Психономика или программируемый человек

Настоящим изданием представлена седьмая книга известного врача — психотерапевта Цветкова Эрнеста Анатольевича (Доктора Цветкова). В первой части изложены базовые основы Психономики — Нового учения, исследующего программы и коды человеческой жизнедеятельности, и описаны принципы его практического приложения. Вторая часть принадлежит перу Цветкова — литератора, где художественным способом интуитивного погружения автор продолжает свои изыскания, проникая в сокровенные глубины психики и бытия человека.

ВВЕДЕНИЕ В ТРЕНИНГОВУЮ СИСТЕМУ ДОКТОРА ЦВЕТКОВА «ПСИХОНОМИКА»

Курс Доктора Эрнеста Цветкова разработан на основе громадного практического опыта как система ТРАНСФОРМАЦИИ, предполагающая реальную возможность преобразования своей жизни во всех ее аспектах и проявлениях, наиболее значимыми из которых для человека представляются телесное здоровье, душевная гармония и благополучная судьба.

После долгого и кропотливого труда ежедневной работы на протяжении многих лет, а также основываясь на базе фундаментальных наук психоаналитической ориентации, Доктор Цветков смог обнаружить и выявить глубинные закономерности ПРОГРАММИРОВАНИЯ человеческого бытия и состояния.

Частично об этих открытиях он поведал в своих книгах. Но большинство из них является теперь содержанием тренировочных курсов, где участникам предоставляется возможность овладения соответствующей информацией, умениями и навыками под руководством опытного Мастера.

Опыт многих людей, прошедших обучающую систему ПСИХОНОМИКА показал и подтвердил, что человек действительно способен к поистине магическому созиданию результатов, проходя творческий путь от мечты к ее воплощению. При этом не только помогая себе, но и другим!

В этом плане Психономика, как и «Кодекс оптимального поведения», изложенный в книге «Великий Менеджер», представляются мощными инструментами познания и преобразования — себя и мира.

Структура Тренинга в целом такова, что включает в себя три ступени н ряд мастерских.

Будучи прежде всего врачом-психотерапевтом высочайшей квалификации, Э. А. Цветков обучает навыкам в тех дисциплинах, которые имели возможность развиваться и совершенствоваться в течение не одного десятилетия на Западе, в то время как в нашей стране они находились под строжайшим табу.

Понимая их ценность и действенность, равно как и владея ими профессионально, что называется по долгу службы, а следовательно, мастерски, Доктор Цветков, прошедший сам серьезную подготовку у выдающихся специалистов США и Европы, с 1990 года проводит столь же эффективные, сколь и уникальные семинары, чья ценность проверена временем. А время, как известно, лучший судия.

С другой стороны, ПРОГРАММА ПРОСВЕТЛЕНИЯ И ТРАНСФОРМАЦИИ ДОКТОРА ЦВЕТКОВА отличается своеобразием. Дело в том, что этот человек, обладая глубокой эрудицией и устремленностью к познанию Неведомого, не замыкается только в рамках медицинских и психологических подходов. Он является также членом Международного Сообщества писательских союзов, что свидетельствует о его достоинстве как литератора.

И вот Э. А. Цветков, являясь крупным писателем, синтезирует в единое целое два этих великих искусства — литературное и целительское. В этом смысле его сравнивают со св. Апостолом Лукой, который также, как известно, был врачом и писателем, автором одного из четырех Евангелий.

Доктору Цветкову удалось создать уникальный жанр и в то же время практический метод воздействия на подсознание — ПСИХОАКТИВНЫЙ ТЕКСТ, который предполагает использование лингвистических законов таким образом, что организуемые в заданном порядке слова начинают работать в качестве непосредственного целебного фактора.

Сам же Доктор Цветков свои тренинги называет устной книгой.

В них поистине содержится та же глубина и мудрость, что и в его печатных работах.

В целом программа обучения Доктора Цветкова содержит следующую структуру.

I. РАБОТА С ПОДСОЗНАНИЕМ ПОДРАЗУМЕВАЮЩАЯ ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ …
Психоанализ — классический и современные вервии.

Новые достижения.

Аналитическая психология.

Глубинное зондирование личности.

Психосинтез.

Выявление скрытых мотивов.

Скрытые мотивы и их неосознанная демонстрация в поведении.

Поведение и его связь с бессознательным.

Анализ личности.

Анализ речевого поведения.

II. СНОВИДЕНИЯ
Работа со сновидениями и их творческое использование в практике повседневной жизни.

Интерпретация сновидений.

III. ТЕЛО КАК СИСТЕМА БЕССОЗНАТЕЛЬНЫХ КОДОВ
Работа с телом.

Телесно-ориентированная психоаналитическая биоэнергетика.

Кинесика — методы, изучающие отражение мотивов человека в его внешних проявлениях.

Анализ жестов, поз.

«Язык тела».

Использование жестов для усиления воздействия.

IV. РАБОТА С ПОДСОЗНАНИЕМ, ПОДРАЗУМЕВАЮЩАЯ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ТРАНСА
Гипноз. Явление гипнотизма.

Методы гипнотизации в структуре общения.

Скрытый гипноз.

Достижение результатов с помощью гипнотического запечатления.

Проблема неосознанного внушения и спонтанного гипнотизма.

Выявление неосознанных гипнотических реакций.

Транс. Трансперсональные психотехники.

Магия, шаманизм и нейро-.лингвистическое программирование.

Моделирование магической реальности.

V. ПСИХОНОМИКА — УЧЕНИЕ О КОДАХ И ПРОГРАММАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ
Виды психических программ. Программирование и перепрограммирование.

Формирование и закрепление позитивных кодов.

Нейтрализация негативных кодов.

Семейные отношения как программа.

Программирование: состояний, результатов, ситуаций.

Анализ и диагностика негативных программ-«зомби».

Стратегия дезомбирования.

VI. МАСТЕРСКАЯ «ОТ ОБЩЕНИЯ — К ОБЩНОСТИ»
Творческое общение и общение как творчество.

Эффективные способы разрешения проблем в общении.

VII. МАСТЕРСКИЙ КУРС ИЛИ ФИЛОСОФИЯ МАСТЕРСТВА
О том, как стать Мастером собственной жизни, превратив последнюю из ремесла в искусство.

VIII. МАСТЕРСКАЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ВЫЖИВАНИЯ В УСЛОВИЯХ НЕПРЕРЫВНОГО СТРЕССА НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Преодоление агрессии.

Обретение внутренней свободы.

Защита от психоэнергетических атак.

Самоисцеление и целительство.

Сексуальная самореализация.

Декларация этой мастерской:

СТАВ ПСИХОТЕРАПЕВТОМ ДЛЯ СЕБЯ И СВОИХ БЛИЗКИХ, ВЫ ГЛУБЖЕ ОСОЗНАЕТЕ, ЧТО

Счастье — не станция назначения, а способ путешествия…

Марк Рон (Ангяия), д-р философии.

ЧАСТЬ 1. ПРОГРАММИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК
КАК СОЗДАВАЛАСЬ ПСИХОНОМИКА

Психономика не является точной наукой в том смысле, каковой, к примеру, выглядит экономика. Но кто сказал, что точность и научность являются истинными критериями того, что нужно человеку для его развития и обретения силы и мудрости? Более того, некий коллектив физиков весьма убедительно, эффектно и на высочайшем профессиональном уровне доказал, что теоретически жизнь на Земле невозможна. На практике мы убеждаемся в обратном. Физики, конечно, пошутили, но сделали это весьма серьезным образом.

Изначально, до того как она оформилась в некое учение, психономика предполагалась как дисциплина скорее прикладная и эмпирическая, нежели философствующая и идеологизирующая.

В более формальном, хотя и недостаточно полном определении психономика — это предмет, занимающийся программами жизнедеятельности человека. Таковые нас интересуют на трех основных уровнях организма — телесном, психическом и уровне, который называют судьбой.

Если говорить совсем кратко и по существу, то смысл психономики составляют такие явления, как программирование и кодирование в применении к человеку.

Как у любого метода, у этого также существует своя предыстория.

Одно время я довольно интенсивно занимался психоанализом, что дало мне возможность овладеть весьма добротными инструментами в работе как психотерапевта, так и преподавателя. Но зигзаги жизни вынуждали меня постоянно расширять сферу своих поисков, и я попеременно обращался то к восточным традициям, в основном таким, как йога и дзен, то к изысканиям европейского духа, в произвольной очередности погружаясь в экзистенциализм, биоэнергетику, гештальттерапию, юнгианство, гипнологию, мастерские Вернера Экхарда. Я действовал по принципу: если это существует и приносит определенные результаты, то почему бы мне этим не воспользоваться? Параллельно я совершил путешествие в лабиринты нейролингвистики, пролетел сквозь «кувыркания духа» магии и шаманизма.

Пока не понял, что окончательно заблудился на дремучей территории, название которой — АЧеловек. Было отчего впасть в уныние, так как исследование именно этой территории составляло мою профессию. В результате той эклектики, которая намешалась в моей голове, я перестал отдавать отчет в том, что происходит, когда осуществляется работа с пациентом. А вскоре и вовсе возник вопрос: «Где же истина?» Фрейд критиковал Юнга. Перле критиковал Фрейда. Свою порцию критики получил и сам Перле. Кто прав? Чья модель верна?

«Великих много, а я один!» — воскликнул некогда мой знакомый, когда я привел ему в качестве убеждающего аргумента пример из жизни некой знаменитости. Моя ситуация была схожей. И неудивительно, что однажды мною овладел соблазн — а из-за чего я, собственно, мучаюсь? Ведь если проблемы эти на самом деле пустячны, то и голову ломать над ними не стоит, а если неразрешимы, то — тем более. И тогда я решил работать по наитию, как Бог на душу положит — не слишком задумываясь о том, из каких глубин выплывает целебный результат. Так, собственно говоря, и поступил.

А через пару недель уволился с работы, осознавая, что с последней у меня все-таки случился кризис, и ситуацию вполне можно было обозначить как тупиковую. Во-первых, работа перестала удовлетворять меня самого, а во-вторых, весьма значительно снизилась ее эффективность.

Я впал в уныние и отказывался даже от заманчивых предложений провести те или иные семинары, несмотря на возможности хороших гонораров. Обладая вполне основательными знаниями в областях, которым обучал, я не чувствовал в себе уверенности. Если собиралась хоть какая-то аудитория, я начинал испытывать скуку, утомленность и вынужден был работать через силу.

Передо мною раскинулось пространство неопределенности и безвестности, и внутренние горизонты проваливались в пустоту. Шло лето 1994-го. Мне исполнилось 32 года, и в своем арсенале я имел несколько газетных заметок, две тощие книжки с популяризацией чужих и кое-каких своих идеи, подвешенное положение и океан незанятого времени. Я то лениво слонялся по притихшим от навалившегося жара улицам столицы, то раз в неделю перемещал свое тело под Звенигород за родниковой водой, то меланхолично потягивал пиво, то собирался с кем-нибудь за бутылочкой «беленькой». Время перетекало изо дня в день, и я перетекал вместе с ним.

Так прошла половина июня. Но в конце концов я подумал о том, что пора моей метафизической текучести должна завершиться плавным переходом в путешествия по пространствам более очевидным и вещественным. В таких ситуациях говорят о случайно оказавшемся рояле в кустах, но возможность действительно оказалась подходящей.

На следующий день я уже направлялся в сторону Казахстана.

Нас было трое, и мы поочередно вели машину, что позволяло не делать в пути длительных стоянок. Без каких-либо приключений мы пересекли Уральский хребет, проехали по Челябинской области и за Южноуральском повернули в сторону Кустаная. Дороги закончились, начались направления. По сравнению с ними передвижения по Москве в часы пик поначалу казались мне прогулочным вояжем.

Впрочем, один из эпизодов путешествия показался мне отмеченным своеобразной мистикой.

Сквозь раннее утро, что-то между четырьмя и пятью часами, просачивалась, зависая над казахстанскими степями, первозданная, изначальная, чуть ли не звенящая тишина (такую я ощущал только в тундре). Я чувствовал ее, невзирая на шум мотора, и узнавал ее больше интуитивно, чем ухом. Хотя, вероятно, мог и слышать — подобно тому, как нам иногда удается сквозь завесу звуков уловить некий сокровенный, едва различимый тон близкого человека. Я остановил машину и вышел. В разные стороны разбегались плоскости, вибрирующие полынным ароматом. И через несколько секунд я вдруг резко ощутил свою включенность в происходящее, свою сопричастность творящемуся таинству. Меня пронзило осознание космизма, проявившегося с такой очевидной силой на безымянном участке трассы, пролегающей сквозь нескончаемые дикие солончаки. Ощущение собственной прозрачности наполнило меня.

Во мне не осталось никаких чувств — только мощное переживание от того потрясения, которое я испытывал — мне казалось, что я сливаюсь с пространством и сам становлюсь им. Это был плавный и сильный переход из области обыденных представлений в иное, новое качество сознания. Мои участия в коллективных медитациях или группах голотропного дыхания по сравнению с этим состоянием походили всего лишь на тень мистического переживания, которое я испытал за несколько минут посреди безлюдной степи. Кстати, мне этих минут вполне хватило, чтобы полностью снять ночную усталость и оцепенение.

Домой возвращался я самолетом; так как спутников моих еще задерживали дела в городе. Мне же на следующий день предстояло отправиться на Ямайку, в чувственное великолепие буйной первозданности.

То были дни, исполненные восторга от осознавания своей телесности, прекрасной бездумности и языческого преклонения перед жизнью. Я часами не вылезал из воды, занимаясь подводной охотой. Время же пребывания на суше отдавалось бродяжничеству по джунглям и знакомству с маленькими шаманскими поселениями, где мне великодушно позволялось посвящаться в магические таинства мира призраков и духов — разумеется под присмотром и руководством Мастера. Таким образом, в реликтовых зарослях ямайских возвышенностей я обнаружил возможность соприкосновения с весьма своеобразной трансовой культурой.

Вообще же я много двигался, то пешком, а когда возникала необходимость, то и по воде на плотах, и мало размышлял. И потому в Москву прилетел, сияя коричневым загаром, под которым переливались рельефы набухших мышц.

А дома меня ожидало выступление на телевидении — через два дня. На вопрос моего ассистента, будет ли эта передача рекламной, я ответил категорическим отказом — нет и еще раз нет, только философской. Сказать по правде, ни о какой философии я тогда и не помышлял, а к самому выступлению даже не готовился, что, впрочем, не являлось для меня чем-то необычным, так как все мои публичные действия, включая лекции, семинары, другие виды взаимодействия с аудиторией, независимо от ее численности и состава, всегда мною проводились импровизированно, не предполагая ни планов, ни сценариев. Для предстоящего выхода в эфир, хотя и первого в моей жизни, исключения делать я не собирался.

Все получилось, как я и полагал, в виде беседы-рассуждения, да и то не о себе, а о тех знаниях, которыми располагал. Правда, с легкой руки ассистента тайком от меня контактные телефоны все же были даны, что отнюдь не вызвало моего восторга. Но делать нечего — факт следует или принять, или спрятаться от него, и постольку, поскольку в последнем случае он становится более жестким и неумолимым, я решил последовать по первому пути и принять его. И тут же попал в ловушку — у меня не было помещения, а лавина звонков нарастала. Я понял, что оказался в double bound, то есть ситуации «двойного зажима», где любое действие все равно оказывается проигрышным. В мои чувства примешивалось нечто паническое, однако я решил последовать одной мудрой заповеди — если не знаешь, как поступать, просто отпусти ситуацию и дай ей возможность разрешиться самой, и то, что произойдет, будет единственно верным и идеальным для тебя на данный момент. Так я и сделал.

Через день вопрос решился сам собой — Центр тибетской медицины предоставил мне часть своего помещения.

И… наступило время кошмара. Я вынужден был принимать до сорока пациентов в день. Люди шли и шли, занимали место в очереди, а мне ничего не оставалось делать, как их принимать. И помогать им, не рефлексируя по поводу «умных методов», школ и направлений, того «как и почему это работает». Дни напролет, включая и воскресные, я выезжал из дома в восемь утра и возвращался к полуночи. Ритм моей деятельности был таков, что мне не представлялось никакой возможности выбраться из этой мясорубки.

Я неистово шаманил, закручивался в вихре магических плясок, оглушал пространство трещетками под завывания соответствующих аудиокассет. Этот темп передавался и пациентам, будоража их и погружая в транс. Все это надо было как-то прекращать. И в один из глубоких осенних вечеров я решил покончить с этим наваждением. Под покровом надвигающейся ночи я тайком собрал свое «целительское хозяйство», вынес его из Центра, уложил в машину да и отправился восвояси, мысленно приветствуя свою свободу и новые начинания, одновременно прощаясь со всем этим шаманизмом.

Правда, уже дорогой появились некоторые сомнения по поводу оправданности моих действий, которые я обосновывал, впрочем, тем, что мне необходимо взять тайм-аут, сделать передышку, осмыслить ситуацию. И уже в более спокойном расположении духа, которое наступает, когда ты в конце концов отважно сознаешься в собственном малодушии, продолжил свое тихое бегство.

Спокойствие это, впрочем, длилось недолго. Оно закончилось, когда звонок секретарши вонзился в мой затянувшийся утренний сон.

— Эрнест Анатольевич, что-нибудь случилось?

— Приболел немного. А что на работе?

— Очень много пациентов, которым вы назначили явиться повторно.

— И что… они? — голос мой слегка обмяк и размазался.

Очень довольны! Им очень помогло! Ждут вас!
?!
— Алло! Не слышно… Что ответить им?

— Что буду через час.

Я отказался давать себе какие бы то ни было объяснения, стремительно собрал вывезенное накануне и умчался в Центр, где встречен был более чем благосклонно.

Случаи бронхиальной астмы, гипертонии, депрессии, энуреза, алкоголизма, бессонницы, язвенной болезни, нейродермита, проблемы в семейных взаимоотношениях — благополучно были разрешены с помощью моего участия.

Мое ожидаемое поражение обернулось неожиданной победой. Но что-то меня смутило и даже вызвало легкую, едва уловимую тревожность. В тот же миг мне открылось осознание странной парадоксальной закономерности: я перестал искать работу — и ока сама нашла меня, я захотел расстаться с психотерапией — и поток пациентов буквально обрушился на меня, мое погружение в тягостные самокопания было прервано путешествиями, успешность которых объяснялась лишь предельной открытостью окружающему миру.

В этой, словно бы нарочитой противоречивости проступала четкая упорядоченность. Во внешней бессмысленности угадывался определенный смысл. Я стремился к одиночеству — и вынужден был находиться в ситуации интенсивного общения. Бегством я пытался спасти себя и свою репутацию — и невольно был возвращен для того, чтобы убедиться в триумфе. Почему же все пациенты, прошедшие через мои «бездумные» сеансы, получили столь обнадеживающий результат?

Обыденная логика ничего не могла объяснить в этом хитросплетении странных чередований. Попытки последовательного анализа ситуации ответа не давали, а медитативные усилия, направленные на то, чтобы разбудить творческий потенциал бессознательного, дабы он смог светом озарения указать на истину, к сожалению, оставались безуспешными.

И мне ничего не оставалось, как снова перейти в качество «нищего духом» и, не мудрствуя лукаво, продолжить свою каждодневную работу.

Шла вторая неделя ноября. Я принял последнего пациента. Сел в машину и сквозь заснеженную пелену легкой метели двинулся на Сретенку, домой, отрешенно прислушиваясь к тихому шуршанию колес об асфальт опустевших дорог.

Я уже пересекал трамвайные пути в районе Пролетарской, когда мне показалось, что происходит нечто выступающее за грань обыденного. Тихо, приземисто застывший Спасо-Даниловский монастырь, что оставался по левую руку, вдруг словно бы покачнулся в мареве затевающейся московской пурги, и в этот миг чистое белое сияние проникло сквозь лобовое стекло.

В середину ночи на мгновенье из какого-то неведомого измерения прорвался дневной свет. И вскоре все затихло, вернулось на прежнее место.

Без дальнейших происшествий я пересек Таганскую площадь, но, спускаясь к Китай-Городу, вдруг почувствовал, что погружаюсь в состояние, испытанное мною там, на пустынной трассе, пролегающей через степь, — ощущение полного самоосознания, четкого и ясного восприятия происходящего и в то же время — абсолютной внеличностности. И в чистом пространстве прозрачного сознания мне открылся ответ на все недоуменные вопросы, которыми я задавался по поводу моего недавнего туманного бытия.

И какой бы странной ни казалась эта информация, я чувствовал ее значимость.

Дома я наскоро записал формулировки, приблизительно передающие значение пережитого мною десятью минутами раньше.

«1. Мои предшествующие действия, во всяком случае, в том виде, в котором я их осознаю, не имеют никакого отношения к настоящему, равно как и настоящее не является их следствием.

2. Происходящее происходит в силу некой предписанности, но последняя не является предопределенностью в том смысле, в котором ее понимает обыденное сознание.

3. Ход и последовательность событий обусловливается неким внеличностным фактором, скрытым от моего обычного разумения. Я его определяю как фактор Мета (ср. те/а — после, за, через), или фактор М.

4. В конечном итоге сущность фактора М сводится к тому, что он представляет собой влияние, смысл которого опять-таки недоступен обыденному сознанию.

5. Стало быть, этот фактор М является источником или причиной какого-то неведомого предписания, согласно которому и осуществляется все происходящее с любым из нас.

6. Предписание иными словами обозначается еще как программа. Я это уже видел в словаре: программа (гр. programme — предписание).

7. Отсюда следует, что деятельность человека, так же как и общества, его поведение и жизнедеятельность в целом — запрограммированы.»

Последняя фраза, признаться, меня смутила, я почувствовал, что психологически мне трудно ее воспринять. Но раз она появилась, значит, на то были свои основания. Мне ничего не оставалось делать, как, несмотря на собственное сопротивление, принять очевидность данного положения. Более того, оно универсально и касается любого существования и процесса вообще — от предписанности вращения Земли вокруг Солнца или падения камня вследствие гравитации до животрепещущей амебы или зарождения в человеке гениальной’ мысли. Все — едино. Все — программа. И нет ничего такого, что не было бы запрограммировано. Выражение «этого нет» означает — «этому нет предписания».

Но каким же образом вся эта метафизика объясняет мои события? Воспроизведя их последовательность, я обнаружил, что ее вполне можно объяснить с точки зрения вышеизложенного.

Начнем по порядку. Неожиданный успех в сентябре никак не согласуется с моими меланхолическими настроениями начала лета, когда я вообще оставил работу и ровным счетом ничего не предпринимал для того, чтобы найти новую. Между этими двумя периодами отсутствует формальная причинно-следственная связь. Одно никак не следует из другого. Логическая детерминация отсутствует. Такое положение дел вполне согласуется с первым моим предположением о том, что прошлое никак не влияет на настоящее.

Но настоящее все-таки произошло. Оно свершкяось, и, значит, на то была причина — некое предписание — для того, чтобы оно свершилось. Но поскольку этой причиной не является прошлое, то таковой предстает условный фактор М — который безусловно нуждается в своем исследовании и прояснении, чему, собственно, и посвящены мои последующие поиски.

Итак, получается следующее:

1. Мой уход с одной работы и начало бурной деятельности на другой; ситуация подвешенной неопределенности и резкая выраженность конкретной активности — события между собой никак не связанные, но каждое из них одинаково запрограммировано неким предписанием.

2. Так как существует предписание, стало быть, оно наделено своей логикой. Раз есть логика, значит, есть смысл. Следовательно, оно — разумно. То есть нехаотично — а вернее, неслучайно, ибо хаос есть та же гармония, но такая, структура которой пока остается неясной.

3. Исходя из того, что в происходящем со мной заключается некий смысл, у меня есть возможность разгадать его значение.

Я почувствовал, что если я расшифрую его, то перейду в иное качество жизни.

И я начал размышлять над этим, но для того, чтобы ход рассуждений мог структурироваться в более или менее убедительную модель, необходимо было найти основание, способное стать опорной точкой во всех моих исследованиях. И такой точкой стала идея цели. Действительно: если существует некая предписанность, то ее причина разумна, но коль она разумна, то безусловно стремится к реализации определенной цели.

Осознание подобного механизма позволило мне без усилий отыскать значение всех неизвестных в этом своеобразном метафизическом уравнении.

Итак: в том, что я оставил работу, была своя рациональная цель, содержащая неоспоримый смысл, который проявлялся в необходимости такого поступка. Не случись этого, я бы просто увяз в унылой монотонности будничного однообразия, а это означало бы остановку или даже снижение профессионального уровня. Был необходим разрыв стереотипа. Мой организм нуждался во встряске. И независимо от меня, помимо моей воли это произошло.

Но тут закономерно возникает вопрос: какая необходимость вынудила меня заняться столь необычной для меня практикой как методы примитивного целительства вперемежку с первобытным шаманизмом и колдовской атрибутикой?

И в этом, оказывается, заключался свой смысл: подобным образом мой организм действительно получил мощную встряску, что позволило ему перейти на более мощный энергетический уровень, выскочить в иное пространство новых возможностей. Ведь практически я работал в ИСС (измененном состоянии сознания), а это означало трансформацию на глубинном уровне. Я вышел за пределы своей личности, и такой выход может означать одно — взрыв сознания и высвобождение мощного потока интуиции.

Во мне естественным путем произошло то, что, как правило, требует многих лет упорного осознанного труда и тренировок для пробуждения видения и трансперсонального, то есть сверхличностного состояния.

Таким образом мне было дано понять, что годы ученичества закончились и началась эпоха творчества.

Качество жизни моей изменилось, когда меня посетило это внезапное осознание. В ту ночь сон мой отличался четкостью и ясностью.

Мне привиделся текст какой-то рукописи, и я понял, что являюсь его автором и передо мною — ненаписанная еще книга. Я написал ее в течение последующего месяца, к середине декабря передал в издательство, & в феврале держал в руках сигнальный экземпляр «Мастера самопознания». Параллельно я продолжал прием пациентов и помимо врачебной практики стал проявлять более пристальны» интерес к феномену зомбирования. В этот же период мною был организован комитет родителей, чьи дети попали под влияние тех или иных сект, и к удовлетворению моему замечу, что данная деятельность стала приносить положительные результаты благодаря выработанной мною стратегии дезомбирования. Именно тогда я ввел понятие — Психономика, призвание которого заключалось в обозначении нового направления и качественно новых подходов в работе с человеком. Принципы этого метода я частично описал в «Мастере».

Однако мне следовало как-то разобраться и с психотерапией, определить разницу между нею и тем, что возникло в результате моих поисков. Частично мне представилась возможность изложить свои взгляды на психотерапевтической конференции. С некоторыми изменениями я привожу эти тезисы.

НОВЫЙ ПОДХОД К ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХОТЕРАПИИ КАК ФОРМЫ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ (MASS MEDIA)

Основная идея данного сообщения может показаться несколько необычней для человека, воспитанного в среде классических представлений психотерапевтического мира, даже если эти традиции и окрашиваются авангардными веяниями.

Так уж повелось, что самые революционные прорывы в этой области быстро занимают свое если и не почетное, то уж вполне заслуженное место на одной из ступенек лестницы эволюционной.

Вчерашние бунтари сегодня становятся патриархами.

Одни новые пророки с торжественных подмостков тихонько соскальзывают в Лету, другие почетно покидают тронный пьедестал, чтобы уютно обосноваться в академическом кресле.

Современная психотерапия, говоря перефразированными словами Эйнштейна, есть драма… драма идей. Я бы добавил — и драма страстей.

Но даже несмотря на всю взбудораженную калейдоскопичность, царящую в мире душеведения, предлагаемое мною исследование, кому-то, вероятно, привидится слегка диссонирующим основному лейтмотиву ведущихся дискуссий и поисков ответов на актуальные вопросы, и если кто-то увидит в этом нечто даже крамольное, что ж, я, быть может, не слишком удивлюсь.

В своей настоящей работе я применил так называемую Т-модель — называемую так потому, что конфигурация выбранной мною буквы представляет перпендикуляр. И это подчеркивает, что данный принцип означает: на определенном этапе развития мысли или некой суммы идей настает момент, который побуждает резко сменить направление движения, уйти со стандартной линии, так как, продолжая следовать этой линейной траектории, мы рискуем прийти к столь же линейным решениям. Поэтому, обрывая жестко заданный путь, который может тянуться бесконечно долго, иногда имеет смысл свернуть с него на какую-нибудь боковую дорожку или тропинку — возможно, она скорее приведет к пункту назначения. В подобном действии и заключается стратегия Т-модели — совершить прорыв в область, которая с изучаемой не слишком-то связана тесными узами, но при этом помнить, что и у перпендикуляров есть общее — точка, где они соприкасаются.

Сквозная тема последующего изложения рассматривает психотерапию не как науку со своим методологическим аппаратом и фондом эмпирических данных, а как одно из проявлений массовой культуры, с одной стороны, и как спонтанное и разветвляющееся мифотворчество — с другой.

Разумеется, логика такого подхода заменяет понятие «пациент» на несколько иное смысловое наименование — «потребитель»… Впрочем, здесь уже начинается сам доклад, который, пока еще окончательно не начался, я предваряю одним эпиграфом:

«…Вопрос о сущности человека — это не вопрос о человеке».

М. Хайдеггер

Психономика как практический метод опирается на несколько фундаментальных положений, значимость которых в психологическом мышлении можно сравнить с постулатами квантовой механики и принципами теории относительности, изменившими сознание восприятия мира физического.

1. Теорема Геделя о неполноте. «Если система Z непротиворечива, то в ней существует такое положение А, что ни само А, ни его отрицание не могут быть доказаны средствами Z».

Курт Гедель показал, что в достаточно богатых формальных системах имеются неразрешимые предложения, то есть такие предложения, которые в их рамках недоказуемы и неопровергаемы. Это положение означает утверждение принципиальной невозможности полной формализации научного знания.

Мои наблюдения и опыт применения данного подхода к различным ситуациям как в области клинической, так и в сфере коммуникаций вообще позволили мне вывести утверждение Геделя за пределы математической логики и сформулировать этот принцип следующим образом:

«1. Никакая система не может быть исчерпывающе описана теми средствами, которыми она располагает».

«2. Невозможно произвести фундаментальные изменения внутри данной системы, используя только ее собственные возможности, ибо средства всякой системы всегда ограничены».

Отсюда естественным образом возникающие следствия неизбежно выводят нас на уровни нового понимания:

1-е следствие: фундаментальные изменения в системе возможны только при условии выхода за ее пределы.

2-е следствие: выход за пределы некой системы приводит к необходимости создания метасистемы, которая включала бы первую как составное звено.

3-е следствие: полное описание данной системы возможно только языком метасистемы — метаязыком.

Пример, который предлагается ниже, достаточно наглядно демонстрирует ситуацию, в которой проявляется Принцип Неполноты Системы. Это известный Парадокс Лжеца. В кратчайшем варианте он произносится в одной фразе:

«Я ЛГУ»,

или

«ЭТО ВЫСКАЗЫВАНИЕ ЛОЖНО».

Традиционная формулировка гласит:

«ЕСЛИ ЛГУЩИЙ ГОВОРИТ, ЧТО ОН ЛЖЕТ,

ТО ОН ОДНОВРЕМЕННО ЛЖЕТ

И ГОВОРИТ ПРАВДУ».

Существует и другой вариант:

Сократ: Сказанное Платоном — ложно.

Платон: То, что сказал Сократ — истина.

Ясно, что в пределах системы классической логики этот парадокс неразрешим, точно так же как необъяснимы некоторые свойства поведения материи в рамках системы Ньютоновой механики. Системы, замкнутые на себе, исчерпали свои ресурсы, и объективная динамика развития аппарата познания вынудила создать новый язык и построить метасистемы.

2. «Отрицательные теоремы математической логики», из которых следует, что роль рационального познания в общем постижении была очень мала.

3. Майсиа Ландау (Бостонский университет) резюмирует положение, которое стало настоящим прорывом в современном мышлении:

«Лингвистическая революция XX века состоит в признании того, что язык — это не просто некий механизм для передачи идей о мире, но, в первую очередь, определенный инструмент

для приведения мира в существование. Реальность не просто «переживается» или «отражается» в языке — она действительно создается языком».

4. Идея В. Франкла о взаимодействии психики, пространства и времени.

«У каждого времени свои неврозы — и каждому времени требуется своя психотерапия. Сегодня мы, по сути, имеем дело уже с фрустрацией не сексуальных потребностей, как во времена Фрейда, а с фрустрацией потребностей экзистенциальных. Сегодняшний пациент уже не столько страдает от чувства неполноценности, как во времена Адлера, сколько от глубинного чувства утраты смысла, которое соединено с ощущением пустоты…»

5. Принцип установки. Исследования У. Риверса о восприятии туземцев показали, что феноменальная на первый взгляд их «чувствительность» объясняется не исключительностью организации сенсорных входов, а наличием установки на восприятие незаметных для европейцев деталей ландшафта, животных и т. д., которая базируется на значимости, информативности последних, как ориентиров деятельности. Следовательно, зафиксированные в культуре нормы оказывают влияние на результаты «самой элементарной познавательной деятельности, связанной с выделением тех или иных чувственных качеств».

На основе вышеизложенного попробуем смоделировать указанные концепции в сжатый информативный блок.

1. Система не может изменить самое себя.

2. Роль рационального в познании незначительна.

3. Реальность создается языком.

4. Содержание эффективной психотерапии зависит от времени и пространства.

5. Познавательная активность определяется установкой.

Исходя из сказанного, детализируем и поясним каждый из этих пунктов за исключением первого, который изложен в начале доклада.

Переходя к следующему положению, зададимся вопросом: что означает высказывание — роль рационального в познании незначительна?

Обратимся к многочисленным свидетельствам самых разных авторов тех или иных открытий, экспериментов, изобретений, создателей учений или мировоззренческих систем.

Размышляя о природе научного творчества, они сходились в том, что последнее предполагает наличие такого фактора, как интуиция, причем как фактора решающего. Всевозможные ссылки на такие проявления душевной деятельности как, «озарение», «прозрение», «внезапные сновидческие прорывы», указывают на то, что творческий процесс почти целиком определяется тем, что не укладывается в рамки рационального. Апелляция к логике наблюдается позже, на том этапе, когда открытие или теория нуждаются в описании и объяснении. Тогда исследователь начинает разрабатывать модель, которая бы позволила ему свои результаты изложить последовательно и доказательно —таким образом, чтобы полученный им материал органично вписался в корпус идей той области, которую он представляет.

История показывает, что ни одно открытие не было сделано посредством «правильных размышлений и грамотных умозаключений», независимо от того, в какой науке они были совершены — математике, истории, физике, логике или психологии. И становится очевидным, что здесь работает прежде всего интуиция, а не сознательный ум.

Сходную точку зрения я обнаружил у английского математика Ч. Пирса, который считал, что познание нового возможно лишь в случае отказа от логического подхода. Он полагал следующее: «Если мы вообще стремимся понять явление, то это должно происходить путем абдукции».

Абдукцией Пирс назвал процесс, обратный дедукции, то есть такой, который формально противоречит канонам логики.

Возьмем, к примеру, высказывание: «Все люди смертны, Сократ — человек, следовательно, Сократ смертен». Данное суждение вполне логично и представляет собой дедуктивное умозаключение. В случае же абдукции силлогизм будет выглядеть несколько иначе: «Все люди смертны, Сократ смертен, следовательно, Сократ — человек». На первый взгляд в этом предложении соблюдены все нормы правильного построения причинно-следственной конструкции, но если вдуматься, то обнаруживается, что допущена ошибка и вывод оказывается неверным: из того, что Сократ смертен, вовсе не следует, что Сократ человек, так как смертны и все другие живые существа, которые Сократом не являются.

Между тем эта прокравшаяся ошибка и ломает стереотип, взрывает его изнутри.

По мнению Пирса, абдукция является не столько рефлексивным логическим процессом, сколько гипотезой, проявляющейся внезапно и целиком — как озарение.

И выходит, что творчество по природе своей — изначально абдуктивно.

Так как в этом месте мы подошли к теме, которая связана с последним положением информационного блока, перейдем к ней, позволив себе проигнорировать формальный порядок.

Я провожу аналогию между исследователем, работающим над той или иной проблемой, ученым, пребывающим в творческом поиске, и шаманом первобытного племени.

Их вместе сближает то, что они оба придают значение и значимость таким вещам, которые для большинства не представляют интереса и потому зачастую оказываются даже незамеченными.

Весьма характерно указание Дарвина на то, что он постоянно находился в состоянии сосредоточенности на идее происхождения видов. Довольно ярким примером является также обнаружение Флемингом плесени, выросшей в одной из чашек Петри, которую он вначале чуть было не выбросил, но остановился — «озарение» было молниеносным. Первооткрыватель пенициллина придал значение тому, что всякий лаборант счел бы обыкновенным браком или мусором.

Быть может, самым парадоксальным и труднодоступным для первичного понимания является то, что реальность не отражается, но создается языком. В данном положении могут сходиться различные философские и лингвистические теории. Не углубляясь в последние, примем эту идею за очевидную в той области, которую представляют собой психотерапия и смежные с ней дисциплины.

Так, например, гипнотические феномены или специфика рекламного воздействия проявляются как результат вследствие четко очерченной языковой коммуникации — то есть наличия текста. Это касается и любой формы суггестивной подачи информации, что очевидно.

Если мы теперь объединим, учитывая и положение 4, все эти базовые тезисы, то получим картину, главным сюжетом которой является миф.

А человечество есть мифосоздающая и мифотворящая цивилизация — от своего появления и до настоящего момента.

Целью настоящего исследования не является обстоятельная классификация мифологических систем, и потому я всего лишь ограничусь указанием на то, что существуют мифы коллективные — созданные тем или иным обществом (государством, этносом), и мифы индивидуальные — продуцированные и продуцируемые субъектом.

Исходя из сказанного, естественно предположить, что наши пациенты — в прямом смысле потребители — и не только товаров и иных звеньев модели «спрос — предложение». Они являются прежде всего потребителями такого продукта, который называется психотерапией.

Сама же по себе психотерапия является довольно мощным мифом, который занимает стабильно прочное и солидное место в антологии человеческих ценностей наших дней.

Постольку поскольку современная эпоха характеризуется чрезвычайным ускорением всех ее ритмов, данная закономерность не обошла стороной и психотерапевтический мир, который отличается от того, каким он, скажем, пребывал в прошлом веке, так же, как современный автомобильный рынок — от первой машины, сооруженной Фордом на задворках своего гаража.

Появилось огромное число всевозможных направлений, учений, методов, технологий, один простой пересчет которых займет далеко не одну страницу. Каждая крупная психотерапевтическая школа, претендуя на свою монополию в соответствующем секторе рынка идей, разветвляется в различных направлениях, действующих внутри нее, но в то же время стремящихся выбраться за пределы ее очерченных границ, создавая свои собственные разработки и видоизменения. Примеров тому множество. Один из них — психоанализ. Просуществовав определенное количество лет, ортодоксальный фрейдизм вынужден был смягчить свою жесткую регламентированность, и, хотя все же сохраняя собственные фундаментальные позиции, он стал подвергаться тем или иным трансформациям, авторами которых являлись представители данной традиции. Достаточно назвать таких крупных исследователей психоаналитической ориентации, как К. Хорни, М. Кляйн, М. Малер, Д. Винникот.

Хорошо известно, какое напряженное противостояние наблюдалось в свое время между Фрейдом, Адлером, Юнгом. Последние были подвержены изгнанию непримиримым патриархом из рядов психоаналитического общества. Почему?

Рационализируя, можно сказать, что из-за идеологических разногласий. В действительности же потому, что каждый из них создавал свой собственный миф. И каждый при этом стремился занять позицию демиурга — творца нового и более влиятельного мифа. С этой точки зрения фрейдовский психоанализ с его позитивистским, рационалистическим, временами доходящим до апологии атеизма пафосом не менее эзотеричен, чем туманный и сакральный символизм священнодействующего Юнга.

Таким образом, став наукой, психоанализ превратился в миф. Потому что предложил обществу одну из картин мироздания — акция, подобная теории относительности и квантовой механике.

Любая теория, претендующая на ту или иную степень глобальности, является мифом.

Исходя из этого, мы можем указать помимо названных на наиболее значимые мифы психотерапии — гипноз, гешталь-терапия, теория Павлова, бихевиоризм, эриксонианский гипноз, НЛП, арттерапия, когнитивизм, трансформация Эрхарда, психодрама, психосинтез, телесно-ориентированная терапия, аутогенная тренировка Шульца, экзистенциальный анализ.

Помимо всего прочего наблюдается усиление тенденции к проникновению в сферу психотерапевтической деятельности собственно эзотерических влияний с их культ-личностной ориентацией на фигуре гуру. Подобные течения либо ассимилируются частью официальных школ, либо занимают обособленное и альтернативное место в интересующем нас социальном институте. Данный процесс объясняется тем, что у определенной части потребителей повышается интерес к мистическому. Очередной миф взбудоражил воображение обывателя. Разумеется, хорошим стимулятором для проявления такого интереса является наличие психологических или патопсихологических проблем. По этому поводу было бы уместным вспомнить булгаковского «Мастера…», где говорится о том, что человек ищет утешения у небесных сил, когда ему плохо на земле. И в данном случае невротический субъект ищет утешения в популярном мифе. Он становится потребителем этого мифа.

Но для того, чтобы стать потребителем чего-то, нужно к этому чему-то иметь склонность. Кто-то выбирает немецкие автомобили, кто-то американские — точно так же, как кто-то отдает предпочтение немецкой философии или литературе, а другого интересует философия пли литература американская. Выбор зависит от того, какому мифу старается соответствовать потребитель, с какой фигурой он себя идентифицирует.

Такой же принцип действует и в структуре взаимоотношений «Клиент — Психотерапевт», тем более что так называемый невроз есть ни что иное как, тот же самый миф. Пациент является носителем своего индивидуального мифа и сообразно с этим занят поиском адекватного мифоносителя, каковым для него и предстает психотерапевт. И если соответствие получилось, то возникает то, что называют терапевтическим контактом, определяя этим понятием совместное сотрудничество и мифотворчество нашедших друг друга союзников. Именно нашедших друг друга и именно союзников — в равной степени психотерапевт ждет своего клиента, как и клиент ищет терапевта. Разница определяется лишь тем, что врач является выразителем мифа куль-турального, а пациент пребывает в изоляции своей системы верований. Но все-таки такой системы, которая обладает готовностью быть открытой тому или иному влиянию.

И успех терапии заключается не в наборе технологий или методов, предлагаемых профессионалом, но в способности одного мифоносителя вовлечь в свой концептуальный континуум другого, выражаясь проще — перетащить оппонента на свою сторону. В связи с этим мне вспоминается давнее расхожее в психиатрических кругах и несколько упрощенное мнение, которое формулируется следующим образом: «Во что веришь, то и поможет». Подобная трактовка проста, подкупающа своей здравой очевидностью, увы, только кажущейся, и неверна. Так, например, человек может верить в мощную и таинственную силу гипноза, но при формальном проведении процедуры оказывается совершенно невосприимчивым к данному методу воздействия. И наоборот, некоторые люди совершенно неожиданно для себя погружаются в глубокий транс, заранее категорически отрицая такую возможность.

Ведь сама по себе гипнотическая процедура — это ритуал. А ритуал всегда мифичен. И таким образом, «веря» в гипноз, субъект неосознанно может не принять этот миф. Иными словами, в данном случае он не является потребителем гипноза.

И действительно, практический опыт работы с психическими взаимодействиями показывает, что роль веры в них довольно посредственна.

Согласно философскому словарю «вера есть принятие чего-либо за истину, не нуждающееся в необходимом полном подтверждении истинности принятого со стороны чувств и разума…» Исходя из этого мы можем сказать, что феномен веры не является глубинным и действенным механизмом личностной ориентации. Скорее всего, это одна из функций сознания, помогающая субъекту осваиваться в окружающей реальности и тем самым некоторым образом снижать уровень тревожности, то есть вера сама по себе — психологическая защита.

Если уж говорить о решающем значении, которое предопределяет реакцию на то или иное воздействие, то следует отдать предпочтение не понятию веры, а явлению, обозначенному как Алиби для сознания.

Алиби для сознания (АДС) мною определяется как состояние потребителя, выражающееся в склонности последнего принять воздействие автора той или иной идеологической, психологической или научно-художественной модели. Понятно, что если воздействие удовлетворяет требованиям АДС, то оно усваивается субъектом, если же нет, то отвергается. В этом смысле можно допустить, что одним из компонентов АДС является доверие. Но хочу подчеркнуть — доверие, а не вера.

Учитывая элементы доверия, сообщение (направленное воздействие) создает алиби для сознания, и последнее в свою очередь побуждает потребителя принять это сообщение, включить его в свою систему смыслов. Приняв же данное сообщение, субъект начинает действовать в соответствии с его содержанием — теперь он полностью готов к тому, чтобы стать обитателем, персонажем мифа. Соответствующее ощущение сопричастности чему-то более глобальному и таинственному делает переживания человека более интенсивными и привносит в его самосознание чувство смысла.

Таким образом происходит трансформация, которая переживается личностью как нечто значительное и значимое. И в зависимости от актуального контекста подобное изменение определяется как «исцеление», «прорыв», «просветление», «расширение сознания», «психологический рост» и т. п.

Подводя итоги сказанному, можно сделать вывод о том, что современный этап развития психотерапии является одним из ярких проявлений феномена массовой культуры, что полностью соответствует запросам так называемого массового общества, которое полностью заменило собой традиционное с его регламентированностью и архаичной упорядоченностью. И эта психотехнологическая культура, обретая положение мощного и сильнодействующего мифа, выходящего на мировой интеллектуальный рынок, надлежащим образом стимулирует активность превращения смыслового носителя, обозначаемого как «пациент», в новый смысловой носитель, который может быть обозначен как «потребитель».

Следовательно, психотерапевт новой волны, сохраняя в себе традиционные качества врача, исследователя, аналитика, практика, обретает еще одну ипостась —хранителя, сказителя, и если повезет, то и творца мифа.

Данный подход побуждает в несколько ином ракурсе посмотреть на феномен исцеления. Само слово «исцеление» (имеется в виду российская ментальность и соответствующая ей речевая и языковая структура), родственное однокоренному понятию «целостность», подразумевает такое качество человека, которое позволило бы ему сдвинуться со своего существования как замкнутого на себе индивида в сторону включения его в более широкую и куль-турально заданную систему мифа. Такое объединение позволяет обрести благотворное состояние целостности и цельности.

Насколько эффективным окажется подобное слияние, зависит от его, выражаясь термином Юнга, психопомпа, то есть проводника, и в данном случае, психотерапевта — проводника, работающего в стране мифов.

Подытоживая изложенную информацию, можно задаться вопросом — а какие, собственно, следуют практические выводы из всего сказанного?

ВЫВОДЫ

1. На современном этапе психотерапия представляет собой одну из форм массовой культуры (mass media).

2. Как и всякая форма массовой культуры — психотерапия является мифом.

3. Свойства этого мифа таковы: самовоспроизведение, самоподдержание, саморазвитие.

4. Взаимодействие терапевта и клиента есть совместное мифотворчество.

5. Успех терапевтического контакта не зависит от применения тех или иных «психотехник», методов, приемов.

6. Различные психотехники, методы, методики, приемы тем не менее необходимы, ибо они являются новым описательным средством, создающим алиби для сознания п таким образом формирующим элементы доверия.

7. Современный психотерапевтический клиент перестает быть пациентом и становится скорее потребителем.

8. Подобное смещение акцента отчасти происходит вследствие того, что психотерапия окончательно утверждается в статусе платной услуги, каковой она и должна быть, так как бесплатная психотерапия постепенно трансформируется в религию, а это уже другой миф.

9. Успех терапевтического воздействия и успешность самого терапевта зависит от того, насколько последний готов работать в качестве мифоносителя и моделировать свое поведение в соответствии с выбранным мифом (имидж мифоносителя).

10. Предпочтение того или иного мифа в качестве утилитарной модели зависит от содержания глубинных комплексов терапевта.

11. Постольку поскольку одной из характернейших черт XX века стало усиление субъективности и возникновение личных концепций реальности, современный психотерапевт самым естественным и логичным образом представляется фигурой, осуществляющей творческий поиск. В этом плане он сходен с художником, претворяющим в материальное содержание свое внутреннее иллюзорное пространство.

12. В данном смысле выдающийся психотерапевт создает, а посредственный психотерапевт поддерживает массовое искусство утилитарного назначения.

13. В отличие от «терапии, центрированной на клиенте», в настоящее время более актуальной представляется «терапия, центрированная на терапевте» — процесс, при котором рефлектирующий психотерапевт, центрируясь на себе, одновременно осуществляет взаимодействие с другим.

14. Подобная стратегия призвана обеспечить достижение прозрачности (А. Ульяновский, Мифодизайн рекламы).

По моему определению быть «прозрачным» — это значит быть способным не сообщать бессознательно своих проблем и комплексов реципиенту (пациенту, потребителю, зрителю, слушателю, ученику).

15. Роль психотерапевта, с другой стороны, архетипически ассоциируется с положением Шамана, занимающего позицию

посредника между Высшими силами и рядовыми представителями племени. Но для того, чтобы стать обладателем подобной В части, шаману необходимо было пройти ряд инициации — таких, например, как — символическая смерть, посвящение в потустороннем мире, новое рождение. И только после подобной трансформации он становится жрецом — носителем и выразителем запредельного знания, неведомого простому смертному.

16. Современный потребитель ожидает от психотерапевта признаков такой же инициированности, независимо от ее конкретики — будь то престижный сертификат, подтвержденный международной психоаналитической ассоциацией, или свидетельство, выданное каким-нибудь орденом колдунов.

17. В этом смысле поведение самого психотерапевта должно быть определенным образом структурировано, ибо психотерапевт-«технолог» всегда менее успешен, чем психотерапевт-«идеолог».

18. Однако моделирование такого поведения требует некоторой манипулятивности, ибо психотерапевтическая деятельность по природе своей манипулятивна, даже тогда, когда она призывает к актуализации.

ЕЩЕ РАЗ О МИФЕ

Теперь, я полагаю, было бы не лишним уделить внимание мифу как таковому и основным закономерностям психологии общественных отношений, так как особенность психономического подхода к личности в немалой степени подразумевает наличие последних.

Мое упоминание в одном ряду таких понятий, как миф и массовая психология, отнюдь не случайно и не метафорично — они связаны друг с другом настолько, что существование каждого из них невозможно без другого. И чтобы это понималось более явственно, рассмотрим некоторые этиологические положения, несомненно способные прояснить картину, писавшуюся на протяжении тысячелетий человеческим равно как разумом, так и ]безумием.

Что такое миф?

Словарь иностранных слов дает следующее определение: гр. mythos слово; сказание; преданно — сказание, передающее представление древних народов о происхождении мира, о явлениях природы, о богах и легендарных героях.

Теперь выделим основные пункты определения:

Содержание мифа

1. Происхождение мира

2. Явления природы

3. Боги

4. Легендарные герои

Средства мифа

Сказания, иными словами —текст —устный или письменный.

Цель мифа

Передача коллективных представлений.

Цель цели мифа

X (искомое неизвестное).

В действительности цель цели мифа — это ответ на, вопрос: зачем миф нужен?

Почему он существует? И нужен ли он?

На последний вопрос ответ ясен: если существует, значит, нужен. Но тогда мы вправе спросить: кому нужен?

Можно было бы по этому поводу потеоретизировать и пофилософствовать, если бы нас не занимала практическая сторона начатого предмета исследований. И эта сторона в любом случае упирается в необходимость ответа на вопрос: кому это нужно? И потом: зачем это нужно?

Начнем по порядку.

Итак — Миф есть. Значит, цель его существования — быть. Быть тем, что он есть. Такова программа — предписание.

Но до того, как стать тем, чем он является, он создавался. Кем? Скорее всего, людьми. Но не всеми же одновременно — дескать, собрались в условленном месте, в назначенный час все представители рода человеческого от мала до велика и в единый голос принялись слагать сказания. Тогда кто же? По всей вероятности, тот или те, в чьи обязанности входило наблюдение за явлениями природы, их интерпретация — для того, чтобы в конечном итоге вступить в союз с таинственными силами, снискать благосклонность последних.

Найдя в их лице мощного, пусть и властного, а порою и жестокого покровителя, можно с большим успехом управлять своими собратьями — по принципу: «Если ты мне не веришь, поверь Ему, если тебе надоело признавать мой авторитет, признай Его авторитет, а то, что я с Ним связан, сомнений не вызывает, ты же это знаешь».

И попытки покушения на власть, а речь, безусловно, идет о ней, успешно гасились.

С тех пор началась Эра Большой Конкуренции, в ходе которой праведной и неправедной смертью пало великое множество храбрых и трусливых, подлецов и героев, мучеников и шарлатанов. Место возле священного огня никогда не пустовало, оно неизъяснимо притягивало сонмы страждущих погреться в его отсветах, то полыхая вселенским пожаром, то мерцая тихим, но извечным загадочным источником, предвещающим рай.

Но огонь не может гореть без топлива. Его постоянно необходимо поддерживать, подкармливать. Таким горючим материалом служит миф. И с другой стороны, поглощаясь священным пламенем, миф не сгорает в нем. Даже если он обращается в пепел, то только лишь для того, чтобы вновь восстать из него и продолжить свое горение. В этом смысле он и поддерживает огонь, и является проводником его излучения. То есть миф укрепляет власть тем, что сам является источником влияния на массовое сознание.

Массовое сознание поглощает миф и само поглощается мифом. Они друг друга питают, воспроизводят и поддерживают. И в конце концов сливаются воедино — миф инъецируется и растворяется в сознании уже не только массы, но и отдельного ее представителя, то есть индивида. И последний становится хроническим мифоносителем.

Люди делятся на две большие категории, одна из которых действительно большая — это мифоносители, в то время как Другая составляет гораздо меньшую по своей численности группу — мифосозидатели. Впрочем, словосочетание — гораздо меньшую группу — некоторое преувеличение, потому что последних — считанные единицы.

Между первыми и вторыми располагаются мифопроводники, своеобразные посредники, задача которых заключается в том, чтобы передавать влияние единиц на миллионы.

Таким образом выстраивается невидимая иерархическая пирамида, разрушить которую не смогли еще ни одна эпоха, ни один строй, ни одно социальное потрясение:

МИФОСОЗИДАТЕЛИ

*

МИФОПРОВОДНИКИ

*

МИФОНОСИТЕЛИ

Исходя из этой структуры, можно теперь более отчетливо и предметно представить себе закономерности, проявляющиеся в функционировании массового сознания.

Однако вернемся к структуре мифа — теперь уже сообразуясь с современностью, которая, несмотря на всю ее запутанность и кажущуюся сложность для обыденного понимания, все-таки представляется вполне постижимой.

Дело в том, что время, в котором мы живем, также мифологично, как и эпохи, Дошедшие до нас через предания и легенды. И все происходящее в настоящие дни может быть полностью квалифицировано в соответствии со структурой, рассмотренной выше. В этом смысле все современные проявления человеческого духа, включая и науку, идеологию, государство, политику, — являются мифом, постольку поскольку они полностью соответствуют свойствам последнего.

Во-первых, любая из этих областей, хотя и каждая по-своему, стремится объяснить происхождение мира. Во всяком случае в отношении науки данный факт очевиден. Что касается явлений природы, то их объяснение является прерогативой научных изысканий.

Однако если мы справедливо расширим значение понятия «явления природы» до тех областей, которые занимаются описанием не только физической среды, но и проявлениями человеческого духа, как индивидуального, так и коллективного, то нам предоставится закономерная возможность причислить к мифам и науки социальные, и те, которые именуют себя психологическими.

Что касается богов, то их проявление и влияние удел не только теологии и религии, но и все той же науки, философии, идеологии. Что очень просто доказуемо, если вспомнить о таких, скажем, категориях, как энергия, время, вселенная, по сути своей метафизичных, постольку поскольку никто еще не дал их исчерпывающего и точного описания. И по сей день они остаются в рамках понятий, таинственных и туманных, подлежащих скорее вольным толкованиям и интуитивным интерпретациям, нежели прагматическому анализу.

И наконец, легендарные герои. Со всей очевидностью ими напрямую занимаются идеология и политика.

Таким образом, вышеприведенные сопоставления позволяют нам укрепиться в справедливости вывода о том, что мы, имея дело с различными проявлениями общественного сознания, соприкасаемся прежде всего ни с чем иным, как с мифами, наиболее распространенные из которых насквозь пронизывают нашу повседневность, — государство, демократия, справедливость, строение вселенной, структура человеческой психики, реклама, счастье, личностное совершенствование, свобода…

ПОЗИТИВНОЕ КОДИРОВАНИЕ, ИЛИ ПРИНЦИП РАБОТЫ С ЗАВИСИМЫМ ПОВЕДЕНИЕМ

Пищевая и алкогольная зависимость

Данный подход предполагает любые психические процессы рассматривать прежде всего как информационные, что является наиболее удобным для построения модели, способной обеспечить и оказать системное воздействие на организм, цель которого — изменение функционирования последнего в интересующей нас — терапевтической — точке приложения.

Подобная трактовка неизбежно приводит нас к необходимости изучения и введения в арсенал психопрактических методов таких понятий, как:

КОД, ПРОГРАММА, СИМВОЛ, ЗНАК, ЭНЕРГИЯ, ИНФОРМАЦИЯ.

Ибо то, что скрывается за этими терминами, представляет собой проявления механизмов, лежащих в основе человеческой Деятельности.

Отличие же человеческой деятельности от всякой другой заключается в том, что любой ее аспект представляет собой поведение, то есть такую совокупность реакций, которая обусловлена некой целью, осознаваемой или неосознаваемой.

Исходя из сказанного, симптом также является поведением.

И следовательно он:

А. Обусловлен

Б. Имеет цель.

Вообще аспекты поведения — это любое состояние живого организма, например:

— взаимодействие со средой

— взаимодействие с близкими людьми

— отношение к себе

—бездеятельность

— сон

— бессознательное состояние

—транс

—болезнь

—боль

и т. д.

По большому счету поведение — функция скорее органическая, чем личностная.

Таким образом можно говорить о пищевом поведении.

К пищевому поведению мы относим все то, что связано с областью рта и губ и использует последние в качестве приспособления для поглощения и введения внутрь организма элементов внешней среды.

Тогда получается, что к пищевому поведению можно отнести следующие действия:

— прием еды

— прием алкоголя

—курение

— страстные поцелуи

— пероральный прием психоактивных средств

— пероральный прием лекарств

— сосание и лизание половых органов

Очевидно, что всякое поведение оптимально для организма, когда оно умеренно, то есть сбалансировано и пребывает в гармоничном соответствии по отношению к другим видам поведения. Если поведение по всем своим параметрам отвечает такому соответствию, то про него говорят, что оно адекватно. Вполне естественно, что адекватное поведение является показателем того, что человек пребывает в согласии с собой и в гармонии с миром. Такое состояние целостности и есть здоровье.

Нарушение же баланса приводит к тому, что поведение перестает быть адекватным.

То есть симптом есть проявление нарушенного — неадекватного поведения.

Такое нарушение поведения, при котором последнее обусловливается наличием избыточного влияния со стороны какого-либо элемента внешней среды, мы называем симптомом зависимости. Нетрудно заметить, что он всегда носит характер одержимости.

Поэтому такое состояние можно еще определить и как Синдром Одержимого Поведения (СОП).

Ведь, например, и в обыденной жизни мы замечаем, что поведение объедающихся или злоупотребляющих алкоголем людей напоминает настоящую одержимость.

Остается только предположить, что эта одержимость представляет собой код соответствующей программы.

Теперь проясним узловые понятия нашей системы, для чего воспользуемся официальными словарными определениями. Начнем по порядку.

КОД — 1. Система условных обозначений, названий, сигналов, применяемых для передачи, обработки, хранения различной информации.

2. Совокупность знаков (символов) и система определенных правил, при помощи которых информация может быть представлена в виде набора из таких символов для передачи, обработки, хранения, применяемая для передачи сообщений по каналам связи, а также информации.

КОДИРОВАНИЕ — преобразование сообщения в код. Иными словами — это формирование представления информации, то есть переход от исходного представления к представлению, удобному для хранения, передачи или обработки.

ИНФОРМАЦИЯ — содержание сообщения и также сведения, содержащиеся в сообщении.

Основные свойства информации

1. Символичность — информация всегда проявляется в определенных символических структурах, без которых ее представить немыслимо.

2. Многомерность — такое качество, которое использует не только расположение информации на плоскости или в пространстве

(рисунки, схемы), но и множественность признаков используемых символов — информацию могут нести не только значения букв и цифр, но и их цвет, размер, вид шрифта и т. д.

СИМВОЛ — отличительный знак, образ, предмет, действие, служащие условным воплощением какой-либо идеи, понятия, образа.

Главная черта символа — Условность. В этом смысле он является неким намеком на то, что находится сверх или за чувственно воспринимаемой очевидностью.

Повседневная жизнь человека наполнена символами, которые так или иначе воздействуют на него (напоминают, разрешают, запрещают, покоряют, подчиняют, стимулируют, подавляют, гипнотизируют).

По сути дела, все можно считать только символом, за которым скрыто нечто другое.

СИГНАЛ — физический процесс (явление), имеющий информационное значение, установленное принятым соглашением, условный знак, несущий сообщение о каком-либо событии.

Отличительная особенность сигнала — он заметно выделяется среди других сенсорных раздражителей.

Если это звук, то он должен быть громким или резким, или отличным от общего шумового фона, свет — ярким, специфическим по цвету, или мигающим.

По физической природе среди сигналов различаются: механические (движение, давление), тепловые, световые, электрические, акустические.

ЗНАК — чувственно воспринимаемый предмет (явление, действие), выступающий как представитель другого предмета, свойства или отношения.

Значение знака — представление, возникшее в сознании благодаря знаку.

Значение — важность, роль предмета, явления.

ПРОГРАММА — план намеченной деятельности, предписание.

ПРОГРАММИРОВАНИЕ —составление программы, рпреде; ленной последовательности действий.

ЭНЕРГИЯ — способность какого-либо тела, вещества и т. п. производить какую-либо работу или быть источником той силы, которая может производить работу.

УНИВЕРСАЛЬНО-ПРЕДМЕТНЫЙ КОД (УПК)— сложная иерархическая внутрипсихическая кодовая система.

Для того, чтобы легче понять ее и осмыслить, рассмотрим некоторые положения, отражающие закономерности процессов восприятия, хранения и утилизации информации.

Процесс мышления есть внутренняя речь.
Однако существует разница между мысленным прогова-риванпем и процессом внутренней речи.
Для внутренней речи характерна не словесная структура, а какая-то иная.
Процесс внутренней речи опирается на специальные кодовые структуры.
Этот внутренний код есть УПК.
Образы хранятся в нашей памяти посредством иерархических структур.
Верхний уровень (тот, который ближе всего к сознанию) содержит в себе образы, связанные с понятиями.
Глубинный уровень хранит предельно конкретные образы.
Между уровнями имеются связи, позволяющие переходить от конкретных образов к обобщениям и наоборот.
«Универсальный» в УПК означает — наднациональный, не зависящий от специфики конкретного языка характер образов и связей между ними.
Знаки языка в речи — поверхностная структура.
Глубинная структура — связана с УПК.
Единый источник всех программ, обусловливающих поведение и состояние человека, есть УПК.
ПОЛЕ — пространство, в пределах которого проявляется действие каких-нибудь сил.

Теперь нам остается выяснить, каким образом происходит взаимодействие в психоэнергетической информационной сети.

Для этого исследуем ее структуру, что представляется вполне обоснованным, ибо всякое моделирование возможно только при наличии таковой. Действительно, какова же иерархия психического аппарата человека? Рассмотрим условные уровни, каждый из которых представлен в соответствии с той функцией, которую выражает.

УРОВНИ ПСИХИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И ИХ СОДЕРЖАНИЕ

1. Декларативный — соответствует тому, что личность провозглашает, какую позицию занимает, какие идеалы объявляет своими, что одобряет и защищает, против чего протестует.

2. Поведенческий — отражает реальное поведение, способы реагирования в экстремальных и обыденных условиях, способы реагирования на ту или иную-ситуацию.

3. Мотивационный — определяется истинными целями, системой ценностей, проявляется в объяснении тех или иных| поступков, совершаемых данной личностью.

4. Бессознательный —включает в себя преобладающие потребности, необъяснимые мотивации побуждения душевной деятельности.

5. Причинный—его еще можно назвать органическим, программным или метапсихическим. Содержит в себе наследственные влияния, воздействия, полученные на самых ранних этапах развития. Его материал практически недоступен не только психологическому описанию, но и психоаналитическому зондированию. Но именно этот пласт представляет собой источник тех программ, которые обусловливают поведение человека в реальности повседневного мира. В этом смысле его можно рассматривать как УПК. Он же является и основной точкой приложения психоинформационного (психономического) воздействия.

Рассмотрим схему, отражающую динамические процессы, происходящие в представленной иерархии. По сути дела здесь нет ничего сложного. Если схему разрешить принципиально, то получится следующее:

Программа кодируется в поведение (симптом).

Кодами являются образы. Каждый из образов—символ, знак.

С другой стороны, любой образ есть концентрация энергии, ее напряженный одновременно и носитель, и заряд — потому что как только действие, соответствующее образу, начинает совершаться, образ исчезает. Например, если вы испытываете желание сексуальной близости, то образ желанного объекта буквально преследует вас. Но когда дело доходит до дела, образ тускнеет и полностью пропадает. Это — принцип Има-гоэнергетической модели, согласно которому образ разряжается в действие. Если же он в действие не переходит, то так и остается образом, только еще более напряженным и довлеющим. При этом он может переместиться в зону, недоступную осознаванию, но его давление и влияние при этом не прекращаются. Так, например, появляются причины для возникновения всякого рода навязчивостей. Любая навязчивость — это не разряженный в действие образ.

Действие же — ни что иное, как аспект поведения.

Возникает цепочка: Программа — Образ — Поведение.

Все, действительно, просто.

Подобный анализ предоставляет нам возможность более осознанно понять, что если мы хотим изменить поведение человека, то меньше всего следует стараться менять его поведение. Это бесполезно.

Предположим, мы тем или иным способом (насильственным ила лекарственным) нейтрализуем некий симптом:

Программа — Образ — Симптом (Поведение).

Что получится? Получится, что

Программа — Образ — все равно останутся. И тогда по уже известной нам механике образ либо переместится в зону неосознаваемого, где станет по сути вирусным образованием, либо через некоторое время начнет неизбежно разряжаться в очередной симптом (необязательно дублирующий предыдущий). Думаю, что нет особых поводов пояснять сказанное в скобках, но лишь напомню о довольно распространенном в психотерапии явлении, когда врач, используя авторитарные суггестивные методики, добивается временного исчезновения актуальной проблемы, но на ее месте появляется новая. Например, пациент, прошедший эмоционально-стрессовую терапию по поводу алкоголизма, начинает в период ремиссии вести трезвый образ жизни, но такая трезвость зачастую отягощается головными болями, повышенной агрессивностью или нарушениями в сексуальной жизни.

Несколько выше мы ввели новое в нашей системе понятие — вирусное образование, или попросту вирус. Разумеется, оно несет в себе несколько более расширенный смысл по сравнению с тем, с чем мы привыкли бороться, когда подхватываем грипп. Однако речь идет не только о возбудителях инфекций, когда приходится говорить о вирусах. Тому примером служит проблема, нередко озадачивающая программистов — компьютерный вирус, и хотя он не только не является чужеродным ДНК, но и вообще невещественен, действие его тем не менее вполне реально и достаточно ощутимо.

Почему бы в таком случае не допустить существование психических вирусов? Полагаю, что это обоснованно и правомерно, но тут же следует оговориться, коль мы идем на подобное допущение, что и у биологических, и у компьютерных, и у психических вирусов должно быть нечто общее, одна суть, если мы явления их разных областей жизни обобщаем в одно понятие. Значит, последнему, по крайней мере, следует быть универсальным.

Посмотрим, что общего между биологическим вирусом, который является белковым телом и нематериальным компьютерным вирусом. И там и там мы наблюдаем присутствие чужеродного агента. Далее: это присутствие обусловлено его внедрением, вторжением. Затем: поведение этого чужеродного элемента агрессивно. И в конце концов, его действия направлены на деформацию системы, в первом случае — клетки, путем впрыскивания своей ДНК, во втором — программы, путем впрыскивания новой программы. ,

Таким образом выходит, что:

Вирус — это элемент системы, чья агрессивность превышает уровень агрессивности остальных элементов системы.

Система может быть

—биологической

— компьютерной

— психической

—социальной

А вирусом соответственно

— микроб

— программа

— идея, мысль, чувство

— образ

Постольку поскольку в первую очередь нас интересуют процессы, происходящие в информационно-энергетической сети психической системы, соответственно проявим более пристальное внимание к ее вирусам.

Итак, мы убедились, что психический вирус реален, а не метафоричен! Он живет своей самостоятельной жизнью, и его существование обусловлено определенными законами и закономерностями. Каковы же форма и способ его функционирования? Мы их уже определили:

Психический вирус — это не перешедший в действие образ.

При том, что такой образ может являть собой совершенно причудливую и непривычную форму — например, некую геометрическую фигуру или вообще цветовое пятно. Да суть и не в форме, хотя и в форме тоже, ведь форма — это всего лишь навсего и в то же время прежде всего — код.

Другое дело, что через образ мы можем выйти непосредственно на программу, и более того — воздействовать на нее.

Каким же образом осуществляется это воздействие?

Способов множество, но в основе их лежит единый принцип, который в общем-то и описан выше. Вместе с тем, опираясь на фундаментальные положения излагаемой системы, зная которые можно домыслить и конкретные техники психического воздействия, мы все же детально рассмотрим прагматические стороны данного вопроса.

ИНФОРМАЦИОННО-СУГГЕСТИВНЫЕ ТЕКСТЫ

Этим названием я обозначаю такие тексты, которые в силу своей специфичности, достигаемой определенным подбором слов и звукорядов, несут в себе свойство, способное воздействовать на глубинные структуры психической организации и вызывать их непосредственное реагирование. Последнее условие опирается на положение о том, что некая трансформация организма возможна только в том случае, если он выведен из состояния привычного равновесия. Это, например, означает, что любые заболевания, симптомы или проблемы представляют собой четко организованные и жестко заданные состояния баланса. И если мы не вмешиваемся в этот баланс, не нарушаем его, то и не получаем надлежащих результатов. Поэтому в данном контексте следует осознавать, что формирование новой системы подразумевает неизбежное разрушение прежней. Подобный подход в значительной степени облегчает мою работу — ведь у меня теперь нет необходимости выяснять, какая именно программа является патогенной. Да и возможно ли такое?

Хотя расхожие мнения современной психотерапевтической парадигмы напрямую заявляют о том, что, дескать, в первую очередь следует отыскать причину недуга и искоренить ее, чтобы наступило выздоровление, зададимся вопросом — а где гарантия того, что найденная причина действительно окажется истинной и изначально той, что обусловила появление проблемы? Раз. И два— кого следует считать критерием оценки истинности и причинности — пациента? психотерапевта? Оба они люди и, стало быть, субъективны. Следовательно, мнение каждого из них уже не истинно, хотя бы потому, что исходит из собственных представлений о мироздании, из личностного миропонимания. Кроме того, насколько мне известно, каждая из великого множества целительствующих школ, что существуют в душеведении, именно свою концепцию полагает верной и фундаментальной. Кому верить?

Как бы там ни было, в настоящее время существует лишь один путь, претендующий на отыскание травмирующей причины — через работу памяти — пусть такая работа и стимулируется различными методами —от психоанализа до гипнотической регрессии.

Но разве способно наше воспоминание в точности воспроизвести реальное переживание? Какова доля нашего воображения в процессе воспоминания?

Есть несомненная разница между сновидением и моим рассказом о сновидении. Когда мне говорят: «Расскажи, что тебе снилось», я отвечаю: «Я могу лишь рассказать о моем представлении о том, что мне снилось».

Если я сплю, то не могу рассказывать, а если рассказываю, то не сплю.

Таким образом прошлое навсегда остается недоступным для познания. Тогда о какой причине можно говорить?

Но с другой стороны, получается, что причина все-таки существует. Однако существует и возможность знания того, как она проявляется в конечном результате, то есть механизмы, которые преображают ее в тот или иной факт.

Например, мне известно, что Земля обладает некой силой притяжения, и эта сила предопределяет какие-то закономерности существования физических тел. Но мне неведома причина того, почему именно таким количеством силы наделена наша планета и почему она вообще притягивает. Тем не менее той информации, которой я обладаю, мне достаточно, чтобы организовывать свое собственное поведение в соответствии с заведенным порядком, что позволяет в свою очередь избегать определенных, а нередко и весьма существенных проблем. Я не стану задумываться о причинных сущностях гравитации на крыше двадцатиэтажного дома и уж тем более прыгать оттуда, чтобы убедиться в наличии гравитации или отсутствии таковой.

Кстати, прыгать в человеческие бездны нередко бывает не менее опасно. Но мы можем потревожить эти бездны и без головокружительных прыжков — посредством Слова.

В определении «информационно-суггестивный текст» скрывается некоторая тавтология. Во-первых, потому, что всякая информация суггестивна, то есть наделена способностью к влиянию. Во-вторых, любая суггестия информативна, так как содержит в себе сообщение. В-третьих, сам текст, даже если он представлен всего лишь одним словом, уже — информация и внушение одновременно.

И вместе с тем подобная формулировка кажется мне оправданной, постольку поскольку подчеркивает идею не просто воздействия, а направленного воздействия. В этом смысле можно говорить о своеобразной психоактивности текста.

Ниже я привожу образец такого текста, жесткую терапевтическую модель, которую использую на сеансах коррекции зависимого поведения. Работа предварительно проводится в группе, и потому эта конструкция представляется в виде краткого вступительного слова.

1. Многие смысловые связи, недоступные рассудку, существуют на ассоциативном уровне, где происходят самые тонкие душевные процессы.

2. Такая связь неуловима для нас в большинстве случаев. Но если как следует вдуматься, то выясняется, что почти все так называемые таинственные явления лежат гораздо ближе к поверхности, чем это предполагается.

3. К данным явлениям в настоящее время охотно относят понятия — Луч и Энергия, — неизменно окутывая их мистическим ореолом, который обонянием острым улавливается как тонкий аромат профанации.

4. И вместе с тем то, что сокрыто в этих терминах, обладает силой поистине магической.

5. Эту силу мы можем для себя открыть.

6. Для этого обратимся к истокам. А последние, как известно, пребывают в значении слов.

7. По словарному определению «луч — направленный поток каких-либо частиц или энергии электромагнитных колебаний, а также линия, определяющая направление потока».

8. Иными словами, луч можно представить как направленный поток энергии.

9. Что же такое Энергия? Все тот же словарь: «энергия — способность какого-либо тела, вещества и т. п. производить какую-либо работу или быть источником той силы, которая может производить работу».

10. Запомним это — и т. п. Оно позволяет нам сделать вывод, согласно которому энергией могут обладать не только тела и вещества, но и все, что способно воздействовать, оказывать влияние, в том числе — события, идеи, искусство, слова.

11. Сама энергия и есть способность воздействовать. Она измеряема — когда воздействие произведено.

12. Если так, то почему излучение должно обязательно исходить от какого-то технического прибора?

13. Информация —разве не способ направленной передачи того или иного воздействия?

14. Отсюда закономерно напрашивается еще один вопрос — а нельзя ли создать такой же прибор — но только психический, выполненный в виде текста?

15. Исходя из сказанного, а сказанное исходит из очевидности — можно.

16. Но такой текст должен обладать свойствами направленно излучающего генератора. Его рабочие схемы выполняются с помощью простого описания. Читателю же (или слушателю) остается подсознательная визуализация и сборка.

17. Функция текста— обращение не к сознанию, которое может его вообще не понять, а к той части бессознательного, которая подвержена суггестии и воспринимает определенные слова в качестве команд.

18. Именно там и происходит сборка этого виртуального генератора.

19. Теперь необходимо это устройство как-то обозначить, дать ему название. Довольно важная деталь, потому что психическая энергия, на которой он работает, поступает из осознающей части психики в подсознание через знак.

20. Знак, посредством которого информация из одного источника перетекает в другой, есть код.

21. Читатель (слушатель) ощутит, когда именно включится собранный в его подсознании виртуальный прибор.

22. В том случае если читатель (слушатель) пропустит, не осознает такого ощущения, это произойдет в момент, когда он где-нибудь встретит слова «……………….. «забранные в кавычки.

Нетрудно заметить, что некоторые параграфы этого текста дублируют данные уже мною определения и положения, но еще раз хочу повторить, что в приведенном отрывке информация выполняет роль не только разъяснительную, но и суггестивную. В настоящем случае внушение зиждется не на вере, а на осознании. Я ничего не придумываю, предлагая принять это пациенту. Я просто возвращаю его сознание к истокам слов и тем самым на какое-то время само сознание превращается в текст. А новый текст — это новая программа.

Что касается многоточия в последнем пункте, то суггестивная формула, предполагающаяся на этом месте, зависит от содержания и цели программирующего воздействия.

Когда работа происходит на индивидуальном уровне, то для каждого конкретного случая подбираются свои кодовые обозначения.

Для одного пациента, страдавшего алкогольной зависимостью, весьма эффективными оказались слова «я и моя мамочка — единое целое». Его подсознание словно ожидало подобного сигнала и было готово принять его, так как для него алкоголь являлся символическим заместителем материнской груди. Здесь я сразу оговорюсь, предвидя возможные замечания по поводу того, что я противоречу сам себе — вначале заявляю о том, что ни в каком случае невозможно определить причину недуга, а потому действую так, будто причину эту нашел, причем психоаналитически ориентированным способом. На самом деле никаких противоречий нет. Я отнюдь не утверждаю, что алкоголизм связан с материнским комплексом. Существует множество мужчин, испытавших соответствующие проблемы в грудном возрасте, но в дальнейшем никак не проявивших тяги к спиртному. И наоборот, люди, благополучно прошедшие ранние этапы детского развития, начинают испытывать затем серьезные психологические проблемы, в том числе связанные и с зависимым поведением.

В основе лежит программа. Это логично и естественно, потому что программа — план, предписание. Программа как таковая, как явление пребывает вне зоны наших представлений, она недоступна обыденному разумению. Если угодно, то она может мыслиться как некое выражение высшей абстракции. Она — вне нашей логики. Мы говорим — есть программа — судя по ее проявлениям. Чтобы выразить сущность программы, нужно прибегнуть к языку Дао Дэ Цзин.

Программа же, материализуясь, овеществляясь, рождает миллиарды вариантов, каждый из которых можно назвать причиной. И только для того, чтобы перебрать все эти варианты, понадобится не меньшее количество лет. На это мне в качестве возражения приводят пример психоанализа, на что я в свою очередь вынужден заметить, что психоанализ причину ищет… но не находит, а целебный эффект определяется совершенно иными механизмами. Психоаналитическая практика использует методы все того же программирования. Другими словами, она стремится к стиранию старых текстов и созданию новых. Ведь действительно, вначале я должен пациента убедить, что источник его проблем — в прошлом. Если мне удается внушить ему эту идею, то я уже меняю его поведение и у него появляется новая ориентация, направленная в прошлое. Но как нам известно, нельзя достоверно и точно воспроизвести материал уже прожитого времени. Стало быть, пациент не столько вспоминает, сколько фантазирует. То есть он конструирует новую реальность, или новый текст. Он «знает», что если вспомнит что-то важное, то исцелится. И в какой-то момент «вспоминает», а в действительности невольно придумывает нечто такое, что должно побудить его к бурной эмоциональной реакции и соответствующему отреагированию. Тем самым происходит переключение на новую реальность — ту, что задается аналитиком. Пациенту известны условия игры: вспомнить, осознать, отреагировать — дабы обрести исцеление. Он запрограммирован на данный алгоритм и действует в соответствии с ним — осознает и реагирует, и освобождается, хотя и не вспоминает.

Моя трактовка психоаналитического процесса иногда вызывает нечто вроде обиды со стороны его чересчур уж эмоциональных приверженцев, хотя, полагаю, это не совсем правомерно, так как в отношении психоанализа мои помыслы преисполнены действительно искреннего и глубокого уважения. Более того, я считаю, что он до сих пор является одним из мощнейших и актуальных подходов к проблеме человеческой души. Как психотехнический процесс, он представляет весьма могущественную силу, но… не без ряда оговорок. И первая из них заключается в условии — чтобы эффективно заниматься психоанализом, нужно быть если не гением, то по меньшей мере личностью одаренной. Я даю полную гарантию, что любого мало-мальски грамотного человека за ТРИ ДНЯ можно обучить гипнозу так, что на четвертый он начнет гипнотизировать сам, а вот для овладения психоаналитическим мастерством мало покажется и трех лет. Впрочем, такова очевидность.

Однако вернемся к нашей теме, чтобы уже до конца прояснить невозможность действительного понимания причины появления симптома. Не повода, хочу подчеркнуть, а причины, хотя сплошь и рядом два эти понятия подменяют одно другим. Действительно, можно полагать, что человек вырастает нервным, потому что в детстве к нему плохо относились родители. Однако следует тогда задать вопрос — а почему они плохо относились? Ведь на то были свои причины, а у тех причин свои и так далее — оказывается, что у каждой причины есть своя причина.

Кто-то остроумно догадался, что в конечном итоге все упирается в генетику, здесь-то и следует искать корень всех зол и благ. Заманчивое предложение. Но горячий энтузиазм охлаждает простая арифметика, которую применил известный палеоантрополог Ив Коппанс. Он подсчитал, что за все время существования человечества с первых этапов его возникновения оно прошло через 200 000 поколений, сменявших одно другое. За это время было произведено на свет 70 миллиардов индивидуумов. И таким образом получается, что все они связаны между собой родственными узами. Выходит, что и мы тоже. Поэтому если говорить о наследственности, то придется иметь в виду влияние на каждого из нас всех этих 70 миллиардов особей. Можно себе представить, какое получится генеалогическое древо.

Выводы, полученные мною, помогли мне в понимании того, чем же я на самом деле занимаюсь и каким образом это может быть реализовано в практической деятельности. Я осознал, что для меня начал проясняться базовый, фундаментальный фактор, который с полным на то основанием можно назвать определяющим и предопределяющим человеческое бытие и поведение. Самое важное в данных исследованиях заключается в том, чтобы самому не сместиться в сторону очередного мифотворчества, как это нередко случается с учеными людьми, претендующими на владение той или иной вновь открытой ими истиной. Мне же как специалисту, ориентированному прежде всего на преобразование определенного знания в определенную деятельность, приходится выбирать несколько иную поисковую стратегию.

По прошествии некоторых размышлений я понял, что мне следует в научной работе отказаться по крайней мере от трех вещей:

а) Идеологии

б) Концептуализации

в) Приверженности разрабатываемой системе

По сути дела все три этих положения довольно близки друг другу и различаются лишь в смысловых аспектах. Общее в них то, что все они в целом и каждое в отдельности выражают некое мировоззрение. Если взять то или иное психологическое или психотерапевтическое учение, то мы с легкостью обнаружим в нем печать личности ее творца.

Я же избрал, чтобы не повторять ошибок предшественников, старый и испытанный способ познания реальности — феноменологический, — который заключается всего лишь навсего в описании происходящих событий без каких-либо попыток их интерпретирования. Ибо любая интерпретация так или иначе представляет собой одну из форм ворожбы, то есть гадания.

Таким образом, осознание того, что мне не следует погружаться слишком глубоко в своих изысканиях, пришло как нечто само собой разумеющееся. Я просто однажды понял, что так называемая глубина может оказаться поверхностью чего-то другого. А отсюда следует и относительность глубоких прозрений и истин. Значит, мне ничего не оставалось, как просто продолжать наблюдать, одновременно обобщая опыт моих предшествующих наблюдений.

Тем не менее возникают ситуации, когда некоторые люди заявляют о том, что я, выступая против идеологии и концептуализации, сам, однако, создаю идеологию — идеологию против идеологии. Иными словами, мою стратегию можно было бы охарактеризовать высказыванием: «Я верю в то, что я ни во что не верю».

Между тем такого вопроса, как верить или не верить, я не ставлю вообще, ибо он для меня не имеет никакого значения. И когда меня спрашивают, верю ли я в то, что не верю, я отвечаю: «Не знаю». То же самое можно сказать и относительно идеологии, концептуализации и приверженности.

Я просто не знаю, прав я или не прав в своих изысканиях и выводах. Признаться, меня и это не волнует. И меньше всего я стремлюсь любыми средствами обосновать правильность моих умозаключений и доказать собственную правоту. Я понятия не имею о том, что значит быть правым или неправым.

Итак, не утруждая себя излишним философствованием, я решил привести в исполнение собственные замыслы относительно расследования принципов человеческого поведения и бытия.

Как я указывал ранее, основополагающим фундаментальным механизмом, предопределяющим все то, что происходит с человеком, является программа.

Остается лишь выбрать модель, которая бы наиболее очевидно и наглядно могла показать динамику, осуществляющую принципы программирования и кодирования. К везению моему, мне не слишком долго пришлось ломать голову в поисках такой модели. Так случилось, что в тот период своей деятельности я весьма интенсивно занимался тем, что формировал группы людей, страдающих от алкогольной зависимости и избыточного веса, и проводил с ними терапию. Суть работы заключалась в чрезвычайно напряженном ритме лечебного процесса, который предполагал наличие выраженных аффективных переживаний и измененного состояния сознания пациента. Уже тогда в данной области психотерапии бытовал распространенный термин — кодирование и даже предлагались соответствующие разработки.

Однако, несмотря на все мои старания выяснить, в чем же заключается принцип наркологического кодирования, я каждый раз, признаться, с некоторым недоумением, терпел неудачу. Объяснения знатоков подобного метода, увы, тоже всякий раз оказывались несостоятельными. Конец же всем моим бесплодным попыткам прояснить эту тайну положили многочисленные заявления специалистов о том, что они «кодируют от алкоголизма и ожирения». Более чудовищной безграмотности я представить себе не мог — как можно кодировать от чего-то, когда кодировать можно только что-то!

И тогда мне стало ясно, что затасканное всеми кому не лень, слово «кодирование» — обыкновенный блеф, ничего общего с действительностью не имеющий. С другой стороны, сама идея подобного подхода показалась мне довольно впечатляющей и перспективной, тем более что, как выяснилось, данная область представляла собой сплошную terra incognita, потому что ни в психологическом мире, ни в анналах медицины никаких сообщений по этому поводу не было. Невразумительные же рекламные послания, как я упомянул, в силу своей элементарной неграмотности, конечно, ни в какой расчет браться не могли. И я понял, что мне предоставлена возможность разбираться самому. Благо, материала для исследований было достаточно.

По мере работы как с отдельными пациентами, так и с психотерапевтическими группами я все более и более убеждался в наличии определенного кода, формирующего симптом зависимости — пищевой и алкогольной. Причем в обоих случаях проявления этого симптома оказывались похожими, что дало мне повод сделать предположение о наличии некой общей для них причины. Однако мои смутные интуитивные догадки нуждались в подкреплении. Дело в том, что вывод напрашивался сам собой: пищевое поведение для человека не ограничивается только лишь едой, а представляет собой нечто более значительное и фундаментальное. К такому заключению меня подтолкнуло сопоставление некоторых особенностей в поведении алкоголиков и переедающих, которые оказались весьма близки друг к другу.

И вдруг мне показалось, что сама проблема перестает быть замкнутой в специфических рамках клинического подхода и выбирается на уровень не то чтобы философский, но такой, который имели в виду Фрейд и Адлер, когда намекали на глобальность в постановке вопроса относительно универсальных перводвигателей, обусловливающих состояние человека и его взаимоотношения со средой.

Для меня сделалось очевидным, что концепция либидо и идея приоритета самоутверждения и власти отнюдь не противостоят друг другу. Они суть различные формы проявления одного и того же. Оппозиция этих двух воззрений оказалась созданной их авторами.

Но чего же в таком случае они являются всего лишь внешне разнящимися выражениями? Где источник того изначального, которое служит отправной точкой, побуждающей людей вести себя соответствующим образом? Очевидно, что она лежит вне психологии. Это — еда.

Еда— начало власти и секса одновременно. Кроме всего и прежде всего она является тем, без чего человек просто-напросто не может существовать. Это очевидно и не является открытием. Но интересно, что подтверждение тому мы находим в работах исследователей, придерживающихся самых различных направлений и мировоззренческих установок.

Рационалист, идеолог, аналитик Элиас Канетти в своем труде «Масса и власть» пишет:

«Все, что съедается, является предметом власти».

«Здесь отчетливо проявляется связь переваривания и власти».

«Фигура короля — главного едока на самом деле не умерла».

«Самая сильная связь между едоками возникает, когда они едят от одного — одного животного, одного тела, которое они знали живым и единым, или от одного каравая хлеба».

«Самая интенсивная семейная жизнь там, где семья чаще всего ест вместе».

«Мать — это та, кто дает в пищу собственное тело».

«Власть матери над ребенком на ранних стадиях его развития абсолютна».

Мистик, интуитивист, визионер Теренс Маккена, «Пища богов»:

«Разделить вместе одну пищу—значит стать единым телом… Вкушая пищу других, мы становимся едины».

«Поедание растения или животного — способ заявки на их силу, усвоение их магии».

Полагаю, комментарии излишни в отношении вышеприведенных выдержек, где указания на непосредственную взаимосвязь между пищей, властью и любовью более чем очевидны.

От себя же добавлю, что акт поедания совершено идентичен процессу дыхания. Вдох может быть уподоблен поглощению пищи, выдох — ее выделению в переваренном виде. Более того, на самом деле в этом сравнении мы можем пойти дальше и отказаться от всяческих внешних уподоблений, обнаружив единство сути того и другого проявления жизнедеятельности организма. Ведь дыхание по существу и является питанием: для клеток кислород представляет ту же самую еду. Значит, схема, отражающая особенности этих двух циклов, будет единой и одинаковой для каждого из них в отдельности.

ПОГЛОЩЕНИЕ: ВДОХ — ЗАГЛАТЫВАНИЕ

ПЕРЕРАБОТКА: КЛЕТОЧНЫЙ ГАЗООБМЕН — ПЕРЕВАРИВАНИЕ

ОТДАЧА: ВЫДОХ — ВЫДЕЛЕНИЕ.

Если еще вспомнить, что существуют только две витальные функции, без которых организм не способен жить — дыхание и питание, то понимание, сколь прочно и нерасторжимо их внутреннее и внешнее единство, окажется окончательным.

И это понимание побудило меня отнестись к работе с людьми, страдающими пищевой и алкогольной зависимостью,

не как к накатанному психотерапевтическому процессу, но как к явлению, познание которого способно пролить свет на тайну человеческого существования. Кроме того, именно данные группы оказались оптимальной моделью, позволяющей изучить и выявить универсальные принципы поведения людей вообще, а также отыскать закономерности механизмов и структур, осуществляющих программирование и кодирование этого поведения.

Вскоре мной был разработан и внедрен в практику проект

«ПОЗИТИВНОЕ КОДИРОВАНИЕ,

ИЛИ ПРИНЦИПЫ РАБОТЫ

С ЗАВИСИМЫМ ПОВЕДЕНИЕМ

(Пищевая и алкогольная зависимость)»,

результаты действия которого оказались весьма успешными и довольно убедительными.

Обобщая сказанное, можно сделать предположение, что любое человеческое поведение представляет собой производное от пищевой активности, так как любое наше действие укладывается в троичный цикл: «Поглощение—Переработка — Отдача» — касается ли это обучения, любви, политики или чего-то еще. И в этом смысле люди постоянно заняты тем, что поедают друг друга. Таким образом выясняется, что иносказательное выражение в действительности оказывается буквальным описанием.

Что происходит, к примеру, когда я знакомлюсь с кем-нибудь? В первую очередь я прежде всего начинаю его воспринимать всеми своими сенсорными системами — зрением, слухом, обонянием, ощущениями (даже если и не происходит прикосновения, то все равно при этом ощущения возникают довольно активно как неизбежный ассоциативно-реактивный ответ на необходимость или возможность взаимодействия с кем-либо или чем-либо). Иными словами, я поглощаю информацию, исходящую от объекта, — его облик, манеру речи и т. д. Мой мозг и вся моя система восприятия получают возможность питаться. То есть фраза «пожирать глазами» без всякой идиоматичности имеет прямое значение. Далее — я составляю представление об этом человеке, перерабатывая полученную информацию, на основе чего мною будет сформировано определенное мнение. Данный этап соответствует перевариванию.

И наконец, я вырабатываю ту или иную стратегию собственного поведения, через действие выводя наружу переваренную информацию.

Если прибегнуть к схеме, то весь этот процесс можно изобразить в следующем виде:

1. «Я тебя воспринимаю — Я тебя поедаю».

2. .«Я составляю о тебе мнение — Я тебя перевариваю».

3. «Я начинаю с тобой вести себя определенным образом — Я тебя выделяю».

Если же мы обратим внимание на народные идиомы, то и здесь обнаружим неискоренимую гастрономическую тематику: «Поедать глазами», «Я его совершенно не перевариваю», «Какая аппетитная фигурка», «Пикантная дамочка», «Полное дерьмо», «Рвать от него хочется», «Тошнит от него» и т. п.

Снова обращаясь к вышеприведенной схеме, хочу заметить, что под ты (тебя) подразумевается некая величина X, которая в зависимости от контекста может принимать следующие значения:

—еда

—деньги

—информация

—человек

—мир

—бог

— собственное «я»

—собственный организм

—внешность — своя или кого-то другого

— ситуация

Получается, что действительно жизнь человека — это постоянная охота за пищей. И как всякая охота, она наполнена напряженными страстями и поистине драматическими поворотами, которые зачастую становятся истинными трагедиями, нередко оборачивающимися фатальными финалами.

И с одним из таких проявлений, которые способны обернуться настоящей трагедией, мы сталкиваемся, когда заходит речь о феномене психического вампиризма.

Признаться, до некоторого времени я считал это явление чем-то вроде поучительно-иносказательной истории, передаваемой из уст в уста или излагающейся на трепетных страницах незатейливых книжек по народному целительству. Поверье, чрезвычайно популярное среди обывателей и народных целителей, действительно чем-то будоражило воображение, но не более того. Однако обнаружение факта тотального пищевого поведения позволило посмотреть на этот миф как на нечто реальное и очевидное. Действительно, если всякое взаимодействие укладывается в алгоритм пищевого акта, то почему бы и не признать связанные с этим неизбежные злоупотребления? Однако, не рискуя забраться в область бесплодных умствований и разглагольствований о мистических чакрах, астрале и прочей атрибутике чрезвычайно загадочного оккультизма, я по своему обыкновению обратился к насущной практике, благо никогда не оставлял ее, и провел конкретное исследование, которое помогло мне составить

ПОРТРЕТ ПСИХИЧЕСКОГО ВАМПИРА НА ФОНЕ СОВРЕМЕННОСТИ

Этот психосоциальный портрет не претендует на роль последнего и завершающего вывода, он скорее лишь вычерчивает некий профиль психического вампира как посетителя психотерапевта.

Какие же особенности ему присущи?

1. Даже если это человек определенного достатка, его взаимодействия с материальными средствами своеобразны.

2. У него формируется особая фиксация на деньгах. Деньги же сами по себе — всегда больше, чем деньги. Это прежде всего Символ. Довольно мощный и насыщенный символ власти, силы, независимости, обладания — то есть всех качеств, которые отсутствуют у невротического вампира и к которым последний так экспрессивно стремится в своих фантазиях.

3. Неблагополучный в семейном и интимном планах. Это и тот, который не любит, и тот, которого не любят. Его семья искажена и уродлива, атмосфера ее насыщена напряженностью, душевной спертостью и дискомфортом. Вряд ли здоровый индивид будет долго жить вместе с таким субъектом, скорее всего он разорвет отношения или невротизируется сам. Это хорошо заметно в тех ситуациях, когда нормальные дети вынуждены существовать под опекой родителей, у которых в той или иной мере проявляются патологические комплексы.

4. Невротический вампир — фигура инфантильная, то есть психологически незрелая. Подобный инфантилизм развивается

по механизму компенсации, которая призвана заместить реальную несостоятельность адаптационных систем личности. Если человек несостоятелен в своих попытках самоутверждения, он призывает на помощь фантазию, которая становится регулирующим аппаратом душевной деятельности и заполняет образовавшуюся пустоту. Отсюда развивается стремление к манипулятивным играм (их варианты достаточно подробно описаны Эриком Берном) и появляется тенденция к демонстрированию в своем поведении элементов детскости. К одним из таких элементов откосится и весьма характерное стремление к подражанию какому-либо герою, независимо от того, персонаж ли это фильма, книги или реальная фигура. Такая потребность в идентификации является психологической защитой, которая обеспечивает относительный уровень комфорта, хотя и нестабильного.

5. Аморфность, неструктурированность собственного Я. Для таких людей слово Я — абстракция, фикция. Вопрос «Как вы представляете свое Я?» они встречают недоумевающим непониманием. Я невротического вампира лишено формы, подобно тому как лишена формы речь лепечущего младенца.

Этот социально-психологический портрет был гениально выведен Достоевским в его великой и ужасающе откровенной галерее характеров. Продолжая эту аналогию, можно сказать, что невротические вампиры — это «бедные люди»-, а вампир — «человек из подполья».

Если на время отойти от метафор и вновь перейти к нашей схеме, то мы отметим, что эти люди соответствуют следующим характеристикам:

1. «Бедные люди» — неустроенность,

2. «Раскольников» — фиксация на комплексах власти и обладания,

3. «Человек из подполья» — терроризируют своих близких,

4. «Настасья Филипповна» —инфантилизм и страсть к играм,

5. «Герой „Белых ночей»» — мечтательность и прожектерство.

Данные социально-психологического обобщения позволяют нам нарисовать достоверную сетку поведенческих черт подобной категории людей:

1. Неспособные к самоадаптации и самоидентификации, они демонстрируют иждивенческие тенденции, проявляющиеся в стремлении найти человека, на которого можно было бы повесить свои проблемы. Таким образом, они нуждаются или в Покровителе, или в Учителе, который бы снабжал их своей силой, или своим опытом, или своими деньгами. Если с таким Покровителем не повезло в обыденной жизни, то его символ можно найти в облике Психотерапевта.

2. Аморфное, неоформленное Я толкает таких людей в пропасть между «да» и «нет», в которой они почти постоянно и пребывают. Не видя цели, они не могут выбрать конкретный путь. Постоянные метания от одной установки к другой порождают внутреннюю исступленность, напряжение, агрессивность или же, напротив, усугубляющуюся неуверенность, тревожность, которые в конце концов замыкают порочный круг.

3. Игровая компенсация собственной несостоятельности нередко надевает на таких субъектов маску знатоков человековедения. При встрече с вами они искренне могут полагать, что угадывают ваши тайные мотивы, побуждения или мысли и, как правило, такие, которые характеризовали бы вас с не лучшей стороны. В этом фантазматическом творчестве через маску «душеведа» и «знатока человеческой природы» прорывается, увы, всего лишь проекция. Иными словами, выдается желаемое за действительное. На самом деле невропаты-вампиры очень плохо разбираются в людях вследствие высокого уровня рефлективности собственной натуры.

4. Осознавание собственной неполноценности реактивно порождает тягу посплетничать, обсудить кого-нибудь за глаза. Причем такое «перемалывание косточек» происходит с величайшим эмоциональным подъемом и почти сладострастным воодушевлением.

5. Эти люди не могут отдавать ни в работе, ни в любви, но они постоянно стремятся брать, проявляя все те же иждивенческие, инфантильные импульсы.

Из этих особенностей в конце концов и формируется механизм, который на уровне поведенческом реализуется в невротический вампиризм.

Теперь, когда, как я полагаю, явление обрисовано в целом, наступает момент для его исследования более пристального и детального.

Предыдущие мои выводы предполагали утверждение о доминировании в человеческом поведении фактора пищевой активности как причины, обусловливающей это самое поведение, в какой бы форме оно ни проявлялось. Однако, исходя из принципа причинно-следственной связи, мы вынуждены здесь так или иначе согласиться с неизбежностью вопроса — Почему? А почему, собственно, пищевое вожделение, инстинкт поглощения управляет нашими поступками и взаимоотношениями?

В данном случае подобный подход подразумевает наличие некоего мотива, такого, который по отношению к указанному являл бы в свою очередь причину.

В связи с этим я сделаю ссылку на некоторые постулаты психономики.

Все есть энергия (2).

Жизнь человеческая есть борьба за обладание энергией (3).

Исходя из данных положений, мы приобретаем шанс в значительной степени прояснить ситуацию. Теперь нам становится понятным влечение к поглощению, то есть проявление тотальной пищевой активности. Оно вытекает из желания обладать. Обладание же создает впечатление и ощущение собственной власти. Но зачем человеку власть? Наблюдая за нравами, можно сказать, что одни к ней стремятся маниакально, другие проявляют умеренный к ней интерес, иные вовсе не озабочены тем, чтобы властвовать. Однако внешность, в том числе и такая, как поведение, обманчива. Помимо индивидуальных особенностей и личностных качеств, существуют определенные категории, которые для всех людей универсальны и едины. Нельзя, к примеру, утверждать, что организм одного человека состоит из клеток, а тело другого их лишено. Анатомия и физиология являют собой общий принцип жизнедеятельности любого человека. Психодинамика человеческого бытия, несомненно, также лишена какой-либо индивидуальности и являет собой законы, одинаково распространяющиеся на всех людей. Стремление к власти как принцип психодинамический присуще любому и каждому, хотя и проявляется в разных формах. Кто-то это стремление реализует в политике, другой — в искусстве, третий — в семье — ряд можно продолжать сколь угодно долго, пока не исчерпается весь перечень тех областей и ситуаций, в которых проявляет себя человек.

Логично возникает следующий вопрос: «Для чего нужна власть?»

Ответ столь же прост, сколь и очевиден: «Власть является доказательством наличия силы».

Сила же представляет собой подтверждение того, что человек жив.

Необходимость подобного подтверждения возникает в силу явного осознавания или смутного ощущения базовой программы, определяющей цель существования как отдельной особи, так и общества в целом, — программы выживания (4). Подобная программа является той, про которую можно сказать, что она единственная среди прочих принципов демонстрирует общность предписаний человека и мира, существующего независимо от него. Иными словами, в данной смысловой точке сходятся человеческое и не-человеческое. Ибо если говорить об основной цели вселенной, то придется также и прежде всего говорить о выживании.

Выделяя соотношение звеньев в прорисованной нами причинно-следственной цепочке, мы получаем устойчивую последовательность:

ВЫЖИВАНИЕ — СИЛА — ВЛАСТЬ — ПОГЛОЩЕНИЕ — БОРЬБА.

И в этой борьбе люди ведут себя по-разному. Одни актуализируют собственные возможности и тем самым следуют магическим путем.

Мое понимание магии восходит к изначальному значению этого слова. С латыни magus переводится как могущий. Следовательно маг — это тот, кто, расширяя поле своих возможностей (то есть способностей мочь), создает результаты, проявляемые как трансформации личной силы. Эти люди успешны, они пребывают в гармонии со Вселенной и согласии с собой.

Наличие среди людей иного склада предполагает и реализацию иных установок. Если человек не magus, то его средства обретения и реализации силы предполагают использование манипулятивных приемов, призванных сознательно или неосознанно нанести ущерб другому с целью захвата и поглощения его энергии. Представитель такого типа питается чужой жизненной силой и потому со всей очевидностью и вполне обоснованно может быть назван вампиром.

Каким же способом проявляются те, кого мы так называем?

Простая, но вполне реалистическая классификация позволит нам определить характерные стигматы, присущие вампирическому влиянию.

ВАМПИРЫ

1. Поведенческого склада — провоцирование раздражения, хитрость, вовлечение в свои проблемы, перекладывание собственных обязанностей на других.

2. Экстрасенсорно-энергетического склада — оккультно-магические и экстрасенсорные методы.

По критерию сознательности вампиры могут разделяться на:

а) сознательных.

б) несознательных.

Психологические типы вампира

1. Жертва — демонстрирует слабость, беспомощность, болезненность, неудачливость. Поведенческие маневры: «больной», «моральный надлом», пессимизм, публичный мазохизм.

2. Палач — отличается сознательностью и целенаправленностью действий, убежденностью в своей правоте. Поведенческие маневры: тиран, садист, деловой эксплуататор, властолюбец.

3. Смешанный тип — объединяет оба предыдущих в зависимости от обстоятельств. Поведенческие маневры: садомазохист, конформист.

4. Манипулятор. Поведенческие маневры: «радетель», мнимый друг.

Вампиризм родителей

1. Эгоистические претензии: «пиление», упреки типа — «я на тебя всю жизнь работал, а ты…».

2. Жесткие запреты, табуирование (при этом родители могут и не осознавать, что получают удовольствие от собственной властности, питаясь детской энергией испуга и подчинения).

3. Навязывание своих установок.

4. Срывание своего раздражения на детях.

5. Провоцирование ссор, которые устраивают старые и больные родители.

Детский вампиризм

1. Слезы и истерики.

2. Шантаж и угрозы (уйти из дома, что-то сделать с собой).

3. Лесть, а по достижении результата — равнодушие.

4. Перекладывание обязанностей в тех делах, которые способны выполнить и сами.

5. Требование постоянного внимания.

6. Инфантильное поведение взрослых детей.

Симптомы вампирического воздействия

1. ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЕ

Головная боль и головокружение

Ощущение давления в висках

Учащенное сердцебиение

Ощущение давления и боли в области сердца

Нарушение деятельности желудочно-кишечного тракта

Нарушение аппетита

Бессонница

2. ПСИХОЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ

Усталость, утомляемость

Снижение работоспособности

Астенизация, сонливость

Мышечное напряжение

Податливость к заболеваниям

Притупление остроты восприятия

3. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ

Снижение настроения

Чувство зависимости, доходящее до переживания вины

Симптом притяжения-отталкивания: хочется порвать, но безотчетно влечет

Боязнь одиночества

Апатия

Ночные кошмары и сны-поединки

Потеря уверенности в себе.

Признаки внутреннего (то есть такого, который может существовать в каждом из нас, являясь частью нашей личности) вампира

Болезненность и при этом нежелание прилагать усилия для самоизлечения

Безответственность

Нежелание добывать жизненную энергию актуализационными способами

Агрессивно-пренебрежительное отношение к более слабым людям.

Теперь, понимая действительный риск оказаться объектом вампирических притязаний, мы справедливо зададимся вопросом о том, как избежать подобных влияний.

В литературе соответствующего профиля достаточно подробно описаны все мыслимые и немыслимые методы защиты от такого рода воздействий, поэтому я не хочу ни повторяться, ни дублировать уже известный материал.

Но в то же время мне представляется возможным и вполне допустимым изложить стратегию именно психономического подхода в ситуациях, где возможно проявление психического вампиризма.

СТРАТЕГИИ ОТРАЖЕНИЯ ПСИХИЧЕСКИХ АТАК

Процесс разотождествления

«Я отпускаю себя.

Я отпускаю себя, а это значит, что все свои мысли, чувства и ощущения я начинаю воспринимать как единый поток энергии, как единый поток осознания, и я позволяю этому потоку свободно протекать через мой организм, нигде не фиксируясь и не задерживаясь.

Я отпускаю себя, то есть я осознаю, что

я не есть мои мысли,

я не есть мои чувства,

я не есть мои ощущения,

я не есть мой ум,

я не есть мое имя,

я не есть мое тело,

я не есть мое мнение о себе,

я не есть мнение обо мне других,

я не есть моя история,

я не есть моя биография,

я не есть мое прошлое,

я не есть моя ситуация,

я не есть моя личность.

Я полностью отпускаю себя и разотождествляюсь со всем тем потоком иллюзий,

которые называют мыслями, чувствами, ощущениями, концепциями, предписаниями, суждениями, установками, понимая и осознавая, что я не есть этот поток. Понимая и осознавая, что я не есть то, на что я похож. Понимая и осознавая, что я не есть то, что я думаю и говорю о себе.

Понимая и осознавая, что я не есть то, что думают и говорят обо мне другие».

Цель процесса формируется, исходя из содержания Постулата 10 психономики:

«Адаптация особи к миру начинается с ее идентификации с кем-либо или чем-либо, иными словами, только посредством подражания, отождествления особь способна развиваться и приспосабливаться к окружающей среде».

Это явление тотально распространяется на весь живой мир, начиная от человека и кончая насекомыми. Действительно, младенец, имитируя поведение взрослых особей, тем самым получает возможность элементарным образом поддерживать свою жизнедеятельность, укреплять ее и развиваться дальше. Он таким способом приобретает знания. Вообще же любое поведение основано на подражании.

Вот что пишет по этому поводу В. М. Бехтерев:

«Подражание вообще глубоко коренится в органической природе и может быть обнаружено даже у низших организмов».

«Впечатление движения стремится вызывать сходные движения у лица, которое получает это впечатление (так называемая двигательная индукция)».

«Вообще всякое движение, всякий жест или символ возбуждает в другом соответствующее .ему впечатление, которое благодаря установившимся сочетаниям стремится вызвать то же движение, жест или символ».

«В конце концов,—говорит Бехтерев, ссылаясь на Г. Тарда, — подражание представляется одним из проявлений общего мирового закона Repetition universelle, выражающегося: 1) колебанием физической среды, 2) размножением организмов и 3) подражанием в социальной среде».

«По Тарду большая часть подражаний бессознательны и непроизвольны по происхождению».

«Подражание делает ребенка способным к восприятию того, что было достигнуто прежними поколениями путем упражнений».

В данном случае нам представлены свидетельства, подтверждающие положительное значение подражания как способа адаптации к среде, формирование и развитие навыков и умений.

Но с другой стороны, которая содержит в себе известную Двойственность, подражание также лежит и в основе всякого внушения.

По Бехтереву, ссылку на которого я полагаю в данном случае более чем уместной, «к подражанию примыкает внушаемость, под которой мы понимаем оживление действия или следов протекших впечатлений не путем модели, как в подражании, а путем словесного символа, соответствующего данному действию или протекшим впечатлением. В этом случае словесный символ как бы заменяет образец для подражания, вследствие чего внушение прививает путем слова другому лицу определенные действия или даже впечатления и их следы».

Таким образом, исходя из наблюдений и здравых размышлений, мы понимаем, что отождествление помимо своего заданного значения, которое необходимо для жизни, способно также и причинить ущерб. Последнее происходит в случае уподобления тому, что несет в себе отрицательную информацию и оказывает разрушительное влияние. О подобном негативном психопрограммировании я уже рассказывал в книге «Танец дождя», где и более подробно описывал его механизмы.

В данном же случае становится ясной цель упражнения, которое нейтрализует нежелательную для человека отождествленность, тем самым выводя его из суггестивного поля воздействующего.

Действительно, воздействовать можно лишь на то, что уже готово получить это воздействие, вступить хоть в какое-то взаимодействие.

В виктимологии (науке о жертвах) указывается на то, что в преступлении или правонарушении задействованы равно как преступник, так и жертва, которая бессознательно провоцирует другого на агрессивные действия.

Если же говорить о человеческом поведении, которое предполагает нанесение того или иного психоэнергетического ущерба другому, то его структура окажется схожей с криминальным действием. На самом деле — во-первых, здесь присутствуют захватывающий (вампир), причем не имеет значения, каковы его внешние проявления — откровенно агрессивно-экспансивные (что может быть уподоблено ограблению) или мягкие, скрытные (воровство), и жертва; во-вторых, целью действия первого является стремление, предполагающее покушение на чужую собственность, которая в данном случае есть ни что иное, как жизненная энергия другого.

В качестве благотворного средства, являющегося хорошим дополнением к упражнению, можно использовать знаменитую «Молитву гештальтиста»:

«Я делаю свое, а ты делаешь свое.

Я живу в этом мире не для того, чтобы

соответствовать твоим ожиданиям.

А ты живешь в этом мире не для того, чтобы

соответствовать моим.

Ты это ты, а я это я».

Использование процесса разотождествления и Молитвы формирует способность быть нейтральным и потому толерантным ко всякому нежелательному психическому и идеологическому воздействию.

Техника сама по себе является универсальной и одинаково эффективно срабатывает в отношении любой разновидности психического вампиризма.

В качестве же дополнительных, «скоропомощных» приемов, действующих четко и практически мгновенно в ситуации, предполагающей наличие психоэнергетического покушения, весьма и весьма продуктивными оказываются следующие средства.

1. Тактика деперсонификации. Заключается в том, чтобы своего партнера по общению начать воспринимать не личностно, а словно несколько отстраненно, объективно, с исследовательским интересом — подобно тому как работает психиатр с пациентами, никак не подпадая под влияние последних, какие бы аффекты те ни проявляли.

Второй вариант деперсонификации предполагает следующий маневр. Оппонент начинает восприниматься просто-напросто как мешок плоти, из которого через две дырочки глаз выглядывает ум, наполненный набором концепций и мнений, лишенных какой-либо ценности и истинности по причине их субъективности. Такое спокойно-наблюдающее восприятие также обезличивает человека, стирает его индивидуальность и тем самым устраняет у наблюдающего реактивность в данной ситуации.

2. Словечки-камушки. Техника этого приема предполагает действие, при котором наблюдатель внимательно смотрит на рот говорящего и представляет, будто произносимые им слова материализуются, отвердевают и, словно крохотные камушки, осыпаются на землю у ног слушающего. Состояние отстраненности и невовлеченности при этом возникает самопроизвольно и довольно скоро.

НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ ПСИХИЧЕСКОГО ВИРУСА

Обращаясь к этому вопросу, исследованному ранее, я напомню лишь о том, что психический вирус существует в форме образа, недоступного сознанию.

Этот образ является результатом внедрения в психоэнергетическую систему определенного агрессивного элемента, которым может явиться некая идея, или слово, или чей-то поступок, или текст — в общем, все то, что оказало на субъекта свое направленное влияние. Такое влияние стало частью человека, в которого проникло, но частью обособленной и чужеродной, хотя иногда и может возникать иллюзия, будто новое состояние индивида обусловлено его какими-то личностными мотивами. В гипнологии, например, известен факт, когда люди, получившие внушение в трансе, совершают определенное действие по выходе из гипноза и, выполнив его, объясняют свой поступок как результат пусть не совсем понятных, быть может, даже и странных, но собственных побуждений.

В нашей обыденной жизни ситуации и состояния, которые моделируются экспериментальным гипнозом, встречаются весьма часто. По нескольку раз в день и ежедневно мы попадаем в трансовое состояние, или так называемый гипноид. В этот момент наше поведение мало чем отличается от обыденного — оно продолжает существовать лишь за счет автоматизированных, рефлекторных навыков, в то время как активное восприятие действительности значительно сужается. Возникает феномен «тоннельного» сознания. Чтобы убедиться в этом, достаточно понаблюдать за женщинами в магазине, увлеченными выбором себе одежды,

Это означает возможность проникновения какой-то части из того великого множества потоков различных влияний, которые пронизывают окружающее пространство, в подсознание человека.

Какие-то влияния гасятся, нейтрализуются или перерабатываются в иной вид энергии, скажем в импульс нервно-мышечного разряда.

Но иные воздействия — или те, которые заданно сфокусированы и специально направлены на субъекта, или такие, которые для него могут оказаться подспудно актуальными, преобразуются в символический код. И если этот код содержит в себе информацию потаенную, разрушительную, то он безусловно являет собой присутствие вируса — наиболее агрессивного и чужеродного элемента системы.

Последовательность распространения такого влияния может быть описана следующим алгоритмом:

1. Сообщение от источника преобразуется (кодируется) в информацию (символические структуры).

2. Совокупность этих знаков (символов) посредством канала связи (текст, речь, энергия) переносится к предполагаемому объекту восприятия.

3. Направленная информация сенсорно или субсенсорно проникает в систему восприятия, которая может быть представлена либо в качестве неких психоэнергетических структур, либо неких нейронных цепей объекта воздействия.

4. Информация вступает во взаимодействие с этими структурами, и далее возможны варианты:

а) преобразуется в нейтральную энергию физиологических процессов

б) заново кодируется в символ.

В первом случае организм отторгает эту информацию и обезвреживает ее.

Второй же случай предполагает наличие в системе восприятия субъекта хоть какого-то элемента, созвучного, комплиментарного посылаемому сообщению, и тогда вся система в целом усваивает ее путем переработки и хранения.

Данные положения выводят нас на весьма важные следствия, которые по сути являются развитием уже упомянутого тезиса о том, что невозможно воздействовать на то, чего нет.

Воздействующее влияние и кодирование его в четкую программу возможно в том только случае, если объект воздействия уже содержит в себе хоть какой-то элемент, готовый воспринять и принять это влияние в качестве программирующего агента.

И наоборот, если система восприятия объекта воздействия нейтральна по отношению к направленному на него влиянию, то она отторгается, а потому не усваивается и не программируется.

В качестве иллюстрации этой идеи может послужить пример с сектами.

Сейчас много пишут и говорят о зомбировании и обращении многих молодых людей в сомнительные культовые вероисповедания, обвиняя при этом лидеров этих организаций, всевозможных проповедников и гуру.

Психическая обработка потенциальной паствы действительно идет мощная и серьезная. Но при этом на себя обращает внимание факт, что далеко не все посетившие проповедь или первую лекцию вовлечения изъявляют желание пополнить ряды нового духовного течения или сделаться поклонниками очередного учения высшей истины. Достаточно большое количество людей, соприкоснувшись с такой информацией, оставляют ее в своей памяти в лучшем случае как нечто забавное и позволившее скоротать вечер. Часть же остается и посвящает себя служению. Почему так происходит?

Потому что между первой и второй группой есть разница. И заключается она в подспудном, неосознаваемом желании вторых того, чтобы их зомбировали. Это люди скрытой мазохистической ориентации, в то время как «отцы», «святые», «духопроводники» и прочие предводители и носители светозарных озарений несут в себе склонность, явную или подавленную, к садизму. И в конце концов наступает ситуация, подобная той, что описал Э. Берн: «Мужчина, который жаждет, чтобы на него наступали высокими каблучками, рано или поздно встречает женщину, которая всю жизнь спит и грезит, на кого бы наступить каблучком».

Потому, прежде чем в однозначном порядке изливать возмущение на духовных зазывал, имеет смысл проанализировать и тех, кто на эти призывы охотно откликается. По сути дела, специфика подобных взаимодействий ничем не отличается от той, что существует и в рекламе, где потребителя со всех сторон обстреливают самыми различными информационными влияниями, но право выбора в конце концов остается за потребителем. Наверное, прав был Шекспир в том, что «успех слова зависит не столько от уст говорящего, сколько от уха слушающего». Хотя, конечно, и опытный говорящий стоит многого.

Однако, возвращаясь к непосредственной теме данного раздела, обратимся к технике, способствующей нейтрализации того, что все-таки проникло в психоэнергетическую систему и стало ее рабочим, хотя и чужеродным элементом.

Здесь я привожу описание процесса, который применяю к пациентам с подобными проблемами.

(1) «Закройте глаза.

Всякий раз, когда человек закрывает глаза, перед его внутренним взором возникает нечто такое, что воспринимается как фон.

Этот фон может быть темным, почти черным, или же разноцветным, или наполненным различными образами — не имеет значения, потому что его состояние зависит от состояния личности в данный момент.

Ничего не делайте. Не создавайте никаких ожиданий и никаких установок. Позвольте своему организму пребывать в пассивном, созерцательном состоянии. И только лишь наблюдайте за тем, что происходит… или не происходит.

И начните наблюдение с исследования своего фона. Определите, какого он цвета, какова его глубина, то есть насколько он воспринимается как плоскость или же как некое пространство, какова его фактура, то есть насколько он воспринимается как нечто плотное или же разреженное.

И само по себе такое наблюдение, когда фокус внимания фиксирован на фоне и означает погружение сознания в магическую реальность вашего внутреннего пространства.

Просто осознайте, что глаза наши никогда не бывают закрытыми. Даже в том случае, если опущены веки, глаза все равно остаются открыты, только взгляд направляется при этом не наружу, а вовнутрь.

И вы можете теперь понять, что и сейчас вы смотрите и видите, так как поле вашего восприятия сохраняется. А это и есть психоэнергетическое поле —участок воспринимаемого при опущенных веках пространства, на котором проявляются образы.

Всматривайтесь в расслаивающееся мерцание фона, осознавая, что он и является тем тоннелем, который соединяет сознание и подсознание. В сознании —слова, в подсознании — образы.

Теперь подумайте, каким словом вы могли бы обозначить актуальную проблему — ту, которая беспокоит вас больше всего».

Обычно на это уходит немного времени, и пациент благополучно справляется с подобным заданием, формулируя в одном слове или тревожащую его ситуацию, или состояние, которое воспринимается им как неблагополучное.

(2) «А сейчас, продолжая всматриваться в свое психоэнергетическое поле, отчетливо и ясно повторяйте это слово до тех пор, пока из глубины фона не проявится какой-либо образ — или в виде цветового пятна, или в форме некой геометрической фигуры — он проявится достаточно явственно».

Пациент выполняет эту инструкцию, после чего мы переходим к следующему этапу.

(3) «Сделайте три глубоких вдоха — выдоха.

Если сейчас этот образ не исчез и стойко удерживается в поле восприятия, значит, это то, что является вирусом.

Теперь вы знаете, что на самом деле являлось причиной того, что вы обозначали словом «…».

Смотрите на него отрешенно, отстраненно, созерцательно. Воспринимайте его только как форму. Раз он проявился в вашем восприятии и осознании, он потерял свою силу. Вам остается лишь внимательно следить за ним и наблюдать, как он исчезает. Однако сами не форсируйте процесс, не прикладывайте никаких усилий, оставаясь в нейтральном, невовлеченном состоянии».

После того, как пациент сообщает об окончании процедуры, мы проводим контрольную проверку, возвращаясь к этапу (2). Если выявленный образ возникает снова, то это означает, что его нейтрализация прошла неокончательно, и мы повторяем процесс до тех пор, пока образ не перестает проявляться.

РЕЗЮМЕ

1. Изложенный мною выше материал я могу теперь сопоставить с теми актуальными моментами жизни человеческой, которые так или иначе беспокоят и задевают каждого.из нас, ибо все мы включены в процесс, уже указанный ранее:

выживание —сила — власть — поглощение — борьба.

2. Можно предположить, что любой человек заключен в контексте данных устремлений, что, в сущности, подтверждается наблюдениями за повседневностью.

3. По результатам таких наблюдений можно выявить две основные тенденции человеческого поведения в социуме:

а) магическая — то есть такая, которая призвана актуализировать личностный рост и связанные с ним возможности,

б) вампирическая, или ориентированная на манипуляцию другими с целью поглощения их жизненной силы.

4. И постольку поскольку последняя склонность проявляет себя все более настойчиво, то те, на кого она направлена, могут вполне обоснованно воспользоваться собственным правом защитить себя. О методах защиты я рассказал. Но полагаю, что более глубокое осознание правомерности этих приемов и действенность их применения сформируется в случае, если у того, кто собирается ими пользоваться, появится понимание истинной подоплеки, которая движет манипулятором — вампиром.

5. Эта подоплека, страстная и мощная — влечение к убийству. Рассмотрим глубинный механизм этой страсти в разделе, обозначенном как:

ЭТЮД О СИМВОЛИЧЕСКОМ УБИЙЦЕ

Некогда, в незапамятные времена, наш древний предок, щеголявший в звериных шкурах, в поисках лучших мест под солнцем не знал иного способа победы над врагом, кроме как убить его. Тем самым утверждая и подтверждая свое выживание. «Я жив!» — вероятно вырывался пронзительный клич из первобытной гортани торжествующего дикаря.

Люди существовали бок о бок, любили, создавали семьи и преисполнялись надеждами, но извечная тревога пред грозным и непостижимым миром не давала покоя мятущейся душе существа под названием Человек Разумный. Ночная тишина разрывалась снаружи звериным рыком, а изнутри смутными, но мучительными наваждениями устрашающих сновидений. И бедное человеческое «я» нигде не находило приюта и защиты, тоскуя об утерянном рае, которого не было ни на земле, ни в собственной душе.

Но в то же время и прекрасные переживания, и великолепные озарения высвечивали во мраке бездн безвестности тайные тропинки, которые вот-вот приведут к Эдему… Однако далеко не всем суждено возвратиться в лоно вечного блаженства. А вдруг там количество мест ограничено? И если так, то, конечно же, за свое место следует драться. Значит, другой становится врагом. Но враг побежден только тогда, когда он повержен, то есть уничтожен. Вместе с тем в одиночку пробираться трудно и страшно — а вдруг собьешься с пути или попадешь в ловушку боле хитрого и коварного врага? Как быть? И тут более мудрые и прозорливые, а быть может, наделенные высшим, недоступным для остальных знанием, решают наложить вето на убийство ближнего своего. Нарушивший же табу будет сам подвержен суровому наказанию. Страх и трепет проникли в сердца многих. Страх и трепет перед немногими, у которых сохранилась монополия на убийство — то есть власть.

Ибо власть — это прежде всего монополия на убийство.

И без обладания последней нет настоящей власти. Только избранные могут покарать или помиловать, вершить суд, уподобляясь тем самым богам или Богу. Обычным же гражданам или соплеменникам этого не дано. Так появилась иерархия и организация — начало государственности в отношении людей. Теперь стало понятно, кто находится к Эдему ближе, а кто дальше. Но у тех, отдаленных мечта осталась и даже, возможно, стала более острой в силу именно этой самой отдаленности. Мечта, обусловленная необходимостью.

Не выжить, чтобы жить, но жить, чтобы выжить.

Для этого необходимо иметь энергию, которая могла бы обеспечить превосходство над остальными ослабив соответственно их позиции и тем самым лишив конкурентоспособности. Прямое уничтожение невозможно, остается лишь символическое — путем манипуляторства. Помимо этого, страсть к убийству, опасаясь своего прямого физического проявления вследствие запрета под угрозой кары, запряталась в зону неосознаваемых импульсов поведенческих маневров и, конечно же, речи. И теперь человек человека может убивать, не опасаясь наказания. Действительно, наказание может и не последовать в явной форме, так как с точки зрения юриспруденции не происходит ничего криминального, но возмездие так или иначе наступает, и за свершенное приходится расплачиваться.

Потому что любое символическое убийство оборачивается самоубийством.

Это объясняется просто, если вспомнить о том, что любой человек, с которым мы общались или общаемся, занимает часть нашей собственной души. И всякий удар, направленный на другого, в первую очередь, приходится по этой части. Душа постепенно разрушается, и личность деградирует.

Одновременно реализуется и другой механизм, действующий в Бессознательном: ты убил — значит ты виновен.

Всякая вина требует наказания.

Наказание — всегда боль.

И боль появляется в форме болезней, травм, несчастных случаев, катастроф психических или ситуативных.

Правосудие свершается и равновесие восстанавливается.

Теперь нам остается лишь конкретизировать формы символических убийств и понаблюдать, как они происходят в обыденности нашей повседневности.

1. Речь. Символы убийства: проклятия, угрозы, злобные выпады, оскорбления.

2. Поведение. Символы убийства: претензии, упреки, провоцирование ссор, сарказм, заведомая ирония, осуждение, стратегия «Убить зверя», которая направлена на то, чтобы избавиться от чьего-либо нежелательного поведения или того, кто его совершает. Подобная стратегия может проявляться в самых различных вариациях: увольнение работника, развод супругов, изоляция ребенка, если он вмешивается в разговор со взрослыми. Вышеперечисленные маневры являются символами убийства во всех ситуациях, в том числе и в тех, когда это касается семейных и родственных отношений. В последних реализация влечения к смерти не такое уж редкое явление, как это может показаться на первый раз.

Когда мать, например, заявляет своему отпрыску, что он тупица и ни на что не годен, пусть она и делает это «в сердцах», но в своей археопсихической глубине она проламывает камнем его череп. Быть может, в период своей беременности она испытывала бессознательные побуждения избавиться от того, что вынашивается в ее чреве.

Сюда же можно отнести и заявления типа: . «Ты не оправдываешь моих ожиданий», «я не думал(а), что ты у меня такой(ая)», «и в кого ты только уродился такой(ая)?»

Родительская власть, как и всякая другая, есть также монополия на убийство. И если она культивируется взрослыми и последние вожделеют ее, используя по всякому поводу и без, то это свидетельствует не о педагогическом рвении, а о том, что дети в такой семье растут и развиваются под гнетом символических убийц.

О подобном гнете, кстати, можно говорить также, имея в виду и некоторых учителей. Это не значит, что они, будучи одержимы садистическими устремлениями, бродят из года в год по классам в поисках наслаждений от причинения страданий в общем-то бесправным ученикам. Нет, их страсть убивать может быть латентной, глубоко подавленной, недоступной их собственному осознанию и проявляющейся лишь в том деструктивном излучении, которое они несут в своих действиях и словах.

Эрих Фромм подобных людей называл некрофилами, то есть такими, которые одержимы неосознанным влечением к смерти и разрушению.

Защитой от деструктивных некрофилов могут послужить вышеприведенные психоэнергетические стратегии. В этом же плане полезно постоянное осознавание — «я существую не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям». Посему на уровне поведенческих маневров лучше всего не вовлекаться и споры, ибо тот, кто провоцирует спор, не озабочен поиском истины, но одержим стремлением поглотить чужую энергию, испытывая самую настоящую некрофилическую потребность.

Не следует также придавать большое значение ни насмешкам, ни упрекам, ни оскорблениям, памятуя, что это не описание качеств слушающего, но характеристика говорящего, которая указывает на все ту же его печальную склонность к манипуляции и деструктивное.

При подобной тактике в общении с некрофилом последний получает невидимые удары, истощающие его силы, что может привести даже к серьезным проблемам в его состоянии физическом, душевном или ситуативном. Но не следует по этому поводу беспокоиться находящемуся рядом, так как в том нет никакой его вины, ибо он всего лишь проявил свое естественное право к сохранению внутренней свободы и целостности, хотя и использовал при этом методы зашиты, способные нанести весьма ощутимый урон для агрессора. При этом самому обороняющемуся отнюдь не желательно проявлять агрессию, ненависть или вообще какую-либо эффективность, а напротив, надлежит хранить прозрачность и нейтральность. Для облегчения выполнения этого предписания можно использовать медитативную методику осознавания:

«Передо мною всего лишь мешок с мясом и костями, обтянутый кожей, через две дырочки глаз которого выглядывает механический, машинный ум».

Для тренировки качества отстраненности и нейтральности весьма полезно применять данную медитацию, при этом ее можно модифицировать в различных вариациях, например:

«Этот человек — всего лишь заданная и запрограммированная машина. И каждое произнесенное им слово надлежащим образом воздействует прежде всего на него самого. Потому что он — первый, кто его думает и кто его слышит. Если это слова брани, упрека, осуждения или насмешки, то во внешнее пространство выходят всего лишь звуки, механические волны, которые тут же и рассеиваются. Но суть произнесенного, основная ударная энергия идет вовнутрь произносящего и убивает его. Однако почему должна стать моей заботой его проблема?»

В последней мысли нет ничего жестокого, потому что в ней нет ничего агрессивного. Только справедливость. В ней нет и сочувствия, но в подобном случае оно вовсе необязательно. Да и невозможно, коль исходить из принципа: «Если я на осуждающего меня смотрю как на самоубийцу, то он в такового автоматически и превращается. И я это делаю только потому, что не хочу быть предателем по отношению к собственной жизни и становиться жертвой вампира, некрофила или манипулятора».

Практика и опыт показали, что такой подход является равно как гуманным, так и здравым.

Некоторые случаи, однако, вынуждают нас проводить различения между сходными на первый взгляд, но на самом деле качественно отличными друг от друга аффектами. В быту, между тем, их нередко путают — агрессию и ненависть. А это вовсе не одно и тоже.

Агрессия представляет собой психическую энергию, реализующуюся в действиях, словах или представлениях и направляющуюся на другого человека с целью его убийства, явного или символического, осознанного или бессознательного.

Ненависть — эмоциональная сила, направленная на то, чтобы вытолкнуть из себя чуждое влияние, воздействие, а также само действие, осуществляющее это выталкивание. Целью ненависти является не убийство, а именно освобождение. Это чувство характерно для детей, находящихся под властью доминирующих или навязывающих свои установки или даже любовь, родителей. Оно вполне естественно, так как является защитной реакцией, не будь которой, организм подвергся бы деструкции.

По этой же самой причине так называемая бурная и страстная любовь неизбежно заканчивается отношениями, где люди, бывшие такими пламенными и пылкими возлюбленными, теперь начинают ненавидеть друг друга.

Распространенная поговорка о том, что «от любви до ненависти один шаг», заключает в себе интуитивную догадку этого смысла. Добавлю только, что такой шаг уже совершается, как только вспыхивает страсть, которую, увы, нередко путают с любовью.

Истинная любовь не приводит ни к ненависти, ни к агрессии, потому что она изначально не содержит их в себе. Она ничего общего не имеет с теми невротическими проекциями, которые в обиходе за нее принимают. Напротив же, плодотворная любовь подразумевает в себе такие проявления, как: забота, ответственность, уважение и знание (Э. Фромм). Под уважением понимаются принятие и уважение к автономии и свободе другого. В этом смысле любовь представляет собой мощное средство личностного роста в творческом содружестве двоих. В противном случае это не любовь.

В контексте данных сопоставлений, полагаю, любопытными покажутся примеры, приводимые Ф. Виттельсом в книге «Фрейд. Его личность, учение и школа».

«Вулканическая любовь невротика, избыток ее, неприятно действующий на беспристрастного наблюдателя, обусловливается разделением чувств. Контрастирующая пара: любовь и ненависть, представляющая безразличную смесь, распадается на составные части. Каждую ночь невротик в сновидении убивает любимое существо. Если любимый супруг, отец, брат и т. д. действительно умирает, бессознательное — ввиду веры в собственное всемогущество — предполагает, что оно повинно в смерти. Вдова стреляется на могиле мужа. Кто поймет это?..

…Молодая женщина, которая, по ее словам, любит своего мужа, заболевает. У нее угрызения совести, мысли о самоубийстве, о «конце мира». Муж недавно вернулся из больницы излеченным от продолжительной болезни. Теперь вместо него заболела жена, после того, как она в течение многих месяцев стойко переносила все. Свет полагает, что это нервное истощение, вследствие тревог за жизнь мужа. Но счастливые не ведают нервного истощения. Никто, в том числе и сама жена, не знает, что она втайне надеялась вскоре избавиться от мужа. Его выздоровление делает ее больной. Желание смерти перешло на нее самое».

Описанные ситуации довольно наглядно демонстрируют, во-первых, справедливость положения «где страсть, там и преступление», и, во-вторых, механизм того, как проявляется тенденция к убийству или отторжению, маскируясь под любовь.

Психономический подход в данном вопросе определяется проведением разницы между агрессией и ненавистью, приведением к осознанию, что всякая агрессия есть убийство, а постольку поскольку последнее символично, то оно неизбежно оборачивается самоубийством, что начинает проявляться в деструктивных тенденциях личности.

Такая работа достигается при помощи техники расслаивания, то есть отделения описания поведения от смысла поведения (подробное изложение в «Мастере самопознания»).

В ходе такого процесса клиент начинает осознавать свои негативные программы, и к нему приходит понимание того, что они могут быть нейтрализованы и реорганизованы в позитивные. И в конечном счете наступает трансформация личности за счет ее интеграции.

ПСИХОНОМИКА КАК СПОСОБ ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ ЛИЧНОСТИ
ТЕЗИСЫ

1. Нет сверхъестественного, есть естественное.

2. То, что называют мистикой, есть лишь описание опыта взаимодействуя с Естественным.

3. Мистика возвращает нас к Очевидному, от которого увела нас линейная мысль.

4. Все очевидное мистично, все мистичное очевидно.

5. Реальность — то, что есть. Иными словами, то, что есть — существует. Стало быть, Реальность — это то, что проявляет себя в существовании.

6. Реальность многослойна и многомерна. В своей многомерности она проявляется как сумма взаимодействующих миров, таких как:

— явь

— сон

— медитация

— транс

— фантазии

— воображение

— измененные состояния сознания, вызванные активными веществами (наркотики, алкоголь, психоактивные растения)

— невидимое, непроявленное

7. Примечательно то, что человек всегда одновременно пребывает не в одном, а в нескольких мирах.

8. Если мы бодрствуем, то есть находимся в том мире, который определяем как «явь», то все равно частично находимся в измененном состоянии сознания (ИСС).

Это происходит в силу того, что наше Бессознательное так или иначе проявляет свою активность. Поэтому человек не может бодрствовать на 100%. Сколь бы высока ни была наша активность и синтонность, сколь бы интенсивно ни выражались наши экстраверсия и внимательность по отношению к внешней среде, наши внутренние ассоциации все равно пребывают в состоянии активного процесса.

Если, к примеру, я разговариваю с неким человеком, в отношении с которым я проявляюсь как самый благожелательный и открытый собеседник, я тем не менее не смогу быть полностью сосредоточенным на нем, ибо даже в этот момент моя система собственных оценок, восприятий и переживаний остается при мне.

Еще один пример. Я еду по городу на машине — ситуация, в которой вроде бы предполагается полная сосредоточенность на происходящем вокруг—движении машин, светофорах и т.д. Однако при этом я продолжаю чувствовать что-то свое или испытывать внутренние переживания. Я не могу выключить свое подсознание. Вчера я остановился на красный свет одного светофора и думал об одном, и что-то чувствовал — то, чего я уже и не помню, настолько мимолетно было впечатление. Сегодня я останавливаюсь у того же самого светофора и испытываю совершенно другие чувства, и иные мысли проходят через меня. Пока я нахожусь в ожидании зеленого света и наблюдаю за светофором, мое подсознание может увидеть в этом светофоре нечто другое, чем то, что соответствует его прямому назначению.

9. Таким образом, явную действительность мы воспринимаем двояко — сознательно и бессознательно.

10 И любой объект, любой предмет воспринимается нами явно и скрыто.

11. Из этого следует, что, взаимодействуя с реальностью, мы расслаиваем ее и в результате никогда не представляем ее себе такой, каковой она является в действительности.

12. Настоящая действительность невидима и скрыта.

13. Исходя из этого, мы приблизились к возможности сделать весьма важный вывод:

Даже тогда, когда человек бодрствует и активно взаимодействует со средой, он все равно пребывает в измененном состоянии сознания.

14. Теперь обратимся к иным реальностям, в которые мы периодически попадаем:

— сон

транс
фантазии
— ИСС, вызванные влиянием психоактивных веществ (кроме алкоголя, наркотиков сюда можно еще отнести кофе, табак).

Все они довольно явно представляются состояниями, в которых наше сознание изменено. Впрочем, они традиционно и относятся к группе ИСС.

15. И вот здесь уже напрашивается следующий вывод: Человек в измененном состоянии сознания находится всегда.

16. Из этого следует, что нет реальности субъективной и объективной, но получается, что всякое субъективное объективно и всякое объективное субъективно.

17. С одной стороны, данное положение выглядит мистично, с другой — оно вполне очевидно.

Высказывание Гераклита о том, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку, кажется мистичным, и в то же время оно настолько очевидно, насколько очевидна и сама река с ее течением и постоянным изменением.

18. Сознание есть та же самая река, сознание — это поток, И как всякий поток, оно просто не может находиться в неизмененном состоянии. Поэтому оно всегда изменено.

ЧАСТЬ II. СУММА ПСИХОНОМИКИ ДЕВЯТЬ ИЗНАЧАЛЬНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ
Основываясь на базе дисциплин психоаналитической ориентации, психономика представляет собой предмет, исследующий ПРОГРАММЫ человеческого существования, способы ПРОГРАММИРОВАНИЯ различных состояний и использующий механизмы КОДИРОВАНИЯ в качестве метода практического воздействия.

Слово ПСИХОНОМИКА составлено по тем же законам, что и понятие экономика, которое с древнегреческого oikonomike переводится как искусство управления домашним хозяйством. При раскладывании оно оказывается состоящим из двух частей: oikos — дом, nomos — закон. Если мы соответствующим образом разложим слово Психономика, то получим: Psiche — душа, nomos — закон. Тогда смысл получится следующий — психо-номика есть способ познания законов душевной деятельности. Это с одной стороны, которая почти похожа на психологию. Но с другой стороны, наш единственный, истинный дом — паша душа. Где бы мы не находились, мы всегда пребываем в нем. Нам суждено в нем жить всю жизнь и потому нам следует ухаживать за ним. Таким образом получается, что психономика — это искусство управления своим внутренним хозяйством, от состояния которого зависит состояние хозяйства внешнего.

Но еще раз хочу оговориться, что не следует отождествлять психономику с психологией, потому что интерес первой распространяется не только на изучение закономерностей психического. Сфера ее исследований гораздо шире и глубже и даже проникает в зону .мета-психического, то есть такого, что лежит за пределами душевной организации.

Основная декларация психологического принципа: «Если ты не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней».

Основная декларация психономического подхода: «Если ты не можешь изменить ситуацию, ты просто не знаешь, как это сделать. На самом деле, если ты хочешь изменить ситуацию, ты можешь ее изменить». В психономике речь идет о том, как и каким образом изменять ситуации.

И в этом смысле психономика занимается исследованием того, как проявляются фундаментальные законы в условиях человеческого бытия.

§1 УРОВНИ БЫТИЯ. ЗАКОНЫ, ПОДСОЗНАНИЕ, СИТУАЦИИ. ПРОГРАММЫ

ИЕРАРХИЯ УРОВНЕЙ БЫТИЯ

I. Уровень ЗАКОНОВ ( «непроявленный» мир)

II. Уровень ПРОГРАММ ( «тонкий» мир)

III. Уровень СИТУАЦИЙ ( мир «предметных отношений»).

Для указанной модели удобной иллюстрацией может послужить следующий пример.

По дороге мчится машина на огромной скорости. На каком-то участке шоссе она наезжает на острый осколок, который пробивает шину. Автомобиль заносит и выбрасывает в кювет.

Происшедшее случилось на уровне ситуации. Элементы последней — большая скорость, острый гвоздь, скользкая дорога — самым тесным образом взаимосвязаны, находятся в строгой причинно-следственной взаимообусловленности и приводят к аварии как к достаточно логичному результату.

С другой стороны мы можем расширить круг своих поисков в отношении этого события, задав лишь один всего вопрос — почему? Почему авария случилась именно с данной машиной, а не с другими, хотя шансы напороться на гвоздь у всех едущих машин, в том числе и у тех, которые шли с не меньшей скоростью, на этой дороге равны?

И это почему закономерно нас уводит в иное смысловое поле, которое к случившемуся имеет непосредственное отношение и в то же время возвышается над ним Мы неизбежно приближаемся к тому человеку, который вел эту машину и таким образом выходим на новый уровень познания—программный, или «тонкий» мир, осознавая, что теперь понимание одной только механики случившегося окажется явно недостаточным для постижения сути события.

Теперь таинственный мир души приковывает к себе наше внимание. Ибо без водителя машина никуда бы не поехала. И уже здесь, в этой глубине, куда мы ступили, начинают высвечиваться контуры определенных процессов, которые никак не могут быть названы случайными. В том, что произошло, была своя причина, и она оказалась осмысленной. Но было бы наивно полагать, что потерпевший по собственному умыслу организовал аварию. Возможно, он находился даже в довольно спокойном и радужном состоянии духа и даже не подозревало том, что с ним произойдет в последующую минуту. Только подсознание ведало об этом. И ведало, потому что было настроено… ибо само и явилось инициатором. Звучит несколько странно, даже диковато, но лишь с точки зрения нашей обыденной логики. Логика же мироздания мало этим интересуется и уж, конечно, вряд ли стремится к тому, чтобы соответствовать схемам человеческого рассудка. Для того, чтобы хоть как-то приблизиться к первой, нам придется сделать еще один шаг — по направлению к следующему уровню, обозначенному нами как уровень законов, или «непроявленный» мир. Тогда-то для нас ситуация и прояснится, когда мы поймем, неудачливый водитель каким-то неведомым ему самому образомм просто потревожил некую силу, которая и проявилась в конкретном событии. Говоря проще, он привлек в свою жизнь объективно существующий во вселенной и сам по себе ни плохой, ни хороший «Закон Аварии».

Проясним последнее. На земле действует закон гравитации. Но это не значит, что он также проявляется в остальных местах космического пространства. Однако, это и не означает, что он создан только в условиях или для условий земли. Как закон он универсален и тотален и существует во вселенной с той лишь разницей, что где-то материально воплощается, а где-то нет.

Закон может существовать без материального воплощения, но материальное событие без соответствующего закона существовать не может.

Это весьма важное положение, на которое мы вышли в результате исследования дорожного происшествия. И вместе с тем оно в свою очередь выводит нас на целый ряд довольно значимых постулатов, которые можно назвать базовыми для психономики. Вот один из них: Все происходящее с нами является следствием привлечения соответствующего закона, который может существовать независимо от нашего знания о нем до тех пор, пока он не проявится в механическом действии.

Иными словами, я споткнуться не могу, если на то нет соответствующего закона.

Таким образом можно утверждать, что во вселенной кроме гравитации, молекулярного распада, синтеза и иных физических, химических и биологических законов существуют и законы «аварии», «семейных распадов», «несчастной любви», «предательства», «счастливой любви», «успеха» или «невезения» и т. д.

Психономика в этом плане объединяет объективное и субъективное, стирая между ними фиктивную границу. Человек и человеческое возвращается в унитарный мир космического Единого.

РЕЗЮМЕ

1. Во вселенной существуют законы. Быть может они и есть суть единственная, истинная и реальная реальность. Они образуют «непроявленный» мир, или глобальное смысловое поле.

2. Эти законы становятся доступными восприятию и изучению, если они проявляются в мире предметных отношений, хотя и необязательно, что все они проявляются.

3. Их проявления зависят от какого-то фактора. В жизни человеческой этим фактором служит подсознание, являющее собой «тонкий» мир, или мир программ.

4. Сам по себе закон пассивен, но если в «тонком» мире возникает резонансная ему вибрация, то он трансформируется в силу с соответствующей вибрацией, и эта сила материализуется в ситуацию.

5. Сама по себе никакая ситуация не может быть ни плохой, ни хорошей, так как в природе нет законов плохих или хороших, а есть просто законы.

6. Закон возможен без ситуации, ситуация без закона невозможна.

7. Механизм, обеспечивающий реализацию закона в ситуацию, называется программированием. Греческое слово программа означает предписание.

8. Поэтому все, абсолютно все то, что происходит с человеком, предписано, или запрограммировано.

§2 ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ПРОГРАММЫ. ЗДОРОВЬЕ. СУДЬБА

Из сказанного следует, что человеком управляет программа.

То есть нами управляют силы, неведомые нам, зачастую а недоступные разумению обыденного рассудка и оттого представляющиеся последнему таинственными, всемогущими влияниями, то повергающими в восторг и священный трепет, то низвергающими в бездну ужаса и отчаяния.

В общем-то такая оценка отчасти справедлива, ибо она отражает наши представления о добре и зле, которые будучи абстракциями, тем не менее представляют образы реальных переживаний, крайними полюсами которых являются боль, страх, печаль, тревога с одной стороны и радость, покой, наслаждение, удовлетворение с другой. Первые также ассоциируются с болезнью, а вторые со здоровьем.

И здесь очень важно точно определить эти понятия, не смотря на их кажущуюся обыденность и обиходность, впрочем, обманчивую, что легко доказывается тем результатом, который я получал в процессе моих многочисленных и, увы, безуспешных попыток попросить дать определение этих слов или хотя бы растолковать их значения. Ни пациенты, ни сами лекари не могли сказать ничего вразумительного. В большинстве случаев их суждения оказывались тавтологичными и абстрактными —типа «здоровье — это гармония… баланс… равновесие… благополучие… норма…» Но тогда что такое гармония, баланс, благополучие, норма?

И я вдруг понял причину многих неудач в целительстве. Оказывается, пациент и врач не знают, к чему они идут, они не видят цели и не ведают пути, ведущего к ней. Они говорят о здоровье, как о чем-то сокровенном, но не обладают знанием, что это такое.

Тогда мне заново пришлось обратиться к материалу, накопленному за долгие годы практической работы, с намерением обобщить его и выявить закономерности, которые оказались бы сходными для всех людей, чья жизнь в значительной мере улучшилась в результате нашего взаимодействия. Мне представлялось, что не смотря на индивидуальность

и своеобразие каждого, их объединяло что-то общее. Разумеется, этим общим было здоровье. Снова замкнутый круг. Но наконец-то определение было найдено. Вот оно:

Здоровье — это способность организма к самообновлению, самовоспроизведению и самосотворению.

И если меня просят дать объяснение, то я охотно его даю, так как это гораздо проще и нагляднее сделать, чем объяснить, что такое гармония, норма или благополучие.

Что же такое самообновление?

Давайте посмотрим. Человек прожил день. За этот день он совершил некую, допустим, тяжелую работу и израсходовал немалое количество энергии. То есть он израсходовал, если хотите, отдал часть себя. Ясно, что его энергетический потенциал к концу дня значительно ниже, чем в начале. Но вот он, измотанный и усталый, ложится спать. А на следующий день встает с ощущением бодрости и притока свежих сил. Его энергетический потенциал полностью восстановился. Произошло самообновление. Такой человек здоров. Значит, он использует положительный информационно-энергетический ресурс, Если же усталый человек и после сна продолжает чувствовать себя таковым, значит он не здоров. В механизмах его самообновления произошел какой-то сбой — за счет патогенного влияния негативного ресурса.

Допустим, человек порезал палец. Его ткань оказалась разрушенной. Проходит несколько дней, рана затягивается. В данном случае организм сам себя воспроизвел. В этом случае можно допустить, что сработала некоторая система, которая представила ему такую возможность — воспроизвести себя, как бы заново себя сотворить. И он оказался на это способен. То есть он оказался здоров.

Случается и обратное — рана долго не заживает, начинает нагнаиваться, возникают осложнения. Очевидно, что в этой ситуации организм лишен способности к самовоспроизведению, и разрушение продолжается. Со всеми на то основаниями можно сказать, что такой организм не здоров.

Исследуем пример из иной области. Человек подвергается какому-то стрессу. Нарушается целостность его «душевной ткани». На какое-то время его выбрасывает из привычного уклада жизни, он утрачивает равновесие и даже в какой-то мере теряет ориентацию — в мире и в себе. Но если он здоров, то через недолгий промежуток времени нарушенная «душевная ткань» восстанавливает себя, заново обретая свою целостность, и стресс перестает быть актуальным. Личность еще может находиться под некоторым влиянием оттенков грусти, печали, тревожности, но адаптация к среде при этом оказывается вполне дееспособной. Разумеется, тогда, когда организм обладает здоровьем. Если же у него нет этого качества, состояние только усугубляется, и «душевная ткань» продолжает расползаться, а вместе с ней и личность, что порождает все новые и новые страдания.

Третий пример является также весьма показательным, в котором легко можно узнать характерные особенности нашей повседневности.

У кого не бывает неприятностей в семье, на работе, в карьере, когда вдруг начинает казаться, что некие недобрые силы вот-вот разрушат то, что так трепетно и кропотливо создавалось в течение не одного года? И у одних действительно все начинает идти прахом и кувырком, вызывая целую лавину кат тастроф, увлекающую в неведомую бездну отчаяния и уныния, в то время, как другие вскоре обнаруживают, что «черная полоса» благополучно миновала, открыв место новому, еще более выраженному успеху, только укрепляющему жизненные позиции личности. И вот одни страстно клянут свою незавидную судьбу, а другие ее благодарят, выражая признательность за ее неожиданные уроки.

С точки зрения психономики судьба есть точно такая же часть или система организма, как тело или душа. Она является его естественной составной, как тросточка хромающего или ручка пишущего, или автомобиль, управляемый водителем.

Таким образом получается, что любая программа записывается в закодированном виде на трех уровнях: физическом, психическом, ситуативном (тело, душа, судьба).

РЕЗЮМЕ

1. Человеком управляет программа.

2. Существует лишь два вида программ: положительная и отрицательная.

3. Положительная программа обусловливает состояние, определяемое как здоровье.

Отрицательная программа вызывает:

а) Разрушение (деструкция) — болезни, неприятности, несчастные случаи, конфликты в семье, на работе, с окружающими.

б) Застой (стагнация) — денежные проблемы, вялотекущее состояние на работе, в семье, в отношениях, «невезение», психические проявления: скука, апатия, уныние.

4. Здоровье — это способность организма к самовоспроизведению и самосотворению.

5. Программы реализуются на трех уровнях или системах организма, обозначаемых как: тело, душа, судьба.

§3 ИСТОКИ ПРОГРАММ. ЛИНЕЙНЫЙ ЧЕЛОВЕК. ЛИЧНЫЕ УСТАНОВКИ

Ум человеческий так устроен, что любое событие им неизбежно интерпретируется, на основе чего создается некий вывод, который нередко становится директивой, определяющей поведение личности.

Проиллюстрируем этот тезис следующим примером. В какой-то семье подрастает ребенок. И он становится свидетелем частых конфликтов между отцом и матерью. Дело доходит, наконец, до развода. И ребенок вынужден остаться с одним из родителей. Он не может еще понять, что взрослые люди не сумели справиться со своей проблемой и полагает, что все дело в нем. Логика же ума начинает выстраиваться, интерпретируя сложившуюся ситуацию таким образом: «Меня бросили. Если от меня ушли, значит, меня не за что любить. Во мне что-то не то».

Рана со временем заглаживается, боль утихает и даже сходит на нет, но запись остается и продолжает находиться в активизированном, хотя и неосознанном виде. Проходит еще время, и вот повзрослевший человек решает завести семью или просто вступить в личные отношения. На первых порах все складывается хорошо, чувства взаимны, и обоюдная желанность кажется прочной гарантией грядущего или уже свершившегося счастья. Однако, подспудный вывод «меня не за что любить» смутно напоминает о себе и заряжает личность своей силой, вибрации которой незаметно претворяются в ситуации, действия или состояние, вызывающие постепенно у партнера чувство настороженности и отчуждения, что в свою очередь приводит к размолвке. И результат проявляется закономерно: тот, кто внутренне полагает, что его не за что любить, оказывается нелюбимым, а брошенный становится брошенным. В данном случае личная установка «меня не за что любить», становится программой, предписанием, тенденцией существования личности. И все последующие отношения этого человека повторяют изначальные отношения, меняя разве что только аранжировки и вибрации.

В быту про таких говорят: «не везет по жизни», «судьба не задалась», «сглазили, навели порчу», «родился несчастливым».

Мы же определим этот феномен как вынужденное воспроизведение. Человек встал на линию.

Под линией здесь подразумевается такая тенденция продвижения субъекта по траектории жизни, когда каждый последующий момент обусловлен предыдущим. Настоящее воспроизводит прошлое, а будущее соответственно — настоящее. И выхода нет. Человек становится автоматом, машиной, «зомби». Он с фатальной обреченностью перемещается по своей линии, с которой никак не может сойти, что и мучает его, и пугает, но стальные тиски рока сдавливают со всех сторон, и возникает двойной зажим — ситуация, где любое действие или недействие все равно ведут к проигрышу. Это ли не то, что называют обреченностью?

РЕЗЮМЕ

1. Любое событие интерпретируется умом.

2. Интерпретация закрепляется в виде вывода.

3. Вывод формируется в глубинную личностную установку и становится директивой, то есть программой, предписанием.

4. Программа определяет явление вынужденного воспроизведения.

5. В результате этого человек попадает в условия жесткой заданности. Такая заданность определяется здесь как линия.

6. Линия является мощным ограничителем возможностей и способностей.

§4 СОСТОЯНИЕ МАШИНЫ. ВЛАСТЬ МАШИНЫ. СВОБОДА ВЫБОРА. ЭГО И Я

Состояние машины возникает в том случае, когда поведение человека начинает определяться некой заданностью, обусловленной негативной установкой, которая в свою очередь становится директивой, основополагающим предписанием для субъекта.

Сама же машина представляет собой механическую часть нашего существования. И именно эта часть чрезвычайно восприимчива к различного рода отрицательным влияниям и воздействиям.

Функция машины двойственная. С одной стороны она является необходимым условием для нашего существования, осуществляя, например, всю рефлекторную деятельность. Тем самым она позволяет экономить огромное количество энергии и сил. Многие действия в жизни выполняются автоматически — такие, скажем, как утренний туалет, ходьба, еда и т. д. И здесь излишняя концентрация внимания может, наоборот, привести к нежелательному результату. В этом смысле мы знаем, чем ученик, севший за руль, отличается от опытного водителя. Первый старательно вспоминает и думает, в какой последовательности ему следует выполнять свои действия, в то время как у второго происходит все спонтанно, автоматически. Но если мастер начнет фиксироваться на своих движениях, то неизбежно возникнет напряжение, которое не замедлит сказаться на процессе езды. Если я задумаюсь о том, как я хожу, то моя походка потеряет уверенность и станет неестественной.

Так что с одной стороны машина — это благо, равно как и необходимость. Злом же она становится, когда начинает доминировать, берет контроль и власть над человеком. Тогда последний и впадает в состояние машины, и сам становится машиной, биороботом.

Внешне состояние машины может проявляться в уже описанном нами феномене вынужденного воспроизведения. На повседневном же уровне машинный человек представляет собой личность, приверженную своим концепциям, установкам, верованиям и принимающую их за нечто единственно верное и ценное. Такая мировоззренческая ригидность и косность, к тому же подпитываемая чувством собственной правоты, являет собой весьма выразительный пример состояния машины.

Убежденность в собственной правоте почти всегда представляет собою проявление машинного состояния. Можно сказать, что робот «всегда прав»!

Кроме указаных машина проявляет себя и в иных формах активности, к которым можно отнести синдром одержимого поведения.

Под одержимостью здесь понимается любое фиксированное, «замороженное» состояние субъекта, когда поведение становится стереотипным и легко прогнозируемым. Любая навязчивость может быть определена как проявление одержимости — навязчивые стремления к спорам, однообразные поведенческие маневры, навязчивые мысли, страхи, действия.

Одержимое поведение также проявляется в неконтролируемых эмоциях, влечениях, страстях, неспособности управлять аффектами и в то же время в эмоциональной скудости. Вообще всякое однообразие, стереотипность есть признак одержимости.

Одержимость же сама по себе — неестественное, внедренное, «сделанное» состояние. Оно возможно, когда машина берет власть и контроль над человеком.

Центральным и главным звеном машины предстает Эго. Эго есть образование, которое формируется за счет исключительно чужих влияний. Здесь мы снова подходим к необходимости провести тонкое диалектическое различение. Понятно, что без чужих влияний невозможно развитие и совершенствование «своего». Проблема возникает там, где «чужое» воспринимается без проработки и осмысления и в непереваренном виде поглощается субъектом. В этом случае можно говорить не об усваивании, а о присваивании. По сути в душевную ткань вводится инородное психоинформационное тело.

В сущности, эго — это состояние, когда человек отождествляет себя с машиной.

Я—напротив, представляет собой спонтанную, естественную силу, обладающую созидательными, творческими возможностями. Это то, что субъекта делает человеком. Состояние пребывания в Я характеризуется ощущением силы и способностью эту силу применить для получения позитивного

Я в отличие от Эго обладает свободой выбора. Такая свобода есть свойство творца.

РЕЗЮМЕ

1. Субъект становится автоматом, «зомби», когда он отождествляется с машиной, то есть набором стереотипных реакций, заданных извне.

2. Эго является основным механизмом машины.

3. Существование состояния Эго лишает субъекта свободы выбора и окончательно делает его зависимым автоматом.

4. Я — сила надличностная, можно сказать, часть универсальной энергии, проходящей через особь.

5. Пребывание в Я делает субъекта человеком и сообщает ему качества творца.

§5 ДОБРО И ЗЛО. ИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ. ЧТО СИЛЬНЕЕ — ДОБРО ИЛИ ЗЛО?

Мы пришли в этот мир, и мы обречены на взаимодействие с ним.

И довольно часто, если не сказать, всегда, такое взаимодействие порождает состояния, которые мы склонны оценивать через категории зла и добра. С одной стороны эти понятия можно охарактеризовать как фиктивные, но с другой они не одно тысячелетие будоражат человеческий рассудок, чья вопрошающая устремленность извечно блуждает в областях, которые никак не назовешь бытовыми и обыденными.

Человеку свойственно устремляться за пределы человеческого — вероятно, для того, чтобы в конечном итоге устремиться и возвратиться к себе. Как бы то ни было, но за этими пределами обнаруживаются необычные миры, жуткие и прекрасные, повергающие в трепет и возвышающие до восторженных откровений. В любом случае в этих безднах обретают грозные и громадные неведомые силы. И в общем-то не имеет значения, придуманы ли они самим человеком или существуют помимо его сознания и воли — так или иначе они оказывают свое мощное и в большинстве случаев решающее влияние.

Ставшая притчей дискуссия о добре и зле с незапамятных времен и поныне перекочевывает от одного мифа к другому, являя благодатное содержание уже порядком истощивших себя всевозможных метафизических и философствующих умов.

Мы, однако, минуем искушение впасть в абстрактные и лукавые мудрствования, подходя к этой проблеме с точки зрения прежде всего технологической. В этом смысле психономика высказывается следующим образом: Добро — есть программа, проявляющая себя в созидании.

Зло — есть программа, проявляющая себя в разрушении.

Относительно данных определений можно поспекулировать — дескать во Вселенной существует диалектическое равновесие между силами сотворения и уничтожения, и одно не существует без другого… можно.., но лучше поговорить об этом с матерями и женами погибших шахтеров — авось они и поддержат с удовольствием дискуссию на предмет диалектических взаимодействий в мироздании.

В этом плане зло и добро представляются величинами безотносительными и вполне конкретными. Их главная особенность заключается в том, что они могут проявляться только в «здесь и сейчас». Ибо, действительно, вчерашнее зло уже не зло, равно как и вчерашнее добро — не добро. Время все обращает во прах, и одной пылью становятся золото и свинец.

Подобный подход позволяет нам выявить картину проблемы весьма четко, так что ее ясность становится практически предметной.

И в таком случае, полагаю, теперь мы можем приблизиться к завершению долгоиграющего и, уже ставшего несколько натужным, спора о том, какая же сила правит нашим миром — добра или зла. Что мощнее?

Наша прагматическая позиция в этом отношении предлагает сразу перейти к сопоставлению наглядных примеров, минуя вязкие топи философствований. Обратимся к обыденной жизни, которая, что там говорить, является для каждого из нас мерой всех вещей. Нет ничего актуальнее повседневности, потому что именно внутри нее зарождаются, получают развитие и находят свое воплощение такие состояния, когда быт переживается как бытие — здоровье, болезнь, семья, счастье, катастрофы, любовь, одиночество, работа. Очевидно, что одни качества, такие как любовь, здоровье, успешная семья ассоциируются человеком с добром — некой субстанцией, способной обеспечить благо; в то время как болезнь, катастрофы, травмы представляются воплощением злых влияний.

Поэтому вполне естественной является реакция, которая побуждает всякое живое существо устремляться к добру — переживанию того, что «все так, все хорошо» и избегать зла, когда «все не так, не хорошо». Скорее всего, здесь срабатывает механика инстинкта выживания.

Теперь же, когда мы разобрались со столь значимыми для человека категориями, можно приступить к рассмотрению не менее важного и тревожащего вопроса об их соотношении. Традиционно он задавался следующим образом: что сильнее? Или: какая сила правит этим миром — добра или зла? Судя по эффективности ответов, вопрос можно было считать риторическим, каковым он, возможно, остается и поныне. Вместе с тем, несмотря на его метафизическое звучание, психономический подход подразумевает его более пристальное изучение. Резон прост — актуальность для обычного, повседневного человека, который хоть и не предается подобным размышлениям, но так или иначе пребывает в ситуации необходимости выбора, пусть и не всегда очевидного. И постольку поскольку добро и зло есть реальные силы, так или иначе заполняющие всякую обыденность, то даже если и не задумываться о них, последние тем или иным образом заставляют проявлять соответствующие реакции. Это значит, что данные категории перестают быть просто категориями и становятся нашими такими же неизменными и неизбежными спутниками, как пища и воздух.

И исходя из всего этого, мы вновь подходим к извечному вопрошанию, хотя и с другой стороны: какая же из двух сил, которые завораживают нас и заставляют трепетать, является более мощной?

Обратимся к конкретным сопоставлениям, вспомнив приведенные выше определения, касающиеся энергий созидания и разрушения и сравним примеры, иллюстрирующие проявления той и другой.

1. Состояние организма

Болезнь — ее возникновение активно, в ее приходе есть что-то неотвратимое и властное, она вторгается в организм свободно и не считаясь ни с чем, укрепляя свои позиции уверенно

и безапелляционно. А для того, чтобы одолеть недуг, потребуется немало сил и времени, во всяком случае больше, чем потребовалось для развития заболевания.

Травму можно получить в считанные секунды, для ликвидации ее последствий понадобятся недели, если не месяцы.

2. Душевное состояние

Это весьма хрупкая материя, нанести урон которой не составит никакого труда, в то время как душевное исцеление, о чем хорошо известно, требует порою долгих лет кропотливой и трудоемкой работы.

3. Семейная жизнь

Ее легко развалить и гораздо сложнее наладить.

4. Война и мир

Война с молниеносной скоростью уничтожает жизнь, но история не знает ни одного подтверждения тому, чтобы столь же быстро был восстановлен мир.

5. Храм

Храмы превращались в руины за несколько секунд или чуть более, все дело в количестве подложенного динамита, но сколько времени нужно положить на их восстановление?

6. Экология

Чтобы испепелить лес, достаточно одной спички и одного дня. Новый лес за один день не вырастет.

Во всех перечисленных фактах, несмотря на то, что они представляют разные области бытия, прорисовывается одна закономерность, а именно: энергия разрушения во много крат концентрированнее во времени, плотнее, насыщеннее, чем энергия созидания. Ее результаты проявляются немедленно, действенно, коренным образом изменяя распорядок реальности и качество существования. Конечные же результаты последней скорее виртуальны и представляют собой больше планы и надежды, чем явные, ощутимые свершения. Пока созидающая сила воплотится в цель, вихрь разрушения обратит в прах многие и многие благие начинания.

Вывод, следующий из приведенных сопоставлений прост и очевиден:

Зло несоизмеримо более мощная сила и энергия, чем добро.

Сам факт звучит неутешительно, но самому факту до этого нет никакого дела.

РЕЗЮМЕ

1. Мы обречены на взаимодействие с миром.

2. Результат этих взаимодействий оценивается в понятиях добра и зла.

3. Психономический подход, признавая реальность этих качеств, определяет добро как программу, проявляющую себя в созидании, а зло — как программу, проявляющую себя в разрушении.

4. Зло при сопоставлении с добром предстает силой гораздо более мощной и действенной.

§6 ТРЕТЬЯ СИЛА. ТРИАДА НЕЙТРАЛЬНОСТИ

В результате наших исследований мы пришли к выводу, согласно которому зло сильнее, чем добро. Однако, в жизни находится немало ситуаций, подтверждающих обратное — когда добро торжествует и прочно удерживает себя в ипостаси победителя.

Действительно, разве нельзя признать за факт существование процветающих государств, благополучных семей, успешных и здоровых людей? Примеров, демонстрирующих подобное, не так уж и мало, во всяком случае нет никаких оснований называть их исключениями.

Вроде бы возникает парадокс: как же так— зло сильнее, а добро оказывается в роли победителя? Что ж, нам представляется шанс разобраться в этом. Разберем возможные варианты.

1. Добро напрямую противопоставляется злу. В этом случае первое неизбежно погибает, приумножая могущество второго. В данном случае можно сказать, что зло — вампир, питающийся энергией добра. И этот монстр только и ждет момента, когда в борьбу с ним вступит светлая сила.

2. Иное зло напрямую противопоставляется данному злу. В этом случае побеждает более сильное зло, становясь еще сильнее, только и всего лишь.

3. Добро не противопоставляется злу, но в пассивном непротивлении смиренно дожидается часа своего торжества. Никогда не наступит такого часа, даже минута не промелькнет.

Тогда в чем же дело? Вероятно, в некой третьей силе, способной одолеть и сокрушить мощь зла. Именно она призвана вступить с ним во взаимодействие, расчистить путь созиданию. В этом смысле добро можно сравнить с шахматным королем — самой слабой и беспомощной фигурой на доске, но именно такой фигурой, ради которой и разыгрывается вся партия. Жизнеутверждающий прогресс без добра невозможен, но оно должно явить себя точно в свое время — когда зла уже не будет. Этот момент наступает в случае если третья сила окончательно выполнит свою работу. И имя этой силы — нейтральность. Одним из ее проявлений можно назвать время — субстанция, которая способна растворить в себе самые неблагоприятные влияния. Однако, жизнь человеческая слишком коротка, чтобы уповать и рассчитывать на целительные способности времени. И потому в конкретных реалиях нашего земного существования нам следует скорее обратить интерес к иному воплощению нейтральности — такому, которое можно было бы самостоятельно применить в той или иной ситуации, требующей определенной коррекции. Соответствующая поведенческая стратегия, обозначенная как триада нейтральности, позволит нам осуществить это в полной мере.

Сама по себе формула звучит просто:

1. Я наблюдаю.

2. Я принимаю.

3. Я доверяю.

Теперь я представлю механику ее действия, начав с краткой предыстории.

Будучи уже в ранге профессионального психотерапевта, я все больше и больше убеждался в бессмысленности советов и рекомендаций типа «взять себя в руки», «начать контролировать ситуацию», «овладеть собой» и т. д., понимая всю их нелепость. Действительно, как человек может овладеть собой, если он уже не владеет, то есть по меньшей мере не помнит, что следует «владеть собой»? Индивидуум, находящийся во власти аффекта, полностью управляется этой властью и себе не принадлежит. Подобные призывы ни на йоту не работают — просто потому, что сама способность их исполнения отсутствует.

Но зато в любой ситуации человек оказывается способным к наблюдению, что доказывается весьма нехитрым образом: если я могу вспомнить некое событие — то есть ретроспективно воспроизвести его наблюдение, то уж тем более я смогу вспомнить себя в момент, когда событие происходит. И не имеет значения, зол я, печален, уныл, эйфоричен, восторжен пли погружен в транс— мне не составит особого труда взирать па происходящее.

Надо заметить, что при этом мне не требуется затрачивать каких-либо усилий, стараться что-либо делать или уж тем паче бороться, ибо наблюдение — это самый естественный процесс в природе. Можно сказать, что он изначален, так как в полной мере свойственен даже грудным младенцам. Поэтому, когда я прибегаю к наблюдению, то всего лишь навсего возвращаюсь к естеству.

С другой стороны, наблюдая, я автоматически отделяю себя от ситуации, и таким образом сила ее влияния ослабевает. Наблюдение уже в какой-то степени предполагает невовлеченность.

При этом следует сделать весьма важную оговорку: чем больше я вовлечен в ситуацию, тем сильнее она на меня воздействует. Если же я реагирую на нее всем своим существом, то неизбежно становлюсь ее частью, неотъемлемым звеном, функционирующим органом, без которого она обойтись уже не может. Она уже сама как бы воплощается в некую сущность, становясь ненасытным вампиром, безжалостным монстром, фатально нависающим над беспомощно трепещущим человечком и медленно поглощающим его жизненные соки.

Более того, если кто-то пытается бороться против неблагоприятного стечения обстоятельств, то только способствует их скорейшему развитию, но, увы, не разрешению.

Время от времени полезно вспоминать для собственного же блага, что .мы неизбежно становимся тем, против чего боремся.

Таким образом получается, что первый шаг, уводящий из вовлеченности — это наблюдение.

Принятие вначале кажется акцией парадоксальной, предполагающей позицию укрепления и утверждения себя в роли жертвы, однако, на деле все выходит наоборот. Логика же здесь незатейлива: как только я «принимаю» происходящее, я автоматически отказываюсь от борьбы, то есть перестаю снабжать ситуацию своими силами и энергией, ведь ситуация питается именно моей борьбой. Это означает, что ее позиции слабеют, а мои усиливаются.

Принцип доверия означает отказ от агрессии, что является весьма существенным действием, ибо нет более опасного состояния для человека, чем его собственная агрессия, так как в первую очередь она разрушает того, кто ее проявляет. Помимо всего прочего агрессия требует затраты больших сил, что естественно приводит к быстрому истощению жизнеспособности организма.

Таков механизм работы триады нейтральности. И когда он запускается, то это означает что актуальная ситуация вскоре разрешится с наименьшими потерями для того, кто в ней оказался.

РЕЗЮМЕ

1. Хотя зло формально и сильнее чем добро, но мы встречаем немало случаев, когда последнее занимает доминирующую позицию.

2. Но добро само по себе не может победить зло в прямой борьбе, в этом случае оно его только приумножает.

3. Следовательно, существует некая третья сила, которая способна зло преодолеть, открывая путь добру.

4. Эта сила — нейтральность.

5. В стратегии человеческого поведения нейтральность может использоваться применением трехшагового подхода: наблюдение, доверие, принятие.

6. Подобная позиция способствует скорейшему исчезновению актуальной негативной ситуации.

§7 ПРЕБЫВАНИЕ В НЕЙТРАЛЬНОСТИ. СОСТОЯНИЕ «ЦЕНТР ЦИКЛОНА». БАЗОВЫЙ ПРОЦЕСС РАЗОТОЖДЕСТВЛЕНИЯ

Быть нейтральным — вовсе не означает необходимость быть спокойным и отрешенным. Важно понять, что человеку нужны все чувства и ощущения, существующие в природе, — не только радость и покой, но также печаль, меланхолия, гнев — так называемые отрицательные эмоции на самом деле способствуют личностному росту. Более того, они являют основную предпосылку зарождения и реализации творческого импульса. Без них невозможно было бы творчество. Потому что творчество — всегда результат некой неудовлетворенности, внутреннего напряжения, стремящегося проявить себя не только в разрушительном действии, но и в акте созидания.

Нейтральность не уничтожает чувства, она лишь меняет соотношения во взаимодействии их с человеком, лишая их власти.

Это можно проиллюстрировать следующим образом. Предположим, два человека испытывают влияние одного и того же аффекта, допустим, печали. Однако, один из них истощает себя и погружается в более глубокое уныние, порывая все связи с реальностью, а второй претворяет ее в прекрасные строки, ска1-жем такие как «печаль моя светла, печаль моя полна тобою…». Между этими двоими существует явная разница. И она заключается в том, что в первом случае чувство порабощает человека, а в другом человек преобразует чувство в силу. Такой механизм Фрейд назвал сублимацией, а Юнг уподоблял его алхимической трансформации. Я раскрываю практическую технологию этого процесса.

Нейтральность и представляет собой состояние, когда человек, испытывающий какое-либо чувство, внутренне свободен от него. Оно у него есть, но оно его не держит — то есть он не одержим. Соответственно в противном случае присутствует одержимость — состояние, при котором чувство не только присутствует, но и держит человека в своей власти.

Привычка использовать триаду нейтральности в конечном итоге вызовет довольно интересное и не совсем обычное по сравнению с привычным состояние легкого раздвоения, которое ничего общего, однако, не имеет с болезненной раздвоенностью. Появится ощущение своеобразной отделенности и присутствие внутреннего наблюдателя. Аналогом этому явлению можно уподобить известный метеорологам феномен «Центр Циклона». Впервые такое сравнение провел Дж. Лилли в своей известной книге, которая так и называется, метафорически сопоставив в ней состояние стихии и человеческого бытия. Дело в том, что какой бы страшной силы не был циклон, в гуще, в самой середине сметающей все на своем пути бури, всегда существует место, где царят абсолютная тишина и покой. Наше эго подобно периферии циклона, кружащейся в бешеном вихре, в то время как наша глубинная сущность и представляет собой истинное око мудрости, через которое проглядывает высший промысел.

Для достижения более выраженного результата предполагающего наличие состояния нейтральности в качестве психотехнического метода рекомендуется базовый процесс разотождествления.

Формулы его подобраны таким образом, что позволяют за короткий промежуток времени сформировать определенный способ реагирования в качестве стойкого рефлекса.

«Я отпускаю себя.

Я отпускаю себя, а это значит, что все свои мысли, все свои чувства, все свои ощущения я воспринимаю как единый поток энергии, как единый поток осознания и позволяю протекать этому потоку через мой организм, нигде не фиксируясь и не задерживаясь.

Я отпускаю себя, то есть я осознаю, что

— я не есть мои мысли

— я не есть мои чувства

— я не есть мои ощущения

— я не есть мой ум

— я не есть мое имя

— я не есть мое тело

— я не есть мое мнение о себе

— я не есть мнение обо мне других

— я не есть моя история

— я не есть моя биография

— я не есть мое прошлое

— я не есть моя ситуация

— я не есть моя личность

Я полностью отпускаю себя и разотождествляюсь со всем тем потоком иллюзий, которые называют мыслями, чувствами, ощущениями, концепциями, предписаниями, установками, суждениями, понимая и осознавая, что я не есть весь этот поток.

Понимая и осознавая, что я не есть то, на что я похож.

Понимая и осознавая, что я не есть то, что я думаю и говорю о себе.

Понимая и осознавая, что я не есть то, что думают и говорят обо мне другие».

Текст сам по себе выражает собственное предназначение — отделение. Отделение Я от негативных программ ЭГО, идентифицируясь с которыми, личность в конечном итоге становится набором тех качеств, которые они в себе несут. Отделение также означает освобождение.

Получая же освобождение от чужих влияний, я возвращаюсь к своей силе.

РЕЗЮМЕ

1. Нейтральность не означает пассивность и отрешенность.

2. Человеку необходимы и так называемые негативные эмоции, которые являются мощным стимулом для творчества.

3. Нейтральность предоставляет условия, при которых возможно обращение отрицательных чувств и даже ситуаций в созидательный акт.

4. Таким образом быть нейтральным — значит быть созидательным.

5. С другой стороны нейтральность предполагает наличие в спектре переживаний любых чувств с той только особенностью, что не они властвуют над личностью, но человек волен обратить их в продуктивную силу.

6. Базовый процесс разотождествления помогает осуществить возможность достижения нейтральности, освобождая от чужих влияний и приближая к собственной силе.

§8 АД И РАЙ КАК СОСТОЯНИЯ ПЕРЕЖИВАНИЯ РЕАЛЬНОСТИ. ЧИСТИЛИЩЕ — ПРОЦЕСС ПЕРЕХОДА ИЗ ЗОНЫ АДА В ЗОНУ РАЯ. СЧАСТЬЕ И БЛАГО

Указанные в подзаголовке понятия могут на первый взгляд показаться не совсем уместными или, по крайней мере, парадоксальными, будучи введенными в область, которую можно причислить к одному из научно-исследовательских направлений. И тем не менее психономика не только включает их в список явлений, заслуживающих пристального внимания, но и намеревается использовать в обиходе своих практических средств.

Признаться, меня мало заботит, насколько правомерно и корректно использование ссылок на подобные категории с точки зрения моих ученых коллег, так как я полагаю, что имею полное право игнорировать границы, устанавливаемые официозной в настоящее время парадигмой психотерапии. А почему бы и нет? Завтра все может измениться противоположным образом. С другой стороны всякие психотерапевтические и психологические ограничители несколько смешны и претенциозны. Ведь даже самая наукообразная психотерапия не является наукой, что можно вполне отнести и к психологии. А посему каждый из нас, кто имеет профессиональное отношение к вышеупомянутым областям, волен обращаться с теоретическими концепциями и воззрениями так, как ему заблагорассудится.

Это мое несколько пространное предисловие обусловлено только лишь намерением продемонстрировать мою готовность устраниться от всяческих споров и словопрений, в которые я уже почти научился не вовлекаться, выступая с докладами на всякого рода тематических конференциях.

Итак, с точки зрения психономики Ад и Рай представляют собой вполне конкретные реалии, данные человеку при этой жизни. Одновременно нам предоставлена и возможность выбора, в какой из этих зон пребывать.

Ясно, что в начале своего жизненного пути мы оказываемся в аду, низвергаясь из эдема материнского чрева в чужой и холодный мир, исполненный угрозы и чудовищных опасностей. И слезы сопровождают наш приход. Наверное уже и младенец смутно чувствует, что он изгнанник, еще хотя и не понимая всей своей обреченности на пожизненные странствия.

В поисках чего мы бредем по этой тверди, пересекая незримые линии жизни друг друга, разрывая их или запутываясь в них? Не в поисках ли того утерянного блаженства, которое утратили некогда и, быть может, навсегда? Томящие предощущения возможности обретения мифического счастья волнуют душу и убаюкивают рассудок. Сладостные сны забытья проносятся краткими вспышками сквозь нескончаемый поток бытия, унося в своих рассеивающихся шлейфах частички нашей рассеивающейся души.

Мы не идем, но уходим. Постоянно уходим от нависающей смуты первых дней после сотворения на свет. Наверное, этот уход сродни спасению. Жизнь человека есть непрерывный процесс спасения его души. Кто спас, тот и спасся. Кто спасся, тот и обрел счастье. Значит, вот оно, где счастье — в спасении! Все остальное— лишь благо, которое зачастую ложно воспринимается как обретение рая, то есть счастья. Но благо всего-навсего только возможность вовремя удовлетворить влечение без особых затрат энергии и сил — спять сексуальное напряжение, утолить голод, насладиться зрелищем прекрасной картины, понежиться в горячей ванне, помедитировать о высшем смысле существования, отведать изысканного вина… Влечение удовлетворяется — и снова пустота — зияющая щель, сквозь которую чернеюще проглядывает одинокая душа. Ибо благо не заменяет счастья. Иметь благо еще не значит быть спасенным или находиться во спасении.

Цель психономики — помочь человеку перейти из зоны ада в зону рая.

При этом используется своеобразный путеводитель. Хотя топография его временами бывает парадоксальной, но через нее пролегает путь к успеху.

Так например, не сразу воспринимается должным образом рекомендация не только не стремиться вырваться из зоны ада, но и как можно глубже погрузиться в нее и пережить ее. Ибо именно там, в глубинах ада, прячется дверца, ведущая в зону рая. Ад подобен болоту — чем интенсивнее барахтанье, тем сильнее засасывает.

Чистилище же и есть движение через ад. Это не место пребывания, а процесс. Он может усилить страдания, но он и освобождает, очищает от них.

Нередко и сам процесс психотерапии является таким своеобразным чистилищем, которое дает возможность пациенту пережить опыт своего собственного спасения.

РЕЗЮМЕ

1. Ад и Рай — конкретные реалии, данные человеку при жизни.

2. Направляясь при рождении в этот мир, человек сразу попадает в ад, ощущая положение изгнанника и предчувствуя судьбу странника.

3. Вся последующая жизнь представляет собою способы выхода из ада и поиски рая.

Такой уход является настойчивой попыткой спасения души — спасения от неизбывной тяжести первой травмы появления на свет.

5. Значит, говоря о счастье, следует подразумевать прежде всего спасение.

6. Необходимо уметь видеть разницу между действительно различными состояниями — счастья и блага.

7. Первое — категория внутренняя и определяется характером взаимоотношений, происходящих в глубине, скрытой от внешней предметности. Вторая же обусловливается результатом взаимодействий с миром предметных отношений.

8. Чистилище— не место пребывания, а процесс прохождения через пространство ада.

9. Психотерапевтический процесс во всей его мощи и представляет собой такое чистилище.

§9 ТОЧКА НУЛЯ. СОСТОЯНИЕ НИЧТО. СТРАТЕГИЯ ПЕРЕХОДА. СЛОВО НЕ ОПИСЫВАЕТ РЕАЛЬНОСТЬ, НО СОЗДАЕТ ЕЕ. КРИСТАЛЛИЗАЦИЯ. ЛОВУШКИ. БЫТИЕ — ДЕЛАНИЕ — СОЗДАВАНИЕ

Итак, мы уже отметили, что дверца, ведущая в Рай, сокрыта в самой глубине ада. Это означает, что человеку следует прежде чем устремить свои помыслы вверх, обратить взгляд свой вниз и отважиться на погружение в глубины пугающие, устрашающие, но — его собственные. Если я не встречусь с моим адом, он сам найдет способ встретиться со мной, только в последнем случае последствия могут быть печальны.

Я принимаю намерение, отваживаюсь на то, чтобы начать этот жуткий спуск и вот обнаруживаю себя в бездне, в царстве блуждающих призраков и фантомов, с которыми мне придется взаимодействовать. Я уже почти совсем смирился с пониманием того, что меня ожидают драматические переживания и каверзные испытания и готов пройти сквозь них достойно. Однако последним и самым изощренным испытанием вдруг оказывается та самая заветная дверца, что выводит к свободе, то есть освобождению. Ибо свобода — это прежде всего освобождение. Не так уж и незатейлива на деле оказывается эта дверца. Игольное ушко для верблюда воротами может показаться по сравнению с ней. Но иного выхода, кроме как этот, нет. Соответственно остается или уйти, или остаться. И tertium non datur.

Некий страж стоит на пороге заставы, только вместо требования предъявить паспорт и декларацию он пристально вопрошает: «Кто ты»? И кто отвечает правильно, тот пересекает последнюю черту и оказывается на свободной территории. Чей же ответ неверен, остается в зале ожидания.

«Кто ты? Кто ты? Кто ты? Кто ты’? Кто ты’? Кто ты’? Кто ты? Кто ты? Кто ты?»

Сколько откровенного и сокровенного, а на самом деле ложного выплеснуто на пограничный порог! Сколько перешедших и сколько оставшихся! Временно ли, навсегда ли?

Вот кто-то отвечает: «Я имярек такой-то…» — «Обратно».

«Я — человек» — «Обратно».

«Я — мать троих детей» — «Обратно».

«Обратно… Обратно… Обратно…» — голос холоден и монотонен, как весы Фемиды.

«Я — творец своего счастья и…» — «Обратно».

«Я — никто» — «Проходи».

Назвавшийся Никто, прошел через черту и исчез в дверном проеме, словно бы его и не было. Теперь его уж точно нет. Во всяком случае в аду.

Присутствующие робко зароптали. Одни предположили, что лучше уж быть в аду, чем нигде, другие — быть кем-то, чем никем. И некто даже возмутился, что он некто и не собирается становиться никто. Он, наверное, прав, но остался за чертой.

Робость, сомнения, гордыня — слишком тяжелая ноша для перехода.

Никто — это точка, где происходит обнуление всех личных установок.

Никто — это нулевое пространство, где можно выжить, лишь будучи нейтральным и прозрачным.

Никто — это карантин души, где в невидимом свечении бесстрастной пустоты стерилизуются последние вирусы. Необходимость на первую видимость жестокая, но действующая во спасение. Свобода убивает того, кто не свободен. В этом она еще более жестока.

В сущности это и есть стратегия перехода. Территория счастья не приемлет никакой отягощенности.

Тот, кто решился на жертвоприношение со стороны своей гордыни и рассудочности, низринувшись в ничто, ставши никем, уподобился новорожденному, чья душа теперь открылась для восприятия новых программ. С другой стороны это уже не то состояние беспомощности и беззащитности трепетного комочка вещества и духа, что только-только прибыл в чужую обитель земного мира.

Первый раз каждый из нас умер, когда родился. Умерший дважды, не рождается, но возрождается. И потому прошедший через ноль, обновляется уже в качестве magus.

В Книге, к авторитету и мудрости которой до сих пор апеллирует человечество, говорится о том, что Всевышний создал человека по образу и подобию своему. Наверное, здесь имеется в виду не внешнее сходство и не строение тела, а некое свойство, сходное с качеством Создателя. И первое, что высвечивается в своей очевидности касательно данной аналогии — способность творить — качество творца. Вот оно — подобие, и вот он — образ того, чей замысел воплотился в промысел.

И совершивший переход, наделяется таким даром. Почему? Потому что только тогда, когда чашка пуста, ее можно наполнить свежим чаем.

Только в данном случае человек наполняет себя сам новым содержанием. А процесс начинается с сотворения Слова — которое всегда было, есть и будет вначале. Ибо Слово — это не то, что описывает реальность, а то, что создает ее.

Иные на это возражают — «Как же так? Мы говорим, что желаем счастья, здоровья, богатства, но ничего не меняется»! Весьма распространенная ловушка, в которую столь часто попадает смятенный ум, загружающий себя всевозможными концепциями. Выбраться из нее можно, глубоко и искренне проникнув в суть вопроса: «Действительно ли я этого хочу, или я хочу этого хотеть»? Наши желания всегда исполняются. И если я хочу это, то я получу это рано или поздно. Если же я хочу хотеть это, то я также получу — хотение хотеть это. Вот в сущности и вся разница. На деле она проста. Это во-первых.

Во-вторых, у Слова существуют свои секреты. И основной из них заключается в том, что оно может быть живым или мертвым. Первое творит мир, второе не творит ничего, но само растворяется в протекающей мимо суете.

Все зависит от того, как я взаимодействую со Словом. Многие произносят слова механически, по инерции и тем самым лишают себя возможности ощутить их могущественные преобразующие вибрации. Но можно в слово вдохнуть жизнь, используя процесс кристаллизации.

Возьмем, к примеру слово «Я» — то, с которого начинается человек. Если произнести его вслух, достаточно резко, громко и отрывисто, то можно обнаружить, как оно отзовется в той или иной части тела. Внимательно следует проследить и зафиксировать точку, где проявился сигнал. Разумеется у каждого эта процедура имеет свои особенности. И ощущения при том возможны самые разнообразные, в соответствии с индивидуальной восприимчивостью — мягкий толчок, жжение, щекотание, болезненность, распирание, дрожь… не имеет значения, главное уловить и зарегистрировать импульс.

И таким образом с одной стороны организм получает знание о том, где же все-таки пребывает его Я (при последующем проведении подобного процесса точка может обнаружиться в другом месте. Я не заморожено в некой заданной фиксированной позиции, оно склонно к перемещениям), а с другой — слово, направленное из этой точки вовне, начинает оказывать реальное животворящее действие.

Следующим после Я по важности и по значению является глагол Быть. Формула Я есть подчеркивает сопричастность бытию и отождествленность с ним. Такая позиция открывает возможность взаимодействия с изначальной Силой. Человек предоставляет себя для принятия внеличностной энергии, и Вселенная становится его соучастником. И тогда любое действие превращается в магическое действо. Это весьма важное положение, игнорирование которого провоцирует попадание в очередную ловушку.

Предположим, человек знает, чего он действительно хочет. Предположим также, что он действительно хочет, а не хочет хотеть этого. Тогда он естественно задается вопросом: «Я хочу создать это. Но что я должен делать, чтобы создать это»? Ответ не трудно получить, если знаешь, чего ты хочешь. И вот начинаются делания, напористые или осторожные, решительные или робкие, стихийные — по наитию, или продуманные… и ничего не получается. Люди утопают в делании, а результаты никак не проявляются. Значит — ловушка.

Выходу из нее способствует дальнейшее продвижение по ряду намерений. Следует снова спросить себя: «А каким я должен быть, чтобы начать делать то, чтобы создать это»? Теперь процесс получает завершенность. Подготовка закончена, и начинается акт творения. В этом быть стягиваются все силовые линии, призванные осуществить проект. Magus ничего не делает и получает то, к чему стремится. Потому что он есть.

Когда я ЕСТЬ и нахожусь в своем БЫТЬ, то делание делается само, и в один прекрасный момент я всего лишь встречаюсь с творением, которое создал сам.

ЧАСТЬ III. ПАЛОМНИЧЕСТВО ВО ВНУТРЕННИЕ ПРОСТРАНСТВА (ПОВЕСТЬ О ПУТНИКЕ)
* * *

МЕТАНИЯ И СМЯТЕНИЯ

Ясная и простая мелодия бытия звучала как тонкий, почти едва уловимый и скорее ощутимый, нежели слышимый, лейтмотив —угадываемый и осознаваемый где-то на окраине сознания. И пока душа томилась во мрачных предчувствиях приближения того, что знаменуется как пустота ничегонеделания, жизнь, наполненная стихиями, проявляла себя мощной, несокрушимой и нетленной силой, чей могучий поток способен принести исцеление или стереть с лица земли.

«Но нам не нужно исцеление » — заунывно пели мертвые и тихо плакали.

«Чего же вы хотите? » — шепнул Исполняющий Волю.

«Мы хотим оставаться прахом». —Дружно ответствовали мертвецы.

«Да будет так»! — И зола просыпалась на твердь. И раскинулась пустыня.

Тут плач мертвых перешел в рыдания. Бездонным стоном огласилась пустыня. Страданием наполнилось пространство. Но было поздно. Исполняющий Волю покинул это место. Навсегда, быть может. Наступила эпоха мертвых. Никто не знает, где ее начало, никому неведомо, где ее окончание.

В испепеленной пустыне опустошенного разума, где сгинул давно последний караван, соединяющий реальности, иссякли и последние миражи. И умерли последние мертвецы.

Тогда я решился поведать о происходящем и преходящем. И о непроисходящем и непреходящем тоже.

Наверное, мои писания — всего лишь бесцельные прогулки пера по аллеям разлинованных строк. Но в этих блужданиях есть правда. Во всяком блуждании есть правда. Даже, когда блуждания переходят в блуд — рождается возможность познать новое откровение. И пережить его. Пережить — перенестись в иную жизнь. Здравствуй, бессмертие!

Люди тревожатся вопросом, даже исследования проводят и книги пишут относительно того, существует ли жизнь после смерти.

«Есть ли жизнь после смерти»?

Мой поиск определен другим вопросом:

«Есть ли жизнь до смерти»?

Однако, по порядку. Ну вот… при слове порядок я попал в какой-то блок. С чего начать?

«Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении».

Ф. М. Достоевский

Начиная жизнеописание героя моего, то есть меня, пребываю также в недоумении.

«… А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь невеликий… »

Ф. М. Достоевский

Хотя я и называю себя моим героем, но, однако, сам знаю…

«А посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем лее замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни»?

Ф. М. Достоевский

«Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: Может быть, увидите сами из романа».

Ф. М. Достоевский

А что ответить мне? Я не могу воскликнуть: «Я поэт — этим и интересен»!

Но я интересен другим.

Во-первых, тем, что однажды мне удалось проникнуть внутрь собственного черепа.

Во-вторых, — мне приходилось встречаться с Сафоном Головатых!

Это — основа, стержень, ось. на которую накручивались уже остальные события. И потому записки мои не являются тем, что принято называть автобиографией в общепринятом, обыденном смысле, который подразумевает жизнеописание какой-то личности с ее бытом, интересами, предпочтениями, но представляет собой уникальный документ, дневник странствующего, блуждающего существа, лишенного индивидуальности и тем самым полностью воплотившегося в идею. Последнее в данном случае не предполагает, что я лишен плоти, скорее наоборот, мое тело не только не обременяет меня, но и вызывает чувство любви, почтения и здравого уважения. Просто все дело в том, что телесность моя существует таким образом, что равным счетом не доставляет мне никаких хлопот, и потому я не думаю о ней в те минуты, которые нуждаются в течении мыслей совершенно иного характера.

У меня, кроме того, есть и имя, и отчество, и фамилия, и все эти обозначения фигурируют в соответствующих реестрах, которые, правда, сами, представляя из себя весьма явную условность, имеют довольно малое отношение к факту как таковому. Например, если взять то же самое свидетельство о рождении, то на каком основании я его для себя могу считать свидетельством? Свидетельством того, что я родился? Но когда я появлялся на свет, то никто не предложил мне заполнить эту бумагу! Ее оформили без меня, не спросив даже на то моего согласия. А если тот, кто заполнял, был пьян и допустил ошибку — перепутал дату, или букву? А если человеком, в чьи обязанности входило зарегистрировать мой выход в свет, вдруг, овладело коварно-игривое настроение? Или внезапный приступ доселе нераспознанной шизофрении, который именно в тот момент остался вне поля зрения соответствующих специалистов? Да мало ли еще какие причины могли способствовать тому, что заставило бы впоследствии усомниться в истинности написанного?

Итак, свидетельство о рождении — еще не доказательство того, что ты родился. Равно как и то, что ты родился, на самом деле не является вообще никаким доказательством того, что ты родился.

Но предположим, что в некий назначенный срок я появился в этом мире, в этой стране, в этом городе, в этом роддоме. Допустим, что я однажды родился.

И нарекли меня Сергеем.

Фамилия же моя — Лукин.

Одно из моих ранних воспоминаний связано с вожделением хрупкой и нежной детской плоти, которой исполнилось что-то около пяти лет отроду. Эта плоть посещала детский сад. На прогулках она исправно участвовала в обычных детских шалостях и играх. И за завтраками отчаянно ненавидела манную кашу. А вот во время тихих часов я (а в эту самую плоть был заключен именно я) никак не мог заснуть, завидуя остальным малышам, которые тихонечко посапывали в своих нагретых ангельских кроватках. Я мечтал о том, чтобы наша воспитательница разделась и голенькая легла ко мне в постель. Я бы тоже снял трусики и маечку и оказался голеньким. И я бы своими ножками терся о ее ножки и всячески бы прижимался к ней. Меня охватывало волнение так, что сушило во рту и сладостно-болезненный зуд тихо гудел в области пиписки, о полном предназначении которой я еще обладал не совсем полными знаниями. Хотя и смутно ощущал, что в ней содержится некая тайна. Впрочем, довольно скоро я сделал открытие, ставшее для меня и откровением и праздником. Я сорвал плод познания! Томные и страстные эротические волнения обрели свое воплощение в самозабвенной конкретике младенческого онанизма.

Быть может тогда я, сам не зная того, обнаружил разгадку библейского шифра о древе познания и его плодах. Получилось, что древо познания — это половой член, а плод с этого древа — знание о том, что манипуляция с этим органом может принести неслыханное, совершенно новое и неописуемое наслаждение — первое наслаждение в жизни человека. И, разумеется, тут не обходится без женщины. История повторяется. Моей Евой была воспитательница детского сада. Ей было двадцать лет. Она носила короткий белый халатик. Она, когда шла, покачивала попой. А мне хотелось эту попу целовать и гладить. Она, должно быть, такая же белая и нежная, как моя подушка. Догадывалась ли она о том, что была предметом моих неистовых грез? Я имею ввиду попу и воспитательницу, а не подушку.

Итак, невинное дитя оказалось грешным ангелочком. А грех, как известно, наказывается. И время не заставило себя ждать. И кара настигла меня. Я был обнаружен все той же воспитательницей, которая заподозрила что-то неладное относительно моих рук, сосредоточенно копошащихся под одеялом, и не преминувшей сорвать это самое одеяло, под которым таилась моя маленькая, но выпрямленная и напряженная порочная склонность. Несгибаемая порочная склонность. Но тут я вместо того, чтобы почувствовать себя пристыженным и опозоренным, возбудился еще сильнее, и миниатюрная волна детского оргазма от столь неожиданной близости моей возлюбленной прокатилась по всему телу и щекочущим током ударила в кончик того, что является предметом естественного и пристального интереса всех мальчиков этого возраста. Я тоненько охнул от удовольствия и зажмурил глаза.

Детство продолжало идти. И я шел вместе с ним, перешагивая изо дня в день, из месяца в месяц.

Первые волосики на лобке.

Первая эякуляция, появление которой вначале испугало.

Первый затяжной поцелуй в губы.

Первый половой акт… Мне было тринадцать, ей —тридцать с лишним. Мы сначала играли в цифры. Смысл процедуры заключался в том, чтобы один игрок отгадал цифру, которую другой вычерчивал пальцем на спине первого. Для этого спины, конечно, должны были быть оголены. Так оно и было. А чем все это закончилось — смотри выше.

После этого мне пришло в голову попробовать подобное с одноклассницами. Но они разрешали только целоваться и трогать «там».

Тайная страсть к учительнице. Мне ужасно хотелось ее поцеловать, потрогать «там» и поиграть в цифры. Я помню модные тогда шовчики сзади на ее чулках. И черные туфли с пряжечками. И играющие рельефом икры. И тонкие брови над строгими глазами. Тонкие брови над строгими глазами усиливали напряжение эротизма, переполненный которым я перешел в отрочество, как в очередной класс.

Роман «Война и мир» оказал на меня своеобразное воздействие. Мне приснился сон: голая Элен едет на детском трехколесном велосипедике. Я взорвался бурной ночной полюцией, следы которой тщательно пытался замаскировать, и кажется, удачно.

Все-таки автор Крейцеровой сонаты угадывается и во всем остальном им написанном. Это трудно объяснить, но легко почувствовать — разумеется, я имею в виду себя. Быть может, граф Лев Николаевич здесь вовсе и ни причем.

Я не заметил, как окончил школу. Что-то надо было решать и предпринимать. Явилось понимание, что билет моей жизни оказался с открытой датой. Ясно было лишь одно — следовать принципу «агитатора, горлана, главаря» и делать жизнь с товарища Дзержинского я не собирался.

И потому мне ничего не оставалось сделать как отпустить себя и довериться естественно протекающему потоку событий и обстоятельств. Я подал документы на факультет психологии и без особого труда поступил на него. Однако, время, проведенное в данном учебном заведении вряд ли оказалось полезным с точки зрения обретения каких-либо знаний и умений. Да и сама психологическая публика показалась мне несколько странноватой. Чудаковатые представители этой самой молодой и, кажется, никому ненужной профессии. За подобные воззрения на меня обижались коллеги, на что я всего лишь пожимал плечами и отвечал: «А как насчет того, что психологу следует прежде всего привести в порядок собственную душу»?

Впрочем, зачеты я сдавал вовремя, получал вполне приличные экзаменационные отметки и считался хорошим студентом. Я благополучно и без особых усилий перебирался с курса на курс, и дни мои текли легко.

Но ощущение неудовлетворенности пребывало во мне и заставляло искать такие стороны бытия, которые хоть как-то могли бы меня приблизить к возможности соприкосновения со смыслом. Что это за смысл и каким он должен быть, я не знал, но чувствовал, что его существование вполне возможно. Только вот где? Говорили умные люди: «Ищи смысл в самом себе». Это были всего лишь навсего умные люди, а мудрые мне, увы, не попадались.

Да и что значит — ищи в себе? А я тогда — где? И вот подобные переживания сподвигли меня на поиски людей, у которых я мог бы научиться чему-то стоящему, благо каникулы предоставляли возможность свободно обращаться со временем и относительно свободно осваивать пространство. Я обнаружил, что в моих странствиях было много странного. Убегая от обыденности, я неизбежно возвращался к ней. Такое нежное, ажурное, прекраснейшее создание как бабочка, пленившее не одну плеяду сладкоголосых, поэтов, вдохновенно воспевавших красоту и гармонию в ее образе, под микроскопом обнаруживает зловещий оскал своей чудовищной пасти. В бабочке ли одной только дело?

Мои поиски в основном ограничивались пределами московской области. Несколько недель прошли безуспешно, так как у меня не было ни плана, ни четко выработанного маршрута, ни стратегии, которая могла придать моим действиям хоть какую-то целенаправленность. Я перебирался с электрички на электричку, бродил задумчиво по близлежащим городочкам, порою умилялся их тихому уютному укладу, но люди на моем пути встречались все больше обычные.

Так продолжалось до тех пор, пока мне не пришло в голову порасспросить хотя бы своих знакомых, не знают ли они случайно кого-нибудь из тех, кто меня может заинтересовать. И мне почти сразу же повезло. Сокурсник мой, Слава Бузукин рассказал, что один его хороший знакомый — весьма примечательная личность. И не только примечательная, но и таинственная. А живет он недалеко — снимает дачку неподалеку от подмосковного города Ивантеевки.

Мы познакомились и сделались приятелями.

Странное происшествие № 1
Уход

Он постоянно что-то бубнил себе под нос. Взгляд его был отрешен. Про него говорили — не от мира сего. Но сам он мало обращал внимание на окружающих и их пересуды.

Он, когда я к нему заходил на часок-другой, угощал меня чаем, сам же погружался в свое старое потертое кресло у окна и молчаливо всматривался в сад, что начинался у самого его дома.

Я закуривал, протягивал ему пачку, но он отрешенно развернувшись к окну, рассеянно лишь пожимал плечами, и я в одиночестве плыл в разводах сизого дыма. А он пристально смотрел в глубину зарослей, и в конце-концов начинало казаться, будто взгляд его, устремленный в самую гущу сплетенных веток и листвы, наполнялся неким излучением.

В последнее время он ставил непонятные эксперименты, цель и смысл которых никто не мог уяснить, потому что он с крайней неохотой брался за их толкования, а если и объяснял, то настолько туманно и расплывчато, что у слушающего окончательно развеивались последние проявления интереса.

Я более других был осведомлен о его поисках, хотя также Многое мне было неясно и вызывало сомнения.

Он был занят поиском точки Эпсилон, которая должна означать такое состояние организма, когда происходит реальное слияние с энергетическими потоками природы.

Он говорил о том, как достичь близости с природой и контакта с мирозданием. В этом заключался смысл его поисков и учения.

Больше всего он любил время после грозы. Восторженно вдыхал он воздух, пропитанный озоном, растворяя его в себе, погружаясь в него. Шелест веток был ему понятен, как человеческая речь.

Одно время я редко посещал его дом под Ивантеевкой. У меня все больше и больше накапливалось дел с учебой. Но в один из выходных мне удалось вырваться за город, и я отправился к нему, смутно предчувствуя события, которые могут взволновать. Откуда взялось такое предчувствие, было мне неведомо. Непонятной также казалась неизъяснимая тяга навестить маленький домик моего приятеля.

Я постучал, однако, никто не откликнулся. Вскоре я обнаружил, что дверь не заперта. Толкнув ее, я прошел в прихожую. Меня обдало спертым теплым воздухом. В коридоре было темно, и я нажал кнопку выключателя, но тот не сработал. Все это показалось несколько странным. Смутное предчувствие зашевелилось уже легкой тревожностью.

«А вдруг с ним что-нибудь случилось?» — подумал я, но тут же постарался подавить эту мысль. Он отличался отменным здоровьем… впрочем здоровье здесь было ни причем — просто мне казалось, что с этим человеком ничего не может случиться. А может, он стал жертвой одного из своих опытов? И я вспомнил, как он экспериментировал, если можно так назвать то, чем он занимался в своей импровизированной лаборатории, заваленной склянками, катушками, магнитами, различного рода конденсаторами и прочими подобными вещами. Однако, он всегда старался обходиться без всего этого. Он собрал простенькую установку, которая, как он объяснял, осуществляла энергетический контакт его мозга с разумом природы. При этом он подсоединял какие-то проводки к голове, ложился, зажмурив глаза и погружался в нечто подобное полусонному оцепенению.

Я прошел в лабораторию и там его застал — бледного, с синими отсветами под глазами, мерцающими не совсем здоровым блеском. Он с трудом, чтобы не завалиться, удерживался в своем потрепанном кресле, остановив неподвижный зависший взгляд в какой-то точке. На мое присутствие он прореагировал легким разворотом головы, подобием улыбки, прорезавшей завесу ссохшихся губ и репликой, прозвучавшей вместо приветствия:

— Ты единственный человек, который хочет и старается меня понять… И потому тебе одному я доверяю и собираюсь продемонстрировать некоторые из моих открытий… Но сначала позволь в нескольких словах объяснить суть дела… Ты знаешь, что я налаживаю контакт с природой. Как это понимать? Волны энергии, разлитые в деревьях, траве, цветах стихийно передаются людям и наоборот, но мы не ощущаем их, потому что гасим огромным количеством совершенно иных ощущений и чувств. Поэтому существующая взаимосвязь зачастую остается для нас неосознаваемой. И меня все время занимала идея о том, как ее усилить. О том, как она выявляется, я уже знал. Весь вопрос упирался в то, как сделать этот контакт таким же явственным и ощутимым, как осязание. И у меня постепенно оформилась идея, а впоследствии и модель генератора биоэнергии, которая технически довольно проста. Данная установка, возбуждая и усиливая потенциалы мозга, передает их в пространство, где они не рассеиваются, но встречаются с такими же направленными вызванными потенциалами извне. Полученное в результате наложение образует психоэнергетическую волну, которая через непосредственное восприятие проникает в организм. Возникающее при этом состояние напоминает переживание того, что буддисты называют сатори —то есть переживание просветленности и озарения. А, может быть, это и есть просветление. Однако, дело это сопряжено с определенным риском, так как при подобном сеансе тратится огромное количество психической энергии и может возникнуть необратимый процесс, когда энергия твоя к тебе не вернется, и сознание тогда может рассеяться. Поэтому необходимо строго дозировать подаваемое напряжение и силу магнитного поля. Также весьма осторожно следует вызывать образы, мысль о контакте. Малейшее волнение, и сила твоего представления вытянет сознание. Тем не менее я иду на этот риск, так как он оправдывает все мои действия. К тебе же у меня небольшая просьба. В соседней комнате находится датчик, регистрирующий уровень психоэнергии. Иди туда и внимательно следи за его шкалой. Когда стрелка коснется зеленой отметки — значит я включил систему и нахожусь в состоянии Эпсилон. Причем интенсивность психоэнергетического потенциала начнет расти, и соответственно стрелка будет перемещаться по шкале. И как только увидишь, что она дошла до красной метки, выдерни одну из клемм, это ослабит поток энергии.

Я молча кивнул и отправился в соседнюю комнату, встал возле датчика и приготовился фиксировать положение стрелки, чтобы потом рассказать ему, каким образом проходила процедура. С ним в комнате нельзя было находиться из-за риска облучения, а сам он за прибором следить не мог, так как вынужден был находиться в состоянии, предполагающим пребывание за гранью обыденной реальности.

Стрелка дернулась и прыгнула к зеленой отметке. Система включена. Мне страшно захотелось посмотреть на него, но, к сожалению я не мог этого позволить из-за невозможности отлучиться от прибора.

Я случайно взглянул на улицу. Стоял ясный теплый день, но смутная перемена угадывалась за окном. При полном отсутствии ветра деревья колыхались и шелестели, трава пригнулась, цветы съежились и поникли. И ощущалось смутное колебание в воздухе, похожее на знойную вибрацию раскаленного воздуха. Хотя никакого зноя не было.

Постепенно нарастало ощущение, будто сад оживает, наполняясь беспокойством и тревогой. И тут я четко осознал, что сад действительно вел себя, как живое существо. Его состояние каким-то образом походило на поведение человека и именно такое поведение, которое выдает тревогу в нем.

Стрелка ползла по шкале генератора. Возле красной метки она стала дрожать и прыгать и было жутковато наблюдать за ней, потому что в данный момент мне все казалось живым, в том числе и стрелка. Потом она на мгновенье остановилась и уткнулась в красную черту. Я вспомнил, что должен выдернуть одну из клемм, чтобы ослабить поток излучения. Я выдернул, но стрелка не сдвинулась с места — генератор работал на полную мощность! Излучение шло. Да что там шло? — Валило! Что делать? Я засунул клемму обратно, но ничего не изменилось. Тогда я снова выдернул клемму, однако, стрелка продолжала оставаться на месте. Тогда я решил предпринять следующее: один за другим я отсоединил все остальные контакты, рассчитывая, что машина вовсе заглохнет. Но с мерным и даже приятным, чуть убаюкивающим жужжанием аппарат продолжал накручивать новые обороты энергии, и энергия текла, захлестывала, окутывала, накрывала.

Он был на грани провала в небытие — последняя степень риска в подобном эксперименте, про которую он упоминал. Ему нужно было как-то помочь. Или иначе стихия поглотит его. Я кинулся в его комнату, уже и не помышляя о том, что сам смогу получить облучение, но меня резко отбросило назад, да так, что я, пролетев несколько метров, ударился затылком о какой-то выступ и на миг потерял способность осознавать происходящее. Как видно, дело оказалось серьезнее, чем я мог предположить. В его комнате уже кружил вихрь бушующей энергии, сконцентрированной до такой степени, что она представляла собой плотную и упругую огромную волну, излучающуюся едва заметным серебристым потоком.

Поднявшись на ноги, я кое-как доплелся до генератора и расколотил его вдребезги. Сразу все сникло, какая-то пружина со звоном лопнула, стрелка, словно обмякшее тело, брякнулась на нулевую отметку. Прибор перестал существовать.

Что-то заставило меня обернуться. Густое синее марево из его комнаты медленно ползло на меня, просачиваясь через предметы. Я почувствовал, как тихий ужас подступает ко мне с другой стороны, но что-то прояснилось в моей голове. Я быстро отворил все окна, и надвигающаяся в мою сторону масса, медленно поползла наружу, просачиваясь в деревья, траву или просто рассеиваясь в воздухе. После того, как помещение очистилось, я прошел к нему.

Он навзничь лежал на ветхом диванчике, черты его заострились, и кожа отливала синим, глаза были закрыты. Тело его казалось полупризрачным, окутанное вибрирующей дымкой. Он словно таял на глазах, постепенно исчезал, растворялся в том потоке энергии, который вызвал сам.

Я хотел подойти, чтобы снять электроды, но что-то удержало меня. Я не мог пошевелиться. Видно, какие-то тайные силы действовали тогда и подчиняли меня своей воле. Что он сейчас испытывал? Об этом я уже не мог спросить, так как мы находились в разных мирах.

Через некоторое время тело его совсем исчезло, а над диванчиком повисло ажурное облачко, да и оно вскоре развеялось.

Был человек, и не стало человека, как говорят в народе. А я снова остался один. Со своей сверхценной идеей отыскать мудрость земную.

А, может, прав был поэт, когда глаголил о том, что «нет правды на земле»? Да и выше забираться пока что еще рановато. А если к тому же верно и то, что… правды нет и выше… Совсем я запутался во всей этой круговерти правд и неправд. И тем не менее внутренние метания мои вовсе не предполагали какого-то душевного надлома, морального надрыва и прочих им подобных истерических состояний духа. Я адекватно и спокойно взаимодействовал с окружающим миром и по всем меркам воспринимался, что называется, вполне нормальным и уравновешенным молодым человеком. Поиски идеалов не уводили меня из реальности обыденного мира, но вместе с тем, я все-таки испытывал такую потребность расставить точки над и. Более того, я смутно догадывался и открыто предполагал, что подобное желание присуще вообще любому представителю рода человеческого. Просто каждый делает это по-своему. Каждый человек — богоискатель и богоборец в одном лице, в одном же теле и в одной же душе. Так, например, друг мой по факультету, потомок князей, Гоча Маманидзе-Петраков искал высший смысл в Ирочке Дягилевой и каждый вечер провожал ее домой. Он хотел жениться на ней. Видимо, в этом проявлялась его правда и его мудрость. А мудрость Ирочки Дягилевой проявлялась в восторженном интересе к Лунной Сонате Бетховена, осторожном интересе к сексу и трепетном интересе к гочиным карманным средствам существования. Однажды он сводил ее в ресторан Арагви, и она ответила ему «Да». И отдалась в тот вечер не без энтузиазма. У Ирочки Дягилевой мама работала в филармонии пианистом. И поэтому Ирочка Дягилева считалась из культурной семьи. Такая вот история про Гочу Маманидзе-Петракова и Ирочку Дягилеву.

А у меня была другая история, иная фабула. Мне до Ирочки Маманидзе-Петраковой, урожденной Дягилевой не было никакого дела. Вероятно, она об этом догадывалась и потому слегка меня недолюбливала.

После странного случая под Ивантеевкой я несколько сник. Во-первых, друга было жалко. Не думал он, наверное, что так получится, да и вряд ли хотел того. Во-вторых, было жалко себя — с кем теперь поговорить о вещах таинственных и экстраординарных? В-третьих, друг мой не оказался мудрым человеком, раз приключилось с ним такое. Он оказался всего-лишь навсего умным. Но, к сожалению, уже усопшим (ушедшим?).

Известная байка: в чем различие между дураком, умным и мудрым? Если дурак попадает в глупую ситуацию, то наверняка попадет в нее снова. Умный, попав в глупую ситуацию, сделает надлежащие выводы и больше в нее не попадет. Мудрый же вообще никогда в нее не попадет.

Друг мой попал в скверную ситуацию. И неважно, сделал он выводы из нее или нет. Он все равно никогда в нее уже не попадет. Он вообще ни в какую ситуацию уже не попадет. Значит, выходит, что сейчас он все-таки мудрый. Но мудрость его, увы, теперь не доступна.

И все-таки, я уже ощутил некий вкус к интеллектуальному бродяжничеству и почти почувствовал себя настоящим вагобондом. И посему даже драматический уход моего друга не смог помешать мне в моих устремлениях…

Быть может, в моем мировоззрении и проявлялась некая доля пафоса, но я искренне полагал, что познание истины делает человека независимым. Теперь-то я тем более понимаю, что это так, не впадая уже в смущение от возможности быть торжественным или патетичным. Для меня прояснилось в полной мере понятие независимости. Оно означает мужество — качество, необходимое для того, чтобы в полной мере ощутить все возможности бытия и многообразия жизни. Как это ни странно, но сам факт существования требует от нас известной доли мужества. В противном случае рано или поздно начнется ад. И здесь нет никакого героико-романтического флера. Просто я сказал себе: «Твой путь должен быть четким, ясным и отмеченным мужественной простотой».

Причудливая прихоть того, что зовется судьбой, потаенной нитью, пролегла сквозь дороги моих странствий. В конце-концов я свыкся с мыслью о том, что я — путник. Не путешественник, но именно путник. Вроде бы какая между тем и тем разница? И стоит ли эту разницу проводить? Но раз я ее провел, значит на то были свои причины, свой мотив.

Путешественник — лицо либо физическое, либо юридическое. Путник — всегда мистическое. Причем мистика вовсе не означает помпезно экзальтированные описания своих восторгов и озарений, это — не псевдобожественные откровения фанатика истероида, но тонкое, почти интимное проникновение в ощущение сопричастности с протекающим рядом с тобой бытием. Оно везде. Оно может притаиться в деревянной калитке и спокойно поджидать тебя, вслушиваясь в твои приглушенные шаги. Ты спокойно идешь, и походка твоя, словно размеренный дождь, убаюкивает мягкую землю. И за юрким поворотом тропинки вдруг проваливаешься в гулкую Бездну Бытия. Скрипнет калитка и словно не скрип это вовсе, но шорох шепчущего пространства.

Я смотрю под ноги и вижу давно знакомую дорожку, которая приведет меня туда, куда я намереваюсь попасть. Мне известны и направление, и цель моего движения. И каждый раз я иду по одной и той же дорожке. И в то же время каждый раз путь мой разный и никогда не повторяет предыдущий.

В который раз я смотрю себе под ноги и вижу одну и ту же дорогу. Я знаю, куда она выведет меня, но в то же время снова и снова наполняюсь смутным осознаванием ее таинственной власти. Тишина затаилась у обочины ее, и в неслышимой, но ощущаемой этой тишине постоянно угадывается чье-то присутствие. Чье же?

Реальность словно расслаивается, открывая свое второе дно. И то, что проступает через это открывшееся, новоявленное второе дно, можно обозначить различными словами — Бог, Неведомое, Сущность, Бытие.

Каждый раз, когда я прохожу по этой дороге, я испытываю различные чувства — в зависимости от моего состояния в данный момент. Но вместе с этими внешними, явными и почти осязаемыми чувствами, я обнаруживаю в себе некое подспудное ощущение. Открывается новый угол какого-то внутреннего зрения, и сквозь обыкновенность идущего, проходящего — проявляется таинственность происходящего.

Отдохнуть, укрывшись в себе, от суеты мира. Выключиться из шума повседневности. Хотя бы на час принять обет молчания. И увидеть какой-нибудь намек, слабый след воспоминания о тишине или поляне, залитой солнцем.

Вот у самого глаза дрогнула паутинка и, неслышно звеня, поплыла в теплом воздухе.

Шаги мои хрустят треском сухих веток, по которым я медленно иду, отрешенный от всех забот и тревог окружающего мира.

Я бреду, никуда не торопясь, без цели, без направления, без каких-либо желаний, и мысли мои разбрелись по лесу; они далеко от меня; быть может, они растворились в окружающем…

…Иногда лишь доносится издалека слышный едва шелест мыслей. А ноги потихоньку наливаются тяжестью, и веки становятся ленивыми, медленными; дремотное оцепенение постепенно расползается по телу. Я устраиваюсь чуть поодаль от тропинки, я чувствую сладостную, теплую тягу земли. И в этой тяге ощущается энергия, мощь, сила первозданной, изначальной стихии, потаенные токи космоса.

Пространство в едва уловимом мерцании выявляет проступающую скрытую реальность, затаившуюся от постороннего взора. Это — второе дно, неведомый источник, о котором мы не подозреваем, но в иные минуты ощущаем на себе и в себе.

Эта потаенная реальность, тем не менее, своими невидимыми и неведомыми эманациями, проникая в нас, рождает у нас чувство Сопричастности с ней, напоминает, кто мы и откуда мы.

И кто знает — может быть, Тишина — это голос Бога? А запыленный, белесый подорожник у обочины — один из ликов его?

Бог — это то, на чем останавливается взгляд в данный момент. То. что становится свидетелем твоих переживаний в эту минуту. Будь то храм, церковка, валун, дерево, куст, стена дома, окно или дорога.

Вот теперь мне становится понятно, почему я, проходя одной и той же дорогой, сопринимаю совершенно разные мысли, испытывая всегда одно и то же ощущение— сопричастности к тайне.

Теперь я начинаю понимать, что дорога, по которой я прохожу, каждый раз со мной разговаривает на потаенном безмолвном языке.

Такова моя философия путника. И теперь я понимаю, что совершить кругосветное путешествие можно, не отходя и трех шагов от дома. И переживание, которое можно испытать возле окошка электрички, по силе своей ничуть не уступит тибетскому колокольному ОМ.

Осознав такое положение дел, я вовсе отказался от каких-либо поездок, решив круг своих странствий сузить до пределов Садового кольца. И, кажется, поступил правильно. Тем более, что знакомый мой один, гончар Данила Петрович Соков сделал заявление о том, что якобы и в самой Москве есть такие уголки, где не ступала нога человеческая. Я поинтересовался, а существуют ли подобные уголки в окрестностях Сретенки, и он, чуть призадумавшись, подтверждаюше кивнул — дескать да, существуют и даже пообещал как-то сводить туда.

Но по причуде чьей-то воли я невольно очутился не на Сретенке, a на улице Б. Полянка, где и стал случайным свидетелем и, сказать по правде, чуть ли не соучастником происшествия из разряда тех, что случаются не каждый день, а если и случаются, то, невзирая на свою экстраординарность, остаются практически незамеченными, что может свидетельствовать в пользу их особой таинственности, а быть может, и государственной важности (о последнем говорю с осторожностью и не без трепета).

Странное происшествие № 2
Хроника одного события, случившегося на улице Б. Полянка

Шло лето одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмое от Р. X.

Знойный, удушливый день, вибрируя и плавясь, растекался по мягкому асфальту и раскаленному бетону. Чахлые листья обмягши повисли на вялых черенках, белесые от пыли. Люди ждали спасительной грозы. Но гроза не шла, и солнце палило еще сильней.

И город воскресный, не знаю, как вся Москва, но в окрестностях улицы Большая Полянка, словно бы вымер, обратившись в пустыню. И обычно густонаселенные замоскворецкие дворы, опустели и стали похожи на заброшенные колодцы.

Но… в час, когда день, насыщенный духотой, клонился уже ко второй своей половине, из темнеющей арки одного из домов по Б. Полянке, вышли двое и, покрутившись возле троллейбусной остановки, вновь нырнули под сумрачные дугообразные своды туннеля, уводящего в тенистую подворотню.

Этими двоими оказались никто иные, как Талантов и Николосов.

Не далее, как позавчера Николосову поступил сигнал о том, что в приближающийся выходной можно будет возле одной пирожковой, что расположена напротив храма, в настоящее время реставрирующегося, хорошо провести время. Сигнал был тут же передан Галантову, и вот приятели вышли в назначенный день и час к условленному месту, но тут же были обстреляны тяжелой канонадой солнечных ударов, которые, благо, пролетели мимо деятельных неустанных голов и обрушились рядом совсем, в придорожные кусты, что и спасло отважных начинателей от тяжелого обморока.

Оказавшись опять в темной мрачной подворотне, возле сырой стены, поросшей плесенью и поганками, Талантов задумчиво посмотрел на небо и сказал:

— Жара должна схлынуть. Но… — и поднял многозначительным жестом указательный палец, — но… в природе не бывает так, что одно исчезает, а другое не появляется. Потому заключаю — если что-то одно собирается схлынуть, то непременно должно что-то нахлынуть другое. Что? Полагаю, что дождь.

Николосов, потеребив русую бороду, ответил:

— Диалектично и убедительно. Где будем пережидать жару?

— А здесь и переждем, — с убеждением в голосе сказал Талантов и, не дожидаясь реакции оппонента своего, сел на пустой деревянный ящик в позе роденовского мыслителя и зажмурил глаза.

Талантов оказался прав. Над Москвой уже собирались тучи. Небо заволокло, грянул гром, и обрушился ливень.

Кончики усов Галантова, закрученные кверху, теперь намокли, опустились стрелками на двадцать минут восьмого.

Николосов же встрепенулся, подпрыгнул и поскакал к навесу, мелькая тонкими ножками, облаченными лоснящимися джинсами отечественного производства с фирменной нашлепкой «Верея».

И из-за дощатого навеса уже показалась его борода, несколько возбужденная и всклокоченная, из зарослей дремучих которой напуганными птицами выпорхнули круглые настороженные глаза.

Талантов же под навес не спешил. Он медленно встал с ящика, несколько раз из конца в конец прошелся по пустырю, заложив руки за спину и лицу придав выражение одухотворенное, после чего уже также размеренно и без всякой суетливости, подошел к ожидающему его приятелю.

— Ну что делать будем? — Спросил Николосов.

— Делать? — Не выходя из состояния задумчивости, вторил Талантов. — Делать мы будем то, что и собирались делать. Теперь опасность солнечного удара миновала, и мы можем как следует провести время. Кстати, что за сигнал поступил тебе?

— А я почем знаю? Был сигнал, и все. И было указание, что нам следует находиться возле пирожковой.

— Ну что ж, следует, так следует. Пошли. И во второй раз из темной арки одного из домов по Б. Полянке вышли двое и, минуя троллейбусную остановку, направились к пирожковой.

Кое-где на улице стали появляться зонтики. Зонты проплывали мимо Галантова и Никодосова, вызывая у них самое неподдельное и искреннее чувство зависти.

Один зонтик, громадный и черный, остановился возле них, и плотная фигурка, спрятавшаяся под этим зонтиком, спросила, как добраться до конторы утильсырья. Фигурка, одетая в строгий костюм с черным галстуком и лицо украсившая круглыми очками в позолоченной оправе, вопросом своим вызвала некоторое недоумение. Возможно, в этом скрывался некий подвох. Возможно, в этом скрывалось и Нечто.

Осознав необычность ситуации, Талантов этой необычностью решил воспользоваться. Ему показалось, что в данном случае он может ухватиться за какой-нибудь шанс, который бы дал ему если не преимущество, то хотя бы некоторую ясность в предприятии, которое они затеяли с Николосовым. Но это уже вопрос интуиции. И интуиция ему подсказывала, что если он не заговорит с неизвестным, то их ожидание у бывшего общепита и нынешней кооперативной пирожковой, может оказаться напрасным. И еще ему интуиция подсказывала, что между сигналом, воспринятым Николосовым и данным субъектом есть определенная, хотя и не явная связь. И та же интуиция присоветовала ему спросить у прохожего документы, потому как человек в солидном костюме под дорогим зонтиком и в золоченых очках, разыскивающий пункт утильсырья, доверия не внушает. Хотя теперь всякое бывает. Всякое… Но все-таки… Субъект, ничуть не смутившись и даже слегка улыбнувшись, согласно закивал и протянул свое удостоверение. Бледно-серые корочки, раскрывшись, на одной стороне продемонстрировали фото три на четыре, на другой же ф. и. о. и должность.

Оказалось, что Антон Семеныч Злюкин, специалист по утильсырью с правом выхода на международный рынок, ищет вышеназванную контору вполне обоснованно и безо всякого подвоха.

Талантов, еще не зная для чего, с жаром принялся объяснять, как найти эту контору. Объяснял он обстоятельно, с обилием деталей и всяческих отступлений, чтобы затянуть время, которое понадобилось ему на внутреннее размышление, призванное разрешить назревший вопрос: случаен ли этот специалист вопреки первым заявкам интуиции или все-таки нет.

Незнакомец, а вернее личность уже знакомая, хотя и недавняя, с вежливым участием внимала Галантову, а юркий Николосов, сделав вид, что чрезвычайно интересуется нуждой прохожего, пытался с кротостью на лице пролезть под его обширный зонтик.

Но невозмутимый специалист легонько лягнул проворного Николосова в большую берцовую кость, и тот, встряхнув бородой, молниеносно отскочил, а Злюкин как ни в чем не бывало продолжал кивать и добродушно, подобно вежливому японцу улыбаться.

Однако, как бы тот не добродушничал, Талантов начал понимать, что объяснениям вскоре придется положить конец, а вместе с этим придется оставить всяческие надежды на приятное времяпрепровождение и потому, внезапно прервав свои топографические излияния с краеведческими отступлениями, он решился и рубанул с плеча:

— Антон Семеныч, нам поступил сигнал!

Тут Злюкин переменился в лице. Он недобро сверкнул стекляшками очков, как-то стушевался, улыбочка испарилась куда-то, но быстро справившись с собой, он, изобразив недоумение, спросил:

— Какой сигнал?

— А вам разве неизвестно? — с быстротой молнии, даже еще быстрей, отпарировал Талантов.

— А что мне должно быть известно?

— Нечто!

Злюкин молчал.

Талантов с победоносным видом высился над бледным специалистом с правом выхода на международный рынок, торжествуя и алкая дальнейшей схватки характеров.

Усики его шевелились и топорщились, как маленькие клешни, почуявшие добычу. Глаза веселились и задорно прыгали.

— Видите ли… — как бы оправдываясь, начал Злюкин…

— Вижу! — рявкнул Талантов. — Все вижу. Но что еще важнее, пред-вижу. Предвижу, как вы сейчас начнете отнекиваться и отбрыкиваться. Пред-вижу и пред-упреждаю, — рубил Талантов, — бесполезно. Я не стану ваше положение утруждать, утверждая, что вы не совсем тот, за кого себя выдаете, хотя я и мог бы пойти на это.

— Но что вы от меня хотите?! — взвился прохожий.

— Ясности хочу, ясности! — с пафосом прогремел Талантов. — Говорю еще раз, что нам с ним, — сверкнул очами в сторону Николосова, — поступил сигнал.

— Какой сигнал? От кого?

— Неважно, какой. Неважно, от кого. Важно, что сигнал. Допускаю, что и к вам поступила информация, и информация более конкретная. Допускаю и иной вариант, а именно: вы имеете к этому делу отношение самое непосредственное. Так имеет ли смысл, уважаемый Антон Семеныч, темнить и пытаться увильнуть? Вы молчите, а из этого я заключаю, что нет, не имеет смысла темнить и пытаться увиливать. А? Каково, Антон Семеныч? Припер я вас к стенке?

Злюкин сник. Николосов с удивлением, к которому примешивалась и доля восхищения, смотрел на своего приятеля, и ровным толком ничего не понимая в происходящем, перевел вдумчивый взгляд на загнанного в угол утильспециалиста.

— Ну что ж, — молвил наконец Злюкин, — ваши упорство и настойчивость взяли свое. Кому как не мне, временщику, помочь провести вам время?

Николосов сказал «то-то» и скрестил руки на груди, но Талантов поморщился, строго посмотрев на него и медленно проговорил:

— Мы слушаем.

— Мы очень внимательно слушаем, — вторил Николосов. Злюкин перешел, вдруг, на шепот, и стало слышно, как по натянутому полотну его зонтика громче застучали дождевые капли.

— Так вот, — заговорщицки подмигнул специалист, — вы ищете совсем не там, где надо.

— А где надо? — хором воскликнули Талантов и Николосов.

— А надо — в конторе утильсырья.

— Так скорее же в контору!

— Э… погодите, погодите. В контору то мы всегда успеем. А вот Быркину бы надо подождать.

— А что за Быркина?

— Пресс-секретарь, — сухо сказал Злюкин.

— Зачем нам нужен пресс-секретарь?

— Затем, что все должно быть по форме. Без формы ни одно содержание никуда не годится.

— Ну хорошо, хорошо. А где же эта ваша Быркина?

— А сколько время?

— Скоро пять.

— С минуты на минуту должна подойти.

— Куда?

— Ко входу в метро.

— Так пойдемте же, пойдемте!

В назначенном месте они обнаружили женщину высокого роста со строгим лицом и надменным взглядом.

— Здравствуйте, Антон Семеныч, — четко вымолвила она. — А это кто?

— Талантов… Николосов, — официальные и торжественные, представились приятели.

— С вами, Антон Семеныч?

— Со мной.

— Ну что ж… я готова приступить к исполнению обязанностей. Узнали, где контора?

— Узнал.

Когда они подошли к темному дощатому домику, приземистому и мрачному, на дверях которого значилось «Контора утильсырья», Быркина достала из сумочки ручку с блокнотом и что-то стремительно черкнула в нем, после чего поджав губы, с невозмутимостью в голосе констатировала:

— Ну вот мы и пришли.

Злюкин поднялся на крылечко и постучал в дверь.

Загремели изнутри стальные запоры, заскрежетали замки, и через несколько минут в полуотворившуюся дверь просунулась голова, покрытая пепельными жидкими волосиками с лицом сморщенным и древесного цвета, видом своим напоминающим пенек, изъеденный древесными жучками.

— Что угодно? — Голос оказался таким же древесным и скрипучим.

Из дверного проема потянуло прохладой и затхлой сыростью.

— Да вот… — быстро кивнул Злюкин на Галантова и Николосова, — привел желающих как следует провести время.

Сучковатый нос пошевелился, и древесная физиономия заскрипела:

— Вре-е-емя… да яшшо про-о-вести… — пенек вытянулся, превратившись в пень, и ехидно ухмыльнулся.

— Дело в том, — начал оправдываться Злюкин, — что они получили сигнал.

— Сиг-на-ал… во-от оно что…

Талантов и Николосов, вдруг, сделались неподвижны, будто пораженные ступором. «Эта рожа еще порчу насылает», — промелькнуло в голове Галантова, но тут рожа развернула к нему свои подслеповатые глазенки:

— И как же ты, батюшка, собираешься время провести?

Галантову не хотелось говорить невпопад, и потому он решил обдумать свой ответ, чтобы выглядеть достойно и не легкомысленно.

Но рожа уже выказывала признаки нетерпения, и Талантов буркнул первое, что пришло в голову:

— А вот так вот. — Получилось злобно, угрюмо и совсем глупо.

Однако пенек не смутился, а наоборот, по всей видимости, даже смягчился и сказал уже более снисходительно:

— Так, так. А что, приятель твой, воды в рот набрал?

— Я в рот воды не набирал, — задетый, пробурчал Николо-сов, — и вообще я могу удалиться при такой постановке вопроса.

Ступор Галантова и Николосова был недолгим, и они вновь обрели способность двигаться.

— А чем же постановка не нравится? — скрипнула физиономия.

— Мы пришли по конкретному делу, — перейдя с тона раздраженного на деловой, ответствовал Николосов, — и хотели бы той же конкретности и с вашей стороны.

— Ишь, какой конкретный, — съехидничала физиономия. — А по какому такому конкретному делу вы, интересно, пришли? Что составляет конкретику его?

Николосов, стушевавшись, посмотрел на Галантова, но тот уставился себе под ноги и хранил молчание. Тогда Николосов взглянул на Злюкина, который, однако, в это время смотрел куда-то в сторону. А строгая женщина Быркина что-то шустро строчила в своем блокноте.

Но тут пенек сам обратился к Злюкину:

— Ну а ты что скажешь?

— А что скажу? Вот, — кивнул он на Галантова и Николо-сова, — хотят время провести. А я в данном деле персона нон грата. Я узкий специалист, хотя и с выходом на широкую международную арену, и объяснять ничего не обязан. Так ведь, Ярмига?

«Ну и имечко!» — подумали одновременно Талантов и Николосов.

— Ладно, пущай входють, — скрипнул Ярмига. — Только пущай часики сымут.

Талантов снял свои и передал их Злюкину, а плутоватый Николосов, смекнув про себя «а с какой стати?» свои карманные часы известной марки «Слава июльским зорям» утаил и с лукавым прищуром продемонстрировал обе руки, часами не обремененные.

Старик, воровато оглянувшись, распахнул дверь и пустил посетителей в контору, после чего тяжелая дверь захлопнулась, и залязгали стальные запоры.

Помещение с затхлым смрадом оказалось приземистой комнаткой, заваленной разнообразной рухлядью, большей частью тряпьем. Но были тут и скамейки, и стулья, и каким-то образом помещался даже спальный гарнитур XVIII века работы неизвестного мастера; были и рамы от картин, простые и замысловатые — позолоченые, с резным орнаментом, кое-где лежали и картины без рам, даже несколько скульптур возвышалось на массивных постаментах, и чучело мастодонта высилось грозно, выпучив зловещие очи, и рядом стоял автомобиль «Жигули» без двигателя, а двигатель покоился невдалеке, возле куска трибуны, с которой когда-то по заверению некоторых историков Гай Юлий Цезарь укоризненно воскликнул: «И ты, Брут»!

И было много еще всякой всячины, и было всего удивительнее то, что все это уместилось в крохотной совсем комнатенке, середину которой занимал к тому же еще массивный дубовый стол с медным самоваром, прикрытым сверху кирзовым сапогом.

Однако, всему этому долго удивляться не пришлось, так как Ярмига пригласил гостей за стол — почаевничать.

Гости от чаю отказались, а утильсырьевщик, причитая и бормоча «что ж, наше дело предложить», извлек невесть откуда пивную кружку с отколотым краешком и наполнил ее соломенного цвета жидкостью из самовара, в которой кружились три чаинки и ошпаренная муха.

Шумно прихлебывая и, покрываясь испариной, Ярмига завел речь о том, что живет он бедно, склонен к одиночеству и мизантропии, но гостям всегда рад чрезвычайно и всегда доволен, когда есть с кем насладиться изысканной беседой.

— А нельзя ли поскорее и поближе к делу? — не без раздражения в тоне перебил Талантов.

— А куда спешить, батюшка? — глухо отозвался старичок.

— Но время-то идет.

Ярмига подскочил, на лету возопив пронзительно:

— Какое ешшо время?! Никто никуда не идет. Прекрати ерунду говорить!

— Какая же это ерунда? — начал закипать Талантов. Злюкин наклонился к его уху и шепнул, чтобы он не спорил с Ярмигой, но тот лишь досадливо отмахнулся от участливого специалиста и запальчиво продолжил:

— Да, да, Ярмига, это никакая не ерунда. И если вы не цените время, то мы…

… Талантов не договорил.

Николосов успел отметить, как лицо Злюкина сделалось белым. Он заметил также, что и облик старика преобразился, принял вид страшноватый и недобрый. В следующий же миг Николосов увидел, как Талантов медленно оторвался от пола и воспарил к потолку. В это время пространство комнатушки раздвинулось настолько, что свободно могло бы сравниться с территорией стадиона Динамо. Потолок стремительно унесся вверх, и Талантов превратился в точку, хотя и различимую невооруженным глазом.

Злюкин с Быркиной принялись бегать задом наперед, причем Быркина успевала еще что-то записывать в свой блокнотик. Они носились по кругу, вернее и не по кругу даже, а по разматывающейся спирали, каждый виток которой все больше и больше отодвигал их от Ярмиги и Николосова.

А Ярмига, вдруг, осклабился и потянул свои крючковатые руки к Николосову, пытаясь уцепиться за него, и при этом испускал противное шипение. Николосов почувствовал, как дыхание его перехватило, а борода ощетинилась и напряглась. По мере возможности он уворачивался от попыток Ярмиги схватить его, и спасало его то, что тот был неуклюж, неловок и медлителен. Но вскоре Николосов стал чувствовать, как силы его иссякают. Он быстро устал. А Ярмига уже прыгал возле него, кряхтя переваливался, растопырив корявые ручищи и зловеще нашептывал: — В утиль тебя, в утиль… в утиль тебя, в утиль. «У, вурдалака проклятый!» — тоскливо подумал Николосов. И ему показалось, что зал опять уменьшается в размерах.

Зал действительно начал уменьшаться, стены и своды сузились, хотя до первоначальных размеров и не сдвинулись.

Между тем Злюкин и Быркина носились уже во дворе, описывая виражи вокруг конторы. Сквозь слюдяное окошко Николосов различал периодически возникающие и исчезающие их взмыленные головы. А вот Галантова не было. Не обнаруживалась и точка, которая должна была подразумевать Галантова.

«Что же это творится?» — совсем теряясь, подумал Николосов.

Тут он сзади себя услышал стук. Резко оглянувшись, он увидел, что за спиной его приплясывает скелет, как погремушкой треща костяшками и подрагивая белесым черепом. Ярмига же, изловчившись, ухватил Николосова, ослабившего бдительность, за рукав. Николосов вздрогнул и дернулся, оставив клок рубахи в сучковатой ладони утильсырьевщика, но при этом он задел страшного плясуна и задел, вероятно, достаточно сильно, так как с того соскочил череп и, подпрыгивая, покатился по полу, как пластиковый мячик.

Ярмига же, оттяпав кусок николосовской рубахи, разинул свою громадную пасть и поглотил его. Челюсти с лязгом захлопнулись, и Ярмига несколько успокоился.

Николосов хотел было снять рубаху, чтобы бросить ее на растерзание ненасытному проглоту и тем самым хоть как-то выгадать время, но тут скорчился от жгучей боли в лодыжке, куда его укусил незаметно подкравшийся череп. Николосов вытащил быстро из кармана раскрытую пачку сигарет «Дымок» и несколько медных монеток, и швырнул их черепу. Череп с чавкающим хрустом умял табачное изделие и принялся за деньги. Ярмига, видимо используя паузу для передышки, беззвучно наблюдал за происходящим и терпеливо ждал, когда череп пожрет медяки.

Медяки были пожраны довольно быстро, и вскоре череп, прытко подпрыгнув, водворился на свое место, ловко приладившись к позвоночному столбу. Скелет задрыгался еще энергичнее.

И теперь оба они с разных сторон подступали к обессиленному и истощенному Николосову.

Комната между тем приняла свои прежние размеры, и окошко теперь было совсем рядом с Николосовым. Он ощутил внезапно нечто странное и новое. И даже не то, что окно из слюдяного опять превратилось в стеклянное, а то, что было оно совершенно черно.

Наступила ночь.

И не было видно уже во дворе проносящихся голов специалиста и строгой пресс-секретарши.

Комнату освещали тусклые блики коптящей керосиновой лампы.

Скелет и Ярмига угрожающе надвигались на него, но Николосов ощущал, что им мешает что-то. Иначе бы они уже давно налетели на него и… страшно сказать… Николосов, представив себя в виде пританцовывающего скелета или кучки утильсырья, почувствовал желание заплакать, но тут его от печальных дум отвлекло злобное шипение Ярмиги:

— Отдай часы. Слышь? Кому говорят? Часы отдай! «И как догадался, пенек трухлявый?!» — огорчился Николосов и хотел было вытащить часы, чтобы гордо и надменно швырнуть их гнусным вымогателям; и он уже было потянулся за ними, но приметил, как при этом жадно и зачарованно вспыхнули ярмигины глаза.

«Э, нет, постойте-ка, постойте. Здесь что-то не то». — сообразил Николосов. Он быстро оглядел комнатушку и тут обратил внимание на огромное количество часов — и настенных, и будильников, и наручных, и карманных, самых различных размеров, конструкций, марок, и электронные с погашенными циферблатами лежали, и даже здоровенная консервная банка со стрелками, одна из тех, что раньше висели у вокзалов, покоилась здесь; и все они были мертвы, и с неподвижно застывшими стрелками вид имели жалкий и беспомощный.

«Вот оно что!» — радостно смекнул Николосов и понял, что испытывает легкость.

— А вот уж хрен! — Радостно и дерзко воскликнул он.

— Ишь ты гнус проклятушшый! — взвился Ярмига. — А ну отдай, а то худо будет.

Николосов выстрелил победоносным кукишем в физиономию алчущего утильсырьевщика, но поступил при том крайне неосторожно, так как лязгающий поблизости череп, чуть комбинацию эту ему не оттяпал.

— Ах, эвона ты куда, — протянул Ярмига и, вдруг, смягчившись неожиданно, доверительно и по-приятельски соткровенничал, — ладно. Это все шутки были. Ты не обижайся. Мы же не хотели тебе плохого. Ты бы только часики отдал, и мы отпустим тебя восвояси.

— А зачем вам часики мои нужны? — резонно поинтересовался Николосов. Он уже начинал сожалеть по поводу своей подпорченной рубахи и сгинувших сигарет с мелочью.

— Часики? — елейно проскрипел Ярмига. — А мы их отдадим тебе потом. Хочешь, даже расписочку дадим. Мы тебе к этим часикам даже еще что-нибудь дадим.

— А что? — насторожился дотошный Николосов, но невольно отшатнулся, увидев, как снова вспыхнули глаза у Ярмиги и раскаленными угольями полыхнули на него.

— Где Талантов? — остро осознав пропажу товарища, сурово спросил Николосов.

— Талантов? А это кто такой?

— Хватит дурака валять. Где Талантов?

— А-а, Талантов! Приятель твой… Сгинул он.

— Как сгинул? Куда?

— Был Талантов, да весь вышел.

— Куда вышел?

— В потолок.

— Где он теперь?

— Мается.

— Темнишь, харя, — взревел реактивно Николосов.

— Но-но, ты потише, — обиделся на харю Ярмига, — а то ведь за оскорбление личности можно и ответить. И свидетели найдутся. Быркина все запишет, а Злюкин подтвердит.

— Я вашу банду выведу на чистую воду.

— Ты сначала сам выйди отсюдова. Можешь и не отдавать часы свои. Итак достанем. В утиль пойдешь.

— В утиль, — погремушкой отозвался скелет.

Страх прополз тупым пресмыкающимся вдоль позвоночника Николосова. Ноги мелко завибрировали. Голова показалась какой-то оглушенной, когда увидел бедный Николосов, как с потолка спускается паутина с барахтающимся пауком, размером примерно в кулак и видом своим напоминающим смертоносного каракурта. Хищно раздуваемое брюшко страшилища свешивалось и покачивалось прямо на уровне глаз Николосова, и он отчетливо узрел даже ворсинки на мохнатых гидравлических лапах, узрел он и страшные выпуклые глаза и ядовитую вспенивающуюся слюну, истекающую из коварной пасти чудовища. Узрел также Николосов и то, отчего сотрясающий озноб пробежал сквозь его ослабленный организм, и голова одеревенела еще больше, и тошнота сдавила горло. Опознал Николосов в пауке Галантова. Не оставалось никакого сомнения, что Галантова обратили в паука каракурта.

Между тем обращенный Талантов уже норовил цапнуть за нос расстроенного Николосова, но тот удачно отстранился и с грустью посмотрел на бывшего своего приятеля, а ныне ядовитого и агрессивного паука.

«Эх, жаль петуха у них нет», — с тихой горечью усмехнулся про себя Николосов, впрочем усмешка его прервалась гнусавым хрипом:

— А он опять на часы смотрит, — это скелет ябедничал.

— Ничего, он у нас яшшо попляшет, — прогнусавил Ярмига.

— Пока пляшу я один, — обиженна заныл скелет.

— А ну-ка цыц! — гаркнул Ярмига, да так гаркнул, что откуда-то из-под лавки вырвалась стая воронов и шарахнулась врассыпную, что-то где-то звякнуло, и послышался звон битого стекла вдалеке.

— Но он ускользает от нас! — взвыл скелет. — Скоро петухи зажгутся, и мы уж точно его упустим. Ты, конечно, Ярмига, тип авторитетный, но и у тебя коряги коротки в таком случае.

Ярмига в сердцах дал говоруну хорошую затрещину, и скелет костьми полег на поросшем гнилью полу, и оскорбленный неслыханной грубостью, череп безмолвно покатился в дальний угол, откуда больше и не высовывался.

— Ну и дурак, — проворчал ему вслед Ярмига, после чего обратился к Николосову. — Может в кости сыграем. Вон, вишь их сколько?

— Ты Галантова верни.

— Да верну, верну я Галантова тваво. Пусть пауком побудет немного. Что ему станется? А хошь — давай сыграем. Выиграешь, получишь Галантова, проиграешь, отдашь часы.

— Не играй с ним, — подал из угла голос череп, — надует.

— Ах ты мертвечина поганая, — Ярмига схватил тазовый пояс и запустил им в угол.

— Во псих-то! — отозвалось из угла.

— Ну ты меня выведешь из себя! — рассвирипел Ярмига.

— А ты итак выводок…

— Ах ты…

Однако, не удалось Ярмиге договорить — в окошке посветлело и на одной из стен загорелось электронное табло: «Внимание — петух!»

Ярмига попятился, корежась и гримасничая, и находу теряя свои очертания, обращаясь в бесформенную груду тряпья. В это же время чей-то слабеющий голос тихо просочился в чуткое ухо Николосова с молитвенной просьбой повесить часы на паутину. На сей раз Николосов почему-то доверился ситуации, и часы повесил.

Ярмига окончательно превратился в хлам. Петух не пропел, но табличка, мигнув несколько раз напоследок, погасла. Кости, разбросанные по полу, обмякли и преобразовались в веревочные обрезки.

Паук стал постепенно таять, и в пространстве обозначились контуры представительной галантовской фигуры.

Рядом же стояли, проявившиеся из ниоткуда, Злюкин и Быркина, причем пресс-секретарша оголтело продолжала что-то строчить в своем блокнотике.

— Однако… — сказал еще не совсем пришедший в себя Николосов. Талантов же вообще продолжал по паучьи таращить глаза.

— Получилось не совсем так, — пробормотал рассеянно специалист, — но что-то получилось. Вы хотели провести время. Вы его и провели. А, может быть, и оно провело вас. Что же вы еще хотите?

— Объяснения всему происходящему, — сухо сказал Талантов, полностью восстановивший человеческий облик.

— Ну уж, чего не могу, того не могу, — рассмеялся громко и от души специалист, — я сам не до конца разобрался еще. Были какие-то помехи. Но можете считать, что вы участвовали в эксперименте, который сами же и поставили.

— Мы еще разберемся, — с нотками угрозы заметил Николосов. — И считать тут нечего.

— Что ж, разбирайтесь. Однако, пора расходиться, — тон Злюкина показался несколько грустным.

Спорить никто не стал, только Талантов выразил пожелание, чтобы ему вернули часы. И хотя он в них теперь не нуждается, потому что будучи пауком, научился время чувствовать нутром, тем не менее часами он дорожит, так как они представляют собой денежно-вещевую ценность. Чужая же денежно-ве-щевая ценность ему ни к чему, с этими словами он запустил руку в карман и выудил оттуда николосовские часы. И вопросительно посмотрел на Злюкина.

— Ну что же, часики ваши в целости и сохранности. Получите, — и Злкжин сделал легкий реверанс, вручая Галантову его денежно-вещевую ценность.

Вдруг все замолчали.

А вскоре каждый начал ощущать некую неловкость, кроме разве что ретивой пресс-секретарши, увлеченной процессом непрерывного писания.

Тогда, наконец, озвучил тишину Николосов:

— Однако, есть хочется. Не отправиться ли нам в пирожковую?

Талантов охотно кивнул, и приятели, поспешно, но корректно попрощавшись со Злюкиным, а Быркиной лишь кивнув на ходу, покинули контору и, минуя 2-й Хвостов переулок, направились к пирожковой.

А я отправился восвояси, размышляя над смыслом произошедшего, но смысла так и не обнаружил. И вдруг я понял, уже приближаясь к Пятницкой, что на самом деле ничего не существует такого, что было бы доступно моему пониманию. И в действительности никто ничего не понимает, ибо на самом деле понимания нет, а есть всего лишь мое представление о моем понимании. И когда я говорю о том, что понимаю, то мне всего лишь кажется, что я понимаю.

Подходя к Обводному каналу, я уже окончательно понял, что понимание в принципе невозможно. А, пересекая мост, осознал, что понимание — вообще вредная штука. И вспомнил реплику из некогда популярного в среде советского, склонного к сентиментальности зрителя фильма— «счастье — это когда тебя понимают».

Да, да, конечно… понимание рождает симпатию. Симпатия подает надежды. Но всякая надежда неизбежно становится генератором тревоги, в лоне которой и возникает страх. Тут-то нам и представляется возможность понаблюдать, как проявляются первые ростки того чувства, что впоследствии будет названо ненавистью.

Убегая от необходимости понимать, мы приближаемся к шансу пережить счастливые минуты. А потому я бы сказал, что счастье — это как раз, когда тебя не понимают. Д-а, поистине, понимание — это приз для дураков.

Странное происшествие № 3
История мэтра Вин Чун Ли

и лейтенанта Плиния Младшего

Мэтр Вин Чун Ли, художник-пейзажист, явился домой в первом часу ночи навеселе. Утонченно приподнятое состояние духа, свойственное этому человеку вообще, в данный момент усугублялось действием рисовой водки, введенной в организм, надо сказать, в изобилии. Он возвращался из компании хороших приятелей, куда захаживал частенько. Здесь обычно предавались изысканному интеллектуальному разгулу — умело и со знанием дела спорили, искусно шутили, снова спорили, радостно и легко скользя сквозь ночь.

Сегодня, однако, мэтр ушел раньше обычного, чем немало удивил своих коллег по компании, где был известен как отменный мистификатор и мастер на всякого рода проделки — в общем «загадочная корейская душа». Кое-кто его даже называл гением розыгрыша, что в общем-то не вызывало особых возражений с его стороны.

Но в последнее время мэтр Вин Чун Ли как-то дистанцировался от своих приятелей, проявил склонность к уединению, чем стимулировал возникновение толков среди последних относительно его какой-то новой причуды. Пейзажист в подробности не вдавался и споров избегал, лишь имел обыкновение приговаривать: «Я на время должен вас покинуть и лишить удовольствия общения с моей колоритной персоной» и тихо посмеивался.

Вот почему мэтр Вин Чун Ли, живописец-пейзажист пришел домой только в первом часу ночи, а не под утро, как обычно.

На утро же, часу в одиннадцатом, Вин Чун Ли нашли неживым в своей квартире. Его худощаво-жилистое тело словно бы обмякло и расползлось, опрокинутое навзничь. В широко раскрытых и остекленевших глазах запечатлелось некое чувство.

Произошло же это следующим образом. Соседка по лестничной площадке, благообразная старушечка Виктория Ивановна, по обыкновению своему, что она изо дня в день проделывала в течение уж скольких своих пенсионных лет, в привычное свое время, направилась в магазин. Тут она обнаружила, что дверь квартиры напротив приоткрыта. Виктория Ивановна все делала шустро, в том числе и соображала.

Она задалась вопросом, уж не случилось ли чего и тихонько постучала в приоткрытую дверь, но ответа не услышала, что показалось подозрительным, и смутные догадки относительно чрезвычайности данного происшествия стали проявляться в четкую и конкретную убежденность.

Она легонько толкнула дверь, та бесшумно поддалась, только в последний момент скрипнув и, тем самым, заставив Викторию Ивановну вздрогнуть. Однако, желание познать истину оказалось сильнее страха, и отважная соседка шагнула в темный коридор. В прихожей ее обступило нагромождение холстов, палитр, тюбиков с краской. Присутствие этого хлама почему-то успокоило ее, и дальнейшее ее продвижение осуществлялось уже более уверенно. В комнате царил такой же беспорядок, только здесь еще находились треногие подрамники, видом своим ассоциировавшиеся у Виктории Ивановны с марсианами из «Войны миров», недавно ею прочитанной.

Было похоже, что квартира мэтра Вин Чун Ли одновременно служила ему и мастерской. Пол, походивший на гигантскую палитру, пестрел красками. У одной стены высился массивный неуклюжий шкаф, вдоль другой тянулась низкая дощатая кровать, укрытая толстым полосатым матрасом, шерстяным пледом и подушкой без наволочки. «Господя, —вдумчиво сделала вывод Виктория Ивановна, — тут то и грабить нечего. А еще художник. По рассеянности, небось, дверь оставил открытой. Наверно, опять выпимши пришел». Мэтр Вин Чун Ли не то, чтобы уж очень часто приходил выпимши, но когда приходил, это было заметно. В таком виде он громко пел песни, чаще всего своего сочинения, а в похмелье делался рассеянным и мрачным, никого не замечал, а потому и не здоровался и не отвечал на приветствия. В эту же ночь Виктория Ивановна песен не слышала, но открытую дверь приписала рассеянности жильца, а потому и заключила, что тот был выпимши.

Она уже было повернулась, намереваясь выйти вон, а после высказать ему, что поступил он опрометчиво, и что впредь следует быть более внимательным и ответственным, как взгляд ее зацепился за бесформенную груду тряпья, в которой обозначился знакомый твидовый серый пиджак. Подойдя ближе, она обнаружила труп соседа и уже не в раздражении, а в ужасе воскликнула «Господи!» и растерянно перекрестилась. Вылетев из квартиры, на лестничной площадке она еще раз перекрестилась и побежала звонить в милицию.

Дело поручили вести молодому следователю лейтенанту Плинию Младшему. Его знали как способного работника, наделенного цепкой наблюдательностью и аналитическим разумом. Он оперировал фактами с ловкостью эквилибриста, гипотезы одна за другой с легкостью рождались в его кибернетической голове. В конце концов он докапывался да сути вещей. У него была своя теория разоблачения тайн. Он считал, что одной логики и информации недостаточно, чтобы распутать сложное приступление. Всякая трезвость и четкость в мышлении обречены на неудачу. Здесь нужны безумные идеи, цепная реакция парадоксов и интуитивные взрывы мышления. Проблему, любил повторять он, надо охватить всю целиком, философски осмыслить, проникнуть в ее внутреннюю подоплеку, просочиться в сокровенный смысл того, что кроется за фактами и событиями, порою допуская самые фантастические догадки и предположения, вжиться подобно актеру, вживающемуся в роль, и тогда естественным образом тайное станет явным. Неизвестно, каким образом Плиний Младший использовал на практике свою теорию, но задания он выполнял быстро и успешно.

Он внимательно ознакомился с обстоятельствами, побеседовал с Викторией Ивановной. Да, пожалуй, Виктория Ивановна и протокол вскрытия и были единственными обстоятельствами. Да еще осмотр места происшествия, который, впрочем, не обнаружил никаких улик. Данных, свидетельствующих в пользу пребывания в квартире кого-то постороннего за исключением соседки, не было. А протокол вскрытия показал, что смерть ненасильственная. Вроде бы все предельно ясно, но лейтенант Плиний Младший придерживался точки зрения, что нет ничего темнее ясности, а тут еще заключение вскрытия констатирует причину смерти как неизвестную. Что и озадачило, и сбило с толку всех сотрудников следственного отдела. Не может человек взять и умереть просто так, ни от чего, так же как он не может подпрыгнуть и полететь! Сердце, мозг, все остальные органы находились в полном порядке, сосуды чистые и гладкие, без единой атеросклеротической бляшечки… но человек то ведь мертвый. «Не синтетический же он!»— распылялся главный патологоанатом.

Плиний Младший еще раз решил осмотреть квартиру покойного живописна в надежде отыскать хшт, одну зацепочку.

Уже смеркалось, а он все сидел на грубо сколоченной табуретке и предавался размышлениям о странных превратностях судьбы. Был талантливейший человек, наделенный поистине чуть ли не магическим даром создавать полотна, чья сила способна проникнуть в самые потаенные уголки души. Непостижимое искусство. И жизнь его была непостижима по свидетельству знавших его. И умер он также непостижимо. И скорее всего скоропостижно.

В какой-то момент Плинию Младшему показалось, что из-за шкафа раздался шорох, а металлические треножники вид приняли зловещий. «Эх, нервы расшалились. — печально подумал следователь, — дошел, вздрагиваю от мышиной возни, пора уходить, все-равно ничего не высидишь». Плиний Младший резко поднялся, опрокинув табуретку, та с глухим стуком упала, дверца шкафа скрипнула и приоткрылась, слегка раскачиваясь. На внутренней ее стороне висел кусок холста. Плиний Младший почувствовал себя неуютно, противный морозец пробежал от копчика к затылку. Это было уж слишком! Пора, пора отсюда убираться. Он устремился в коридор, но что-то заставило ею обернуться, что он и сделал и оцепенело застыл. Прямо . на него в упор глядел мэтр Вин Чун Ли. Ну вот, уже и галлюцинации, но очень быстро Плиний Младший понял, что не было никаких галлюцинаций. А было это автопортретом художника, почему то незамеченном при первом посещении. Вернее, не совсем так. Он был замечен, но по сравнению с пейзажами выглядел довольно унылым и неприглядным, так что его и рассматривать не было никакого желания. А теперь он один выделялся и пристально взирал на способного работника с аналитическим складом разума. И работник смотрел на него. И тут Плиний Младший увидел то, отчего весь передернулся. Глаза мэтра Вин Чун Ли моргнули и слегка прищурились с некоторой даже иронией. Рог чуть-чуть приоткрылся, и зазвучал тихий смех.

Внезапно лейтенант Плиний Младший ощутил, как ужас покинул его. Следователь сделался совершенно спокоен и понял, что можно доложить начальству о прекращении следствия. Мэтра Вин Чун Ли никто не убивал, и сам он себя не убивал, да и вовсе не умирал он. А то, что было вскрыто, так это и не Вин Чун Ли вовсе, а если так можно выразиться, его вещественный образ, фикция, а настоящий мэтр Вин Чун Ли живет себе спокойненько и потешается над следствием. «Ах вы шельма, уважаемый мэтр, хитрец вы этакий. Но это была ваша последняя мистификация». Изображение, как показалось, Плинию Младшему, взглянуло на него с грустью. Во всяком случае, смех притих.

Он теперь вечен, подумал Плиний Младший и с тишиной в душе покинул помещение.

* * *

ВОЗВРАЩЕНИЯ

Я вынужден продолжать. Невзирая на то, что странствия мои не принесли мне покоя и знания.

Действительно, я не приумножил своих познания, ибо скорбь моя не приумножилась. Я оставался в состоянии повседневной деятельности и совершенно естественным образом осознавал себя таковым — повседневным деятелем. Разумеется, нет ничего плохого в подобном ощущении. Более того, всякое иное переживание, которое можно обозначить как экстраординарное, чревато риском и таит в себе множество ловушек. Одна из них — безумие. Возьмите любого, к примеру оккультиста, пообщайтесь с ним более пяти секунд, и вы уверитесь в том, что он безумен. Конечно, это его личное дело, если он не опасен для окружающих. Но я полагаю, что сам имею право на собственное личное дело не петь славу безумству, пусть даже и храбрых… ну разве что буревестника покормить с руки и проявить к нему надлежащую экологическую заботу.

А с другой стороны, у меня возникает вопрос, вернее — вопросы:

Почему люди имеют склонность скапливаться в одном месте для того, чтобы понаблюдать, как с два десятка других взрослых людей гоняются по полю за мячом, словно стая акул— за одним крохотным моллюском? И при этом настоящий спектакль, истинная драма разыгрывается не на самой арене, а именно на трибунах?

Почему люди суетятся, рвут и мечут только для того, чтобы скопиться в душном и мрачном зале во имя нескольких лицедеев, блуждающих по дощатой площадке, именуемой сценой?

Почему другие устремляются в кругосветное плаванье на утлых суденышках, или погружаются в подводные пространства, или же карабкаются среди разреженных лабиринтов страшных и отчужденных ледников, зачастую (а вернее, всегда) рискуя собственной жизнью?

Почему здравомыслящие и вообще мыслящие существа скучиваются под закопченными сводами в непроветриваемых помещениях, жгут воск и поклоняются примитивным рисункам?

В конце-концов… нет, моя рука каменеет, зависает над клавишей компьютера, предчувствуя, какой вопрос последует далее… нет, пусть кто-нибудь другой задаст его, а я не осмеливаюсь. Быть может, потом.

— Зачем же потом, когда можно сейчас? — раздался шуршащий механический бас, как мне показалось, исходящий со стороны монитора.

«А вот оно и безумие», — пронеслось сквозь мою натруженную, утомленную голову. Я, кажется, начал галлюцинировать. Наконец-то, черт посетил Ивана Карамазова. Это неспроста, что к Ивану. Почему он не пришел к Алешеньке? Неспроста, но просто — черти являются умникам, то есть дуракам. Умник так же далек от умного, как Северный полюс от Южного.

— Но заметь, что полюса скреплены одной осью, — вновь прервал мои раздумия голос.

«Я спятил, положительно я спятил. Но уже хорошо то, что критика к моему состоянию не утеряна, — попытался я подбодрить себя слабым утешением. — Теперь остается просто определить источник этого голоса — снаружи, и это предполагает некоторые надежды или внутри головы, что совсем худо». Я сосредоточился на своих ощущениях, но вновь растерялся, когда услышал опять это жужжащее членораздельное поскрипывание:

— Дурень! Ты зачем пугаешься и тем самым понапрасну тратишь свое собственное время?

Если я сейчас с ним заговорю, то я пропал!

— Ты лучше мне ответь, почему ты не захотел задать очередной вопрос.

— Я… я смалодушничал… — я заговорил!

— А разве поиск истины и малодушие две вещи совместные? Я еще могу допустить совместимость гения и злодейства, но мудрость всегда предполагает мужество. Ведь ты же хотел спросить, почему люди воюют, не так ли?

Уф! Слава Богу, это не галлюцинация и даже не псевдогаллюцинация — реплики голоса показались мне вполне адекватными. Наверное, я просто перешел в некое измененное состояние сознания и в нем в настоящий момент и пребываю.

— Да какая же я галлюцинация, простофиля ты этакий, а уж тем более и псевдогаллюцинация? Ты лучше ответь, я угадал твой вопрос?

— Да.

— Ты побоялся поставить войну в одном ряду с театром и церковью?

— M-м… наверное.

— Не наверное, а точно. Напрасно испугался. Каждое из твоих почему правомерно. И все они действительно составляют один ряд. И что же ты думаешь по этому поводу?

— Ну, моя концепция еще недостаточно обозначена и оформлена.

— А и не надо никаких обозначений да оформлений. Ответ прост— достаточно лишь обратить внимание на то, что происходит с людьми во всех перечисленных тобой ситуациях, верно?

— Верно?

— И что же с ними случается?

— У них возникает некое особое, измененное состояние сознания, которое в значительной степени отличается от обыденного, ординарного.

— Правильно. Болельщик на трибуне выходит за пределы своего Я и переживает нечто необычное, своеобразный транс. Мореплаватель или альпинист, сталкиваясь с самыми невообразимыми опасностями и преодолевая их, испытывает по сути то же самое. Служба в храме, литургия — нацря-мую предполагают возникновение состояния, где границы личности растворяются, и расширенное сознание устремляется в запредельный мир. Война, хотя и делает это деструктивным способом, но также выводит за грань обыденного. И все это означает лишь одно…

— То, что у человека существует мощная естественная потребность в переживании измененных состояний сознания.

— Да, именно так. Но ведь у всего должна быть своя причина. Значит, она есть и у данной потребности, иначе последняя не являлась бы таковой.

— Разумеется.

— Так что же это за причина? Каков изначальный побудительный мотив, заставляющий порою совершать бесполезные и бессмысленные действия, или проводить время таким образом, который не предполагает особо явной выгоды? Иными словами, зачем человеку нужно это особое измененное состояние Сознания, к которому он столь упорно стремится?

Я не нашелся, что ответить.

— А затем, голубчик, — продолжил голос, — чтобы убежать от своего вечно преследующего и напоминающего о себе страха. Страх — это тень человеческого бытия. Он таится везде, но основное его логово — повседневность. А знаешь, почему? Потому что повседневность есть высшая степень неопределенности. Потому, кстати, люди и придумывают различные ритуалы и стереотипы, чтобы создать иллюзию предметности, завершенности и конкретности. Великий самообман. Рационализация.

Компьютер издал короткий, словно крякнувший, звук, и голос умолк. Я вслушался в тишину, но ничего такого, что могло бы показаться необычным, не обнаружил. И я окончательно у твердился во мнении, что побывал в состоянии легкого транса.

Он — стальной шар, обтянутый поролоном. Мягкость его обманчива. Я это испытал на себе. При коротком общении кажется, что он податлив, уступчив и даже ведом. С ним легко разговаривать. Убедить его просто. Он легко соглашается с твоей правотой и охотно идет на уступки. Эти его качества неизменно пытаются использовать самые различные люди. И неизбежно попадают в ловушку, а некоторые даже разбиваются. Потому что за внешним слоем поролона — стальной шар. И оказывается, что на самом деле он мнения своего не меняет и всегда остается верен своему «нет», даже если и произносит «да». Впрочем «да» он практически не произносит. Для него более свойственны реплики типа «подумаем, будем размышлять, структурируем, а почему бы и нет»? После этого на него обижаются. Но он остается невозмутим и спокоен. Потому что ему пег никакого дела, обижаются на него или нет. Он легко относится к чужим обвинениям и проявлениям недовольства. Зачарованные поролоном, но резко пробужденные стальным шаром, его начинают упрекать в эгоизме.

«Я? Эгоист? — отвечает он. — Ну что ж, это всего лишь только слова, всего лишь произнесенные и всего лишь вами».

— Вас многие не любят, — пробовал наседать я.

— Я не стремлюсь ко всеобщей любви. Многие вообще не способны любить. Любовь — это дар. А любой дар — редкость.

— Но вы не выполняете своих обещаний!

— Только в том случае, если меня вынуждают их давать.

— Но ведь можно же сразу отказаться.

— Молено.

— Так отчего же вы не поступаете так?

— Не знаю, — спокойно и даже как-то лениво отозвался он.

Наша беседа проходила за маленьким столиком вагона-ресторана. Он несколько отстраненно помешивал ложечкой в крохотной чашечке с кофе. Потом ложечку отложил, сделал мелкий глоток и перевел на меня свой прозрачный взгляд. Среди, как я полагаю, моих достоинств есть одно, которое заключается в способности выдерживать любой взгляд, что достигнуто было упорными тренировками по развитию психической силы. Но в его взгляде я утонул. Он был настолько прост и мягок, что мне даже не пришло в голову прибегнуть к приемам самозащиты. О столь тонкой и изощренной диверсии я догадался уже тогда, когда голову мою будто заволокло туманом и возникло ощущение, будто я поплыл.

Однако, он превосходный гипнотизер. За несколько минут ничего незначащего разговора он ввел меня в состояние транса.

— Да бросьте вы, никто никуда вас не вводил, —услышал я монотонный и далекий, словно прокрадывающийся сквозь толстые слои ваты, его голос в аккомпанементе с позвякивающей вновь о фарфоровые края чашки ложечкой.

— Вы читаете мысли, или я проговорился? — рот мой показался тяжелым и набухшим.

— Нет ничего проще. Мысли читаются с такой же легкостью, что и слова, их выражающие. Гораздо сложнее угадывать то, что скрывается за мыслями. Вот здесь действительно требуются определенные навыки и известное искусство.

— Но ведь далеко не каждый способен узнать мысли другого. Это же ведь — телепатия.

— Просто не каждый к этому стремится. Ведь далеко, соласитесь, не каждый читает и книги, хотя при этом знает и буквы, и каноны их сложения. Большинство людей лениво до такой степени, что специально возводит в ранг непостижимой сложности зачастую самые обыкновенные вещи.

— Зачем?

— Чтобы не делать их. — Он снова отхлебнул неохотный глоточек и не без смака причмокнул.

— Ну хорошо, ладно, а зачем вам понадобилось меня гипнотизировать? — постепенно выходя из оцепенения, поинтересовался я.

— Я вас и не думал гипнотизировать.

— А что же тогда со мной произошло?

— Вы сами себя загипнотизировали.

— И для чего же мне это понадобилось?

— Вы делаете много вещей, не отдавая отчета, нужно вам это или нет. Вами управляют автоматизмы. Они-то и погружают вас постоянно в транс. Впрочем, не только вас. Понаблюдайте интереса ради за прохожими на улице, за лицами в магазинах или метро и почти на всех вы обнаружите отпечаток того свойства, которое называется трансовым погружением. Прислушайтесь к тому, как разговаривают вокруг вас, и вы убедитесь в удивительном однообразии. Оно также свидетельствует о некой заданное™, обусловленной запрограммированности, что является безусловным свидетельством гипнотического запечатления. А если хотите еще большей очевидности, то приглядитесь к способам человеческого реагирования. Они одинаковы, стереотипны и предсказуемы. Если не хотите потерять время, то и нет пытайтесь найти в них хоть какую-то новизну.

— Вы людей прямо-таки превращаете в каких-то автоматов.

— Во-первых, не всех. А во-вторых, они сами себя превратили. Я тут ни при чем. Не приписывайте мне чужой вины. Мне и своей достаточно.

— Мне кажется, что вы недолюбливаете род человеческий.

— Я не считаю себя наделенным полномочиями, чтобы относиться к роду человеческому с позиций любви или ненависти, равно как и судить его. Такое могут себе позволить лишь особы, приближенные к Создателю. Я же только скромный наблюдатель. Я наблюдаю, замечаю, описываю и не делаю никаких выводов. Если хотите, мое поведение можно назвать феноменологической позицией, — он улыбнулся уголками губ, откинулся на спинку стула и закурил миниатюрную голландскую сигарку. Паузу, заполненную сизоватой тонкой струйкой дыма, я прервал, вернувшись к моему состоянию, испытанному несколькими минутами раньше.

— Значит, это я сам ввел себя в транс?

— Именно так. Если быть точнее, вы даже и не вводили себя, вы просто провалились в него и сделали это спонтанно, неосознанно. Такой провал называется рестимуляцией. Срабатывает определенный рефлекс, когда вы соприкасаетесь с чем-то таким, что невольно напоминает вам некогда пережитое в прошлом. Происходит своеобразный невидимый скачок и — провал. Если вы обратите внимание на поведение человека в зависимости от того, кто в данную минуту находится с ним рядом, то обнаружите, что каждый раз оно меняется.

— Ну, это мне известно, — настал мой черед тонко улыбнуться, — ведь я же психолог.

— Психолог?.. А-а, тогда понятно.

— А что понятно?

— Знаете, кто хуже всего разбирается в людях?

— Кто?

— Психологи. Сапожники без сапог. Я не обиделся, вспомнив свои некоторые студенческие переживания, но вид изобразил недоуменный.

— Хотите, расскажу анекдот? —разрядил он мое недоумение.

— Пожалуй…

— Решили как-то Шерлок Холмс и доктор Ватсон совершить путешествие на воздушном шаре. Приготовили снаряжение, запасы продовольствия, карты — и отправились в путь. Все шло безмятежно, но к вечеру ближе небо заволокло тучами, и разразилась буря. Всю ночь их где-то носило, а под утро, когда, наконец, все утихло, они поняли, что сбились с пути. Путешественники приуныли, но тут, пролетая над рекой, они увидели молодого человека, занятого рыбной ловлей. «Сэр! — обратился к нему Ватсон. — Вы не подскажете, где мы находимся?» «Вы? На воздушном шаре», — ответил охотно тот. «Однако!» — Вспылил Ватсон. — «Не ругайте его, — невозмутимо промолвил Холмс, — это психолог». — «Как вы узнали?» — «Очень просто. Перед нами симпатичный молодой человек. Он многим интересуется, много читает и многое знает. Но, как видите, знания его совершенно бесполезны».

— Однако, вы и психологов не жалуете.

— Как и вы, — быстро произнес он. — Но тут, впрочем, вы опять просчитались. Все, что я сделал — это просто рассказал анекдот. И только. И больше ничего, заметьте. А вот вы уже сделали вывод. Этот вывод — ваш. А мое отношение так и остается неизвестным. Не так ли?

— Да, но…

— Но?

— Формально вы правы, и формально я вынужден с вами согласиться.

— Однако я не спрашивал вашего согласия или несогласия. Я рассказал вам историю, а вы ее выслушали. Теперь вы начинаете спорить, и это свидетельствует о вашей готовности к проявлению агрессии.

— Но вы сейчас тоже делаете выводы.

— Единственное, что я делаю сейчас — это описываю ваше поведение. Кстати, вот вам и ключ к тому, как в наикратчайший срок овладеть умением так называемой телепатии. Как можно больше описывайте поведение людей, не оценивайте, не интерпретируйте, а именно описывайте. Откажитесь от концепций и суждений, откажитесь от стратегии, предполагающей попытки квалификации состояний, оценок и поисков различных подоплек. Если человек заплакал, так и скажите — он заплакал. Засмеялся — значит засмеялся. Вы не можете знать, отчего он заплакал или засмеялся. Любое ваше знание по этому поводу окажется фантазией. А вот если вы откажетесь от своего знания, то действительно узнаете нечто.

Я вдруг почувствовал, что у меня не осталось никакого желания с ним спорить. Глупо спорить с тем, кто тебя учит и тем более, у кого ты сам хочешь учиться. Вот уж воистину — «спорит незнающий, знающий не спорит».

Было уже поздно. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись каждый в свое купе.

Я продолжал странствовать даже после окончания университета. И на сей раз мои предполагаемые пути пролегали через расстояния протяженные, насчитывающие тысячи километров. В этом не было никакого авантюризма или пафоса романтики путешествующего энтузиаста. Мне просто повезло, что возможность отправиться в место, за которым практически сразу начинается Ледовитый океан, совпала с необходимостью служебной поездки, цель которой предполагала исследование особенностей психофизического реагирования организма в условиях Крайнего Севера. Таким образом я в какой-то степени необходимость

превращал в добродетель. Тем больше меня прельщала эта поездка, что в последнее время я заинтересовался пространством как таковым, его возможностью влиять на организм, проявляя чуть ли не магические свойства, а направлялся я как раз туда, где этого пространства, причем в своем чистом, абсолютном виде, было хоть отбавляй.

Я не озадачивал себя по поводу моих новых интеллектуальных пристрастий, памятуя слова собеседника моего о том, что попытки интерпретирования в конце-концов выльются в неизменное фантазирование.

Можно предположить о наличии неких мотивов, но в таком случае каковы мотивы у этих мотивов?

И так до бесконечности… А впереди

Пустота
Итак, о бесконечности. Она простиралась за окном. Но одновременно она протекала и сквозь меня. Поезд невидимыми колесами отбивал километры и минуты. Он устремлялся в заснеженные разводы космической беззвестности. Мимо проплывали полустанки, селения, переезды, а я оставался на месте. Куда бы я ни перемещался вместе с поездом, я все равно оставался в одном месте, ибо везде, где бы я ни оказывался, я оказывался в центре вселенной. Значит, по большому счету движение физическое, географическое не имеет значения?! Ибо везде все та же Пустота.

Мне иногда начинает казаться, что все мы обладаем каким-то врожденным инстинктом пустоты. Во всяком случае во мне он присутствует достаточно явно. Я наблюдаю, как все растворяется во всем и перестает быть чем-то в особенности.

Я еду навстречу тундре — Великой Равнине. Но и внутри меня пребывает равнина — такое состояние, когда достигается точка Мы в собственной душе. Да и не через все ли души расстилается одна и та же бесконечная равнина, на которой нам предстоит возможность встретиться друг с другом?

Идеальный мир не имеет глубин и высот. С одного места можно видеть все остальное. Это и есть высшая точка эволюционного развития, когда все заключенное внутри становится снаружи. В каждом из нас есть степь, но какие силы нужны, чтобы пройти ее, чтобы стать равным всему.

Мои поезд проносится сквозь ночную степь. Я ощущаю его скорость — как попытку приблизиться к пространству. И себя я вновь осознаю путником, и от того сознание мое пребывает в состоянии высшей открытости и трезвости. Ибо человек, находящийся в пути, трезв, потому что его опьяняет сама скорость. Таким образом низшая, алкогольная форма опьянения вытесняется высшей, метафизической — трезвостью.

Скорость… скорость… высшее откровение пустоты, сжигающее груду навязчивого и давящего хлама, вылетающая в вечность, оставаясь во времени.

Предчувствие тундры погружает меня в тайну. Обычно представление о тайне связано с чем-то замкнутым, недоступным — пещерой, горной вершиной — обителью просветленных гуру. Но есть более загадочное — это открытость, вседоступностъ тайны. Именно таковы степь, пустыня, тундра. Бесконечная равнина позволяет ощутить — тайна не там, а здесь, ее можно коснуться, и она не исчезнет. Где нет никаких секретов, открывается наибольшая тайна.

Я ухожу в степь, чтобы подобно кочевнику долго странствовать по ней. Но вовсе не для того, чтобы увидеть что-то новое, а чтобы в непрерывности скитания видеть все время одно и тоже. Наполняет пустота того, кто изучает ее свойства. А Бог — наполненность этой пустоты. И принять ее — значит приблизиться к Нему.

Важно только место, где ты стоишь, и место, куда ты идешь — но это одно и то же место. Всего остального не существует.

В тундре нет разницы между «здесь » и «там «. Равнина учит ясности, которая сама по себе есть величайшая тайна, и любая разгадка неизменно мельче ее. Я устремляюсь в степь, потому что лицом к лицу хочу увидеть сфинкса, у которого нет никаких загадок.

Степь пронизывает и душу. Между нашими мыслями, как и между частицами вещества пролегает пустота.

Велик тот, кто испытал на себе влияние пустоты .мира. Велик тот, кто способен быть пустым.

Не кроется ли смысл и самого исходного акта творения из «ничего » всякий раз, когда он воспроизводится в работе художника или мыслителя, извлекающих свои миры все из той же пустоты? Я еду навстречу великой равнине, чтобы всмотреться в ее чистое зеркало. Поезд невидимыми колесами отбивает минуты и километры.

Я погружаюсь в сон. Во мне простирается равнина. Я кочевник в степи, и я степь. И на самом деле я не знаю, что сплю. Где мое тело? Где мое сознание? Где пролегает то, что я называю границами?

В течение двух месяцев я странствовал по тундре, перемежая дела со склонностью к бродяжничеству, которое, впрочем, сделалось чуть ли не основным делом. Тем не менее свои профессиональные заботы я решал вовремя и исправно, а потому полагал, что имею право остальную часть времени проводить, как мне заблагорассудится.

И я узнавал пустоту, кочевал по заснеженной степи и на чистых страницах снега ногами писал книгу своих странствий. Обретался ли мною новый опыт? Не знаю. Поживем — увидим. Об опыте нельзя говорить словами, потому что опыт — явление внеязыковое и языком не передающееся. Таким образом любые заявления бесполезны. Единственно достоверный критерий — переживание. Если качество моей жизни поменяется, значит опыт приобретен. И тогда я уже смогу поразмыслить о нем и сделать какие-то выводы. Единственное, что я могу сказать сейчас — это то, что мои впечатления практически совпали с теми предощущениями и переживаниями, которые я испытал на вагонной полке.

Что ж, а теперь домой. Мысль о возвращении доставляет мне радость.

Дом теперь для меня ознаменовался новым смыслом. Я обрел понимание, что и в городе, и на улице, и в доме, и даже в любой комнате есть своя маленькая степь.

Я уезжаю и не уезжаю.

Речка движется и не движется… (Дзен — коан).

И, лениво покуривая сигаретку в тамбуре, я в предвкушении сладостного мига тихо мурлычу

Дом
Я чувствую приближение дома.

Я ощущаю приближение дома.

Я — Дома.

Здравствуй, дом — мое второе я, пространственный слепок души. Ты представляешься мне как безупречно организованное, одухотворенное пространство, продолжающее меня. Ты — это я, выведенное наружу.

На улице, площади и даже в тихом скверике никто не бывает собой, вынужденный постоянно находиться на перекрестке чужих взглядов и мнений, где каждое «я» — это прежде всего «он «.

Дом — это вселенная, где быт есть выражение очеловеченного, одухотворенного бытия.

Я устремляюсь к дому, чтобы уподобившись мудрецу, или мещанину, беречь покои внутреннего и лишь из окна созерцать уличное, не вовлекаясь в него, не участвуя в нем.

Я не оговорился, соединив обывателя и мудреца. Однако, между ними существует одна маленькая разница: мещанин никогда не выходил из своего дома, а мудрец вернулся в него — из мира, в котором он не нашел ничего лучше дома, изначального места своего. Мудрец постоянно возвращается в дом и потому он в конечном итоге всегда пребывает дома. Ведь и мир по существу — Дом. Иногда мне кажется, что Создатель был одинок, ему нужен был человек. И он сотворил человека. И тем самым одомашнил один из уголков вселенной. Таким образом дом — это место, где присутствие Бога наиболее явно и ощутимо.

История мудрости — уход из дома и возвращение в него.

Я покинул — чтобы вновь обрести.

Каждая домашняя деталь, притянутая тоской — становится откровением.

Каждый раз, когда я буду возвращаться, я буду заново обживать свои дом — в расположении вещей, далее в расстановке мебели ощущается присутствие Мысли, познавшей пространства и времена и соединившей их здесь.

Я облачусь в свой вожделенный халат, проскользну в свои утоптанные тапочки и устроюсь в кресле у ночника. И буду размышлять над тем, что путь мудреца из дома и обратно находится внутри самого дома, где, в сущности, моделируется все мироздание.

Через мое домашнее уединение я войду в Эдем. Бог изгнал человека из рая, чтобы сделать его мудрым — предоставив возможность вернуться. Ибо в доме растет вечное древо жизни, щедрые и тихие ветви которого наполнены плодами мудрости и любви. И здесь обращаются в прах обманчивые дары познания, несущие скорбь — свобода, равенство, братство.

А за пределами дома — круги ада. Туда зовет тебя дьявол, к чужому — во чрево беснующейся толпы митингов и лозунгов или крикливого базара…

А Бог прост: все что тебе нужно — здесь, близко, все, что ненужно — там далеко.

Нет смысла становиться охотником за миражами. Зачем мне горизонты ведь дом итак свернутая в себе бесконечность. И в то же время он — единственное место, где обитает любовь, которая невозможна ни на улице, ни на площади, где пьяное братание лишь одна из ужимок Зверя, где голодная толпа жаждет лишь одного — хлеба и зрелищ.

Кто бродит в поисках утраченного Я, тот находит его, возвращаясь в дом.

Странствия мои завершились, но не прекратились метания. Наполненный, но от того и опустошенный, мозг мой никак не мог обрести покоя. Ни пустота, ни влияние домашних пространств не смогли наполнить душу трепетным ощущением смысла или хоть какой-то значимости. Дни монотонно и медленно перетекали в ночи. Ночи были бессонны, но жизнь протекала как сон — иллюзорным и ирреальным показался поток событий, следовавший бог весть откуда и невесть куда. И, когда я понял, что нет смысла искать ни начала происходящего, ни тем более ожидать его окончания, я, вышедши с этим унылым пониманием на улицу, вдруг обнаружил неприметный листок бумаги на фонарном столбе с текстом, содержание которого показалось несколько невразумительным, но в то же время и каким-то смутным образом волнующим. В объявлении значилось:

ДЯДЕК И ЕГО ЦЕНТР ПРИГЛАШАЮТ НА ПРЕЗЕНТАЦИЮ.

БУДУТ: ВЕЩАТЬ ГУРУ САФОН ГОЛОВАТЫХ И

ПОДАВАТЬСЯ ПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЕ НАПИТКИ.

Я переписал адрес и решил сходить.

***

ЛИЦЕДЕЙСТВА И ПРЕОБРАЖЕНИЯ

«Он рассчитывал, что Дядек ему все покажет».

К. Воннегут. «Сирены Титана».

Я направился по указанному адресу и уже примерно через полчаса стоял в несколько отсыревшем, мрачноватом дворике, окаймленном бурыми стенами ветшающих домов, водном из которых зияла чернеющая расщелина дверного проема. Чуть выше висела фанерная табличка: ДЯДЕК И ЕГО ЦЕНТР.

Я вошел в подъезд, поднялся по ступенькам, потемневшим то ли от пребывания в состоянии немытости, то ли от времени, то ли от каких-нибудь еще причин, и оказался на лестничной площадке, украшенной рододендронами. Видно было, что сотрудники Центра не без заботы относятся к убранству своего помещения, а быть может, даже и с кропотливой любовью, если не страстной, то, безусловно, преданной и прошедшей испытание временем.

Внезапно дверь передо мною открылась, и на пороге я обнаружил девушку. Она улыбалась и видно было, что призвание улыбки заключалось в том, чтобы показать, как она довольна, счастлива и обречена на пожизненное просветление. В глазах угадывался отпечаток многозначительной вдумчивости. При некотором усилии воображения и воли ее улыбку можно было бы назвать милой, а одеяние опрятным. Белоснежные пальчики с редкими синеватыми кусочками грязи под ногтями одной руки обнимали пластиковый стаканчик, в котором, по всей видимости находился прохладительный напиток, обещанный в объявлении, в другой же руке она держала тонкий стебелек рододендрона.

— Здравствуйте, — не изменяясь в лице, приветственно воскликнула она, — добро пожаловать! Дядек и его Центр ждут вас!

— Центр… да… я искал Центр, где будут вещать гуру и раздаваться прохладительные напитки.

— А мы и есть тот самый Центр! —жизнерадостно вскрикнула девушка и протянула мне стаканчик.

Я сделал аккуратный глоточек чуть выдохшейся, но действительно прохладной кока-колы. А, девушка, вздрогнув рыжевато-бурым локонком, приблизилась ко мне и уже тише, несколько приглушая голос, проговорила:

— Знаете, зловредные и недалекие люди Центр Дядька называют сектой, хотя сам Сафон Головатых против того, чтобы мы назывались сектой. В действительности мы имеем довольно большое количество филиалов и учебных подразделений в различных городах.

— А чему же вы обучаете? — также занизив интонацию, поинтересовался я, быть может, и слегка заинтригованный.

— А вы пройдите и послушайте вводную лекцию! — радостно вернулась девушка к звонкому тону, вновь обнаружив в улыбке ряд бежевых зубов. — Проходите, проходите, вам будет интересно, — заметив некоторое мое замешательство, повторила она. — А прохладительный напиток можете оставить при себе.

— А если я его оставлю при себе, он перестанет быть прохладительным, — простодушно отозвался я. — И потому мне придется его испить прямо сейчас.

Девушка легко справилась со своим смущением, последовавшим за моей репликой, почти подчеркивая официальность, с которой она заявила, что в таком случае мне принесут еще.

— Ага, — отозвался я, переступил порог и оказался в просторной сумеречно-сумрачной прихожей. Вдоль стен стояли поблекшие стулья с откидными сиденьями.

Девушка предложила мне присесть, в то время как сама прошла в глубину коридора, где скрылась бесшумно. Я начал всматриваться в тишину, которая ничем, однако, не нарушалась кроме разве что вялого течения моих смутных мыслей с редкими всплесками попыток догадаться относительно того, что же последует дальше.

А дальше последовало следующее.

Коридор, вдруг, тускло высветился желтым мерцанием лампочки под потолком, послышался звук хлопнувшей двери, и ко мне приблизился мужчина средних лет, одетый во фланелевые брюки и такую же рубашку. Поклонившись легким кивком головы, он воздушным жестом предложил мне подняться и следовать за ним. Через несколько шагов я по правую руку от себя обнаружил просторную комнату, куда мы и прошли. Так же не проронив ни слова проводник мой указал на один из стульев, после чего удалился, предоставив мне возможность погрузиться в новую задумчивость. Однако, на сей раз погружаться мне не пришлось. Позади себя я услышал шелест, который через несколько секунд материализовался в чрезвычайно живописный облик пожилого, но весьма крепкого человека. Мужчина был абсолютно лыс, и . череп его, туго обтянутый ухоженной кожей, глянцево поблескивал. Он прошел в противоположный конец комнаты и, развернувшись ко мне лицом, патриархально уселся в обширное велюровое кресло.

Тут я заметил, что если не считать лысого патриарха, нахожусь в комнате не один: что-то около двух десятков тел присутствовало здесь. Они также безмолвно и несколько отрешенно покоились на своих стульях.

— Нуте-с, — хрипловато начал владелец кресла, — добро пожаловать, дорогие мои, в наш Центр. Надеюсь, вы все меня знаете, а если знают меня не все, то разрешите представиться. Мое мирское имя Сафон Головатых. Но мое бытие отмечено не тем, что я делаю в быту, а тем, что совершается мною на уровнях более высоких и тонких. И потому многим я известен не как Сафон Головатых, а как Дядек.

Внезапно он умолк. Мы, присутствующие, мягко скользнули в транс безмолвия, который, впрочем, недолго длился. Также резко и вдруг он взревел:

— Прохладительные напитки внести!

В тот же миг в дверях показались девушка, встретившая меня на лестничной площадке, и мужчина во фланелевом одеянии. В руках их были подносы, уставленные пластиковыми стаканчиками. Вошедшие медленно и торжественно обходили нас, и каждый из сидящих, проявляя трепет и тихо переживая ритуальность момента, с пиететом принимал стаканчик с прохладит/ тельным напитком, коим на сей раз оказался квас.

Лик лысого оставался суровым, неподвижным и чеканным; как на древнеримской монете. Он, казалось, терпеливо выжидал, когда мы утолим свою жажду. Наконец, он снова подал голос.

— Итак, дорогие мои, перед вами — Дядек. То есть я. А знаете, что такое Дядек? Вы думаете, я с вами фамильярничаю? —хрипотца его стала тяжелей и таинственней. — Нет, — сам себе отвечая, коротко отрезал он. Угрюмо помолчал и продолжил: — Как вы знаете, землю нашу помимо прочих также населяют и человеческие существа. И разумеется, эти существа не равны меж собой. Все эти глупые россказни о свободе, равенстве, братстве являют собой полную чушь — пищу для услады профана. Люди на самом деле делятся на четыре категории — Дядьки, Штафирки и Винтики. О последней пока умолчу. Все эти незримые и нерегистрируемые группы тем не менее реально существуют и образуют, взаимодействуя между собой, разветвленную и сложную иерархическую систему. Начнем с главного принципа, который в то же время прост и очевиден и представляет собой незыблемый закон, которому следует извечный уклад человеческих отношений. Вот он: одни подчиняются, другие подчиняют, одни хозяева, другие работники. И терциум, как говорили древние, нон датур — третьего не дано. Либо ты хозяин, либо ты работник. Либо владелец, либо подчиненный. И то или иное качество заложено в тебе изначально, от рождения ли, свыше ли, генетически ли — не ^меет значения. Важно то, что ты с этим уже появляешься на свет, и. ты уже хозяин или работник, даже когда еще толком не можешь пролепетать «мама». В этом твоя судьба, твоя ипостась. Итак, в главном и основном мы разобрались. Теперь нам предстоит выяснить определенную комбинаторику указанных нами соотношений.

Самую низкую ступень нашего иерархического подиума занимают винтики. Винтик — представитель ординарного человеческого материала. Он зауряден, усреднен, статистически мало чем отличается от себе подобных и ничем не выделяется из своей среды. В принципе Винтик не самостоятелен и полностью зависит от других людей, равно как в плане психоэнергетическом, так и финансовом. Он звезд с неба не хватает, нуждается в помощи и поддержке, не способен к творчеству, хотя временами и преисполняется амбициозного пафоса. Область политических интересов и манипуляций Винтика — семья и частная собственность. Что касается работы, то на этом поприще уделом Винтика становится сфера обслуживания или мелкое предпринимательство, или же попросту ведение домашнего хозяйства. Винтику не доступен полет мысли, всплеск страсти. Он боязлив, трусоват и в общем-то примитивен. По сути своей Винтик — раб. Да, да, мои хорошие, рабство не политическое или социальное явление, а душевное состояние. И армия потенциальных рабов постоянно пополняется за счет прибывающих в нее Винтиков. Разумеется, не каждый Винтик согласится с тем, что он — Винтик, но точно также, как не всякий алкоголик признает себя алкоголиком.

Класс Штафирок непосредственно возвышается над Винтиками и в общем-то управляет ими. Штафирка более инициативен и даже может проявлять некоторые склонности к самостоятельности и творческой продуктивности. А посему Штафирка не обделен честолюбивыми тенденциями, хотя его творчество и посредственно. Временами он извергает или изливает изречения — банальные, хотя и представляющиеся ему откровениями. Штафирка не прочь поучать, но благодатную почву для его поучений представляют лишь Винтики. В плане профессиональном Штафирки чаще всего занимают посты подчиненные, хотя и более высокие и даже престижные, чем у Винтиков. Иногда Штафирки становятся директорами, начальниками, владельцами фирм, хотя и не совсем удачливыми. Почему не совсем удачливыми? Да потому что, несмотря на формальную престижность своей позиции, он по сути, все равно остается работником. В семье Штафирка может себя проявлять как домашний тиранчик и кормчий, зачастую находя в этом утеху для самоутверждения, постольку поскольку черточки деспотизма успешно компенсируют те обиды и удары, которым он подвергается в Большом Мире от более сильных особей. Такова в общих чертах характеристика Штафирки. Причем здесь хочу обратить ваше внимание, что ни о Винтиках, ни о Штафирках я не говорю пристрастно, с презрением или осуждением. Я просто регистрирую объективное положение дел. Среди тех и других существует немало прелестных и милых людей. И я не вижу оснований относиться к ним плохо только потому, что они рабы. Да-с.

Теперь же перейдем к Дядькам. Дядек, даже если речь заходит и о женщине, по сути своей занимает положение хозяина. Он ни на кого не работает, кроме как на себя. Он ни от кого не зависит, кроме как от самого себя. Дядек абсолютно самодостаточен, оттого обладает силой и властью. Ему иногда могут неподчиняться, но он не подчиняется никому и никогда. Дядек сам для себя — высшее и истинное мерило ценностей и мера вещей. А потому не имеет значения, какой работой он занимается •— политикой; свободным творчеством или просто живет. В любом случае он стихийный лидер, будь он президентом или бродячим философом. Он призван управлять и править. Такова его предначертанность, сопровождающая его с самого рождения. Он управляет и тогда, когда не занят никакой внешней деятельностью, правит, когда не думает о правлении. Он не столько подчиняет, сколько ему подчиняются. Бывает так, что какое-то время Дядек может занимать формально подчиненную, зависимую позицию, но это не длится долго, так как природа все равно берет свое, и результаты неизбежно проявляются в соответствии с ее неумолимыми предписаниями. Дядек может быть предметом поклонения, объектом культа или же отверженным одиночкой, но при этом он всегда остается Дядьком. Однажды один Дядек по имени Гай Юлий Цезарь воскликнул: «Если все против тебя, значит ты силен»! Дядек не боится одиночества в отличие от Винтика или Штафирки, у которых оно вызывает трепетный ужас. Он интуитивно ощущает свою силу и следует ее путем. Некоторые, хотя далеко и не все, из великих мира сего — Дядьки.

Лысый проповедник умолк. Чело его оставалось гладко и неподвижно, лишь в глазах ощущалось напряжение страсти. Присутствующие, словно телепатически сговорившись, сделали по глотку прохладительного напитка. И можно было услышать, как этот глоток проливается по пищеводу. Лысый задумчиво утопил свой взгляд в пространстве. Наконец, кто-то не выдержал и выскочил из паузы:

— Скажите, а что на счет четвертой группы? — тихим ветерком прошелестел вопрос и опустился у стоп Дядька, в миру Сафона Головатых. Лик его на мгновенье словно высветился каким-то незримым, но явно ощущаемым сияньем.

— А четвертая, последняя группа, — медленно и тихо вымолвил он, — это Запредельные. О них никто и ничего не знает, кроме того, что они есть и держат абсолютную власть и контроль над всем, что происходит в мире человеческом. Пред ними Дядьки — то же самое, что Винтики перед Дядьками. Их бытие — тайна. И если про Дядька можно сказать: смотрите, вот это знаменитый или прославленный Дядек, и показать на него пальцем, то по отношению к Запредельному это просто невозможно. Запредельный воплощает в себе принцип истинной тайны. Истинное Тайное никогда не станет Явным. Явным становится не истинная тайна, а так, временная видимость тайны. Если тайное становится явным, то это не тайное. Настоящая же тайна навсегда тайной и останется, она просто обречена на это. А это значит, что даже если вы окажетесь всего лишь в шаге от Запредельного, вы ни за что не узнаете, кто перед вами, хотя в этот самый миг вы, возможно, будете взирать на одного из властителей мира, принимая того за обычного прохожего.

— Мне доводилось слышать, что миром правят масоны, — высказался один из присутствующих.

— Масоны — Дядьки, — быстро возразил лектор, — а миром правят Запредельные.

По нашим рядам потусторонним ветерком пробежал легкий ропот. Я же ощутил тихий гул в голове, а в теле — некое подобие невесомости. Вероятно, мы все в этот момент были несколько смущены или даже смятены. Именно тогда я осознал, насколько опасной может быть для человека новая информация.

— Вы просто не представляете себе, сколь опасной может оказаться новая информация для человека, — озвучив мои мысли, задумчиво протянула хрипловатая гортань Дядька, заставив тело мое содрогнуться.

Я взглянул на него, но глаз не нашел — вместо них на меня взирали две чернеющие бездны, в которых совершенно нельзя было различить ни радужек, ни зрачков. Темнота оставалась неподвижной, будто застывшей, оледеневшей на веки вечные, и через эту неподвижность сквозило небытие. Мне показалось, что в течение нескольких мгновений через меня словно электрический ток, пропускали смерть.

Когда же наваждение прекратилось, и я обрел способность к восприятию происходящего, кресло пустовало, а в зале оставалась примерно половина от общего числа присутствующих.

Вероятно, оценив мое замешательство, ко мне склонилась женщина лет тридцати с высокой грудью и задумчивыми бровями, участливо поинтересовавшись:

— Вам все понятно из того, что сказал Дядек? Я вяло всмотрелся в соседку, проявившую ко мне участие, и только коротко произнес:

— А что?

— Да нет, ничего, — взыграв плечиками ответила та, — просто вы чуть-чуть закемарили…

— Чуть что?

— Заснули.

— Заснул?!

— Ну да.

— А давно?

— Да нет, минут десять назад. Надо было ему перерыв сделать, тогда бы информация не была бы такой утомительной.

— А что я пропустил? О чем он говорил, когда я заснул?

— Он говорил о любви к рододендронам.

— О чем?!

— О том, что рододендроны — такие нежные создания и потому нуждаются в заботе, уходе и ласке.

— А что потом?

— А потом он объявил перерыв, во время которого каждый из нас может перекусить и даже немного вздремнуть.

— Он заметил, что я спал?

— Вовсе нет. Он поднялся с кресла и повернулся к окну, в ту же минуту ваша голова свесилась на грудь, а веки сомкнулись. Я думаю, что то, что он отвернулся, дало вам повод несколько расслабиться. Вот вы и расслабились.

Она некоторое время помолчала, проникая рукой в полиэтиленовый пакет, что покоился у нее на коленах и, выпростав оттуда небольшой сверток, с добротой в голосе спросила:

— Хотите пирожок? Я сама готовила.

— Пирожок? С удовольствием, — удивляясь собственной легкомысленности, с которой перешел от страшных переживаний, случившихся со мной в минуту мистической жути к эротическому щекотанию пробуждающегося аппетита, отозвался я.

Она развернула кулечек и потупила очи долу, что мною было воспринято как смущение, порою овладевающее женщиной в тот момент, когда она вступает в сексуальную игру, еще не осознанную, но уже смутно предощущаемую.

Случай же подобным подозрениям с моей стороны соответствовал. Дело в том, что пословица, согласно которой путь женщины к сердцу мужчины лежит через его желудок, несмотря на свою банальность, подразумевает в себе глубину незаурядную. Ведь с еды начинаются первые взаимоотношения матери и ребенка, и акт поглощения пищи сливается с интенсивными потоками сексуальной энергии, которой обмениваются мать и дитя. В подсознании это закрепляется. Когда же проходит время, и мужчина взрослеет, он так или иначе воспроизводит свои ранние переживания при соответствующих условиях, то есть угощающая его особа, невольно ассоциируется с кормящей матерью. Подобные же ассоциации неосознанно возникают и у женщины, предлагающей пищу мужчине. А посему их совместная трапеза обладает несомненным эротическим подтекстом.

Признаться, действия моей соседки смягчили мою тревожность, ибо передаваемый ею мне пирожок являл собой нечто вроде посредника в нашем символическом сексе — обладая совместной пищей, мы обладаем друг другом. Мы совокуплялись у всех на виду, но об этом никто не догадывался.

Не догадывалась и она, хотя прекрасно об этом знала. А я и знал, и догадывался, потому что не раз уже убеждался — если у женщины нет потребности тебя покормить, значит, ты ей неинтересен и наоборот.

В эту минуту она была для меня моей утешительницей, моей возлюбленной, моей любовницей. И сладостные иголочки микроскопических оргазмов, как пузырьки в нарзане, бегали по поверхности моего тела и скапливались в области живота. Чрево мое набухало сладостным теплом. И вожделение гастрономическое перешло в желание эротическое, чего и следовало ожидать. Я взглянул туда, где лежал пакет и увидел пару очаровательных коленок, чуть прижатых друг к другу.

— Какие у вас вкусные пирожки и красивые ноги! — Восхищенно, но и несколько придавленно прошептал я.

— Что? — Серьезные брови ее округло изумились.

— Что вы делаете сегодня вечером? — По всей видимости минуты, когда через меня пропускали смерть, сделали меня более возбудимым и реактивным.

Брови безмолствовали, а красивые губы чуть подрагивали, то ли эмоционально прикусывая друг дружку, то ли дожевывая остатки пирожка. Мне почудилось, что в этот момент она все поняла и готова была разделить и мое понимание. Но тут в зал шумно вошел Сафон Головатых. Разметав пространство размашистой походкой, он погрузился в глубины своего велюрового трона, и осмотрев пристальным оком присутствующих, мягко скомандовал:

— Прошу вопросы.

Невольное замешательство зависло над нашими рядами — грянула тишина, в которой мы окончательно потерялись, как дети, брошенные в лесу. В дремучей неподвижности пребывал и сам Дядек, который, казалось, на несколько минут отлучился в мистическое безмолвие по какой-то своей никому неведомой надобности.

В конце-концов чей-то бормочущий голосок залетел, как муха на кухню, в разреженное молчащее пространство:

— Скажите пожалуйста, а кто правит миром?

— Запредельные, — отозвался Дядек, всколыхнув торсом.

— А… а…

— Понял. Вы хотите спросить, кто управляет запредельными?

—Да… вернее, я хотел прояснить метафизическую сторону дела.

— Метафизическая сторона дела не подразумевает человека в качестве центральной фигуры земного мироздания.

— То есть?

— То есть вопрос смещается в сторону совершенно иных смыслов. Догадываетесь, каких?

— Наверное, да.

— И каких же?

— Бог и Дьявол?

— Точно.

Кто-то тихохонько пукнул. А из груди соседки моей выползло шелестящее подобие тихого стона. Дядек, однако, никак не отреагировал на звуки, издаваемые в зале и спокойно продолжил:

— И вы по всей вероятности стремитесь узнать, какая в принципе сила — добра или зла—главенствует в нашем мире?

— Да.

— А как вы полагаете, существует ли в нашей земной, предметной реальности — не как понятия, идеи, энергии, а как материальные, вещественные проявления — Бог и Дьявол?

— Н-не знаю… но ведь существовали же воплощения божий на земле — Будда… Христос…

— Это вопрос веры. Правильно?

— Правильно.

— И между тем есть явления, которые безотносительно от веры существуют сами по себе. Скажем, явления природы. И иногда эти явления проявляют все признаки если и не разумного, то во всяком случае, целенаправленного поведения, что может свидетельствовать о некой воле. А раз нам приходится допускать наличие воли и целенаправленности как качеств, способных существовать независимо от человека, то вывод о том, что во Вселенной пребывают силы, которые могут быть охарактеризованы как проявления Бога или Дьявола, вполне обоснован.

— Значит, они непосредственно…

— Да, находятся среди людей. Но я не рекомендую вам искать Бога или Дьявола в окружающей вас действительности, — ,Дядек понизил голос, и слова его тяжело упали в тихий омут наших внемлющих голов. — Иначе у вас могут быть большие .неприятности. — И добавил так, что шепот его мне показался зловещим: — Вы просто не представляете себе, сколь опасной может оказаться иная новая информация для человека.

— Но если, — отважилась моя соседка, и при этом ее пакет, -шурша скользнул к туфелькам, открыв возможность созерцания красивых бедер, — я сталкиваюсь со злом…

— Вы не можете знать, что есть добро, что есть зло, — мягко, но твердо перебил Дядек, — вам неведомо, что есть что. — И после краткой паузы добавил: — Ищите Бога и Дьявола внутри себя. Не могу сказать, что это совсем уж безопасный путь, но во всяком случае наименее опасный. Здесь, по крайней мере, вы с большей долей вероятности сможете, контролировать протекающие процессы. Если же вы намереваетесь взять их под контроль в окружающем вас мире, они просто-напросто захлестнут вас, утопят, раздавят. Вам никогда не приходилось замечать, что даже наши определенные мыс ли, идеи, концепции, которые мы исповедуем или хотя бы продумываем в тот или иной момент времени, вызывают определенные реакции со стороны Мира? Одни из них действуют благотворно, в то время как иные приводят к неприятностям или катастрофам?

В комнате раздался одобрительный ропот, который можно было бы интерпретировать как знак согласия — мол да, приходилось замечать.

— Вот поэтому я и говорю, что жизнь свою можно изменить, не выходя из собственной комнаты. Измени мысли, концепции, систему мировоззрений, и ты начнешь жить по другому. Сейчас же я предостерегаю — если вы вооружитесь идеей поиска мирового Добра или мирового Зла, то вам не сдобровать. Ибо у вас еще не выработан достаточный иммунитет для подобного рода предприятий. Вы сразу же начнете совершать ошибки, многие из которых могут оказаться непоправимыми, если не фатальными. И посему еще раз повторяю — разберитесь вначале, где в вас самих добро, а где зло. Однако, давайте на этом сегодня закончим. Желающие прийти на следующую беседу, могут оставить свой телефон и накануне встречи мы обязательно вас оповестим.

Я мельком и не без надежды посмотрел в сторону соседки и на пол пути встретился с ее глазами, что меня и обрадовало, и прельстило, ибо сам факт направления ее взгляда в мою сторону означал для меня хорошие предчувствия. Мы вместе оставили телефоны сотруднику во фланелевом и вместе вышли из помещения.

Сумерки уже тяжеловато нависали, дул ветер и в воздухе витал крохотный дождик. Сжатыми двориками и подворотнями мы за несколько минут добрались до Цветного бульвара и растворились в его бурлящем течении. Мне показалось, что я, был задумчив. Спутнице моей, вероятно, передалось мое ощущение, и она, — оказавшись ближе, тихо спросила:

— О чем вы думаете?

Вопрос милый, потому что демонстрирует участие со стороны другого, но бесмысленный — если человек задумчив, то, наверняка, не знает, о чем он думает в эту минуту. Поэтому и ответ, наиболее частый в подобных случаях — ни о чем. Я же откликнулся по другому:

— Я думаю о том, что хочу с вами выпить и поужинать. — По сути дела, как я уже отмечал, такая фраза означает предложение вступить в сексуальную связь. «Я хочу с вами поужинать» и «Я хочу вас» — одно и то же. Или так: «Я хочу с вами поужинать» = «Я хочу вас». Конечно, я думал не об этом, я вообще не думал, постольку поскольку пребывал в задумчивости, но откликнулся я так потому, что действительно хотел — . во-первых, выпить, во-вторых, поесть и, в-третьих — женского тела.

Мне почудилось, что она оказалась еще ближе, и я переспросил:

— Вы хотите со мной поужинать?

— Можно. — В ее голосе прозвучала некоторая предрасположенность к симпатии.

Мы медленно побрели по бульвару, направляясь к «Аннушке» (кафе на Цветном бульваре —прим. изд.). Окружающая толпа сблизила нас, мы шли совсем рядом, мы вынуждены были касаться друг друга. Толпа вообще способствует сближению малознакомых мужчины и женщины — просто в силу своих физических свойств. Я это понимал давно и пользовался этим, приглашая девушек, с которыми желал отношений, перво-наперво прогуляться где-нибудь в многолюдном месте. Человек испытывает определенный страх перед прикосновением и некоторую неловкость, прикасаясь к другому, так как прикосновение в общем-то либо акт агрессивный, постольку поскольку наличествует о вторжении извне, либо интимный, ибо являет собой первый шаг сближения, логическим продолжением которого может послужить уже проникновение друг в друга. Среди же стихии толпы не прикасаться к девушке просто невозможно, а она в свою очередь просто вынуждена позволить это в то время, как в любой другой ситуации подобное действие могло бы быть связано с различного рода запинками..

Однако, сейчас я никак не игрался, а просто шел с женщиной, которая мне нравилась. И улица шумела, как некий заколдованный сад, и вечер, исполненный смутных намеков на романтизм, плыл над нами. И во всем была иллюзия какого-то смысла.

— Как вас зовут? — рассмеялась она. Мы чуть замедлили шаг, обменявшись именами и взглядами. «Сергей» — «Оксана».

Затем мы поужинали, а потом пришли к ней домой на Тверскую и там возлежали.

После соития я ощутил пустоту, печаль и потребность в одиночестве, и это побудило меня отправиться к себе.

Возвращался я, уже пробираясь сквозь пространство, погруженное на самую глубину ночной темноты. Тишина и спокойствие если и не царили вокруг, то были единственными не спящими обитателями того полуночного часа.

Я размеренно и плавно спускался по Петровскому бульвару, следуя течению великолепного безмолвия, как вдруг, нечто оформилось передо мною, выюркнув откуда-то сбоку… то был взъерошенный безумец, шизофренного вида старичок. Он мелко семенил на месте и глухо бормотал: «Демоны, демоны вокруг… батальоны демонов… полки нечистой силы… разве ты не видишь? Всмотрись во мглу ночную, проникни взором во мрак дневной… они надвигаются на тебя, как стада саранчи… не слышно разве хлопанья их крыл? Они хочут сомкнуться вкруг тебя кольцом ядовитым». Старичок источал шипение и постепенно приближался ко мне. Его замкнутый на себе лик, подсвечивался мерцающими от возбуждения глазками, которые устремлены были куда-то в одну точку; и в то же время я чувствовал на себе тяжелый и упертый взор помешанного. Вдруг, старичок стал подпрыгивать и гримасничать, пританцовывая ножками и бровями и распевно речитативить: «Злыдни, злыдни… чур, чур, чур… злыд-ни-и-и. Призрачное, стань прозрачным. Сатана, изыди-и-и»!

В этот момент меня придавила ступорообразная оторопь. Из-под ног моих метнулась причудливая тень, в очертаниях которой было что-то омерзительное, а старичок внезапно, в одну секунду преобразился: сумасшествие исчезло, физиономия сделалась благообразной, взгляд обрел осмысленность, лобик разгладился, и бровки возвратились на место. Просто чудаковато-причудливый бродяга теперь стоял возле меня. Он улыбнулся, но тут же облик его принял выражение серьезности. Посмотрел он на меня прямо, но кротко и тихо вымолвил:

— Призрачное станет прозрачным. — Развернулся и зашагал прочь по аллее, с которой вскоре свернул, пересек бульвар и скрылся среди навалившихся друг на друга домов.

Очнувшись от оцепенения, я вновь заскользил вдоль чугунных полозьев ограды. И на сей раз в тишину прокрадывался чуть шероховатый шелест тронутой осенью листвы. Некий непостижимый холодок поддувал мне в спину, и я опасался оглянуться. Только на доступной для взора Трубной площади я несколько успокоился и совсем уж отважно взобрался по Рождественскому бульвару до того места, откуда рукой подать до моего дома.

И все-же я решительно не знал, как отнестись к случившемуся происшествию. И дело заключалось не в том, что среди ночи в глухом закоулке я наткнулся на городского сумасшедшего, а в том, что его слова странным образом совпали с темой беседы у Дядька. Подобные синхронизмы слишком явны, чтобы оказаться случайными.

Часы показывали без пяти два.

Я разобрал постель и с размаху прыгнул в сон, в пучинах которого проплавал до девяти утра, вырванный в реальную действительность, по пробуждении все-равно воспринимающуюся иллюзорной, телефонным звонком.

— Да, — вяло прошамкали мои губы, ощущая утреннюю сухость несвежего рта.

— Доброе утро, Сережа, это Оксана.

— Очень приятно. Доброе утро. Как спалось?

— Мне совсем не спалось. Я никак не могла уснуть. Ты ушел, и через некоторое время мне стало почему-то страшно.

— Почему?

— Не знаю. Такого не было никогда.

— Хорошо. Как проявился твой страх — что-то конкретное напугало тебя или же это было нечто тревожное?

— Иногда мне казалось, будто в комнате кто-то находится. Иногда даже какой-то ветерок по квартире пробегал, тихий такой, едва уловимый. И тогда у меня возникало чувство ужаса, и даже нет, не чувство, а словно сам ужас присутствовал тогда. Словно бы он был вне меня и ко мне прикасался, как бы стараясь проникнуть вовнутрь.

— Когда это было?

— После твоего ухода мне уже стало не по себе, но все началось около двух часов.

— Что все?

— Какие-то тени непонятные у окон, шуршание в углах…

— Послушай, а это не впечатлительность твоя как отклик на слова Сафона о том, что многие силы природы проявляют признаки разумности? Ты, например, услышала капельку дождя и подумала, что ее стук имеет какое-то символическое значение.

— Я о подобных воззрениях и слышала, и читала давно, но ничего подобного со мной не случалось. Я полагаю, что и Дядек здесь ни причем.

— Дядек, может, и ни причем, а вот Запредельный… — Я осекся, словно со стороны услышав свой не слишком удачливый каламбур, отозвавшийся, как мне показалось, тихим эхом.

— И знаешь, какую я вещь обнаружила? — приглушенно прокатился по проводу голос Оксаны.

— Какую же?

— Наутро пошла выносить мусор, а у двери моей прямо на пороге — листок бумаги, сложенный пополам. Поднимаю, а там нелепость какая-то печатными буквами: «Призрачное должно стать прозрачным».

Мне померещилось, что легкий, едва уловимый ветерок мягко подтолкнул меня в спину. В ту же минуту наша связь прервалась. Последующие попытки соединиться с номером Оксаны были безуспешны.

Вскоре, однако, прояснившаяся причина прерванного разговора оказалась обыденной — небольшая авария на телефонной станции. Я снова позвонил Оксане, но ее уже не застал.

Я быстро собрал дорожную сумку и уехал в Белоархейск — буквально на пару дней, по делам.

Однако, уже в пути я начал замечать, что испытываю определенное волнение. Во-первых, оставалось неясным, что произошло с Оксаной. Во-вторых, непонятна вообше вся эта ситуация с ночными наваждениями, приключившимися с нами обоими, хотя и в разных местах. В-третьих, ощущение незавершенности довольно пренеприятная штука, а события, случившиеся накануне, оставляли именно такое ощущение.

Я ехал в Белоархейск, мимо проплывали пейзажи, распластанные ландшафты раскрывали свои плоскости навстречу моему движению. Я поглощал пространство, но безвестность поглощала меня. И было в этой безвестности что-то тоскливое.

Я быстро завершил свои дела. У меня еще оставалось много до отправления поезда времени, которое я решил посвятить прогулке по городу. Я медленно бродил по исхоженным мною, выученным наизусть, улицам и паркам. В тихой и медлительной задумчивости постоял под старыми часами, что на главной площади и вдоль трамвайных путей побрел к собору. Белоархейцы собор свой чтут благоговейно и трепетно, исправно справляют службы и методично ссужают пожертвования. В этот же раз не было никаких поводов для величественной пышности и торжеств, а потому я, поднявшись по высоким ступенькам крутой белокаменной лесенки, вошел в гулкий полусумрак затаившихся сводов. Святые лики тускло мерцали со стен в отблесках свечек и выглядели строго. Я приблизился к лавочке с реквизитами и приобрел две изжелта сальные свечки, затем направился к иконе Спасителя. Запалив свечи, я аккуратно пристроил их в узких чашечках подсвечников. Свечки вспыхнули, изогнулись, с треском выстрелив искорками, дали черную копоть и покрылись обильной испариной.

Я несколько минут постоял, вглядываясь в суровые глаза Спасителя, и покинул храм.

Поутру же покинул и Белоархейск.

Я люблю возвращаться в дом, когда меня никто не встречает кроме стен и обжитого пространства. Я не люблю звонить в дверь и уж тем более, когда мне ее открывают. Я люблю открывать свою дверь собственным ключом, ступать в тихую прихожую и ощущать лишь только одному мне ведомые приметы любимого дома. Я терпеть не могу, когда меня ждут. Я ненавижу, когда я возвращаюсь, и дома кто-то есть. Я в таких случаях не знаю, как себя вести. И становлюсь неестественным и замкнутым. Потому что тогда нарушается, даже разрушается очарование волшебства той самой непостижимой магии, которая обдает тебя мягким теплом, даже если камин еще не запален, да даже если и камина вовсе нет.

Однако знобящая пустота встретила меня в этот раз. Я почувствовал, что мне захотелось, чтобы в доме кто-то был, и если точнее, то не кто-то, а Оксана. Потому я тут же снял трубку, набрал ее номер и к огромному своему облегчению услышал знакомый голос.

— Ты приехал?—Мне показалось, что спросила она не без удовольствия.

— Откуда ты знаешь, что я уезжал?

— Интуиция, — тихо рассмеялась она.

— Как ты эти дни? Я тревожился за тебя.

— Почему?

— Помнишь прерванный разговор? После той ночи? С тобой все в порядке?

— Да вроде все, а почему разговор прервали?

— Авария на станции. Впрочем, небольшая и совсем обычная.

— Разумеется, обычная. Но необычно то, что она случилась во время нашего разговора.

— Но ведь она произошла и во время сотен если не тысяч и других разговоров.

— Для них она обычна, а для нас нет. Потому что у нас разговор был не совсем обычный. И предшествовали ему события не совсем обычные.

— Но больше никаких дуновений и шорохов не было?

— Вроде нет.

Тут я рассказал ей про свою ночную историю и услышал с ее стороны предложение проконсультироваться по этому поводу у Сафона Головатых.

— А что сможет прояснить Дядек?

— Я полагаю, многое сможет.

Дядек, тем не менее, ничего не смог.

Однако, по порядку. Порядок же таков. Мы встретились на углу Петровского и Цветного бульваров возле продуктового магазина. Затем направились по Цветному в сторону Садовой. Свернули в тот самый двор, но таблички на подъезде не оказалось. По сути дела ничего в том необычного не было — подумаешь, какая-то дощечка потерялась, но мне вопреки разумной логике это показалось странным. Мы же, сохраняя намеренье, хотя и с меньшей решительностью, вошли в знакомый подъезд, поднялись на нужный этаж и позвонили в дверь. Через минуту примерно послышались шаркающие шаги, после чего такой же шаркающий голос просочился через щель:

— Кто там?

Мы несколько оторопели, но не возвращаться же назад, так ничего и не прояснив.

— А мы, собственно, в Центр Дядька, — играя в деловитую и энергичную женщину, ответила Оксана, на секунду оставив меня в задумчивости, в которую я только что впал.

— Кого-кого? — прошипел шаркающий шепот.

— Дядька! Ну… Сафона Головатых, — переходя на поясняющий тон, прояснила Оксана.

— Нет таких, — буркнуло за дверью.

— Как же так?— энергичная деловитая женщина вмиг улетучилась. — Ведь всего же несколько дней назад…

— Нету и не было. Я щас милицию вызову, если вы не прекратите хулюганничать.

— Да мы не хулюганничаем, — в голос Оксаны просочилась слезинка. — Мы действительно находимся в затруднительном положении, потому что ищем человека по имени Сафон Головатых. Это для нас очень важно. Поверьте.

За дверью —пауза, перемежающаяся шмыганьем. Затем — нечто вроде носового всхлипа. И вдруг! сопровождаемая металлическим щелчком, дверь открывается и в черноватом проеме показывается нечто похожее на человеческую голову и смотрит на нас. Глаза прищурены, подозрительны, увесисто-развесистые щеки мелко вибрируют, нижняя губа медленно выскальзывает из-под верхней. Я моментально выскочил из задумчивости. Голова же разверзла рот и издала звук:

— Так в затруднительном положении, говорите? — Кажется нечто сочувственное проскользнуло в этом расползшемся звучании.

— Увы, да. И странном, — вместо Оксаны ответил я, проявляя таким образом мужественность.

— Странном? — глаза головы медленно переместились в моем направлении, а веки сощурились плотнее. — Вот и видно сразу, что вы странники. — Щеки завибрировали чаще, означая, вероятно, смех по поводу собственного каламбура…

— Однако, никакого тут каламбура нет! — Я опешил. Голова словно прочитала и тут же прервала мои мысли. — В любом странствии есть что-то странное и во всяком странном находятся отголоски странствий. И на самом деле странные вещи происходят чаще, чем обычные. Что само по себе странно. А значит обычно. А человек зачастую и не подозревает, что в эту-то минуту, когда ему кажется, будто он пребывает во благе, отдыхе и спокойствии, он на самом деле странствует. — Меня удивили не слова, а сам факт монолога.

— Однако, что ж мы в дверях то стоим? — как бы спохватившись, воскликнула голова. — В ногах то правды нет. Вы проходите.

— Да нет, спасибо, — усомнилась Оксана, — мы, наверное, действительно ошиблись.

— Ну и что же, что ошиблись. Кто не ошибается? Может, Дядек ваш тоже ошибался. Это неважно, ошибаешься ты или не ошибаешься. Важно другое — расплачиваешься ты за свои ошибки или нет. — Теперь меня поразил не факт монолога, а сами слова. Однажды в одной пивной мне довелось услышать повествование слесаря Ливанова об интимном эпизоде из его жизни. Он обмакнул соленую сушку в пиве и задумчиво произнес, делая лицо отрешенно-просветленным: «Там было жаркое ущелье, в которое я погрузился».!. Меня это поразило настолько, что я даже потерял интерес к Толстому. Однако, сейчас это было посильнее слесаря Ливанова.

— Так вы пройдете вовнутрь или нет? А то просквозит тут всех нас, — вопрос прозвучал категорично и ясно давал понять, что на сквозняке никаких разговоров быть не может, а ежели мы не хотим разговаривать, то можем идти туда, откуда пришли.

И мы вошли — может быть, на самом деле кое-что прояснится? В планировке квартиры с тех пор ничего не изменилось: та же прихожая, такое же расположение комнат, но вот мебели стало значительно больше. Среди же этих шкафов и комодов я видел теперь старческую фигурку, облаченную в поношенный, но чистый и опрятный махровый халат длинною до пола, что даже тапочки он прикрывал собою. Эту фигурку венчала уже знакомая мне голова.

— Сейчас я чай поставлю, — сказал старичок по-домохозяйски и пригласил нас следовать за ним.

Мы прошли на кухню, довольно уютную и просторную. Старичок, заботливо проявляя к процессу должное внимание, словно творя алхимическое действо, готовил чай, а чтобы мы не слишком скучали, раздал нам по карамельке.

— Да-с, друзья мои, — почти нараспев проговорил он, не оборачиваясь, — приготовление чая есть весьма творческий и ответственный процесс и требует особого к себе отношения, я бы даже сказал, трепета. Чай высвобождает скрытые силы души, как говаривал граф Толстой Лев Николаевич, а уж он-то толк в этом знал. И более того, великий писатель во время напряженной работы потреблял сей напиток в количествах, надо сказать, огромных по этой самой причине. Однако многое зависит от мастерства заваривания. Уже само по себе это высокое искусство. — На миг мне померещилось, что в руках у него вместо чайника реторта… — Что ж… сейчас будем чаевничать.

Через минуту все было готово. Старичок извлек из шкафа три глиняных китайских чашечки без ручек и разлил в них свой напиток, вкус которого мне показался терпким и своеобразным.

— Пейте, пейте, пока горячий, —деловито и показывая знание дела, проговорил Старичок. Прихлебнул из своей чашечки и продолжил. — Кстати, давайте познакомимся, коль уж мы за одним столом сидим. — Я — Вохенза Заречный.

— Как?! — В один голос с Оксаной взметнулись мы.

— Но можете меня просто называть Вохензой.

— Вохенза… простите, а что это за имя?

— Имя как имя, — слегка пожав плечами не возмутился Старичок.

Некоторое время мы сосредоточенно молчали и было отчего сосредоточиться — чай оказался действительно прекрасным, энергия, которую он в себе заключал, ощущалась физически, тепло мягкими волнами прокатывалось по всему телу, а в голове воцарилось спокойствие.

— Какой интересный чай, Вохенза, — мелодично пролепетала порозовевшая Оксана. — Я такого еще не пробовала. Сразу видно, что настоящий. Это… китайский или индийский?

— Ни тот и ни другой. Это — чай Вохензы.

Я вдруг ощутил, как пространство будто бы покачнулось, а тело мое потеряло в весе. «Наркотик?!» — то ли подумалось мне, то ли некий голос пронзительно вскрикнул в голове, то ли вслух воскликнул я. Как бы там ни было, Вохенза спокойно отозвался на мою панику:

— Ничего подобного. Наркотиком тут и не пахнет. Напротив, этот эликсир жизни проясняет сознание в такой степени, что оно высвобождается из плена иллюзий. На самом деле ваша обыденная жизнь есть форма гипноза и наркоза одновременно. И то, что люди называют реальностью, в действительности является ни чем иным, как их бредом. Через несколько минут, голубчик, это качание у вас пройдет, и вы вернетесь к своему обычному самоощущению, не переживайте.

По всей видимости, состояние, подобное моему, овладело и Оксаной — она сидела неподвижно, и в то же время в ней ощущалось некое незримое преображение, словно она готова была взлететь. Однако, действительно, вскоре восприятие стало прежним, что и обрадовало, и несколько огорчило — с одной стороны все вроде бы обошлось благополучно, с другой — если быть полностью уверенным в безопасности происходящего, то его можно и продлить, так как испытанные ощущения, чего уж там таить, оказались довольно приятными.

Межде тем Вохенза пристально посмотрел в мою сторону и сказал:

— Ну вот, я же предупреждал, что кроме удовольствия вы от чая моего ничего не получите. Разве что только пользу еще.

— Однако, мы, наверное, засиделись у вас, — вымолвила вернувшаяся в обыденность, Оксана, — спасибо за угощение, но нам, кажется, пора.

— Как пора?! — Вохенза аж чуть не подпрыгнул на своей дубовой табуретке. — А как же тот, кого вы искали? Как это его… а! Дядек ваш.

— Но уже понятно, что здесь его нет.

— Так ведь вы же говорите, что он был?

— Теперь-то не имеет значения…

— А вдруг, имеет, да еще какое! А вдруг, именно сейчас-то и имеет как раз значение!?

— Да какое же значение?

— Ну… вы уж прямо от меня бог невесть чего хотите. Ведь я сказал — вдруг. А вы уж и терроризировать меня начали. Экие вы нетерпеливые молодые люди. — Вохенза с некоторой укоризной в голосе покачал головой.

— И все ж-таки я теряю ощущение смысла происходящего, — сказал я, как мне показалось, несколько опечаленно. И тут… пронзительная и абсурдная догадка пронеслась перед моим мысленным взором — а что если.., а что если все это инспирация и чья-то уловка.., а Вохенза… тьфу ты, аж пот пробрал и похолодело внутри… а Вохенза — Запредельный. И тут же я осекся в быстротекущих мыслях своих — стоп: раз я подумал про него, что он — Запредельный, то он уже точно не Запредельный. Ибо как говорил Сафон: Запредельный — это тот, который в шаге от тебя будет стоять, а ты ни за что не догадаешься, что он Запредельный. Но с другой стороны, если я в каждом буду подозревать Запредельного, то есть вероятность, что в своем подозрении я могу действительно угадать настоящего Запредельного. Иное дело, что мне никогда не суждено узнать, верна ли моя догадка. И вполне может статься, что Вохенза — истинный Запредельный, а почему нет? И ситуация приключилась престранная, с обычными людьми такого не происходит. Явно, Вохенза темнит. Если он утверждает, что живет здесь давно и постоянно, то как объяснить наличие Центра Дядька со всем его персоналом на этой же площади всего лишь несколько дней назад? И я мог бы усомниться в собственном здравом уме и ясной памяти, если бы Оксана не была свидетельницей того же, что и я. Жалко, что мы не обменялись телефонами с другими участниками семинара, что лишает нас возможности воззвать к свидетельствам других очевидцев. В любом случае ситуация становилась такой, что шансы на ее предсказуемость стремительно падали.

Между тем откликнулся и Вохенза.

— А вам, наверное, молодые люди, интересно узнать, кто я такой и чем занимаюсь. Что ж, извольте, — голосом сказителя начал наш необычный знакомый. — Раньше я был профессиональным спортсменом, многоборцем и футболистом. Работал, скажу вам, весьма неплохо и на совесть, не раз выручал команду и слыл выдающимся человеком. Но время шло и тащило меня за собой. А время не слишком-то надежный и верный спутник. Ему наплевать, устал ты или нет, полон сил или выдохся окончательно. Если ты оступишься, оно не протянет тебе руку помощи, даже не взглянет в твою сторону — как хочешь, так и выбирайся, а коль не можешь, то здесь же и околевай. Оно и вас тащит за собой, дорогие мои, а вы покорно следуете за ним, просто вы еще молоды и не так часто спотыкались, вот и норовите порой обогнать его. Ну да ладно, я что-то расфилософствовался. Так вот, значит, время шло и уводило меня все дальше и дальше от большого спорта и в конце-концов настал момент, когда я должен был помахать ему рукой безнадежно и навсегда удаляющегося путника. И мне ничего не оставалось как подумать над выбором: что лучше — терпеть или претерпеть? И по прошествии некоторых размышлений я остановился на последнем, сказав себе: «Да, я претерпел. Такова не моя воля. Но терпеть я не собираюсь». Смирившись с неизбежностью, я отрезал себя от спорта и, минуя даже логичную в подобных случаях перспективу тренерской работы, ушел в иную сферу деятельности. О! это действительно была сфера, настоящая сфера! Плоскостей, во всяком случае, здесь не было. Я организовал Гильдию Брутальных Брунгильд, а изъясняясь проще — подпольный бордель для любителей крепкозадых, грудастых, ярых, агрессивных дам. Мои леди были просто как на подбор, сплошная прелесть, раз— ве что копытом землю не рыли. Ломились в бой не на страх, а на совесть. Проститутки высшего класса, работу свою до самозабвения любили. Одним словом, одаренные девочки. И тут мне показалось, что я сумел перехитрить время, предоставив ему возможность идти своим путем без меня. И сразу же поплатился за свою иллюзию. Все рухнуло в одночасье — шлюхи разбежались, а партнер мой по бизнесу просто сбежал, прихватив изрядную долю нашего общего капитала. Я вновь почувствовал на своем вороте чью-то цепкую жестокую хватку. Понятно, что я узнал в ней своего извечного неумолимого спутника. Амбиции попраны, честолюбие раздавлено, остался лишь прах. И мне ничего не осталось, как заняться чайными церемониями и игре на арфе.

Старик умолк и ловким движением смахнул одиозную слезу, приютившуюся на щеке.

— Я тронут, — в некотором смущении пробормотал я, краешком сознания, однако, сомневаясь, не разыгрывается ли Вохензой спектакль.

— Дак что ваш Дядек-то? — словно опомнился тот. — Чему он хоть вас учил?

— А почему вы думаете, что он нас учил?

— А какой смысл тогда столь тщательно искать человека?

Признаться, я не сразу нашелся, что ответить. Своей нелепой постановкой вопрос совершенно сбил меня с толку.

— Но… позвольте… Вы полагаете, что ищут только тех людей, которые учат?

— Какой смысл в ином?

— Хорошо. А преступники? Ведь их же ищет милиция.

— Милиция за ними охотится, а не ищет.

— Ладно. А пропавшие родственники?

— Их разыскивают, а не ищут.

— В чем же тогда разница между искать и разыскивать?

— Разыскивают для того, чтобы найти, ищут — чтобы обрести.

Замысловатое словотворчество Вохензы слегка затуманило мое восприятие, и я даже ощутил нечто вроде легкого транса. Признаться, Старичок меня несколько загрузил.

— Да, Вохенза, вы правы, действительно, Дядек нас учил…

— Или поучал? — хитроватый прищур метнулся в мою сторону.

— Простите?

— Если тебя учат, то ждут от тебя результатов, если поучают, то — повиновения.

— По всей видимости Сафон вообще от нас ничего не ждал.

— А-а, значит, он вас просто информировал.

— Наверное, так.

— И каково же было содержание информации?

Я рассказал, не преминув упомянуть и о причудливых событиях, случившихся в ту ночь со мной и Оксаной, что, собственно, и послужило причиной нашего намерения посетить еще раз Центр Дядька.

Вохенза казался слегка опечаленным.

— Зло, говорите? Как внеличностная сила, существующая объективно? Что ж, г-м, быть может. А ответьте мне, молодые люди, без излишнего углубления в суть вопроса — что сильнее — Добро или Зло?

— Вероятно, их силы равнозначны, — словно отвечая урок, отозвалась Оксана, — ведь мы наблюдаем в мире их диалектическое равновесие.

— Равновесие-то мы, быть может, и наблюдаем, хотя никто еще этого равновесия как следует не определил. И тем не менее, ладно, допустим равновесие. Однако, что сильней?

— Ну… наверное, добро.

— Добро?

—Да.

— А вот и нет! Вот и нет! — будто чему-то радуясь, воскликнул звонко Вохенза и снова поставил подпревать чайник. — Хотите докажу?

— Докажите.

— Извольте. Для начала нам следует определить, что же такое добро и что же такое зло. Сразу оговоримся, что определение должно быть элементарным и очевидным. И никаких философствований насчет онтологии, этики и прочих фортелей, иначе мы в такое забредем… Итак: в наиболее явном виде как проявляется Зло? Иначе — каким образом и способом оно демонстрирует себя? Как оно реализуется? Как разрушение. Все катастрофы, которые человечество воспринимало как зло, представляли собою именно разрушение. Разрушить памятник, разрушить храм, разрушить семью или жизнь человеческую означает присутствие Зла. Значит, зло есть то, что воплощается как энергия разрушения. Стало быть, добро, как сущность противоположная, реализуется в энергии созидания. Если совсем кратко, то Зло есть разрушение, Добро есть созидание. Очевидно?

— Очевидно.

— А теперь посмотрим, что происходит в мире. Возьмем самый простой пример. Чтобы разрушить дом, достаточно нескольких минут, а вот, чтобы его построить, нужны месяцы, а порой и годы. Получается, что Зло действует быстрее, концентрированнее и мощнее. Оно как ударная волна, заряжено целеустремленностью и насыщено действием. Его активность измеряется секундами, в то время как активность добра рассеивается во времени. Таким образом, чтобы нейтрализовать некую условную единицу зла, потребуется десяток, а то и сотня единиц добра. Пример с домом не единичный. Возьмите болезни, травмы, войны — и вы у видите все то же соотношение сил. Заболевают в одночасье, а лечиться нужно, сами знаете, сколько. А уж о том, какой труд необходимо затратить на мирное строительство после военной разрухи, и говорить не приходится. Становится ясно, что Зло сильнее, гораздо, несоизмеримо сильнее Добра, — Вохенза заговорщицки понизил голос. — Но это тайна. Я вам поведал тайну. Не каждому следует ее знать, — сделал краткую паузу, после чего медленно добавил, да так, что я ощутил некий омерзительный холодок то ли внутри, то ли где-то вблизи: — Вы просто не представляете себе, сколь опасной может оказаться новая информация для человека. — Он в точности повторил слова Дядька!

Старичок смотрел на меня не мигая, в упор, но не видел я глаз его, а лишь две чернеющих бездны, через которые сквозило небытие, взирали неподвижно, поглощая пространство. Мельком я тогда взглянул в сторону Оксаны и увидел ее побелевшую, неподвижную, будто приросшую к стулу.

В эту минуту загудел чайник на комфорке, словно живущий какой-то своей обособленной жизнью.

Вохенза резво приподнялся и принялся священнодействовать. Молчание окружило нас со всех сторон, и мы плыли куда-то сквозь него. Мне стало страшно. Новая информация явно подавляла меня и внушала чувство неведомой опасности. Страх постепенно разрастался и, теряя конкретные очертания, перетекал в тревогу. Была ли она связана с загадочной личностью («а что если — не личностью») Вохензы или с тем, что я соприкоснулся с чем-то мистическим, наверное, не имело значения. Мне уже просто хотелось убраться отсюда восвояси, позабыв про всех этих дядьков, запредельных со всеми их силами добра и зла, и окунуться в такую привычную и такую прекрасную обыденность — работать, любить, есть, спать, радоваться и пусть даже огорчаться, чтобы преодолевая сложности и неприятности, обретать новую радость и новое удовлетворение. И казалось бы, чего проще— встал, откланялся и ушел? Но что-то удерживало меня здесь, правда, неизвестно что моя ли потаенная, подспудная воля или некая иная власть, в чьих руках я был всего лишь механической игрушкой, возомнившей себя свободной личностью. Эта-то неопределенность и повергала меня в ужас. А что если это ловушка для таких, как я — постоянно ищущих, вечно мятущихся, суетно вопрошающих и мучительно сомневающихся? Каверзная и на самом деле смертельно опасная ловушка, замаскированная бутафорскими вопросами типа «в чем смысл жизни?», «каково предназначение . человека?», «существует ли свобода личности»? И как только ты начинаешь всерьез углубляться в эти темы, Злу этого толь-, ко и надо. Тут то оно и проникает в тебя, и овладевает тобой. И ты, милый мой, уподобляешься дерьму в проруби — не тонешь сразу, но и не выплываешь как-следует. Недаром же говорилось в мудрой книге — не мудрствуй лукаво, ибо все твое мудрствование от сил мрака. А что если и вся эта ситуация есть воплощение моего мудрствования? И стоит мне только сказать: «Все. Хватит. Достаточно. Надоело. Выхожу из этой игры. Перестаю умствовать!» — Как тут же наваждение рассеется, и снова я окажусь рядом с женщиной, возможно дорогой для меня, и восторгаясь каждой минутой ее присутствия, пройду с ней через толпу, улицу в тишину уютного дома и горячей прохлады нашей постели…

— А что, друзья, — вонзился Вохенза в мой внутренний приглушенный монолог, — вы, вероятно, проголодались? А я-то, старый дурень, как только сразу не догадался, все чайком да чайком вас потчую. Давайте поедим, просто поедим, без всяких проклятых вопросов и мучительных сомнений относительно смысла бытия. — Скосил свой насмешливый прищур в мою сторону. — К чему нам все эти душещипательные, интеллектуальные наваждения? Истинность, уверяю вас, совершенно в ином. И знаете в чем? — Тонкое, эдакое струнно-дребезжащее хихиканье. — В еде! Да, да, да! Ведь сами по себе питье и еда исполнены священного значения. Все твари живые нуждаются в пище — и тем самым признают свою зависимость от Дающего. И эта плотская потребность на самом деле глубоко духовна, как ни странно. Почему? Да потому что выводит за пределы плоти как таковой. Ибо голод — начало духовности, та первая уязвленность жизни и чрева, врожденная травма, которая учит страданию и готовит к спасению. Обратите внимание, и человек, и животное вынуждены склонить голову, чтобы подобрать кусок, сорвать пучок травы — и таким образом естественным побуждением склониться пред Дающим. Выходит, что голод — это не просто физиологическое состояние. Это экзистенциальная неполнота. Голод — это нравственный императив: смирись—ибо ты себе не принадлежишь. Ты всего лишь часть от части. Часть, жаждущая откусить и поглотить частичку иного. Часть которой никогда не суждено в этой жизни стать целым. Согласитесь, так как это очевидно, что нет более наглядной демонстрации смирения, чем сама поза еды — со склоненной головой, как бы в знак унижения и благодарности. И любое поедание священно, ибо человек прибегает к милости не только дающего, но и Того, Кто дает самому дающему. Душа возжаждала воплощения, и Кто-то вскормил ее плотью. Да, если бы мы не знали, что такое голод, то не зависели бы от мира материального, но с другой стороны не стремились бы и к миру духовному. Человек -— это вечная неутоленность. Так-то вот-с, господа мои хорошие. Но — к делу!

Вохенза исполнил плавное, несвойственное для его старческого статуса, телодвижение и оказался возле холодильника. Бесшумно распахнулась дверца, и на какое-то время он за ней исчез. Все произошло настолько легко, естественно и быстро, что походило на исчезновение призрака.

Несколько минут сосредоточенного шуршания. Дверца слегка покачивалась и чуть поскрипывала. Видимо, Вохенза до самозабвения увлекся подбором деликатесов.

И вдруг… все произошло настолько быстро, даже моментально, что происходящее показалось как бы запечатленным на замедленной съемке. Дверь с мягким, но звучным шлепком закрылась, а перед нами с руками, наполненными банками икры, маринованных мидий, утиного паштета и с двумя бутылками вина стоял…

— Дядек! — изумленно воскликнули мы с Оксаной в один голос. При этом я действенно и явно ощутил значение выражения «крик вырвался из уст ее». Гортанная звуковая волна, вылетая наружу, взорвала оксанины губы, смяла их, исказила в причудливом изгибе и ударила в пространство. Но Сафона не повалила. Он продолжал возвышаться и простодушно поигрывал веселой улыбочкой.

— Но… как же так… — уже почти соскользнув на лепет, продолжил я, — … а Вохенза?

— А Вохенза и есть я. Искусство лицедейства, мастерство перевоплощения. — Из-под халата Дядек выпростал парик и маску.

— Но зачем?!

— А вы еще, друг мой, спросите, какой в этом смысл, или что-нибудь про предназначение. Тогда совсем получится заунывно и по философски. А может быть, еще и помудрствуем лукаво? — и преображенный Вохенза, он же Сафон Головатых лукаво мне подмигнул.

— Да я и не стремлюсь искать смысл в том, что само по себе бессмысленно.

— Бессмысленно вообще искать какой-либо смысл. —Дядек сделал вид, будто склоняется и нарочитым шепотом произнес: — Поиски смысла вас погубят, молодой человек.

Смысл — это призрак, вечно манящий, но постоянно ускользающий фантом. Когда-нибудь он покажется за вашим окном и поманит за собой, и вы, неровен час, преспокойно шагнете с балкона. Я говорю иносказательно, вы понимаете же меня. Увы, это не только ваша беда, но и многих других.

— Беда?

— Беда, беда.

— Но какая?

— Власть знаков над человеческой душой, охваченной странной страстью, и оттого не ведающей покоя. И страсть эта превращается в настоящую манию, которая выражается в навязчивом стремлении поиска везде и во всем каких-то явных или тайных значений, намеков, улик, заговоров, смыслов. Люди буквально отравлены идеей значимости и теряют способность воспринимать жизнь в ее непосредственных, естественных проявлениях. Вы сами себя гипнотизируете и погружаете в трансовый сон, полагая при этом, что занимаете активные жизненные позиции, в то время как с упоением занимаетесь самоумерщвлением. Вместо живого переживания — груда концепций, вместо истины — интеллектуализированный хлам. Это безумие, голубчик. — Вохенза, вернее, бывший Вохенза, а нынешний Дядек, бережно поставил вино и снедь на стол и залюбовался одной из бутылок. — Это очень хорошее и старое вино. Вот ведь как легко вы уверовали в то, что я — это не я. А ведь сам мир постоянно лицедействует, делая только видимость, что сохраняет и поддерживает постоянство. На деле же это постоянство — одна из иллюзий. С такой же легкостью вы можете уверовать во все, что угодно. Вам скажут что-нибудь, вы и поверите. Вам покажут фокус, вас надуют, и вы создадите культ.

— Значит, вы против веры?

— Я не ставлю так вопрос — против или за. Для меня это не имеет значения, как и сама вера, впрочем.

— А как же вера в Бога, которая спасает души миллионов людей?

— Любезный мой, не беспокойте Бога мыслями о Боге. Бог превыше всякого образа Бога, всякой веры в Бога. И вообще, не ищите Бога там, где вы его видели вчера. Бог постоянно ускользает. Люди не в Бога верят, а в свое представление о нем. И ни о каких спасенных миллионах душ и речи быть не может. А вот миллионы убиенных и павших из-за того, что кто-то верит в социальную справедливость или собственное превосходство, увы, реальность.

— И тем не менее, без веры человек не может существовать.

— Это почему же?

— А потому, что вера придает смысл существованию.

— И какой же?

— Ну… если человек верит, то он более стойко выдерживает те или иные испытания. А потом вера придает силы, увеличивая шансы на успех, воодушевляет.

— Скажите, пожалуйста, нуждается ли младенец в этой вере для того, чтобы в первый раз подняться на ноги? Нет. Просто пробивает свой час, настает своя минута, ребенок поднимается и идет. Все. Никакой веры, никаких верований. Ему даже неведомо, что это такое. В природе веры не существует, потому что она прекрасно обходится без нее. А вот ваша голова полна призраков, которым вы с таким трепетом внемлете, а потом не знаете, куда спрятаться от преследующих вас фантомов, вами же и накликанных. Верит ли птица перед тем, как взлететь, что она взлетит?

— Хорошо, хорошо, согласен. А как же вечные спутники — Вера, Надежда, Любовь?

— Там, где есть любовь, не нужно никакой веры и надежды. Потому что есть любовь, которая сама по себе самодостаточна и ни в чем не нуждается. Вера же присутствует там, где нет знания, то есть там, где ложь. Скажу больше — вера и любовь — это взаимоисключающие противоположности, равно как и надежда и любовь. Вера и надежда убивают любовь. Вернее, стремятся к этому, потому что любовь уничтожить невозможно.

— Ну это уж совсем парадоксально.

— Парадоксы только в вашей голове. В той триаде, где вы привели мне в качестве аргумента, истинна только любовь. Потому что она есть реальность. И непосредственно живая жизнь. Человек в ней живет и переживает. Переживание — это и есть жизнь. Все же остальное лишь формы умирания. Ваши верования и надежды — формы умирания, бегство от жизни в туман лелеемых вами концепций. Человек, как блоха, прыгает из стороны в сторону, мучается, мечется, но упорно цепляется за свою правоту. Ваша беда в том, что ваша правда для вас важнее, чем счастье. Посмотрите вокруг, и вы обнаружите, что культ собственной правоты сплошь и рядом удел винтиков и штафирок.

Жены во что бы то ни стало стремятся возвыситься над мужьями, мужья над женами и в конечном итоге свои властолюбивые комплексы компенсируют на детях, которые вырастают такими же ущербными и мелкими тиранчиками, агрессивно выпячивающими собственную правду.

— Но ведь то, что вы говорите, также является вашей концепцией, вашей верой, если хотите.

— Это не является моей верой.

— Значит, вы сами не верите в то, что говорите? — улыбаясь про себя от того, что приготовил Дядьку такую изящную ловушку, почти с нежностью проговорил я.

— Для меня такой вопрос не имеет значения, — невозмутимо откликнулся Сафон, -— я не знаю, что такое вера, а потому не могу сказать, верю я или нет в то, что говорю. Я просто говорю то, что знаю и знаю, что говорю. Меня даже не интересует, прав я или не прав. Впрочем, за разговорами мы совершенно забыли с вами про трапезу.

Дядек улыбнулся и накрыл стол.

— Ну что ж, — приподняв бокал, проговорил он, — чокаться не будем, как это и принято на поминках.

— Простите?..

— Помянем наше прошлое, которое осталось позади нас. Наше умершее прошлое. И даст то Бог никогда не воскреснуть ему. Потому что смерть не впереди, а позади. Она не в завтра, а во вчера. А сегодня я живу. И пока я жив, я бессмертен. И СЕГОДНЯ Я ЖИВ, ПОТОМУ ЧТО Я УМЕР ВЧЕРА. Я УМЕР ВЧЕРА. АМИНЬ.

— АМИНЬ.

— АМИНЬ.

УЧЕБНЫЙ ПЛАН
1. Психология

Предмет и задачи

История.

Современные направления.

Спортивная психология.

2. Психиатрия

История.

Общая психопатология и симптоматика психических заболеваний.

Познавательная деятельность и ее расстройства:
а) расстройство восприятия;
б) расстройство внимания;
в) расстройство памяти;
г) расстройство мышления;
д) состояние слабоумия.
Эмоции и патология эмоциональной деятельности.
Воля и патология волевой деятельности.
Синдромы нарушенного сознания.
Личность и ее изменения.
Методы исследования.

Классификация психических заболеваний.

Шизофрения

Эпилепсия.

Психические расстройства после черепно-мозговых травм.

Психические нарушения при сосудистых заболеваниях.

Расстройства психической деятельности в предстарческом и старческом возрасте.

Пограничные расстройства:

неврозы
психопатии и патохарактерологические развития.
3. Психотерапия

История.

Предмет и задачи.

Психогигиена, психопрофилактика и психотерапия

в спорте.

Вопросы организации психотерапевтической помощи.

Методы психотерапии:

Гипнотерапия.
Рациональная психотерапия.
Коллективная и групповая психотерапия.
Игровая психотерапия.
Музыкотерапия.
Поведенческая психотерапия.
Семейная психотерапия.
Гештальт-терапия.
Психоаналитическая психотерапия.
Телесно-ориентированная психотерапия.
Психодрама.
Психосинтез.
Нейролингвистическое программирование.
Артгерапия.
Библиотерапия.
Экзистенциальная психотерапия. Дазайнаыализ.
Дзен-психотерапия.
Директивная психотерапия.
Интенсивная психотерапия.
Трансперсональная психотерапия.
Когнитивная психотерапия.
Краткосрочная психотерапия.
Медитация как психотерапия.
Моделирующая психотерапия.
Плацебо-терапия.
Прогрессирующая мышечная релаксация Джекобсона.
Психогимнастика.
Психоимажинативная психотерапия Шорра.
Психологическая коррекция.
Психологическое консультирование.
Психопунктура Калера.
Психотерапия и религия.
Психотерапия кризисных состояний.
Рефлексивное слушание.
Самовнушение по Куэ.
Систематическая десенсибилизация.
Сновидения и работа с ними.
Социально-психологический тренинг.
Трансактный анализ.
Эклектическая психотерапия.
4. Основы наркологии

Алкоголизм.

Наркомании.

5. Психономика — авторская разработка Э. А. Цветова

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ В ТРЕНИНГОВУЮ СИСТЕМУ ДОКТОРА ЦВЕТКОВА «ПСИХОНОМИКА» 1
Часть 1. ПРОГРАММИРУЕМЫЙ ЧЕЛОВЕК 3
КАК СОЗДАВАЛАСЬ ПСИХОНОМИКА 3

НОВЫЙ ПОДХОД К ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХОТЕРАПИИ КАК ФОРМЫ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ (MASS MEDIA) 7

ЕЩЕ РАЗ О МИФЕ 13

ПОЗИТИВНОЕ КОДИРОВАНИЕ, ИЛИ ПРИНЦИП РАБОТЫ С ЗАВИСИМЫМ ПОВЕДЕНИЕМ 15

ИНФОРМАЦИОННО-СУГГЕСТИВНЫЕ ТЕКСТЫ 19

ПОРТРЕТ ПСИХИЧЕСКОГО ВАМПИРА НА ФОНЕ СОВРЕМЕННОСТИ 25

СТРАТЕГИИ ОТРАЖЕНИЯ ПСИХИЧЕСКИХ АТАК 28

НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ ПСИХИЧЕСКОГО ВИРУСА 30

РЕЗЮМЕ 32

ЭТЮД О СИМВОЛИЧЕСКОМ УБИЙЦЕ 33

ПСИХОНОМИКА КАК СПОСОБ ТРАНСПЕРСОНАЛЬНОГО ПОЗНАНИЯ ЛИЧНОСТИ 35
ЧАСТЬ II. СУММА ПСИХОНОМИКИ ДЕВЯТЬ ИЗНАЧАЛЬНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ 37
§1 Уровни бытия. Законы, подсознание, ситуации. Программы 37

§2 Положительные и отрицательные программы. Здоровье. Судьба 38

§3 Истоки программ. Линейный человек. Личные установки 40

§4 Состояние машины. Власть машины. Свобода выбора. Эго и Я 41

§5 Добро и зло. Их взаимодействие. Что сильнее — добро или зло? 42

§6 Третья сила. Триада нейтральности 43

§7 Пребывание в нейтральности. Состояние «Центр Циклона». Базовый процесс разотождествления 45

§8 Ад и Рай как состояния переживания реальности. Чистилище — процесс перехода из зоны ада в зону рая. Счастье и Благо 46

§9 Точка нуля. Состояние Ничто. Стратегия перехода. Слово не описывает реальность, но создает ее. Кристаллизация. Ловушки. Бытие — Делание — Создавание 48

Часть III. ПАЛОМНИЧЕСТВО ВО ВНУТРЕННИЕ ПРОСТРАНСТВА (Повесть о Путнике) 49
МЕТАНИЯ И СМЯТЕНИЯ 49

Странное происшествие № 1 52

Странное происшествие № 2 56

Странное происшествие № 3 63

ВОЗВРАЩЕНИЯ 65

Пустота 69

Дом 70

ЛИЦЕДЕЙСТВА И ПРЕОБРАЖЕНИЯ 71

УЧЕБНЫЙ ПЛАН 87