. М.: Известия, 1978, с. 51-59.
168См. I.S. Kon. Das Verhaltnis der Geschlechter in der UdSSR in einer Zeit des Wandels: Wissenschaftliche Aspekte und soziale Entwicklungen // K-F.Wessel und Н. A. G. Bosinski (Hrsg.) Inter-disziplinare Aspekte der Geschlechterverhaltnisse in einer sich wandelnden Zeit Bielefeld: Kleine Veriag, 1992, SS. 165-172.
169См. В.И. Переведенцев. Социальная зрелость выпускника школы. М.: Знание, 1985; Положение детей в России (социальный портрет). 1992. НИИ детства Российского детского фонда. М.:Дом, 1993.
170Т.А. Гурко. Родительство в изменяющихся социокультурных условиях // Материалы Первой Российской летней школы по женским и гендерным исследованиям «Валдай-1996″. М.: МЦГИ,1997,с.125.
171Обзор данных см. И. С. Кон. Ребенок и общество (историко-этнографическая перспектива). М.: Наука, 1988, гл. 5; его же. Психология ранней юности. М.: Просвещение, 1989, с. 114-119, новейшие российские данные — Т. А. Гурко. Родительство в изменяющихся социокультурных условиях, с. 126-130.
172См. Т.Б. Щепанская. Женщина, группа, символ (на материалах молодежной субкультуры) // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. Отв. ред. А. К. Байбурин, И. С. Кон. СПб.: Наука, 1991,с. 17-29.
173М.Ю. Арутюнян. Гендерные отношения в семье // Материалы Первой Российской летней школы., с. 131.
174Р. Du Plessix Gray. Soviet Women, p. 178.
175Ibid, р. 97.
176Людмила Чубарова. Охотник и дичь. Интервью с Эфраимом Севелой // СПИД-инфо, 1991, №8, с. 24.
177Московский Центр тендерных исследований. 1990-1995. М-МЦГИ,1995,с.34.
178От редакции. Наш феминизм // Все люди сестры. Бюллетень №1-2, СПб., 1993, с. 4.
179См. Русские. Этносоциологическис очерки. Отв. ред. Ю. В. Арутюнян. М.: Наука, 1992, с. 159-181; Материалы Первой Российской летней школы по женским и гендерным исследованиям .Валдай-1996. М.: МЦГИ, 1997.
180В.В. Бодрова. Работа или семья: что важнее для современной женщины? // Материалы Первой Российской летней школы, с. 96-100.
18128. М.Ю. Арутюнян. Гендерные отношения в семье, с. 132. » M.Jaeckel. Das Beziehungskiima zwischen Frauen und Mannern. Ergebnisse einer international Untersuchung von Geschlechter-beziehungen in Ost und West // DJI [Deutsches Jugendinstitut] Bulletin, Heft 30, Sommer 1994, SS. 10-14. По словам М. Арутюнян, «создается впечатление, что наши опрошенные «нарисовали» портрет двух в духовном и социальном отношении гомосексуальных структур, где люди ориентированы на отношения доверия, понимания, поддержки, уважения, подражания, равно как и открытой, осознанной борьбы преимущественно внутри собственного пола; взаимодействие же между полами в значительной мере построено для мужчин на „восхищении», «импульсах» и „эмоциональной поддержке», для женщин отчасти на потребности практической и эмоциональной поддержки со стороны мужчин» (М. Ю. Арутюнян. Гендерные отношения в семье, с. 133-134). Это, вероятно, оговорка — го-мосоциальность и гомофилия не обязательно предполагают гомоэротизм и гомосексуальность. Тем не менее речь идет о важных проблемах.
1821. Р. du Plessix Gray. Soviet Women. Walking the Tightrope. N.Y.: Doubleday, 1989, p. 54.
183См., например: С.Н.Иконникова, В. Т. Лисовский. Молодежь о себе, о своих сверстниках. Л- Лениздат, 1969; И. С. Кон. Дружба. Изд. 3. М- Политиздат, 1989.
184W. ILJankowiak, E.F.Plscher. A cross-cultural perspective on romantic love // Ethnology, April 1992, pp. 149-155.
185Г. Гачев. Русский Эрос. «Роман». Мысли с жизнью. М.: Интерпринт, 1994, с. 25.
186Людмила Лунина. Железный циркуль учится делать шпагат // Сегодня, 11 января 1993.
187Федор Лустич. Секс сквозь слезы // Сегодня, 10 июня 1994.
188См.: А. Щуплов. Сленг совка. Выпуск первый. Алматы-Прага: CATS-Inter, 1994 (Mini-Cats. Серия «От восемнадцати и до…». Книга первая).
189К. Штарке, В. Лисовский. Любовь. Эротика. Секс. Опыт сравнительного исследования (Россия-Германия) // Молодежь. Цифры. Факты. Мнения. Санкт-Петербург, 1993,№1.с. 147-152.
190S.Sprecher, A-Aron, EJIatfield, et aL Love: American Style, Russian Style, and Japanese Style // Personal Relationships, 1994, vol.1, pp. 349-369.
191И. Файнбург. К вопросу об этической мотивации брака // Социальные исследования. Вып. 4. М.: Наука, 1970, с. 68,70.
192С.И. Голод. Стабильность семьи. Л.: Наука, 1984, с. 122.
193Там же, с. 31.
194Лустич. Указ. соч.
195М. Армялинский. Добровольные признания — вынужденная переписка. Minneapolis: M.I.P., 1991, р. 300.
196Ирина Радищева. Странное имя — Армалинский // Андрей. Русский журнал для мужчин, 1994, №5.
197В.Н. Шердаков. Размышления о любви и нравственном долге // Этическая мысль 1988. Научно-публицистические чтения. М.: Политиздат, 1988, с. 185.
198Ю.Н. Давыдов. Ценности семьи и романтический культ «страсти» // Этическая мысль. 1988, с. 156.
199Там же, с. 164.
200Там же, с. 176.
201С. И. Голод. XX век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб.: Алетейя, 1996, с. 59.
202С.И. Голод. Личная жизнь; любовь, отношения полов. Л.: Знание, 1990, с. 23.
203О.К. Лосева. Сексуальное поведение больных сифилисом: эпидемиологические и медико-социальные проблемы. Автореферат докторской диссертации. М.: Центральный научно-исследовательский кожно-венерологический институт, 1991.
204Цит. по рецензии: K.Weller. Zeitschrift fur Sexualforschung, Jg. 4, Heft 2, Juni 1991, S. 168.
205м Результаты этого опроса обобщены в статье: О. А. Бочарова. Сексуальная свобода: слова идела // Человек, 1994, №5, с. 98-107.
206А.Г. Харчев, С. И. Голод. Молодежь и брак // Человек и общество. Вып. 6, Л.: Изд. ЛГУ, 1969, с. 125-142.
207С.И. Голод. Стабильность семьи. Л.: Наука, 1984, с. 21.
208М.С. Мацковский, В. В. Бодрова. Ценность семьи в сознании различных слоев населения // Семья в представлениях современного человека. М., 1990, с. 159-163.
209V. Bodrova. Russian attitudes on sex and youth // Choices, 1996 vol. 25, №1, p. 9.
210О. А. Бочарова. Сексуальная свобода: слова и дела, с. 101 -102.
211S. Sprecher, E. Hatfleld. Premarital sexual standards among US. college students: comparison with Russian and Japanese students // Archives of Sexual Behavior, 1996, vol. 25, №3, pp. 261-288.
212V. Bodrova. Russian attitudes on sex and youth, p. 9.
213С.И. Голод. Будущая семья: какова она? М.: Знание, 1990, с. 20.
214С.И. Голод. Личная жизнь, с. 24.
215С.И. Голод. Стабильность семьи, с. 71.
216С.И. Голод. Личная жизнь, с. 30.
217В 1994 году внебрачные связи признали предосудительными 46 процентов мужчин и 61 процент женщин; при всех условиях их категорически осудили 26 процентов мужчин и 40 процентов женщин, не видят в них ничего предосудительного 20 и 11 процентов. И снова ответы различаются в зависимости от возраста, образованности и места жительства (V. Bodrova. Russian attitudes on sex and youth, p. 12).
218P. G. Boss, Т. A. Gurko. The Relationships of Men and Women in Marriage // Families Before and After Perestroika. Russian and US. Perspectives. Edited by James W. Maddock et al. (N.Y.: The Guild-ford Press, 1994), p. 58.
219S.I. Golod. Adultery: Facts and Consideration // Sexual Cultures in Europe, June 24th to 26th, 1992 Forum on Sexuality. SISWO. Amsterdam, 1992, pp. 42-51.
220См. Playboy, №4,1995, с. 112-118.
221О.А. Бочарова. Сексуальная свобода: слова и дела, с. 106-107.
222Там же, с. 107. Одна из таких модерных групп — «новые женщины». Интересной иллюстрацией может служить «секс-опрос» проведенный в конце 1994 г. российским женским журналом «Cosmopolitan», в котором приняли участие 1700 женщин (Современная женщина: портрет в зеркале секс-опроса // Cosmopolitan, 1995, №2, с. 78-86). Большинство из них молоды (78 процентов от 20 до 30 лет), образованны (56 процентов имеют высшее, 28 процентов среднее специальное образование), живут в больших городах (78 процентов), работают или учатся и по российским представлениям весьма состоятельны. 60 процентов из них не замужем и 68 процентов не имеют детей. В отличие от среднестатистических россиянок, эти женщины весьма свободно говорят о сексе. Только 3 процента из них не имеют сексуальных связей. 38 процентов начали половую жизнь до 18 лет и 45 процентов — между 18 и 20 годами. Свыше половины успели поменять более шести мужчин, а каждая десятая имела больше 25 партнеров. Они вполне способны побудить партнера выполнить свои сексуальные желания. 12 процентов из них занимаются сексом ежедневно, а половина — чаще, чем раз в неделю. Тем не менее 57 процентов выборки хотели бы делать это чаще. Они открыто говорят о мастурбации, которой не занимались только 24 процента. 55 процентов изменяли своему постоянному партнеру, причем 58 процентов из них не испытывали по этому поводу чувства вины. Каждая вторая делала аборт, многие — по несколько раз. Разумеется, этот опрос не является профессиональным к репрезентативным, но он показывает некоторые характерные новые тенденции. Как написала одна респондентка, «я воспринимаю сексуальные отношения с мужчиной как театр, где я — исполнительница главной роли». Так открыто в России женщины о сексе никогда не говорили.
223А. Онежский. Любовники из 8 *А». Тысяча и одна ночь 15-летних: Разврат или просто они другие? // СПИД-инфо, 1993, №4, с. 18.
224Dr. Nikolai Chaika. St Petersburg Pasteur Institute and HIV/AIDS prevention in Russia // Social and Medical Problems of AIDS. First International Regional Conference on HIV Infection Baltic Against AIDS, Saint-Petersburg, March 1 -4,1994, р. 25.
225Аза Рахманова. Для меня эта статья давно отменена.- // Ты, 1993, №2, с. 4. 4 См.
226В. Г. Властовский. Акселерация роста и развития детей. М.: Изд-во Московского университета, 1976.
227Анонимный социологический опрос 1615 учащихся 7-11 классов, в возрасте от 12 до 17 лет, в 16 средних школах и 8 профессионально-технических училищах Москвы и Санкт-Петербурга. Руководители исследования В. Д. Шапиро и В. В. Червяков, научный консультант И. С Кон, полевой организатор — М. Г. Герасимова. При проведении опроса использована анкета американского социолога Стана Уида. См. И. Кон, В. Червяков, В. Шапиро. Подростки и секс // Огонек, 1994, №2.
228Меньшее по масштабу исследование петербургских десятиклассников (370 респондентов) с другой анкетой провел в 1993 г. И. И. Лунин. См. И. И. Лунин. Сексуальное просвещение как фактор профилактики сексуальных посягательств // Российская ассоциация «Планирование семьи». Первая Национальная конференция «Проблемы планирования семьи в России», 7-9 декабря 1993г., Москва. М„ НИО «Квартет», 1994, с. 98; I.Lunin, Т. LHaU, J.Mandel, a.o. Adolescent Sexuality in St. Petersburg, Russia // AIDS. AIDS prevention research in the developing world. Vol. 9, Supplement 1 July 1995, pp. 553-560.
229Анонимный социологический опрос 16-19-летних не состоящих в браке юношей и девушек (всего 2871 человек) в Москве, Новгороде, Борисоглебске и Ельце. Руководитель проекта В. В. Червяков, участник проекта В. В. Шапиро, научный консультант И. С. Кон.
230В.С.Собкин, П. С. Писарский. Жизненные ценности и отношение к образованию: кросс-культурный анализ Москва-Амстердам. М.: Центр социологии РАО, 1994, с. 32-36.
231По данным анонимного опроса Научного центра охраны здоровья детей и подростков Российской Академии медицинских наук, 46,1 процента подростков начали половую жизнь в 14-15 лет, а 35,3 процента — в 12-13 лет, причем раннее начало половой жизни коррелирует с некоторыми социально-нежелательными явлениями. 71,5 процента сексуально активных мальчиков-подростков курят, 82,3 процента — употребляют спиртные напитки, 43,1 процента — успели попробовать наркотики (А-Д. Царегородцев, Л. В. Гаврилова, Д.И.Зелинская, Ф.С.Такунов. Состояние и перспективы охраны репродуктивного здоровья населения России // Планирование семьи, 1997, №1, с. 5-6). У 15-19-летних московских школьниц и учащихся ПТУ, опрошенных в 1988 году, этот процент в десять раз выше: беременность имела каждая третья сексуально активная девушка и столько же мальчиков сказали, что были виновниками беременности своей партнерши. 3 процента мальчиков и 2 процента девушек имели венерические заболевания. (Е. И. Сотникова, С. Г. Перминова. Репродуктивное поведение и контрацепция у подростков Ц Проблемы планирования семьи в России, с. 144).
232По данным Сотниковой и Перминовой, постоянного сексуального партнера не имела каждая четвертая (26,7 процента) сексуально искушенная девушка, а среди 14-15-летних — целых две трети (66,7 процента).
233См. A. Bogaert, W. A. Fisher. Predictors of university men’s number of sexual partners // Journal of Sex Research, 1995, vol. 32, №2, pp. 119-130.
234В выборке Сотниковой и Перминовой, среди девушек, имевших обоих родителей, сексуальный опыт имели 14,4 процента, а в неполных семьях — 18,2 процента;
235G.Schmidt, D.Klusmann, U.ZeitzscheL Verandcrungen 1970-1990 (BRD) // G.Schmidt, Hrsg. JugendsexualitaL Sozialcr Wandel, Gnippenunterschlede, Konnikfelder, Stuttgart: Enke Vcr-lag, 1993, S.35. См. также U.Clement. Surveys of Heterosexual Behaviour // Annual Review of Sex Research, vol. 1, 1990, pp. 45-
236B-Wimmer-Puchlnger. Patterns of Sexual Relations of Adolescents in the 1990s: An International Comparison // Abstracts. International Academy of Sex Research. Eighteenth Annual Meeting. Prague, Czechoslovakia, July 7-11, 1992; G. M. BreakwelL С. R. Fife-Shaw. Sexual activities and preferences in a UK sample of 16-20 year olds // Archives ofSexual Behavior, 1992,21 (3).
237K.Weller, K.Starke.Veranderungen 1970-1990 (DDR) // Jugendsexualitat Sozialer Wandel, Gruppenunterschtede, Konflikfdder, S. 62.
238A.M. Johnson. J.Wadeworth, K.Wellings, J.Pield, with S. Bradshaw. Sexual Attitudes and Lifestyles. London: BlackweU Scientific Publication, 1994, p. 73.
239B.Traeen, I.L.Kvalem. Sexual socialization and motives for intercourse among Norvegian adolescents // Archives of Sexual Behavior, 1996, vol. 25, №3, pp. 289-302.
240Sex and America’s Teenagers, N.Y- The Alan Guttmacher Institute, 1994; ср. F. A. Sonenstein, J. H. Pleck, t. C. Ku. Levels of sexual activity among adolescent males in the United States // Family Planning Perspectives, vol. 23, №4, July-August 1991, pp. 162-167;
241Teens Talk about Sex. Adolescent Sexuality in the 90s. S1ECUS Publ, 1994.
242Nguen T. Minh Nguyet, Brigitte Mheux, Francois Beland, Lucille A. Pica. Sexual Behavior and Condom Use: A Study of Suburban Male Adolescents // Adolescence, Vol. 29, №113, Spring 1994, p. 42.
243См. Р. Y. Miller, W.Simon. The development of sexuality in adolescence // Handbook of Adolescent Psychology, ed. byJ.Adel-son, N.Y.: Wiley, 1980, pp. 343-407; A.M.Vener, C.S.Stewart. Adolescent sexual behavior in Middle America revisited: 1970-1973 // Journal of Marriage and the Family, 1974, vol. 34, pp. 728-735;
244K-Yamaguchi, D.B.KandeL Dynamic relationships between premarital cohabitation and illicit drug use: An event-history analysis of role selection and role socialization // American Sociological Review, 1985, vol. 50, pp. 530-546.
245Вопрос о степени группового давления на подростков является спорным. Среди американцев, у которых первая сексуальная близость была в какой-то степени вынужденной, 29 процентов мужчин и 25 процентов женщин ссылаются на давление сверстников, причем 19-29 летние женщины приводят этот мотив почти втрое чаще, чем 50-59 летние, которые чаще говорят о «чувстве к партнеру» (R. Т. Michael, J. H. Gagnon, Е. О. Laumann, G. Kolata. Sex in America. A Definitive Report. Boston: Little, Brown, 1994, pp. 94-96). Исследователи считают это свидетельством усиления давления сверстников. Но любой ретроспективный самоотчет зависит от современных культурных стереотипов. Сегодняшние молодые американцы с детства усвоили из газет и ТВ, что «давление сверстников» всемогуще (характерный пример — телесериал «Беверли-Хиллз, 90210»), тогда как старшие привыкли ссылаться на «чувства». Нет ли тут ретроспективной рационализации происшедшего? Иначе трудно объяснить, почему такой же когортной разницы нет у мужчин? Более того, по данным того же Национального обследования, средний возраст первой сексуальной близости у белых мужчин, который ранее снижался, достигнув низшей точки у когорты рождения 1953-1963 гг., у когорты 1963-1967 гг. несколько повысился, почти сравнявшись с показателями женщин, у которых возраст первой связи продолжал снижаться (там же, с. 90). Доля мужчин, сохранивших девственность до 20 лет, увеличилась с 1 процента у родившихся между 1933 и 1942 годами до 8,3 процента в когорте 1963-1972 годов. Может быть сегодняшняя юношеская субкультура допускает больший разброс и возможность индивидуального выбора в этом вопросе? Впрочем, о единой юношеской субкультуре говорить невозможно даже в одной стране.
246H. Попов. Смешали, выпили, поговорили… // Столица, 1993, №40, с. 33.
247Б.Камов. Сексуальная катастрофа // Совершенно секретно, 1994, №2, с. 24.
248Б. Камов. Покушение на жизнь // Совершенно секретно, 1995, №5, с. 22-23.
249Главным источником информации для последующего изложения являются работы российских демографов. См. L. I. Remennlck. Birth Control Patterns in the USSR: Abortion Still Dominant // Sex and Russian Society, ed. by I. Kon and J. Riordan. Indiana University Press, 1993; А. А. Попов. Искусственные аборты и планирование семьи в СССР // Семья и семейная политика. Отв. ред. А. Г. Вишневский. М.: Институт социально-экономических проблем народонаселения Академии Наук СССР и Госкомтруда СССР, 1991, с. 119-135; его же. Краткая история аборта и демографической политики в России // Планирование семьи в Европе, №1, 1994, с. 5-7; A. A. Popov. Family Planning and Induced Abortion in the Post Soviet Russia of the Eariy 1990’s: The Unmet Needs in Information Supply ^ Рабочие доклады Центра демографии и экологии человека, вып. 16, август 1994. М.: Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН, 1994; С.В.Захаров, Е.И.Иванова. Региональная дифференциация рождаемости в России: 1959-1994 // Проблемы прогнозирования, 1996, №4, с. 109-130; S. I. Zakha-rov, E. I. Ivanova. Fertility decline and recent changes in Russia: On the threshold of the second demographic transition // Russia’s Demographic «Crisis» Ed. by J. DaVanzo with the assistance of G. Farnsworth. Washington: Rand, 1996.
250Данные по 1936-1938 гг. были собраны E. А. Садвокасовой. См. E. А. Садвокасова. Социально-гигиенические аспекты регулирования размеров семьи. М.: Медицина, 1969.
251Popov. Family planning-., p. 369.
252И.А. Белова, Л.Е.Дарский. Статистика мнений в изучении рождаемости. М- Статистика, 1972. А. А. Попов. Медико-демографические факторы регулирования рождений. Автореферат канд. дисс., М. 1986.
253См. И.В. Дзарасова, В.И. Медков. Репродуктивное поведение семьи // Семья и дети. Под ред. А. И.Антонова. М.: Изд-во МГУ, 1982, с. 16.
254Е.Б. Бабин. Контрацептивное поведение супругов в городских семьях // Детность семьи: вчера, сегодня, завтра. М-Мысль, 1986, с. 146-156.
255С.И. Голод. Стабильность семьи…
256А. Гайгес, Т. Суворова. Любовь — вне плана. М- Собеседник, 1990, с. 49.
257М.С. Тольц, Л.Я. Оберг, О.А. Шишко. Начальные этапы реализации репродуктивной функции женщин // Здравоохранение Российской Федерации, 1984, №7, с. 13-15.
258См. А.Г. Хомасуридзе. Основные результаты и пути развития гормональной контрацепции // Медико-социальные аспекты рождаемости. Сборник научных трудов. Тбилиси, 1985.
259Л.И. Ременник. Репродуктивное поведение и онкологические заболевания у женщин // Детность семьи: вчера, сегодня, завтра. Руководитель авторского коллектива А. И. Антонов. М.: Мысль, 1986, с. 168-169.
260См. А.А. Попов. Искусственные аборты.., с. 128-130.
261См.: В. К. Овчаров, Л. И. Кириленко, И. А. Алленова. Социально-гигиенические предпосылки оптимизации планирования семьи в различных районах СССР /^Современные методы профилактики искусственного аборта и регуляции репродуктивной функции женщины. М.: Всесоюзный научно-исследовательский институт социальной гигиены и общественного здоровья, 1987; А. А. Авдеев. Социальные проблемы планирования семьи // Социальный потенциал семьи. М.: Институт социологических исследований АН СССР, 1988.
262См.: С.Туторская. Как быть нелюбимой? // Известия, 22 марта 1995; A. Ph. Visser, L. Remennick, N. Bniynlhs. Контрацепция в России: отношение, знания и практика врачей // Планирование семьи в Европе, №1,1994, с. 8-12.
263Госкомстат СССР. Использование контрацепции в СССР // Вестник статистики, 1991, №3, с. 60.
264I. Grebesheva. Abortion and the Problems of Family Planning in Russia // Planned Parenthood in Europe, vol.21, №2, May 1992, p. 8. См. также: P. Lehert, I. Pavlenko, L. Remennik, A. Visser. Contraception in the former USSR: recent survey results on women’s behavior and attitudes // Planned Parenthood in Europe, vol. 21, №2, May 1992, pp. 9-11.
265И. Гребешева. Открытое письмо господину Полятыкину.
266Е.Лахова. Все мы входим в «группу риска». Когда наступит конец сексофобии в России? Независимая газета, 10 апреля 1997.
267В. Entwisle, with L. Waterson. Family planning and abortion in the Russian Federation: Recent trends // The Russia Longitudinal Monitoring Survey 1992-1995, February 1996. Chapel НШ: University of North Carolina, p. 2.
268Российский статистический ежегодник, 1996. М.: Госкомстат, 1996, с. 210-211.
269В. Entwisle, with L. Waterson. Family planning and abortion in the Russian Federation: Recent trends.
270В. Борзенко. Аборт в России в свете общественного мнения // Сегодня, 10 марта 1994. V.Bodrova. Russian attitudes on sex and youth // Choices, 1996. vol. 25, №1, p. 13.
271Ю.А. Гуркин. Элементы, составляющие программу подготовки девочки к материнству // Проблемы планирования семьи в России, с. 79-85.
272И.И. Лунин. Сексуальное просвещение как фактор профилактики сексуальных посягательств // Проблемы планирования семьи в России. М„ НИО «Квартет», 1994, с. 102.
273И.И. Гребешева, Л.Г.Камсюк, И.Л.Алесина. Концепция полового воспитания подростков, разработанная Российской ассоциацией «Планирование семьи» // Планирование семьи, 1997, №2, с. 11.
274В. Еремин. Подвал // Огонек, 1989, №8, с. 22. См. Криминология. М.: Издательство юридической литературы, 1968, с. 418; Ю.М. Антонян, В. П. Голубев, Ю.Н. Кудряков. Изнасилование: причины и предупреждение. М.: Всесоюзный научно-исследовательский институт Министерства внутренних дел СССР, 1990, с. 8.
275А.П. Дьяченко. Уголовно-правовая охрана граждан в сфере сексуальных отношений. Учебное пособие. М.: Академия МВД России, 1995.
276Преступность и правонарушения в СССР. 1990. Статистический сборник М.: Финансы и статистика, 1991, с. 47-49.
277Преступность и правонарушения. 1992. Статистический сборник М.: МВД РФ, Министерство юстиции РФ, Статистический комитет СНГ, 1993, с. 90-92; Состояние преступности в России Январь-декабрь 1993. М.: МВД РФ. Штаб. Информационный центр,1993.
278R.Т. Michael, J.Н. Gagnon, Е.О. Laumann, G. Kolata. Sex in America. A Definitive Report. Boston: Little, Brown, 1994, p. 224. A. Spira, N. BaJos. Les comportements sexuels en France. Paris: La documentation Francaise, 1993, p. 216. B.Traeen, I.L.Kvalem. Sexual socialization and motives for intercourse among Norwegian adolescents // Archives of Sexual Behavior, 1996, vol. 25, №3, p. 289.
279Преступность и правонарушения в СССР. 1990, с. 47-52;
280А.П. Дьяченко, И.Ю. Колоскова. Характеристика изнасилований: статистический анализ // Проблемы социального контроля за проституцией, СПИДом и порнографией. М- Академия МВД РФ, 1993, с. 25-43.
281Цит. по: Ю. Антонян и др. Изнасилования…, с. 11.
282Б. Шостакович. Нужен ли маньяку врач? // Огонек, 1993, №37, с. 26.
283Антонян и др. Изнасилования…, с. 52.
284Л.Н. Толстой. Дневники // Собрание сочинений в 20 томах. М.: Художественная литература, 1965, т. 19, с. 59.
285См.: Н. Филиппов. Устыдимся, взрослые // Семья, 1988, №3; его же. Откуда в них эти гены зла? // Семья, 1988, №24. См. также: Т. Я. Софронова, И. С. Демьяненко, Е.И.Цымбал. Проблема жестокого обращения с детьми в современном обществе // Актуальные проблемы современного детства (сборник научных трудов). М.: Научно-исследовательский институт детства Российского детского фонда, 1992, с. 26-29.
286А. Невский. По 117-й // СПИД-инфо, 1992, № 1, с. 24.
287Н. Попов. Смешали, выпили, поговорили… // Столица, 1993, №40, с. 36.
288S.Sprecher, E.Hatfleld, A-Cortese, E.Potapova, A-Levits-kaya. Token Resistance to Sexual Intercourse and Consent to Unwanted Sexual Intercourse: College Students’ Experiences in Three Countries // The Journal of Sex Research, vol. 31, №2, 1994, pp.125-132.
289Ю.М. Антонян, С.П. Позднякова. Сексуальные преступления лиц с психическими аномалиями и их предупреждение. Учебное пособие. М.: ВНИИ МВД СССР, 1991, с. 12-13.
290Обзор советской прессы о проституции см. А.П.Дьяченко. Интердевочки в зеркале прессы // Проституция и преступность. М.: Юридическая литература, 1991, с. 71 -98.
291Б. Ф. Калачев. Взгляд на проблему через… столетие // Проституция и преступность, с. 53.
292См.: А. А-Габиани, М. А. Мануильский. Цена «любви* (обследование проституток в Грузии) // Социологические исследования, 1987, №6, с. 61-68; С. И. Голод. Проституция в контексте изменения половой морали // Социологические исследования, 1988, №2, с. 65-70; Е.С.Жигарев. На гребне «сексуальной волны» // Проституция и преступность, с. 240-244.
293В.В. Дюков. Гримасы рынка «свободной любви» // Проституция и преступность, с. 148-162; Я.Гилинский, В.Афанасьев. Социология девиантного (отклоняющегося) поведения. Учебное пособие. СПб- Санкт-Петербургский филиал Института социологии РАН, 1993.
294Данные о проституции в Петербурге даются по статье: В.Афанасьев, С. Скоробогатов. Проституция в современном Санкт-Петербурге // Петербург начала 90-х: безумный, холодный, жестокий. СПб. Благотворительный фонд «Ночлежка», 1994.с.105-110.
295Ю.Рязанов, В. Жаров. Дешевка-2 // СПИД-инфо, 1994, май, с. 5. 21 Ф. Подколодный. Заметки на полях частных объявлений: газета девчатам жить помогает // СПИД-инфо, апрель 1993, с. 5-6. » А. П. Дьяченко. Сексуальная коммерция: проститутки и их клиенты // Проблемы социального контроля за проституцией, СПИДом и порнографией, с. 25-43. » Michael, Gagnon, Laumann, Kolata, p. 95. » Ю. А. Левада. «Человек советский» пять лет спустя: 1989-1994 (предварительные итоги сравнительного исследования) // Информационный бюллетень мониторинга. Январь-февраль >1995. с. 10.
296А.П. Дьяченко. Вопросы, которые ждут решения // Проституция и преступность, с. 162-179. Российский статистический ежегодник, 1996. М.: Госкомстат, 1996. с. 218-219.
297См.: К. К. Борисенко, О. К. Лосева. Заболеваемость молодежи болезнями, передаваемыми половым путем // Планирование семьи, №4 (1994), с. 20-22; О.К.Лосева. Социально-медицинские аспекты болезней, передаваемых половым путем, у детей и подростков // Проблемы планирования семьи в России, с. 90-96.
298В. Ильин. Вам нехватало уличной нимфетки? // Венера-пресс, 1992, №4, С. 2.
299А. Алова. Жизнь при СПИДе: готовы ли мы? // Огонек, 1988, №28,с.12-15.
300Российские специалисты исходили исключительно из прогнозов Всемирной организации здравоохранения, проигнорировав социологически более корректную модель, предложенную в 1988 г. Национальной Академией Наук США, которая оказалась более точной для индустриально развитых стран.
301Сообщение агентства Рейтер, 19 июня 1997.
302Ю.А. Левада. «Человек советский» пять лет спустя», с. 10.
303Цит. по: А. Сосков. Россия против СПИДа: кто кого? // Московские новости, 1994, №42, с. 20.
304В.И. Покровский. Это повредит борьбе со СПИДом // Медицинский вестник, №15-16, 1994, с. 16.
30532. В.В. Покровский. Ложка меда в бочке дегтя, или О необходимости новой государственной программы по профилактике СПИДа // Медицинская газета, № 16,1 марта 1995, с. 4.
306Права гомосексуалов и лесбиянок в Российской Федерации, с. 31.
307Цит. по: М. Дейч. Узелки на «Память» // Огонек, 1991,№51,с. 8.
308D. Pilipov. From Graft to Gays: Nationalists Alter Attack // The Moscow Times, August 28,1993.
309В.Лихолитов. Обнаженная натура — сегодня и ежедневно. Интервью с Валентином Покровским // Мегаполис-экспресс, 1991, №6, 7 февраля, с. 14. Ответ на эту публикацию см.: И. Кон. Сексмены: и не позор, и не болезнь // Мегаполис-экспресс, 1991, №24,13 июня, с. 7.
310В.В. Покровский. Ложка меда в бочке дегтя, или О необходимости новой государственной программы по профилактике СПИДа // Медицинская газета, №16,1 марта 1995.
311М. Буянов. Патология не должна овладевать массами // Российские вести, 17 марта 1994.
312Т. Полевая. Чего хотят деятели культуры? // Независимая газета, 21 августа 1996, с. 7.
313С. Парамонов . Ночь отражений // ТЫ, 1993, №2,с. 60.
314A. Solomon. Young Russia’s Defiant Decadence // New York Times MagazineJuly 18,1993, p. 22.
315См. подробнее И. Кон. Вкус запретного плода: сексология для всех. М.: Семья и шкода, 1997.
316М. Baldo, P. Aggleton, G. Slutkin. Does sex education lead to eariier or increased sexual activity in youth? Worid Health Organization, Global programme on AIDS PO — D02 — 3444; D. Kirby et al. School- based programs to reduce sexual risk behaviors: A review of effectiveness // Public Health Reports, May-June 1994, vol. 109, №3, pp. 339-360.
317Огонек, 1990, №3.
318V. Bodrova. Russian attitudes on sex and youth // Choices, 1996, vol. 25, №1, p. 10-11.
319О.Г. Буторина. Опыт работы медико-педагогического центра Российской ассоциации «Планирование семьи» // Проблемы планирования семьи в России, с. 106-108; О.Г.Буторина. Интервью // Планирование семьи, 1994, №4, с. 5.
320Данные приводятся по отчету NAF. Anti-Abortion Violence and Harassment, 1996: An Analysis of Trends. WWWeb.
321V. Bodrova. Russian attitudes on sex and youth, p. 13.
322И.Я.Медведева, Т.Л.Шишова. Международный проект «Половое воспитание российских школьников» и национальная безопасность. Доклад, прочитанный на научно-практическом семинаре при Комитете по безопасности Государственной Думы РФ 25 декабря 1996 года. По свидетельству прессы, «в указанном комитете этих дам не знают и никаких докладов они там не делали» (А. Гадасина. Спасет ли идеология от нежелательной беременности // Российские вести, 7 июня 1997.
323Ирина Иващенко. Откуда «ноги растут?» // Вечерняя Москва, 30 апреля 1997,с.3.
324Д. Шушарин. Совокупление без зачатия — грех // Независимая газета, 27 мая 1992 г.
325Юлия Бредуи. Православная церковь никогда не выступала против контрацепции. Интервью священника Петра Коломейцева // Сегодня, 18 марта 1995 г.
326Петр Коломейцев. Церковь не препятствует интимным отношениям // Смена, 6 апреля 1994 г.
327Максим Обухов. Изменен лишь способ убийства // Православная Москва. 1994. №11.
328Протоиерей Дмитрий Смирнов. Все равно это убийство. Ответы на трудные вопросы // Радонеж, 1995, №2.
329На страже детской души. Урок полового воспитания проводит о. Артемий Владимиров // Тверская 13, № 11,13-19 марта 1997. Журналистка «Известий» метко назвала это разговором «на собачьем уровне» (Т. Батенева. На собачьем уровне. Кому выгодно превратить половое воспитание школьников в шумный скандал? // Известия, 1997, №60,1 апреля.
330О. Соловьев, Е. Шишимаров. Православный брак и страсть блуда. М.:ИПА «ТриЛ», 1996, с. 18, 30,153,100,17,200-201.
331См. Материалы Министерства здравоохранения Российской Федерации по проблемам планирования семьи // Планирование семьи, 1997, №2, с. 2-6.
332См. подробнее: С. М. Бушмин, А. П. Дьяченко. Порнография: уголовно-правовой и криминологический аспекты. Учебное пособие. М.: Академия МВД России, 1995.
333R.Т. Michael, J. Н. Gagnon, Е. О. Laumann, G. Kolata. Sex in America. A Definitive Report. Boston: Little, Brown, 1994, p. 6.
334I.L. Reiss, H.M.Reiss. The End of Shame. Shaping Our Next Sexual Revolution. Buffalo, N.Y.: Prometheus Books, 1990.
335А.Г. Вишневский. На полпути к городскому обществу // Человек, 1992, №1.
336См.: М. Wood, M. Hughes. The moral basis of moral reform: status discontent vs culture and socialization as explanation of antipornography social movement adherence // American Sociological Review, 1984, vol. 49, pp. 71-75.